Книга Химеры

      — Не волнуйся, ты выступаешь последней, как самая младшая, — успокаивал Рику Оливер. — Вряд ли тебе вообще зададут вопросы, даже Вики Вэйл, даже Карр. Зрители уже устанут от речей и будут ждать финального заявления мэра, так что прочти то, что тебе написала Лина, и всё, не парься. Можешь добавить от себя пару слов — сухо, вкратце, обтекаемыми фразами, подстройся под остальных. Я уверен, большая часть выступлений будет, как под копирку. В едином порыве против общего врага, не ведём переговоров с террористами, ну и так далее. Может, Фальконе ляпнет что-нибудь, но после «гибели» младшего сына его брызги слюной мало кто воспримет всерьёз. Посчитают, что до сих пор убит горем. Хотя «горюющий Кармайн» — это оксюморон, конечно.       Химера вздохнула и ещё раз посмотрела в зеркало. Оттуда на неё смотрела мисс Уэйн. Чёрный брючный костюм, строгая причёска, минимум украшений — начинающая бизнес-леди, наследница огромного состояния и знаменитой фамилии. Которой только что наносили грим опытные, но совершенно чужие люди — очередную маску, подходящую для телеэкранов.       Пресс-конференция мэра и прочих власть имущих проходила не в ратуше, а на телевидении.       От юной мисс Уэйн действительно мало что ждали и сразу дали это понять. Перед лицом такой трагедии налёт новизны и любопытства по поводу новой в городе персоны схлынул, и её пригласили исключительно из уважения к фамилии. С одной стороны, это должно было внушать облегчение, но с другой…       — Зачем я вообще это делаю? — пробормотала Рика, потянувшись было взъерошить волосы, но вовремя остановилась, чтобы не испортить причёску. Кожа головы под залаченными волосами немилосердно чесалась, и Химера смухлевала, направив туда тонкий щупик регенерации.       — Что ты так нервничаешь? — прищурился Оливер. — Ты ведь уже выступала перед камерами. И не в толпе, а на личной пресс-конференции.       — Тогда это было дома, а не на Пятом канале, — жалобно возразила Рика, одёргивая и без того идеально сидящий пиджак. — Дома и стены помогают. И в этой толпе, как ты говоришь, слишком много важных людей. Мэр, комиссар, представители всех семей… И тогда я была не одна. Со мной был ты. И Альберт. А сейчас…       — А сейчас с вами буду я, мисс Уэйн, — спокойно отозвался Слэйд Уилсон. — Вместо меня выступит мой преемник. А я буду стоять за вашим плечом, как и положено телохранителю.       Рика на автомате послала ему «улыбку милостивой леди», которую они так долго отрабатывали с Альбертом и Реми: алхимически выверенное, в нужных пропорциях количество благодарности, чувства собственного достоинства, уверенности, авторитета, властности — и ни грамма снисходительности или заискивания. Слэйд одобрительно усмехнулся, а Химера ещё раз пробежала глазами уже наизусть зазубренный текст на небольшой карточке. Которая потом отправится в нагрудный карман пиджака, ведь не будет же мисс Уэйн читать с листа!       Все важные дамы и господа уже давно прошли в комнату за сценой студии и сидели в ожидании своей очереди. С той стороны, из зрительного зала, донеслись первые аплодисменты. Какая-то запыхавшаяся ассистентка чуть не споткнулась на пороге гримёрки, спеша пригласить задержавшуюся мисс Уэйн присоединиться к остальным гостям Пятого канала.       Рика расправила плечи, глубоко вздохнула и снова подумала о том, что сражаться с Синестро, крылатой тварью в Чистилище или даже чёрным симбиотом в Сахаре было как-то проще…       Помня наказ Лины («не тушуйся и не пытайся притвориться серой мышкой, ты не бедная родственница, ты из их круга и равна им»), Рика прошлась по комнате, здороваясь со знакомыми — ещё с тех пор, когда Джонни Блэйз совершал свой знаменитый прыжок. Здесь не было разве что мэра, уже вышедшей на сцену, комиссара Монтойи, чья очередь была сразу после неё, и — к великому облегчению Химеры — Саманты Паркер, которая на сей раз решила не отходить от своего жениха, стоявшего чуть позади матери. А то мало ли что…       Нападения на студию опасались. Это подтверждало количество телохранителей и полицейских в форме и в штатском — а также размер и качество оцепления на подходе.       