В плену своих чувств

      Утро выходного дня; ученики академии Юэй окончили очередную трудовую неделю обучения на пути к становлению про-героями и сейчас лениво выходили из своих комнат в общежитие, стремясь спуститься на первый этаж, дабы приступить к завтраку и обсуждению проблем класса. Чуть меньше половины состава класса 1-А, которые присутствовали в общей комнате на первом этаже, решили не покидать стены учебного заведения, каждый по своей собственной причине. В зоне столовой стоял небольшой галдёж, ребята бурно обсуждали предстоящую готовку завтрака и дальнейшие планы на день грядущий, а только спустившиеся, поздоровавшись, направлялись в душевые, дабы принять водные процедуры. — А я говорю тебе, — самым громким голосом из всей толпы был Минета, что сидя за столом вместе с Каминари и Киришимой, решил поделиться своими впечатлениями о прошедшей ночи. — Я всю ночь не мог сомкнуть глаз, кто-то из класса провёл довольно жаркую ночку. — Бета являл собой истинное явление сексуально-озабоченного подростка, когда дело заходило в разговоре о чём-то горяченьком, этого парня было не остановить, и он выливал весь поток извращённости на присутствующих рядом людей, не стыдясь того, что его поймут неправильно. — Ох, я просто содрогаюсь, представляя, как кто-то из наших одноклассников творил такое под одной с нами крышей, с одной из наших девчонок.       Практически закатывая глаза и пуская изо рта струйку слюны, парень воображал себе самые пикантные сцены, на которые только была способна его фантазия, вспоминая услышанное этой ночью, перебирая поочередно всех одноклассниц, что могли участвовать в этом. Рядом сидящие с ним альфы лишь тихо посмеивались и бурчали что-то о том, что кому-то нужно срочно спустить пар, иначе он зальёт всех в этой комнате своим желанием. Только вот после очередной шутки-улыбки, Киришима поспешно отворачивался от мальчишек и краснел, как маков цветок, заливаясь краской от самых ушей и до шеи, становясь больше похожим на помидор в период своей зрелости.       Воспоминания о прошлой ночи сами собой всплывали в его голове, будоражили всё внутри и самую малость грели душу неопытного альфы; он словно загорелся ярким пламенем, желая повторить всё то, что они творили с Бакуго вчера, наконец добравшись до его комнаты.       Руки, скользящие по потному телу, что не сильно царапают аккуратно стриженными ногтями бока, перебирались от ключиц до тазовых косточек, сминая под собой ткань трусов-боксеров, что промокли от выделяющейся капли смазки с члена парня под ним; стоны, которых было не счесть, томные и страстные, молящие о продолжении. Спина, обтянутая будто мраморной кожей, что выгибалась дугой в такт сильным толчкам; собственные искусанные губы, что сейчас отдают лёгким покалыванием; взгляд алых глаз, что будто смотрели в самую душу… Сорванное с губ собственное имя, когда в порыве безудержной страсти, он сорвался и вошёл во всю длину, сцепляя тела узлом, изливаясь внутри. Катсуки.       Эйджиро встряхивает головой из стороны в сторону, отгоняя наваждение, только вот его член, уже налившись кровью, призывно подрагивает в ожидании внимания. «Нельзя-нельзя-нельзя» — ругает альфа сам себя и свою похотливость; вчерашний секс был настолько спонтанным и потрясающим, что желание повторить всё и, желательно, не один раз, было просто огромное, но нужно держать себя в руках. Иначе не миновать ему тумаков от взрывного парня, что после обещал обсудить их взаимоотношения, проваливаясь в сон. — Мне, в отличии от тебя, — после заливистого смеха, кое-как отдышавшись, начинает говорить Денки, попутно смахивая с глаз выступившую слезу от чрезмерного смеха, — всё было слышно в разы и разы чётче. И должен заметить, — он заговорщически склоняется над столом, притягивая парней поближе к себе, будто бы это тайна года, шепчет на грани, — резвящиеся этой ночью, — глаза с хитрым блеском осматривают мальчишек, — двое парней, что живут выше третьего этажа.       