Серые дни. Темные ночи. Цветные сны.

Когда я этим же вечером вернулся в особняк, меня встретил темный пустой зал, раскрытые окна – прохладный ветерок с канала раздувал занавески – и безразличная тишина. С улицы, где не затихала ночная жизнь, доносился далекий шум машин и веселая музыка из кабаре Фоли-Бержер. Я потер лицо и устало выдохнул – Юсуф снова оставил работающими компьютеры и проектор, так что, прежде чем подняться наверх, я отключил всю технику. Свой ноутбук я оставил напоследок, еще раз глянув камеры – все ли спокойно: Агнеса сидела в шелковом пеньюаре в комнате Джима, и, хотя я не слышал, о чем они говорят, было заметно, что Борн нервничал. С руками, сложенными на груди в защитном жесте, он стоял в противоположном углу как можно дальше от нее. Я хмыкнул – еще чуть-чуть, и он выйдет прямо в окно со второго этажа. Удивительно, что, несмотря на большую дистанцию, Борн, казалось, не может решиться на шаг: ни вперед, ни назад. Трудно было не заметить, что ему мешали чувства – противоречивые, но с другой стороны захватывающие дух – они незримо повисли в воздухе. Я переключил камеры и проверил остальных. Юсуф спал сном праведника, Ариадна читала, свесив голову с кровати, а постель Кобба была пуста. Имса я не видел, и, на секунду представив, что он специально сидит сейчас в комнате и ждет меня, я устало вздохнул. Я вымотался за эти несколько часов. Звонок от Сайто, который сдернул меня с места раньше, чем все вышли из СОНАРа, привел к тому, что я стоял в первом часу ночи в пустой гостиной с брызгами крови на рубашке, а турецкая тахта, стоящая справа, выглядела неожиданно соблазнительно. Нет, я не собирался играть в детский сад и избегать Имса, но и в разборки, на ночь глядя, лезть не очень-то и хотелось. Если все окажется шуткой, значит – я зря волновался. Но если нет... Определенно, он опять дурачится. Это же Имс. Только ему приходят в голову самые идиотские идеи. Все, что нужно теперь сделать – это немного его урезонить, пока ситуация не зашла слишком далеко. Может, ему просто стало одиноко? Мы проводим время вместе сутками, а если бы часов было больше двадцати четырех, то и их бы тоже. Мало того – я знал о его ориентации, тут нечему удивляться. Но я ведь не… не то чтобы меня вообще когда-либо касался выбор. Я всегда смотрел только на женщин. До недавнего момента я даже не задумывался, что может быть иначе. Это был даже не поцелуй, а черт знает что. Провокация? Неудачная шутка? Издевка? Способ развеять скуку? Я недовольно фыркнул и отложил документы в сторону, чтобы не мешались. Черта с два я буду играть в эти игры, Имс. Я промотал запись с камеры в комнате Нэша и нашел момент, когда он сделал звонок, договариваясь о своем спасении. Вот же ублюдок. Юсуф еще даже не закончил СОНАР, а он уже пытался найти покупателей. Ранее мы договорились с Сайто, что я буду держать его в курсе дел, поэтому он тоже имел доступ к камерам в коридорах и, когда Нэш пару часов назад вышел из особняка, его люди уже ждали на улице. С момента договора «информацию за деньги и защиту» тот был личной заботой японца. Нэша приковали к стулу и оставили в пустом здании склада. – Как же ты всех заебал, – без обиняков сказал я, оставшись с ним наедине. – У меня нет ни желания, ни времени спасать твою шкуру. Ты влип. И непонятно, почему роешь себе могилу все глубже. Давным-давно я взял его в ученики: обучал и защищал. Я хотел научить его смотреть вперед, в будущее, веря – когда-нибудь человек достигнет пространства, где царит абсолютно чистая мысль. И я проиграл, оказавшись попросту некомпетентным. Я винил себя, я – дерьмовый учитель, раз мой ученик смог без зазрения совести закрыть больше сотни человек, а свести с ума больше пятисот тысяч, хотя на самом деле для меня хватило бы одной Эйприл. Люди Сайто хорошенько избили Нэша. Честно говоря, стоны, мольбы и крики, раздававшиеся с полчаса, никак меня не затронули – ничего не шевельнулось. Лимит сострадания исчерпан. Они не успели сломать ему что-нибудь важное, когда я попросил их остановиться. – У вас появилась идея? – заинтересованно спросил японец. Нэш безвольно висел между двух наемников, его правый глаз опух и налился багровым цветом, а изо рта стекала кровавая нитка слюны. – Он пойдет с нами. – Хотите сказать, он тоже рискнет своей шеей? Мне это нравится. Вы весьма практичны, Артур. Если возникнет критический момент, используйте его как необходимую жертву. – Нет! – закричал Нэш, услышав это, дернулся ко мне и тут же закашлялся кровью. Брызги попали мне на лицо. Его еле оторвали от лацканов моего пиджака, так крепко и отчаянно он цеплялся. Но