Отдельно мисс Уэйн подошла к Роуз Муни и подобающим образом высказалась по поводу неудавшегося покушения, выражая соболезнования и восхищение работой её телохранителя. Чернокожая красавица улыбнулась — и не только ей: спокойно, но от этого не менее искренне, она поблагодарила Дэфстроука за непревзойдённое качество услуг от его человека. Тот слегка поклонился, и она ответила странным жестом — прижав к груди сжатые кулаки, скрещенные в запястьях.       Этот жест был совершенно незнаком Химере, и, задумавшись о том, какому племени он мог принадлежать (или был уже местной традицией, сплавом африканского прошлого и американского будущего), девушка сама не заметила, как расслабилась. Она неспешно фланировала по комнате, роняя машинальные слова и улыбки, и прислушивалась к голосу Барбары в наушнике, которая так кстати давала отчёт о наблюдении: Каспер работает, все на местах, ассасины Ниссы готовы…       В дверном проёме промелькнула знакомая фигура Конрад, и Рика задышала совсем спокойно. Она была прикрыта со всех сторон. Оставалось только не облажаться перед камерами самостоятельно…       Один за другим, приглашённые гости покидали комнату ожидания. Последним, пыхтя и отдуваясь, в сопровождении аж троих телохранителей (не от Слэйда) вышел Кармайн Фальконе — что некисло так говорило о его нынешнем статусе в городе.       И вот, наконец, на сцену позвали мисс Федерику Уэйн…       Выйдя к микрофону, она поняла, что Оливер был абсолютно прав: публика явно подустала. Не то чтобы аплодисменты были жидковаты или что-то подобное, но эмпатически Рика без труда чувствовала рассеянное внимание и нетерпение.       Значит, уложусь в две минуты.       Но стоило ей занять своё место, как в зале раздались изумлённые возгласы. Обернувшись, Рика увидела, что большой студийный экран, который должен был сейчас показывать её лицо, пошёл рябью. Острый слух Химеры уловил тихие ругательства: технический персонал явно не понимал, в чём дело. Вики Вэйл, директор Пятого канала и ведущая пресс-конференции звучным голосом начала говорить о неполадках, которые скоро исправят, но звериная чуйка во весь голос вопила: что-то не так! И Рика отчаянно жалела, что перед выходом на сцену ей пришлось отключить связь с Оракулом во избежание случайной записи эха переговоров…       А потом на экране появилась фигура. Мужская или женская — сложно было разглядеть под бесформенной хламидой тёмно-болотного цвета. Надвинутый капюшон затенял лицо так, что было не разглядеть даже подбородка, а руки, еле видные из широких рукавов, скрывались в толстых перчатках. Помещение, откуда велась съёмка, было погружено во тьму: искусно расположенные источники света выхватывали из неё только человека в хламиде, не давая понять, где он находится.       Кто-то в зале повскакал с мест, затрещали вспышки фотоаппаратов. По рядам понёсся взволнованный гул голосов — и тут человек заговорил. И голос… Голос был явно мужским, хоть и искажённым модулятором. И металлические нотки в этом модуляторе пусть и были несколько иными, но всё же так напомнили Химере о Бэтмене, что у неё кровь вскипела в жилах от ярости.       Это он… Эта мразь!       — Жители Готэма, — говорил незнакомец, и даже у Химеры не получалось разглядеть какое-то движение губ во тьме под капюшоном. — Я обращаюсь к вам с возвещением — и знаю, что меня слышите все вы. Не только потому, что я перехватил трансляцию вашего телевидения в прямом эфире. Вы видите меня сейчас ещё и на всех рекламных экранах и на всех витринных телевизорах вашего прогнившего города. И я говорю это для всех тех его глав, кто собрался сейчас на Пятом канале, чтобы они знали: меня видит и слышит весь Готэм. Вам не удастся это скрыть — как не удастся заставить меня замолчать.       Рика машинально потянулась к уху, но тут же ощутила у себя на плече крепкое пожатие Слэйда. «Не время, — безмолвно говорил его единственный глаз, — не время, мисс Уэйн». И мисс Уэйн глубоко вздохнула, ещё раз запретив себе все замашки Химеры. Как бы то ни было, камеры всё равно продолжали снимать — не говоря о сотовых телефонах.       