Сердце Киришимы отбивает чечётку в бешеном ритме, отступивший незадолго до этого румянец снова возвращается на лицо, и, кажется, он вот-вот вспыхнет алым пламенем, загорится подобно спичке, но вовремя спустившийся лифт, что оповещает своим мерзким писком на весь этаж о прибытии, сбивает запал посплетничать и невольно привлекает внимание к прибывшему на первый этаж ученику. Да только Минету, услыхавшего, что всю ночь он прислушивался к стонам принадлежащим парням, взорвало. — ЧТО ЗНАЧИТ ПАРНИ? — вопль с придыханием раздался по всей столовой, привлекая всеобщее внимание к парню, — ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ЧТО Я ВСЮ НОЧЬ ПРИСЛУШИВАЛСЯ К СТОНАМ П-ПАРНЕЙ И… и-и… о, мой бог!       Эмоции, выражаемые лицом парня-беты, были до потрясения хаотичными, сменяясь с удивления до отвращения в считанные секунды; он то бледнел, то зеленел одновременно; гримасы, воспроизведённые им в этот короткий период, забавляли, от того Каминари взахлёб засмеялся, несдержавшись и сгибаясь пополам, уронил голову на стол с глухим стуком. Сидевшие за соседним столом Джиро и Асуи прыснули в кулаки, но сдержали смех, дабы не смущать и без того потерянного в прострации парня. Понять, что он делал, девчонкам было не сложно, жаль, конечно, его, но в следующий раз он будет более осмотрителен в своих действиях. Лишь Эйджиро нервно хихикал, смотря на вышедшего из лифта человека, что прихрамывающей походкой направился в сторону их компании. — Чего ржёте ни свет ни заря? — осторожно присев за стол, вровень напротив бунтаря, бета оглянул помещение, примечая находящихся одноклассников, выискивая лохматую зелёную макушку взглядом, — это все, кто не поехал по домам? — ответом послужило тихое «угу» со стороны Киришимы, что так настойчиво сейчас уводил взгляд в сторону, стараясь не смотреть на взрывного блондина. Двое же других соседей по столу и вовсе не придали значения появлению ещё одного собеседника.       Хотелось было выдохнуть с облегчением; не обнаружив среди ребят тех двух человек, что были причиной его нервной потрёпанности, Бакуго готов был благодарить Бога за такую шикарную возможность отдохнуть и разобраться в себе; успокоиться наконец, понять и осознать всё то, что произошло накануне. Катсуки потянулся, разминая затёкшие за непродолжительный сон, мышцы; выглядел он, конечно, слегка помятым, но общей картины это не портило, лишь только тянущая боль в пояснице мешала ему спокойно передвигаться и сидеть. Но это можно было и игнорировать. Обожжённые после плотских утех плечи ему помог обработать заботливый Киришима, а больше его ничего и не беспокоило. Да и извечная привычка не давать повода для беспокойства, не позволить кому-либо заметить и уличить его в том, что что-то с ним не так, помогала ему чувствовать себя на долю лучше, чем есть. «Только зад чертовски болит… Как Деку вообще переносил это?» — Так ты хочешь сказать, что дрочил ночью на стоны с этажей выше? — еле выговаривая слова, Каминари всё ещё содрогался в судорогах смеха, вот-вот грозившего перейти в истерику, — Господи! Как можно было не различить мужской стон от женского? Ха-ха-ха!!!       Взрыв, хоть и не настолько сильный, каким мог оказаться, раздался из-под стола, отразившись звуком от стен, распространился по всему этажу, заставляя Эйджиро подпрыгнуть на месте, а всех вокруг замолчать и обратить внимание на носителя взрывного квирка. Лицо краснее розы, уши горят, глаза вот-вот лопнут от напряжения, в то время когда губы грозятся треснуть и начать кровоточить от сильного нажима зубов. — Оу… — тут же стушевался Денки, соображая, что к чему, и сопоставляя факты, — да ладно? — переводя взгляд с Киришимы на Бакуго, Денки тянет губы в ухмылке, вот чего-чего, а подобного, он никак не ожидал.       Бакуго заскрипел зубами не в силах вымолвить и слова опровержения против догадки белобрысого альфы; опустив глаза в пол, смотря через собственные сжатые под столешницей на коленях руки, которые слегка подрагивали в такт на каждый его вдох, он пытался хотя бы мало-мальски успокоиться. Стыд, распространившийся по телу от кончиков ушей до самых пяток, грозился испепелить его за считанные секунды; очередное утро выдалось крайне неприятным для него образом. Ну что за хрень с ним творится?       