— Слушай, Палыч, мне очень нужно поговорить с Катей, — вместо приветствия, попросил Ромка.
— Извини, сейчас не получится. У нас такие проблемы, что…
— Что случилось?
— У Валерия Сергеевича, — понизив голос начал рассказывать Жданов, — сердце, у Елены Санны принципы, поэтому пока мы с Катюхой не поженимся, мы не можем жить одним домом…
— А пожениться вы не можете пока не расплатимся, потому что это будет сговор, — перебил Малиновский, — но и жить друг без друга не можете тоже. Так?
— Да, так.
— А что, Валерия Сергеевича уже выписывают?
— Нет. Да и после выписки он сразу же отправится на реабилитацию, причем Елена Санна едет вместе с ним.
— Так чего проще, скажите, что будете жить раздельно, а сами…
— Не хочет Катя врать, понимаешь?
— Понимаю. Зови Катюху и считай, что твоя проблема решена…
Андрей долго раздумывать не стал, тут же окликнул невесту:
— Катенька, тебя! Ромка.
— Алло! — раздался в трубке усталый голос Пушкаревой.
— Кать, совсем недавно ты мне сказала, что ты достаточно взрослая, чтобы не огорчать родителей. Помнишь? — не размениваясь на всякие «здравствуй» или «привет», тут же затарахтел Малиновский.
— Помню. А к чему ты это?
— А к тому, что если ты достаточно выросла, чтобы позволить маме тебя опекать и в свои двадцать четыре года спрашивать у папы можно ли тебе сходить в кино, то не стоит снова становиться маленькой инфантильной девочкой и мотать нервы ни Палычу, ни родителям. И все из-за чего? Из-за принципов, мол, врать не хочу. Кать, но ты же раньше прекрасно врала отцу…
— Я? Я не…
— Врала-врала, — перебил Ромка. — Хочешь сказать, что ты честно докладывала Валерию Сергеевичу, что идешь с Андреем в гостиницу? Нет! Ты «задерживалась на работе»! — и прибавил, как самый мощный довод: — Я сам слышал!
— Ну, хорошо, врала, — согласилась Катюша, — но больше не стану. Ты пойми, я не…
— Я все понимаю, — снова перебил Малиновский, — не нужно оправдываться. Я только хочу тебе сказать, что ты была права, что упираться в свои принципы инфантильно и глупо, особенно если при этом страдают близкие люди. Вот что хочешь делай со мной, а я ни за что не поверю, что отныне вы с Андрюхой только «дружить» будете. Станете ходить, держась за ручки, до самого дня свадьбы, ни разу не поцелуетесь и не переспите…
— Роман! — вскричала Катерина. — Я, кажется, не давала тебе права препарировать наши с Андреем отношения.
— Я сам взял, — нервно хихикнул Ромка. — Ты же не знаешь, о чем я с тобой хотел посоветоваться, может, о самом-самом интимном, как с лучшей подружкой. Вот и взял право говорить с тобой, как она.
— Как кто? Кто такая «она»?
— Как твоя лучшая подружка, — выпалил Малина и засмеялся, и Пушкарева тоже хихикнула. — Кать, тебе же в любом случае придется врать, голову даю на отсечение. Тогда зачем все обставлять так трагически? Скажи, что они правы, пусть себе едут на реабилитацию, а сами живите вместе к вашему полному удовольствию. Будете навещать Валерия Сергеевича, постепенно приучать его к мысли, что не можете жить друг без друга, и увидишь, придет тот день, когда он вам сам велит съехаться. Тогда и откроете правду.
— Тебе никто не говорил, что ты хитрый лис? — хмыкнула Катя.
— Говорили, даже змеем-искусителем называли. Но сейчас я не о себе думаю, о вас с Палычем. Честно.
— Ладно, Ромка, я поразмыслю над твоими словами.
— Поразмышляй, обязательно поразмышляй. Только, как взрослый человек, не как инфантильная девочка.
Казалось, Малиновскому, невероятно повзрослевшему с момента их последнего разговора, доставляет удовольствие упоминать, что он твердо усвоил, что такое инфантилизм, и может с чистой совестью напоминать об этом другим, тем более ей.
— Хорошо, — Катюша уже смеялась. — Это все?
— Нет! Нет, не все, — как-то робко и даже суетливо сказал Роман. — Мне тоже нужно с тобой посоветоваться… Об одном важном деле… О Маше.