А незнакомец в хламиде продолжал говорить — и у всех тех, кто был в курсе, не возникло ни единого сомнения по поводу того, кто это такой:       — Вы не знаете, кто я, и я не назовусь вам, ибо справедливость должна быть безлика и безымянна. Но не далее как сегодня днём вы ощутили на себе лёгкий отголосок моего гнева. А после этого — собственную беспомощность. Поскольку беспомощна ваша коррумпированная система. Ваш мэр, ваши чиновники, судьи, полиция — ничего не могут сделать. А ваши герои… что ж, они слишком трусливы, чтобы показаться на улицах днём. Они для меня не помеха.       Это мы ещё посмотрим!       Рика стиснула зубы, яростно пытаясь казаться потрясённой и напуганной — или хотя бы остолбеневшей. Краем глаза она заметила показавшегося в кулисах Оливера, активными, но скупыми жестами привлекавшего к себе внимание. Убедившись, что Рика его видит, он сымитировал пальцами работу на клавиатуре. Девушка еле заметно кивнула, она поняла: Оракул работает, источник сигнала ищут.       Как жаль, что в охвате Каспера — только школа… Будь он здесь, он бы мигом отрубил перехват этого гада.       — Вы сами знаете, что Готэм называют чёрной жемчужиной Восточного побережья, — продолжал человек в хламиде, и Рика даже в мыслях не могла назвать его Ра’с аль Гулом, оскверняя память покойного — злодея, но всё же великого. — И я, тот, кому открылось истинное знание, скажу вам: эта жемчужина не только черна, грязна и кровава, но ещё и проклята. Ваш город проклят — и влечёт к себе всех подонков и мерзавцев, что жаждут собственного обогащения за счёт вреда невинным. Здесь никогда не будет править закон. Никогда не будет безопасно. Вы всё глубже будете опускаться в это болото из нечистот, пока не захлебнётесь, но Готэм всё равно не поглотит сам себя. Он будет стоять, наливаясь гноем, будто уродливый воспалённый чирей на теле этой великой страны. Поэтому он должен быть разрушен.       Тоже мне, нашёл себе Карфаген…       Рика с притворной растерянностью покрутила головой, чтобы быстро оглядеться и оценить обстановку. Собравшиеся на сцене власть имущие не стремились вступать в конфронтацию с говорившим. Ему вообще с экрана их было не очень хорошо видно, и все предпочитали это так и оставить. Кто-то просто вжался в кресло от видимого страха, но были и те, кто действовал, прямо сейчас, пока не закончилась пламенная обличительная речь. Комиссар Монтойя резко и отрывисто, чуть ли не матерно говорила по телефону. Мэр Уинстон и Вики Вэйл раздавали указания людям в форме охраны — и те один за другим устремлялись в зрительный зал, чтобы предотвратить панику и искать возможных засланцев. Отец и дочь Муни слушали речь с холодными улыбками, и если старик был просто отрешён, то на лице у Роуз царила откровенная брезгливость.       Кто удивил Рику — так это Саманта Паркер: бледная, с каплями пота на лбу, она с силой цеплялась за руку своего жениха. Но уловив пару слов, девушка поняла, что Сэм переживает внезапный приступ тошноты и старается сохранить лицо.       А речь всё продолжалась. Человек на экране явно упивался звуками своего голоса.       — Даже Бэтмен не смог справиться с этим проклятьем. И он наверняка сам это понял, потому и оставил вас на произвол судьбы. А эти так называемые «новые герои» не смогут и подавно. Им всем не хватило мужества сделать то, что должно. Но я спасу мир от ядовитой заразы. Я возьму в руки скальпель и удалю нарыв. Избавлю Америку от чудовищного уродства.       А вот сейчас ему бы в зубы дать за Брюса!       У Рики даже слегка в глазах помутилось от попытки справиться с нахлынувшим гневом. Она шумно дышала, заставляя себя не сжимать пальцы, и твердила, как заведённая: не пались, не пались, не пались…       — Но не все жители этого города обязательно должны быть за него в ответе. — Самодовольные и снисходительные нотки зазвучали в ненавистном голосе даже через модулятор. — Я не могу быть милостив к гнили, но справедливость требует дать шанс невинным. Я дам вам три дня на то, чтобы покинуть Готэм. Те, кто невинен, могут уехать — с семьями, с детьми, собрав вещи и подготовившись. Те, кто останется, сами сделают свой выбор, и пусть пеняют на себя. Они сгорят в очистительном пламени, и пепел костей их удобрит почву, свободную от проклятья. Я не буду их щадить. А те, кто виновен, тоже могут попытаться сбежать, и их никто не будет останавливать. Отмеченные проклятьем всё равно будут найдены и уничтожены. Но иного шанса я вам не дам. Бегите. Спасайтесь. Не взывайте к властям и тем, кто носит плащи и маски: они вам не помогут. Никто не будет вас спасать. Напротив, — из-под капюшон послышалась гулкая усмешка, — все вздохнут с облегчением, когда Готэма наконец-то не станет. Поскорбят на пепелище ради приличия — а потом возведут другую, истинную жемчужину Восточного побережья, светлую и прекрасную. Потому что, явно или тайно, все ненавидят этот город. У него нет надежды.       — Есть!       Звонкий молодой голос, прозвучавший в микрофон, разнёсся по всей студии. Уже начавшиеся пересуды и выкрики смолкли, все взгляды обратились на сцену. Рика оглянулась, пытаясь понять, кто такой смелый выкрикнул одно-единственное слово, столь контрастное в сравнении с пафосной речью — и по силе, и по эмоциям, и по смыслу… И наткнулась на взгляд Слэйда, полный чуть ли не священного ужаса.       И тут до неё дошло.       А… Так это я сказала?!       Пелена перед глазами схлынула. И в этот самый момент Рика отчётливо поняла, что не боится. Не боится этого маньяка в капюшоне и его армии наёмников. Не боится сильных города сего и репортёров, немедленно принявшихся щёлкать вспышками, снимая отчаянную юную выскочку. Не боится раскрыться перед всем городом — потому что раскрываться она не собиралась.       Кто сказал, что только Химера может защищать Готэм? Там, где нельзя ударить когтями и кулаком, можно ударить словом!       Человек на экране соизволил обратить на неё внимание. Ему хорошо было видно её — застывшую на краю сцены, перед микрофоном, в сопровождении одинокого телохранителя.       Капюшон слегка сменил своё положение, но тьма под ним не поколебалась.       — Кто ты, дитя, что осмеливаешься перечить мне и заступаться за прогнивший город?       Химера вытащила микрофон из стойки. Повернулась к экрану лицом, а не вполоборота. Глубоко вздохнула и чётко произнесла:       — Меня зовут Федерика Уэйн. Я племянница Дерека Уэйна, внучка Брюса Уэйна и владелица школы «Нова». И я говорю тебе: ты не прав! Готэм будет жить. И у Готэма есть надежда!       — Вот как? — усмехнулся человек в капюшоне. — И что же юная миллиардерша может знать об этом? Что ты, купающаяся в роскоши, можешь сказать тем, кто вкалывает за гроши от зари до зари или подыхает в канаве от наркотиков или ножа грабителя? Ты не можешь щёлкнуть пальцами и разом избавить город от продажных полицейских и судей, от чиновников, которым плевать на людей, от преступников, которые вытирают ноги о человеческие жизни и судьбы. Кто ты для них? Всего лишь предмет зависти и злобы. Ты обитаешь даже не в Верхнем городе, а вне города, и ты не видишь, насколько улицы Готэма пропитаны болью, страхом, гневом и ненавистью.       Рика выдохнула и отвернулась от экрана. Ядовитые слова жгли сердце и совесть, потому что почти все были правдивы. Кроме последних — но и те могла опровергнуть лишь Химера, а не Федерика Уэйн. И как бы это ни было несправедливо и обидно, она не могла возразить на них так, как хотела бы.       Волна эмоций из зрительного зала, столь сильных и ярких сейчас, обдавала её серо-бурой грязной пеной, и в этой пене явственно выделялись недоверие и безысходность. Удушливый запах страха забивался в ноздри и глотку, вызывая першение и тошноту.       Но…       — Я знаю, какой вы меня видите, — тихо проговорила Рика в микрофон, глядя на замершее перед ней море лиц. — Богатая белая девочка из привилегированной семьи, которой неведом голод и холод, нужда и страдания. И я не буду пытаться убеждать вас в том, что я — такая же, как вы. В конце концов, мне действительно никогда не приходилось голодать. Я даже родилась не здесь, я росла в Африке. И пусть там меня окружали совсем не миллиарды с бриллиантами, моя семья никогда не нищенствовала. А Готэм…       Рика запнулась. Она уже на весь город солгала о своём родстве с Уэйнами — о котором все знали, но одно дело, когда за тебя врут слова на бумаге, и совсем другое — когда это делаешь лично ты…       Но кровь — это всего лишь кровь. Кто сказал, что от этого станут лживыми мои чувства?       — Готэм изменил мою жизнь. Перевернул вверх тормашками, осыпав деньгами, возможностями и… потерями. — И голос её дрогнул от ненаигранной скорби: — Мои родители погибли не здесь, но всё равно погибли. Готэм отнял у меня дядю, которого я только-только успела полюбить. Готэм отнял у меня деда, которого мне так не хватает сейчас. — Да, Бэтмен, тебя очень не хватает! — Я вижу, какие дети приходят в нашу школу с улиц. Я вижу, какие к ним приезжают родители, или опекуны, или старшие родственники… или вообще никто не приезжает. Вы можете считать, что я не знаю, каков из себя тот же Нижний город, но я знаю! Я вижу это в их глазах.       — И почему же ты так ратуешь за Готэм? — Голос сзади сделался обманчиво мягок, полнясь пониманием и сочувствием. — Твоего дядю изувечили и убили. Твой дед скончался слишком рано для человека с таким здоровьем и с такими деньгами — и я не буду даже гадать о причине, повлекшей за собой его смерть… Как ты думаешь, что ждёт здесь тебя саму? Не лучше ли уехать в твою родную Африку, под солнце твоего детства? Что заставляет тебя цепляться за эту промозглую гниль?       Рика проглотила комок в горле и гордо вскинула голову. Она ожидала этого вопроса, он не застал её врасплох. Знал бы ты, лицемерный урод, сколько раз я сама думала об этом…       — Любовь, — твёрдо ответила она, глядя прямо в ждущие её слов лица. — Любовь, которой я заразилась от Брюса Уэйна. Которая вошла в мои кости, влилась в мою кровь, впиталась в мой мозг и душу. Я люблю этот город так, будто прожила здесь всю жизнь. И тем радостнее мне видеть, как глаза детей, приходящих в нашу школу, из затравленных превращаются в уверенные, полнятся надеждой на будущее. Потому что школа «Нова» принимает учеников сообразно степени их талантов, а не толщине кошельков. А стипендии, которые мы выплачиваем, вносят вклад в поддержку их семей.       Эмоциональное наполнение зрительного зала дрогнуло и слегка сместилось: судя по всему, в числе прочих, здесь действительно сидели семьи учеников из «Новы». Ободрённая этим — и тем, что голос сзади почему-то молчал, не пытаясь её перебивать, — Рика решила давить по всем фронтам.       Чихала я на переубеждение этого мудака! Мне надо достучаться до готэмцев!       — И шансы, которые даёт хорошее образование, — далеко не единственные в этом городе! Все знают, что «Уэйн Энтерпрайзес» спонсирует больницу имени Томаса Уэйна. А все отчаявшиеся знают, что там далеко не всегда и не со всех требуется страховка. Да, я в курсе коррупции в полиции, это известно и в верхах, и в низах. — И она обернулась, ища глазами Рене Монтойю. — Но комиссар Гордон был образцом честности и справедливости — и оставил после себя прекрасное наследие. И мне не нужно объяснять, сколько рабочих мест снова обеспечил заработавший как надо сталелитейный. И я не хочу сейчас никому устраивать предвыборную кампанию, но поверьте, в рядах власть имущих тоже есть те, кому хватает смелости и совести поступать правильно — и заботиться в первую очередь о людях, а не о собственных кошельках. И да, я точно могу сказать, что и Бэтмен тоже любил этот город. Иначе… — тут она позволила себе небольшую усмешку, — что бы он тут делал так долго?       По залу прокатились негромкие смешки. Голос сзади по-прежнему молчал, фигура в хламиде застыла недвижно — в довольно угрожающей позе, но не мешая происходящему.       Кажется, я понимаю, почему… А теперь переходим в наступление!       И Рика с новыми силами обратилась к зрителям — и в зале, и у телеэкранов.       — А новые герои — разве они себя не зарекомендовали? Неужели здесь, сейчас, нет ни единого человека, которому они помогли? Не верю!       Люди согласно зарокотали, тут и там начали подниматься руки. Но Рика не собиралась превращать свою речь в ток-шоу — и говорила, не позволяя себя перебить:       — Да, Готэм — город грешников. Но это наш город! И когда из глубин ада к нам явился огненный скелет, защитники Готэма прогнали его — говоря о добре в людских сердцах, искуплении и надежде. Вы все это слышали! — Спасибо Дане ДеВитт и её поседевшему оператору… — Сам адский гонщик поверил в то, что Готэм не обречён! Неужели же мы теперь дрогнем от слов одного человека?!       