Все бы так и продолжили смотреть на разрушителя тишины, если бы не тихий, отдающий хрипотцой голос, что донёсся до компании со стороны входной двери. Обладатель этого жуткого скрежета, именуемого как голос, был темнее тучи и, кажется, выглядел похуже персонажей из фантастических фильмов про зомби-апокалипсис. Чёрные, отдающие синевой, синяки под глазами; потемневшая на тон кожа с бесчисленным наличием лейкопластырей на щеках; помятая футболка, в некоторых местах с зелёными пятнами от травы; уйма листьев и веток, запутавшихся в кудрях, вид, как он есть, просто пугающий, но, кажется, носителя этого беспорядка это мало беспокоит. — Доброе утро…       Проходя вглубь помещения, парень примечает каждого в нём, за метры огибает первый по приближённости ко входу стол, за которым как раз и разместились пара альф и бет парней; приближаться к взрывному нет никакого желания. Есть одно, от которого жгучей магмой внутри всё кипит, но его стоило бы отложить на лучшие времена. Сейчас не то место и не то время для выяснения межличностной чепухи. Гомон снова наполняет комнату, возвращая оживленную обстановку, стоило мальчишке-омеге пройти на пару шагов по направлению ко всем; все снова возвращаются к своим разговорам и обсуждениям; вот только пара алых глаз, что не желает отводить своего взгляда от мальчишки, чьи плечи непривычно поникли, внимательно следит за омегой. — Дурно выглядишь, — первая, кто решает обратиться к парню, Тсую, ладошкой подзывая оного присесть рядом с ней, — где тебя носило с самого утра? Выглядишь потрёпанно.       Плюхнувшись рядом с девушкой, мальчишка сложил руки на столе перед собой и уложил голову на них, тяжело вздыхая. Тело ломит от переутомления, а в голове полнейший хаос; после того, как он невольно подслушал разговор учителя и медсестры, его эмоциональное состояние покатилось в тартарары; если до потери сознания он полагал, боже даже стыдно, что Каччан забил Тодороки до смерти, то нынешняя новость, хоть и малость, но радовала, знанием, что альфа жив. Да только, дальнейшего разговора, после очередной его истерики, которой парень уже даже не удивился, не последовало. — В понедельник, когда будет приём для посещений, сам можешь наведаться к своему альфе.       Так ответила ему Исцеляющая девочка, вкалывая очередную дозу седативных препаратов, после сетуя на занятость и на усталость от насыщенного дня, выставила их из кабинета ближе к полуночи. Напутствия и рекомендации, что женщина давала уже не ему, а Всемогущему, как ответственному за Мидорию, выполнять не представлялось возможным. Бушующий в душе шквал эмоций и полная неразбериха его чувств буквально сводили с ума, нужно было отвлечься, дать волю его нутру и выплеснуть всё, что скопилось за всё время в душе. Изуку устал, морально выдохся…       Убедить бывшего Символа Мира в том, что его состояние стабильное, что больше не будет приступов истерик, и ему просто хочется спустить пар, было сложно, но оказалось возможным. Тот согласился на эту авантюрную задумку, но лишь под тем предлогом, что сам лично будет присутствовать при его тренировке, которую в разговоре он назвал ничем иным, как «Истязанием и без того ослабшего тела».       «Пусть так, — согласился мальчишка с замечанием своего наставника, — нежели пытаться уснуть или вообще воображать подобие спокойствия, зная, что мой альфа в больнице пребывает в коме. Чёрт возьми, Мой альфа!» Дрогнувший голос, и лёгкая слабость по телу прошлась подобно волне, он понемногу привыкает к тому, что Шото его, но сознаться себе, произнести это вслух… Господи, от этого даже сердце немного сбивается с привычного ритма, гулко отбивая удары через раз. А Всемогущий лишь улыбается Изуку, понимая, что парень близок к пониманию, и сам вскоре осознает всё, а ему лучше не стоит лезть с его рассказами о лже-истинности и истории принятия пар.       После того, как Мидория получил одобрение на занятия в ночное время от самого Всемогущего, его уже ничто не могло остановить. Вернувшись в общежитие, когда стрелки часов неумолимо приближались к цифре, означающей, что уже скоро и восход солнца не за горами, мальчишка наспех сбросил с себя остатки геройского костюма, принял в душ и уже в более свежем виде направился в спортивный зал, где его уже дожидался Тошинори Яги.       