— Слушаю тебя, — и в голосе сразу столько тепла и заботы, что он и в самом деле почувствовал себя Катиной лучшей подружкой.
— Знаешь, я был сегодня у них, мы ужинали, я нянчился с Машкиными ребятишками… Ой, они такие забавные, такие чудесные, ты себе не представляешь.
Малиновский надолго замолчал, сам не замечая этого. Все вспоминал, потеряв связь с реальностью, как его обслюнявила Ксюша, как уснул Тошка на его руках, и улыбался своим воспоминаниям. И так ему в этот момент было тепло и радостно, и уютно, что он даже вздрогнул, услышав:
— Ты чего замолчал? Я не поняла, о чем ты хотел посоветоваться. Ром! Рома! Малиновский, мне выйти из эфира?
— Нет, погоди, я думаю, как сформулировать. Не знаю, как сказать, чтобы ты меня поняла.
— Я постараюсь понять, рассказывай.
И его понесло… Захлебываясь словами, Роман почти бессвязно говорил о том, что Маша его простила, что они помирились, о детях, о вечере, проведенном в доме Абалкиных, о том, как ему было хорошо, как грелся он у чужого костра и завидовал, да-да, завидовал Насте и Машке. Господи! Машке, матери-одиночке, пашущей, как лошадь, чтобы прокормить семью, тянущей на своих плечах и детей, и сестру, и дом, и работу. Затем рассказал, как умолял позволить ему приходить, помогать с детьми, и ему позволили. Зачем-то упомянул торчащие во все стороны рыжие Ксюшины волосенки и невозможно трогательно-требовательного Антона, тянущего что ни попадя в рот…
— Она нужна, понимаешь? Очень нужна детишкам, и Насте нужна, и на работе она ого-го какая… Я был в ловушке, из которой не выбраться, все пути отхода отрезаны, — он сделал паузу, затем спросил сникшим голосом, будто окончательно выдохся: — Кать, что мне делать?
— С чем? Я не очень поняла твой вопрос. Ты о чем?
— Я сам не понимаю! — загорячился Малиновский. — Думал, что может ты сумеешь мне объяснить.
— Что объяснить, Ромочка? Ты хоть вопрос-то задай.
— У детей должен быть отец, должна быть нормальная семья! Хоть это ты понимаешь? — он рассердился, снова начал говорить быстро и сбивчиво: — А она… До нее тянуться и тянуться… А дети, это же что-то другое… Они маленькие… И беззащитные… Понимаешь? — Малиновский судорожно вздохнул, словно ему не хватало воздуха и неожиданно апатично прибавил: — Ладно, спасибо, что выслушала. Пока.
***
Сашка бухтел всю дорогу, Кристи периодически переругивалась с ним, пытаясь заставить его замолчать, а Кира, глядя на бегущую за окном машины Москву, тихо плакала, прощаясь с прошлым.
«Я все сделала правильно, — думала она. — Саша слишком эмоционален, его гордыня зашкаливает, он готов загубить что угодно и кого угодно, лишь бы доказать, что все вокруг идиоты и подлецы, что все хотят его обмануть и желают зла, и только он один весь в белом, в шапочке из фольги и умен не по годам. Нет, нельзя было Сашке оставлять свой голос, и очень хорошо, что мне удалось убедить Кристину оставить право голоса Павлу, а не СашЕньке. Павел Олегович никогда не навредит «Zimaletto», по крайней мере умышленно».
— Кирюш, ты уверена? — в который раз спросила сестра.
— Уверена, — тихо, но твердо ответила Воропаева-младшая. — Я не хочу тратить свою жизнь ни на месть, ни на злость. Андрей прав, я заслуживаю, чтобы меня любили. Что я хуже Пушкаревой, что ли? — губы девушки задрожали, голос стал жалобным и плаксивым. — И вообще, мне хочется перемен, жить хочется, а не страдать.
— И правильно, — буркнул Сашка, — я сколько тебе говорил, что Жданов тебя не стоит? Сколько раз предрекал, что он сделает тебя несчастной? Ты же не…
— СашЕнька, замолчи! — прикрикнула Кристина. — Никакая Кирюша не несчастная, она наоборот — счастливая! Мы летим в Париж, оттуда в Венецию, потом на Мальту, и все у нас будет хорошо и отлично, вот увидишь.