Запах страха развеялся, ему на смену пришёл запах воодушевления. Рика впервые ощущала, как от такого количества народа исходят эмоции такой силы, и ей даже стало казаться, что она их видит. Золотом, чистым золотом разгорались глаза сидящих и стоящих в зале людей. И Химера нутром понимала, что это не просто хорошо, а очень-очень важно. И продолжала говорить:       — Но Готэм жив не одними героями в масках. Мы бесконечно благодарны тем, кто хранит нас по ночам и позволил нашей школе перенять название их команды. Но вспоминая того же огненного скелета на мотоцикле — разве только команда «Нова» разгребала завалы, тушила пожары, спасала людей? Нет! Пожарные, полиция, врачи, спасатели — и просто добровольцы на улицах, они все участвовали. А потом, наутро, для пострадавших открылись сборы — и жертвовали им в поддержку как люди, облечённые властью и деньгами, так и просто неравнодушные горожане. Готэмцы помогали готэмцам! Истинные герои нашего города — это вы!       Толпа отозвалась слитным восторженным воплем: люди начинали заводиться. Рика будто парила на волнах поддерживающих её эмоций, и голос её звучал всё звонче и твёрже — вселяя уверенность в тех, кто вселял уверенность в неё:       — Готэм пережил Джокера. Готэм пережил Бэйна. Готэм пережил маньяков, психопатов, безумных учёных и смертоносных чудовищ. И теперь к нам приходит этот террорист, который побоялся показать своё лицо даже под маской, и утверждает, что у Готэма нет надежды?!       Зал отозвался презрительными выкриками и свистом.       — У него даже злодейского прозвища нет! И что, неужели мы должны его слушать и плясать под его дудку?!       — Нет! — в едином порыве взревели зрители.       — Если злодей не называет своего имени — его ему находит город! — Рика прищёлкнула пальцами. — Кто не хочет с нами знакомиться — сам виноват. Безымянный, безликий, какое-то воплощение, часть силы той, которая чего-то там… Да он просто боится хоть как-то себя обозначить! Чтобы, не дай бог, кто-то не понял, какой он на самом деле — пустой, надутый паразит, упивающийся свалившимися на него возможностями, которые — я уверена! — достались ему обманом! Я ведь угадала, верно?       Она обернулась — и экран померк на её глазах. А потом снова осветился, показывая всё ту же студию — и саму Рику. Передача была свободна от чужого вмешательства.       — Смотрите-ка, обиделся и ушёл! — оскорбительно рассмеялась Рика в микрофон. — Не вынесла душа поэта! Пожалуй, такому человеку подходит имя…       — Пигидий, — внезапно и негромко отозвался из-за её плеча Слэйд.       — Вот, мистер Уилсон подсказывает: Пигидий! — тут же подхватила Рика. — Нелепое имя, никогда такого не слышала! Как вы считаете, подходит?       Из зала послышался хохот. Рика уже не видела лиц, лишь сплошное, колышущееся золотое море. И поторопилась поймать эмоции, исходящие от этого моря, и отзеркалить их, отправить обратно с новым посылом, чтобы надежда и уверенность не превратились в беспечность и безрассудство.       — Так вот, этот Пигидий показал нам свою жестокость и беспощадность, не стоит его недооценивать. И он ещё нанесёт свой удар, а может быть — и не один. Но если мы все будем работать вместе, если мы будем верить в наш город и не отказываться от своей любви к нему — мы докажем, что наш враг не прав. И победим!       Зал ликовал. Девушка чувствовала, что ещё немного — и она словно оторвётся от пола, омываемая чистыми и жаркими эмоциями. И она всё это время транслировала их со сцены, и они возвращались к ней сто- и тысячекратно, и это было настолько прекрасно и пронзительно, что было сродни наслаждению, которое несёт в себе любовь.       — Заканчивайте, мисс Уэйн, — еле слышно шепнул ей на ухо Слэйд.       Рика и сама понимала, что уже пора. Эйфория эйфорией, а дела не ждали. И, направляя нахлынувший поток красноречия, она вывернула своё выступление на финал:       — Надежда должна гореть. Быть может, нашему Пигидию и нечего ответить на эти слова, но я знаю, кому есть что добавить. Госпожа мэр! — И Рика обернулась, одновременно вставляя микрофон в стойку. — Вы, кажется, что-то хотели сказать нашему городу?       Люди повскакали с мест, разражаясь овациями, — и Рика тоже аплодировала вышедшей на сцену мэру Уинстон, пока Слэйд уводил её саму за кулисы, мягко, но надёжно поддерживая под локоть.       Первая победа — победа над страхом — осталась за Готэмом. Теперь надо было каким-то образом сообразить, как спасти сам город…