Благодаря медсестре, что искусно подобрала правильные и позволенные препараты для подростков-омег, перенести первый день течки, а особенно после инцидента с изнасилования бывшим парнем, было легче, чем при его старых подавителях. Вот только странные ощущения не давали ему покоя; томительная тяжесть внизу живота, периодически заставляла останавливаться во время пробежки, да и вовсе сгибаться пополам при особо резких движениях. Было немного непривычно ощущать себя полноценной омегой, в которой бушуют гормоны должным для неё образом, понимать, что его тело просит альфу… именно его альфу, для вязки… Боже.       Мысли, что блуждали в его голове, всё время крутились только вокруг одного человека, что все целиком и полностью захватил его разум, и, кажется, теперь даже дышать становилось сложнее от его отсутствия. «То-до-ро-ки Шо-то», в очередной раз остановившись во время пробежки, испытывая тянущий спазм внутри себя, он пробует на вкус, растягивая по слогам, произносит в слух имя альфы, что так нагло ворвался в его жизнь и без боя захватил в его сердце внушительный участок, и теперь прочно обосновался там, согревая.       Волнение и страх за него, человека, что оказался его истинной парой, просто сводили с ума; хотелось сесть в темноте и тихонько выть, словно волк на луну, проливая бесконечными фонтанами слёзы из глаз. Хотелось сорваться с места и помчаться к нему в больницу, оказаться сейчас рядом и вдохнуть его запах, взять за руку и не отпускать; увидеть своими глазами, как вздымается его грудь, этого парня с гетерохромией глаз, что так завораживает; убедиться самому в том, что с ним всё в порядке, любоваться им, не спуская глаз с разноцветной макушки, что, кажется, всегда пленила его внимание и зарождала желание запустить пятерню и попробовать эти волосы на ощупь, убедиться в их мягкости и шелковистости.       Но Изуку понимал, что затея эта в корне глупая, поэтому, каждый раз, когда думы почти доводили его до абсурда в действиях, он увеличивал нагрузку в упражнениях, после получая знатный подзатыльник от Тошинори. Да и думать о том, что его привлекает Шото в романтическом смысле, было, как минимум… странно? Нет, просто непривычно.       В очередной раз срываясь с насиженного места, бывший Символ Мира стремился к рухнувшему на пол мальчишке, что сжимался в комок пережидая тонус вновь начавших работать как положено органов. Его порывы отвлечься были понятны Тошинори, от части, но всё же; да только эти преувеличения, прыжки выше головы и намерения выжать из себя все соки настораживали. «Нельзя перенапрягаться, твоё тело и без того испытывает стресс, а ты ещё изнуряешь себя, когда должен спать крепким сном.»       Яги хоть и был непреклонен в своих изречениях по этому поводу, но не препятствовал, своего рода, успокоению под средством выматывания организма. В очередной раз отчитав мальчишку, он снова возвращался на своё место, лавочке в углу зала, продолжая наблюдение за Мидорией. Так спокойней. «Пусть сам ищет свой правильный путь, нежели я буду ему навязывать свой.» — Утренняя пробежка… — бурчит мальчишка-омега, не поднимая головы, которая, кажется, стала на пару килограмм тяжелее прежнего, ну или это давал о себе знать его недосып, не важно, сейчас его голова пуста, и нет тех бурлящих ощущений от воспоминания о вчерашнем дне, — запнулся, и в кусты… бах, — подняв руку, скорее всего даже из последних сил, Мидория указал на «птичье гнездо» в своих волосах, на что девушки только рассмеялись и предложили свою помощь в ликвидации данного конфуза.       