второй вариант был – смерть, и ему пришлось смириться. Все кончено, Нэш. Теперь ты с нами на корабле. И либо мы выплывем, либо потонем. Все вместе. Остальные записи камер тоже отмотались назад, и я увидел, как днем, часа в три, если мне не изменяет память, мы с Имсом выходили из комнаты и шли по коридору. Его сбитую, крепкую фигуру невозможно было не узнать. Он закинул мне руку на плечо и шел с пятки на носок, словно пританцовывая от радости, и жевал лакричную палочку. Какой-то несущественный разговор, я уже и не помню, о чем мы спорили, на картинке я усмехнулся и ушел вперед, а Имс чуть подотстал. Я был не готов, что его лицо обнажится, как только он останется один: улыбка погасла, но не до конца – я бы узнал печаль за версту. Печаль и нежность, с которыми он смотрел мне в спину, казались неправильными. Почему? Мимолетный интерес я еще понимаю, но этот взгляд просто раздирал мне душу. Сколько я его знаю, я всегда считал, что ничего не происходит. Что он шутит, флиртует, улыбается и использует свой шарм не специально, а ведет себя так со всеми. Почему же сейчас в горле пересохло, и весь я словно в больном жаре от одной простой мысли: то, чего я боюсь – правда. И его эмоции настоящие. И его интерес, и его нежность, и его забота, и его улыбка, слегка извиняющаяся, несмелая; его открытость. То, что я не ценил, не видел, игнорировал и пропускал мимо ушей. Я уже видел этот взгляд, о да – на площадке с Эйприл, прежде чем он… В руке с тихим щелчком сломался карандаш на две неровные половинки. Я закрыл ноутбук, выкинул огрызки карандаша в мусорку и пошел наверх. Еще никогда мне не было так тяжко подниматься по ступенькам, словно я тащил на плечах нечеловеческий груз. Я помедлил буквально секунду, набрал воздуху в грудь, надеясь унять тревогу, и дернул ручку. Оказалось, что переживать за Имса не стоило, меня ждал не только он, но и Кобб, устроившись в кресле с коньяком, налитым в стакан на два пальца. – Что? – я нахмурился, застегнул пиджак, чтобы скрыть пятна крови, и нашел взглядом Имса – тот развалился напротив, куря сигару и широко расставив ноги так, что на бедрах собрались складки и открылись бежевые носки. – Кто-то умер? Имс встретился со мной глазами и тут же улыбнулся, отчего в животе что-то радостно и робко трепыхнулось, но я задавил это чувство. – Кобб знает, где сидит наше Базовое Сознание, – кивнул он на Доминика и обхватил губами сигару. Его цепкий взгляд пробежался по моему костюму, и он подозрительно прищурился, будто говорил «и что это тут у нас?». Что ж, с одним не поспоришь – Имс знает меня лучше всех. – И? – я пододвинул плетеный стул к их посиделкам и устроился у окна. – Нуар, – ответил Дом. Я помолчал, осмысливая, и задумчиво протянул «хм». Мы появились на пороге СОНАРа десять лет назад, молодые и восторженные, и город уже был построен. Мы умирали и появлялись в Нуаре. Его вывод был единственно верным, и, если бы мои мысли не заполнял Имс всей своей персоной, я бы наверняка и сам догадался. – Мы знаем, кто именно? – Нет, но это лучше, чем прочесывать все пространство СОНАРа, – флегматично пожал плечами Кобб. Судя по его рассеяности и сгорбленным плечам, стакан – явно не первый. Мы с Имсом переглянулись, и он развел руками – «твой друг, ты и спрашивай». – И ты сидишь здесь и надираешься потому что..? – подтолкнул я к мысли, пока Кобб снова не ушел в свой задумчивый транс. – Агнеса спрашивала у Юсуфа, как пользоваться новым СОНАРом. – Она хочет его украсть? – о, это было уже интересно. – Если да, то это самый топорный способ начать кражу, который я когда-либо видел, – оскалился Имс. Он взял свой стакан, побренчал кусочками льда в янтарной жидкости и отпил. Меня задело его самодовольство. – Ты бы справился лучше? – Изящнее и элегантнее, ты хотел сказать? – облизнулся он и подергал бровями. Я проследил за его кончиком языка, пробегающим справа налево, и улыбка Имса стала какой-то зловещей. Кобб отставил стакан, сонно потер глаза и мотнул головой. – Мне не важно, чего она хочет. Я даже уверен, что она попытается отговорить Борна от нашего дела, но он-то парень честный и останется. Значит, останется и Агнеса. Я хочу, чтобы вы за ней присмотрели. – Запросто, – послушно отозвался Имс и указал глазами на дверь. Я понял его без слов. – Дом, тебе уже хватит, – я остановил его попытки отхлебнуть еще коньяка, обхватил за плечи и потянул с кресла. – Идем. Словно больше никого не было рядом, Доминик повернул ко мне голову и тоскливо проговорил: – Она снова мне снилась. В том платье с озера Каддо. Ты помнишь? – Помню, Дом, помню, – я заботливо подвел его к