Тринадцать

На улице уже привычно опадают листья. Я сижу у окна в пекарня, в ожидании открытия. Обнимаю себя, не то от холода, не то от маленькой тайны, которую пытаюсь сохранить в себе. С кухни начинает пахнуть выпечкой. Прошло чуть больше часа, с того момента, как Пит затопил печи, и уже первая партия готова. До наступления морозов осталось совсем недолго. Об это сообщают тучные облака, и редкое солнце. А утром я заметила иней в углах окна. Но наша пекарня — островок лета. Ближе к полу, на стенах, все разрисовано одуванчиками, примулами и прочими цветами. Потолок, нежно персикового цвета и несколько ламп, свисающих сверху, как капли солнца. Жар от печей, и множество картин. Пекарня — бесспорно мое любимое место в двенадцатом дистрикте. На кухне звенит таймер, а спустя пару минут из двери появляется Джерими, с огромным подносом. — Сегодня придут три паренька, на мастер-класс, — бросает он по пути. Но я и так уже знаю. — Я проведу их к вам, — встаю с насиженного места, встаю за витрину, помогаю Джеру раскладывать хлеб по местам. В нашу пекарню приезжают со всего Панема. Прославленная семья Мелларков — уже лакомый кусочек для столицы, а уж пекарня несчастных влюбленных из дистрикта двенадцать — стала настоящим достоянием страны. Мы уже не удивляемся гостям ни из пятого, ни из Капитолия. Каждый хочет угоститься печеньями сойками и десертом «Примроуз». Особенно те, кто был совсем юн, когда вершился переворот. Они благодарят нас, откусывая золотую глазурь со сладких соек, и выказывают соболезнования, когда берут сладости с витрины «Голодные игры». Мы все еще боимся забыть. Хотя боль уже не так сильна, и осталась лишь грустным отпечатком, а не дикой агонией. Портрет сестры красуется за моей спиной. Прим бы похвалила меня. Особенно сейчас, когда спустя столько лет я решилась. Сестра была бы счастлива, и это, несмотря на страх, успокаивает меня, когда я смотрю в ее голубые глаза на картине. Часы стучат, сообщая о том, что до открытия осталось полчаса. Подхожу к магнитофону, стоящему на дальней полке, включаю любимый диск, и тихая, теплая музыка освещает комнату. А я, напевая, принимаюсь кружится по залу, завершая последние штрихи. Поправляя картины, смахивая крошки со стола, протирая пятна ко окнах. Пит появляется с кухни за пять минут до открытия, чтобы открыть входную дверь. Застает меня с пряничной сойкой в руках и тихой мелодией на губах. Пробегаюсь глазами во нему. Он и правда вырос, возмужал. Но его губы все также трогает улыбка, когда он видит меня такую. Свежую, в ярком платье их хлопка, со здоровым румянцем на щеках, пританцовывающую и поющую. Совсем юную. Откусываю от сладости кусочек, и легко приближаюсь к мужу. Пит обнимает меня, совсем легко, нежно, едва касаясь руками, и в тоже время крепко прижимая к себе. Я делюсь с ним сойкой, и на его губах теперь тоже блестит золото глазури. Касаюсь губами глазури, увиливая от поцелуя. Пит чуть усмехается, потом дергает меня к себе за руку, все-таки забирая поцелуй. — Я уйду сегодня пораньше, меня подменит Эффи, — Пит кивает, хотя, я думаю, он вовсе не понял сути того, что я сказала, уж слишком у него был искристый взгляд. — Я тебя я жду в семь на ужин, — напоследок касаюсь губами его щеки, и быстро отхожу, потому что чувствую спиной, что первый посетитель, уже топчется на крыльце. Пит кивает и поворачивает ключ в замочной скважине, впуская осень к нам на порог. *** Дома я принимаюсь первым делом за ужин. С этим мне, благо, помогла Сей. Расставляю свечи, включаю гирлянду на окне. Обычно она у нас появляется ближе к новому году. Половина седьмого. Поднимаюсь в нашу спальную. Открываю свой шкаф, с творениями великого