Со стороны душевых послышались шаги и тихий смех, а значит присутствующие в столовой были не единственными оставшимися на эти выходные в академическом общежитии. Когда голоса стали более отчётливыми, из-за дверей наконец показались пара парней, Оджиро и Серо, с полотенцами на плечах; они только закончили с водными процедурами и стремились присоединиться к своим одноклассникам, чтобы наконец определиться с тем, что будут готовить на завтрак, и, разумеется, кто будет сегодня в качестве повара. — Оу, Мидория, — удивлению парней не было предела, внешний вид мальчишки и их не смел оставить равнодушными, — неудачное утро, или же с кем-то чего не поделил? — Серо обращается к телу, лежащему на столешнице, подходя почти вплотную, опустив ладошку правой руки тому на голову, дабы растрепать волосы, что девушки только-только привели в импровизированный порядок. — Может, всему виной бурная ночка? — не сдержавшись, а скорее по будничной привычке, изрекает Бакуго своё предположение, не задумываясь над смыслом своих слов, а зря. — Бакуго… — Киришима, ладошкой закрыв лицо, мучительно стонет; ну кто тебя, дурака, за язык-то тянет, — угомонись, пожалуйста.       Обращённые в его сторону взгляды теперь уже не смущают, а наоборот, раззадоривают; ему хочется вернуться к тем временам, когда утренние потасовки с Деку были чем-то в стиле традиции и залогом удачного дня, но в этот раз он ошибся. Грохот упавшего стула раздаётся слишком громко, а мальчишка, вставший настолько резко, что девушки от него буквально отпрыгнули, кажется уж больно взбешённым и даже немного неадекватным. — Что? — упираясь руками в стол, перенося на них больший свой вес, омега, не поднимая головы, косит взгляд в сторону столика, за которым сейчас, таким наглым образом влезший не в свой разговор, восседает взрывной блондин, что ещё смеет подкалывать его после всего, что произошло. — У тебя язык ещё поворачивается говорить мне что-то, Ба-ку-го? — растягивая по слогам фамилию друга детства, он намерено делает на ней акцент, зная, что его это точно заденет за живое.       Дыхание перехватывает сразу, ожидать какого-то снисходительного отношения Катсуки и не смел, но настолько негативной реакции он точно не ожидал. Да и презрение, что сочится в каждом слове, заставляет тело покрыться мурашками. Жутко даже от интонации его голоса; становится пугающе не по себе от вида сгорбившего Изуку, что, кажется, вот-вот сорвётся на него с кулаками, от чего тело беты самопроизвольно напрягается в ожидании действий. — Что слышал, — но отступать не в его понятиях, поэтому Бакуго продолжает наступать на своём, не понимая, что, кажется, роет сам себе могилу, — хорошо развлёкся этой ночью с Двумордым придурком, а, бесполезный Де-ку?       Занавес! Утробное рычание раздаётся со стороны зеленоволосой омеги, кулаки с силой сжимаются, от чего кожа на костяшках белеет. Ногтями вонзаясь в поверхность стола, он оставляет борозды после себя, а тело его содрогается с немыслимой силой. Мидория поднимает голову слишком резко, волосы взмывают вверх являя лицо, что перекошено гримасой ненависти и боли; он скалится и пытается проморгаться, пелена слёз, что так некстати просятся наружу, мешает ему чётко видеть его, возмутителя спокойствия, персонального мучителя. — Заткнись, Бакуго! — на выдохе кричит Изуку, почти задыхаясь всеми чувствами, что разом вспыхнули в нём. От ощущений, что они принесли, становится дурно, но, вашу мать, он не сдаст позиции, — Ты бессовестная скотина! Как ты вообще смеешь говорить что-либо о Шото?! Ты… да ты!!! Бесчувственная скотина!!! — Ха! — бета подрывается с места, почти ступая шаг в сторону Мидории, но не смеет переступать незримой границы чужого пространства, его будто что-то держит, — я смотрю, вы уже на имена перешли. Ну что, хорош любовничек? Лучше меня ебёт тебя в твой потрёпанный зад?       И лучше бы он молчал, ничего не говорил, и вовсе не выходил этим утром из своей комнаты; пусть лучше бы нежился в постели дольше обычного, нежели сейчас находиться здесь и ругаться с Деку, не понарошку, как это обычно бывало у них, а взаправду; находясь на грани спокойствия, готовые вот-вот попрощаться с самообладанием и сцепиться в драке.       Задыхаясь от возмущения, мальчишка пятится спиной назад, его лицо не выражает ни одной эмоции, а взгляд не спускается ни на секунду с блондинистой головы; натыкаясь спиной на кухонный гарнитур, руками на автомате прощупывет поверхность за своей спиной и, удивляя всех присутствующих своим поведением, хватая в руку первый попавшийся предмет, коим оказалась чья-то кружка, Изуку запускает её в Катсуки, почти попадая в цель, второй только и успел, что увернуться, благодаря реакции Киришимы, что вовремя дёрнул его за руку, заставляя немного накрениться в бок. — Ты!!! Каччан! Ты! Ужасный! Отвратительный! — в зобу дыхание спёрло, от бессилия слов, он бросается вперёд, замахиваясь правой рукой для удара, рассчитывая расстояние между ним и его оппонентом, дабы хорошенько врезать оному в челюсть, — НЕНАВИЖУ!       