— Конечно будет, — подхватил Сашка, — главное, подальше от Андрея, тогда все хорошо будет, и у всех.
— Так может, полетели с нами?
— Ну уж нет! Я должен быть тут, следить за Ждановыми, иначе нас быстро оставят за бортом. Это я знаю точно! Они такие, они оста…
— Господи, как же ты надоел! — воскликнула Кристина, перебивая. — Все бубнишь и бубнишь, все каркаешь и каркаешь. Ты прав, не надо с нами лететь, иначе мы с ума сойдем. Все вместе. Втроем.
Билеты у сестер были куплены в бизнес-класс, но в разное время, Крис захотела сопровождать Кирюшу чуть ли не в последнюю минуту, вот им и достались места в разных рядах.
— Ничего, — проходя по салону, обмолвилась Воропаева-старшая, — с кем-нибудь поменяемся. Или не поменяемся, — прибавила она про себя, заметив, что Кира присаживается рядом с симпатичным хорошо одетым молодым человеком, с большой заинтересованностью посмотревшим на сестру. — А почему бы и нет? Жизнь можно начать менять прямо сейчас.
***
Ночной звонок мог бы разбудить Ромку, но он и так не спал, все думал, все ворочался со стороны на сторону, все ругал себя, что никак не может сформулировать ни чего же он хочет, ни что его тревожит, ни зачем он звонил Кате. Может, он надеялся, что она такая умная и мудрая, что раньше него поймет, что ему делать?
— Да, алло, — довольно грубо ответил Малиновский, уверенный, что никто, кроме бабОчек и рыбОнек не станет ему звонить в это время. Однако, он ошибся.
— Ромио, спишь? — спросил бодрый голос Жданова.
— Ага, и во сне с тобой разговариваю.
— Хорошо, что не спишь, — словно не слыша сарказма, продолжил Андрей. — Слушай, мы с Катюшей обсудили твою проблему…
— Она что, все тебе рассказала? — возмутился Роман. — Вот бабы, ничего нельзя до…
— А ты что, предупреждал ее, чтобы она никому ничего не рассказывала? — грозно перебил Палыч, рассердившись на «бабы».
— Нет.
— Тогда почему ты Катю в чем-то винишь?
— По привычке, — хмыкнул Малина. — Ладно, докладывай, что вы там обсуждали.
— Ромка, я прямо хочу у тебя спросить, не буду ходить вокруг да около, хорошо?
— Спрашивай.
— Понимаешь, мы никак не могли понять, что ты хотел спросить, — Жданов замялся, — а потом…
— Это называется, не буду ходить вокруг да около? Говори уже, что вы там поняли.
— Ты что, ты собрался жениться на Маше? — выпалил Андрей.
Романа словно холодным потом прошибло. Что за чушь? Он? Жениться? Они что там все с ума посходили? Он вообще о женитьбе не думал, и не собирался жениться! Никогда! Только идиоты женятся, уж это он знает точно! Жениться! Вот глупость! Тем более на Маше, которую он и не любил вовсе, и которая никак не вписывается в рамки его эстетического восприятия красоты, и у которой двое детей! Как им такое в голову могло прийти?
— Да, — совершенно непонятно каким образом выпалил его рот.
— Почему? — не удивился его ответу друг. — Разве ты ее любишь?
— Нет.
— Тогда зачем?
— Не знаю. Знаю только, что так будет правильно.
— Так будет очень неправильно, Ромка, — сказала трубка уже Катиным голосом. — Мне кажется, что я все поняла. Все-все, что ты хотел сказать и на что ты искал ответы.
— И что ты поняла? — он сам себе казался каким-то заторможенным идиотом, ведь только теперь, когда помимо его воли его рот произнес «да», он понял, что сумел сформулировать чего же он хочет, что его тревожит и зачем он звонил Пушкаревой…
Все просто, все очень просто. Не стоит гоняться за какой-то неземной любовью, она вообще не каждому дается, так что же теперь не создавать семью, не рожать детей, не сидеть теплыми вечерами за круглым большим столом и не радоваться жизни? Но у детей, тем более таких классных, обязательно должна быть семья. И он готов стать им папой.
— Сейчас уже очень поздно, хочется спать. Давай обо всем поговорим завтра в обед, ладно? Я только прошу тебя, не говори ничего Маше, хотя бы пока. Не делай глупостей...