двери. – Она была бесподобна. Идем. Я уложил его в кровать, постоял в полупустой комнате и ушел, растерянный. Даже в нашей комнате с Имсом было больше жизни. Имс выписывал журналы о культуре, антропологии, лингвистике и музыке, мог даже закапать сиропом от бельгийских вафель весь кофейный столик на балконе и не убрать за собой. Недавно он притащил проигрыватель для виниловых пластинок Кросли – доисторический, в деревянном футляре и с ржавыми петлями – слушал французский шансон и подпевал. Подпевал в душе, в комнате, на балконе, танцевал под музыку с Йоги – кто-то подарил ему чучело страуса в натуральную величину – и даже пытался втянуть меня в свои безумные развеселые пляски. В комнате Кобба же ничего не изменилось с тех пор, как ее вычистили уборщицы. Не появилось ни одного предмета. Только чемодан с неразложенной одеждой в углу, листы на каминной полке и разряженный сотовый. «Думаешь, человек исчезает из твой жизни, и все на этом заканчивается? Ни черта!» – так он сказал мне, но, если верить тому, что я видел – порой с исчезновением человека следом уходит и все остальное: смысл, интерес, страсть. Все уничтожалось подчистую, как белый лист. Ни мыслей, ни желаний. Я вернулся в комнату, и на этот раз мы с Имсом остались одни. Он по-прежнему гипнотизировал стену напротив. Если я ждал немедленных выяснений отношений, то просчитался. Как всегда просчитывался во всем, что касалось лично его. Я стянул пиджак, зашел в ванную и критично осмотрел пятна в ярком свете. Попытка потереть пальцем засохшую кровь не привела к успеху – придется сдать в химчистку. Сзади скрипнула дверь, и за мной зашел недовольный Имс. – Ну и? – нетерпеливо спросил он, складывая руки на груди, как сердобольная мамаша. С другой стороны, такую мамашу еще стоило поискать: даже сейчас рубашка на плечах и бицепсах сильно натянулась. Я смотрел на нас в зеркало и задавался вопросом «что он во мне нашел?». Я упирался ладонями по краям раковины, рубашка свисала вытащенными краями, приоткрывая бледный живот. – Нэш пытался нас продать, – я открыл кран, заполнил ладони водой и плеснул в лицо – стало немного лучше. Имс приблизился, деловито рассмотрел сначала испачканный воротник, а потом меня целиком. – Я так понимаю, он успел пожалеть об этом. Я неприятно улыбнулся его отражению, и Имс кивнул, будто всецело одобрял и поддерживал. – А ну-ка иди сюда. Я развернулся и сначала не понял, куда он смотрит. Что-то не так с моим ремнем? Я опустил взгляд вниз и наконец-то заметил, что привлекло его внимание – круглые следы от дроби. Они были еще бледнее остальной кожи, гладкие, с мелкими трещинками-лучами. Чуть правее темных волос возле пупка красовался длинный шрам после четырех операций – уродливый и толстый, как жгут, и такой же бугристый. Имс протянул руку и коснулся пальцами живота. Меня прошибло, как током, и я дернулся. – Имс, – я предупреждающе схватил его запястье, удерживая на весу. – Ммм? – хрипло произнес он, темнея взглядом. – Я не… Что я мог ему сказать? Что я не по этой части? Вот сейчас я произнесу какую-нибудь гадость, и все полетит в тартарары. Как же мне так выразиться, чтобы его не обидеть? Скажу, как есть, черт возьми. – Я не… женщина. Имс как-то очень красноречиво поднял на меня глаза, и губы дернулись в улыбке, что я сразу понял – выбор слов оказался весьма неудачным. Кажется, он ненадолго потерял дар речи, сдерживая нервный смешок. – Знаешь, Артур, – цокнул он языком и посмотрел куда-то в стену, едва ли в шаге, чтобы не расхохотаться, – за два года нашего знакомства этот факт не обошел меня стороной. Его грудь беззвучно сотрясалась от смеха, пока он пытался сохранить серьезный вид. – Ты знаешь, что я имел в виду! – я смутился и проклял тот момент, когда вообще открыл рот. Иногда все-таки стоило думать, прежде чем говорить. Для разнообразия. – Знаю, – уже открыто заржал он, убирая руки. – Ну ты и ляпнешь, милый. Хоть стой, хоть падай. Конечно, ты не женщина, и меня это полностью устраивает. К чему ты вообще это сказал? Боишься быть снизу? – Что? – я даже ушам своим не поверил. – Не, ну хочешь быть сверху – так и скажи, я же не претендую. Можем меняться, – не успокоился Имс. – Слушай, сладкий, так и знай – если хочешь меня уговорить, то у меня чувствительная шея. От поцелуев туда я просто млею и соглашаюсь на все, что угодно. У меня окончательно отвисла челюсть, и я оттолкнул его в сторону, чтобы выйти. Вот, блять, ни капли не смешно. – Иди к черту! – Святая правда! – донеслось мне в спину, пока я чувствовал себя распоследним идиотом. Поговорили, называется. Как бы теперь не удавиться со стыда.