дизайнера, чьё имя навсегда в моей памяти и моих нарядах. Спустя столько лет. Нахожу одно, темно красное, по колено, с расшитым оранжевыми нитями верхом, ниспадающим на облегающую юбку. С неё они чуть убегают, создавая свечение при каждом движении. Волосы распускаю из косы, расчёсываю, собираю пару прядей невидимками. Смотрю на себя. Китнисс Мелларк. Мне тридцать один год. Я живу в дистрикте двенадцать. У меня есть муж. Я — совладелица нашей семейной пекарни. Я охотница. Я Сойка-пересмешница. Я возлюбленная Пита Мелларка. Я сестра Примроуз Эвердин. И в скором будущем, я — мама. Складываю руки на животе, провода по оранжевым лучикам. — Я беременна, — шепчут губы. И я улыбаюсь себе в зеркале. Мне правда страшно. Я до ужаса боюсь, что с моим ребёнком может что-то случится. Боюсь, что буду плохой матерью. Боюсь, что он не полюбит меня. И таких боюсь ещё очень много. Но я в браке с Питом уже 13 лет. Я знаю, он сможет защитить и меня и нашего будущего малыша, он будет самым лучшим папой на свете. Внизу хлопает дверь, оповещая о приходе пекаря. — Я дома, — слышу я снизу, и мгновенно отрываюсь от зеркала. Скольжу к двери и спускаюсь вниз. — Привет, — зову я, оказываясь внизу. Пит оборачивается от вешалки, и смотрит на меня. Потом обводит взглядом комнату. Свечи, ужин, гирлянда, платье Цинны. — Китнисс? — спрашивает он, направляясь в мою сторону. Муж замирает в шаге, оценивающе осматривая меня. — Я забыл про какой-то праздник? — осведомляется он, наконец касаясь моей талии. Я усмехаюсь, качая головой. «Нет, не забывал». Беру его за руку, и веду за стол. Приятно, хранить тайну. Пит все ещё ошарашен ситуацией, и явно крутит в голове Календарь, силясь все-таки найти упущенную дату. Я ставлю перед ним тарелку с отбивной и овощами. Свет гаснет, нас освещают лишь свечи и радужная гирлянда на окнах. Пит ловит меня за руку, смотря в глаза. Я стряхиваю невидимые пушинки с его волос. Пламя свечи так красиво в них играет. Я мягко освобождаюсь и сажусь напротив. Завожу беседу о дне в пекарне, пытаюсь увести его от темы. Не знаю, правда, зачем? — Китнисс, что происходит? — решается Пит, когда мы доели ужин. Он кладёт вилку на стол, и смотрит на меня. — У меня есть для тебя сюрприз, — загадочно начинаю я. Ну, в смысле, надеюсь, что это выглядело загадочно. Пит приподнимает брови. — Пит, — свеча так красиво блистает, а гирлянда дарит настоящий уют. — Пит я беременна, — возможно нужно было больше подготовки и вступительной речи, но я никогда не умела говорить. Это всегда было по его части. Решаюсь, думаю, смотрю на Пита. Он замер, глаза изучают меня, теперь с неверием. — Правда или ложь? — шепчет он, поднимаясь со своего места. Я лишь могу улыбаться. — Правда, Пит, это правда, — уже совсем скоро муж падает у моих ног, обнимает колени. Я глажу его волосы, начиная плакать. — Я люблю тебя, — слышу я совсем тихо и хрипло. Пит отрывает голову от моих ног. — Ты слышишь? — говорит он чуть громче. — Я люблю тебя! — этот звон уже разнесся по всему дому, и я соскальзываю к мужу на пол. Он резко прижимает меня себе, продолжая шептать слова любви. — Я тоже люблю, и его, — складываю руки на животе, — теперь люблю, спасибо тебе, — муж наклоняется вниз, прижимаясь ухом к животу. Думала ли я когда-то, что буду так желать завести детей? Нет. думала ли, что выйду замуж? Нет. Думала ли, что стану победителем голодных игр? Нет. Я о многом не думала, многое даже видела в кошмарах. А сейчас, я сижу в красном платье с оранжевыми лучами на полу, напротив мой муж, который до хруста в спине сжимает меня в своих руках, а под сердцем у меня плод нашей любви. Наш малыш. А за окном осень. И нет рядом моей сестры, мамы или отца. Но зато, у меня есть Хэймитч и Эффи. Они стали мне семьей, как и Пит, как и наш будущий малыш. И я не посмею жаловаться на судьбу. Ведь сейчас, я люблю и любима. И свою тринадцатую осень после революции я встречаю счастливой. Мне сложно верить во все, что происходит со мной. Но это происходит. *** Они играют на луговине. Девочка восьми лет и мальчик, который вчера отпраздновал свои пять. Лори и Наан бегают по зеленой траве, из которой светятся одуванчики. Я чуть поодаль, на пледе, в надежных и родных объятиях.  — Дедушка Хэймитч! Мы тебя нашли! — из-за дерева выбегает ментор, подхватывает на руки Наана, и кружит в воздухе. Мои дети любят старого ворчуна, а он в них души не чает, хотя и поговаривает, что характером девчонка в меня, а у парня на уме нет ничего кроме сырных булочек. Но я знаю, он любит их не меньше меня. Меня зовут Китнисс Мелларк. Я мать Лори и Наана Мелларк. Этот факт долго приживался в моей голове, но когда я впервые взяла на руки дочь, все страхи отступили. Я знала, что с ней ничего не случится, ведь рядом я и Пит. У мужа было столько обожания в глазах, когда ему дали впервые на руки Лори. Думаю, он до конца не верил тогда, что это правда. Когда же родился Наан, Пит закатил пир, буквально на весь мир. Наша пекарня стала больше, мы запустили ее по всему Панему. Частенько выезжаем с визитами в дистрикты и столицу, что бы лично увидеть плоды своей работы. Гейл живет во втором, занимается вопросами правительства, стал почти что правой рукой президента. Мы увиделись после рождения Лори. Гейл стал ее крестным. Мы решили все вопросы, и пять лет назад гуляли на его свадьбе. Мы вновь друзья, я знаю, не он виновен в смерти сестры. Мы любим друг друга, как брат с сестрой, и я рада, что хоть что-то из моего прошлого не погибло после революции, а возродилось. Хэймитч и Эффи поженились. Наша сопровождающая с трудом адаптировалась в двенадцатом, но она смогла. Хэймитч бросил пить. Ее заслуга, или их обоих. Их, как и нас, возродила и спасла любовь. — Я люблю тебя, ты же знаешь? — слышу совсем тихо, когда дремота пыталась поглотить мое сознание. — Я знаю, — улыбаюсь, теперь часто, почти всегда. —  А я люблю тебя, — поднимаю голову, чтобы увидеть его глаза. — Останешься со мной? — впервые я спросила это в поезде, гастролирующим с нами по Панему, и выплевывающим на пару часов в каждом дистрикте. Как много поменялось с того момента. Пит улыбается, ему нравится эта наша игра. — Всегда, — отзывается наконец он, знакомой фразой. Целуя меня, совсем легко. Тихий шелест травы. Тринадцать дистриктов в Панеме — единый механизм. Тринадцать часов бесконечного ожидания — долгожданное счастье. Тринадцать слов — изменивших нас. Тринадцать напоминаний об ужасах столицы. Тринадцать стрел, вернувшихся на базу. Тринадцать долгих дней — неизвестность. Тринадцать оживших ночных кошмаров — адреналин. Тринадцать ярких цветов, пахнущих смертью. Тринадцать лиц и имен, которые нам не дано забыть. Тринадцать тающих во рту сырных булочек — все будет хорошо. Тринадцать нежных прикосновений — любовь. Тринадцать лет — и я смогла стать мамой. Так просто и так бесконечно долго, цифра тринадцать висела над моей головой. Но это не важно. Важно, что сейчас. Мои дети никогда не попадут на Голодные игры. Мой муж всегда будет рядом со мной, и я всегда буду любить его. Мирное небо над головой. Тихий шепот «всегда». Смех моих подрастающих детей. Солнце. Одуванчики. Все остальное меня сейчас не касается. Кажется, это называют счастьем. ________________________________________________________________________ *Наан — сорт Индийского хлеба ** Лори — птица, подсемейство попугаевых.