Все, словно завороженные, разлетаются на миг врассыпную, расступаются в стороны, образуя подобие круга, негласно давая парню-омеге возможность нанести удар, что попадает точно в цель. Хук с правой, даже без применения причуды «Один за Всех» вышел достаточно сильным, парня-бету разворачивает почти на сто восемьдесят градусов, роняя себя на стол, что не выдерживает веса и кренится в сторону, оттого и сам бета оказывается на полу, доламывая мебель.       Силы дать бой есть, но оно того стоит? Бакуго сидит на полу, руками упёршись за спиной для поддержки тела, смотрит немигающим взглядом на мальчишку, чьё лицо залито слёзами, а гримаса ненависти и злобы сменилась на что-то ближе по значению к боли и расстройству. Тот ли это Деку, что всю жизнь был с ним бок о бок? Или же его подменили? Что с ним стряслось, что сейчас он сам на себя не похож? Но задать хоть один интересующий его вопрос не представляется возможным, мальчишка-омега наклоняется перед ним, шмыгая носом, хватает руками за грудки, поднимает на ноги; заглядывает в глаза, всё ещё роняя слёзы из глаз и притягивая к себе, шепчет на грани слышимости: — Ты… Ты чуть не угробил Моего Альфу! — его глаза искрятся ненавистью, чем-то ещё, но это сейчас не так важно, у Катсуки сердце будто замирает на долю секунды, слышать его голос таким ново и непривычно, оттого даже немного страшно становится, — из-за тебя, Бакуго Катсуки, Шото сейчас… — весь запал жесткости в голосе пропадает от одного лишь упоминания о альфе, но он быстро берет себя в руки, — Шото, он… в коме, а ты, бесчувственный хмырь, смеешь мне говорить что-то о том, что моя ночь выдалась бурной? — вдох и скорый выдох, — ты говоришь мне о том, достаточно ли меня хорошо имеют, хотя сам вчера отдался в руки альфы?! — он переводит взгляд с глаз Катсуки, смотрит в такие же алые глаза, что принадлежат альфе за спиной Бакуго, который всё это время смирно сидел и наблюдал за всем, — да, Киришима? — лишь ужас в глазах обоих служит ему ответом, — а хотя, мне плевать.       Мидория брезгливо отнимает руки от беты, пятясь спиной, ступая шаг назад; ему противно и мерзко. Вчера, будучи под впечатлением от произошедшего, ему захотелось поговорить с блондином, разрешить хотя бы половину недопонимания, попросить прощения, объясниться и просто поговорить с ним, это было бы очень правильным, так он думал. Да только поднявшись на четвёртый этаж, даже не выходя из лифта, до его слуха донеслись… стоны и характерные звуки, хлопки тела о тело, и голос… он его узнает везде, голос, что звал чужим именем другого человека; он захлёбывался в стонах и звучал настолько пошло и… омерзительно неприятно.        Не смея думать и что-то предполагать, Изуку выбежал из лифта, стремясь в сторону лестницы, убегая прочь, кусая губы и давясь всем тем, что чувствовал когда-то к этому парню… «Ты мог бы и не строить из себя примерного бойфренда, Каччан…»       Отшатнувшись назад, тело теряет контроль, и он оседает на пол перед ошеломлённым парнем-бетой, пряча лицо в ладонях. Как бы хотелось сейчас просто закрыть глаза и ничего не чувствовать, забыться хотя бы на мгновение, стать бесчувственным и неосязаемым призраком, но это был бы слишком шикарный подарок судьбы. А сейчас он просто сидит на полу, свернувшись крючком, утыкаясь лбом в собственные колени, прижимает дрожащие руки к щекам, плачет в голос, шепча словно в бреду одну и ту же фразу, что с каждым разом, повторным произношением, давит на него огромным грузом понимания и осознания тщетности всего того, чем он жил всю свою жизнь. Больно. Невыносимо больно!       «Я ненавижу тебя, Бакуго Катсуки, всей душой ненавижу!»       «Шото… Как же я хочу к тебе…» этого он не говорит в слух, но кажется, именно это слышит Катсуки, смотря на дрожащий комок перед собой, не смея коснуться его.