Грёзы о Весне

Как только открывается входная дверь, в нос сразу бьёт запах проклятых медицинских бинтов и, что ни странно, приятный запах улиц после дождя. А что ещё хуже — оба запаха исходят от одного объекта. — Где ты был сегодня? — снисходительно интересуется этот самый докучный объект, сидя на тумбочке в прихожей и скрестив руки на груди. Поджидал, сукин сын. — Зачем спрашиваешь, если и без того знаешь, — огрызается Накахара, вешая свою куртку на крючок вешалки, стоящей рядом с небольшим шкафом. Вслед за курткой устремляется и шляпа. Ботинки рыжеволосого омеги летят в разные стороны холла, а сам омега приподнимает голову кверху, чтобы посмотреть на настенные часы. Слышится обречённый вздох. Припозднился он, молодец. Пол третьего. А завтра в офис к десяти ехать. Точнее, уже сегодня. Пока Накахара просчитывает сколько ему осталось спать, Дазай медленно поднимается с тумбочки и в пару шагов преодолевает расстояние между ними. Он не спеша разворачивает рыжего к себе за плечи, а потом пытается сдёрнуть кардиган с одного из них — правого. — Дай посмотреть. — Отстань, — устало отпихивается от него Чуя. Он знает, что его бестолковый напарник хочет там увидеть, но, почему-то, позволяет. Уже в который раз. Рыжий облокачивается спиной о шкаф, отчуждённо поворачивая голову в сторону, когда как темноволосый альфа щурится, осматривая багровое пятнышко на узком и худом плече. Их метки всегда были немного отличны друг от друга: один кусал до крови, сильно, буквально хотел отгрызть кусок кожи, когда как другой осторожно целовал, совсем слегка прикусывал, а потом сразу зализывал. Осаму без всяких недовольств с чужой стороны стягивает кардиган полностью, отбрасывая его на пол, а затем сдёргивает немного белую майку, чтобы посмотреть на другое, левое плечо. — Моя почти сошла, — в голосе Дазая слышится жирный намёк на спальню, но Накахара, напрягаясь, старается это игнорировать. — Я устал. Но Дазая это, блять, никогда не останавливало. Он ведь непрошибаемый ошмёток; что ни говори ему, всё равно сделает так, как хочет. Но с ним всегда было так. Грубо, бестактно, импульсивно. Где-то резко и цинично, чуть нахально и вызывающе; порой до кровавых подтёков и фиолетовых синяков на коже, до боли в спине и судорог в мышцах. Но Чуя никогда не признается, что ему это нравится. Будет ходить весь день дуться, бросать озлобленные взгляды на напарника, рычать ему в лицо и говорить, какая он сволочь, хотя, на самом деле, всё с точностью до наоборот. На людях Дазай весь такой неприступный, холодный, срывающийся на всех почём зря. А стоит остаться с ним наедине, как все его демоны с победным кличем срываются с цепей. Он кусает, метит, оставляет следы и, в конце концов, клеймит, заявляя полные права на невысокого рыжего омегу. А рыжий омега и не бывает против. Осаму всегда получал то, что хотел. Потому что Чуя ему позволял. С самого первого дня их с темноволосым альфой знакомства, рыжий понял, кто займёт место в его сердце. Накахаре не дают раздеться самому, с него срывают майку и сдёргивают штаны вместе с боксерами. Его бесцеремонно переворачивают на живот и наваливаются сверху. Ему пятнают плечи, шею, задевают зубами чокер, а потом избавляются и от него. Дазай усердно пыхтит носом, лапает руками худые бёдра, чуть задевая их ногтями, но это просто чёртова показуха. Альфа лишь изображает злого и обиженного — у него просто давно не было секса. Хотя, может, он и недоволен, что рыжий напарник не предложил встретиться всем втроём. Чуя категорически не хотел этих игрищ после задания. Точнее, это пока было не в приоритете. Ему хотелось всего лишь нормально поесть и отоспаться после недельной беготни по горам и трущобам, а не быть сразу затащенным в постель, как обычно поступает один бинтованный индивид. Накахара почти полторы недели провёл на задании в Канагаве, гоняясь за каким-то обмудком, но по возвращении просто заглянул к Оде. Тот, как обычно, наготовил своё охуительное карри для сироток, ну, а младший исполнитель был слишком голоден, чтобы проходить мимо. А Дазай тут уже целые воспитательные беседы проводить собрался. Что бы темноволосый альфа ни говорил, а ревновать он умеет сполна, хах. Чуя громко цыкает, когда слышит, как звякает чужая пряжка ремня. Он расставляет колени шире, чуть прогибаясь в пояснице, и отрывисто дышит в запястье. Омега слышит, как темноволосый альфа устраивается над ним, видит, как перед носом падает длинная лента бинта. Ах, да, бинты. Накахара не один раз видел то, что под ними, и, честно говоря, ему было откровенно плевать. Рыжему далеко не противно наблюдать, как темноволосый в них кутается, просит помочь где-то затянуть, а где-то ослабить — Чуя, наоборот, помогает ему с этим. Да, возможно, он никогда не понимал тягу напарника к суициду, но, после года «плотных» отношений, Накахара остро стал замечать, что шрамов на теле этого бинтованного кобеля существенно поубавилось, да и его попытки распрощаться с жизнью тоже сократились чуть ли не до минимума. Возможно, это стоит аргументировать такими тесными отношениями между партнёрами. Осаму действительно стал меняться, общаясь с Чуей так близко. Он бесповоротно открывался Накахаре, просто очень медленно, но и сам Накахара не торопил его, давал ему время. Чуя, наверное, никогда не признается себе, что влюблён. Он будет фыркать, кривиться и отнекиваться до последнего, но ему нравится принадлежать кому-то, быть единым целым с кем-то, чувствовать себя нужным кому-то. И об этих связях спокойно символизируют две чужие метки на его худых плечах: одна тонкая, едва заметная, а другая большая, с чёткими отметинами от зубов. Накахара вскрикивает, стискивая в кулаках простыни. Он не достаточно намок, чтобы сразу так бездумно толкаться в него. — П-помедленней, — выдавливает из себя Чуя, укладывая голову набок. В этой позе жутко неудобно. — Из-за Одасаку ты совсем разнежился, — бурчит ему над ухом Осаму, но толчки всё равно немного замедляются. Надо же, прислушался к просьбе напарника, удивительно. Так уж вышло, что Осаму от природы своей был жутким собственником. Но странно то, что уступал он лишь одному человеку. Не стремился отобрать, скрыть от посторонних глаз, забрать себе, а спокойно и безотказно делился, временами даже уступая, а не влезая первым. Но поначалу Дазай принять это не мог. Ровно так же, как и его лучший друг. Это случилось около года назад, кажется, стоял январь, было ужасно холодно. Накахара с Одой возвращались с забегаловки, в которой готовят то самое великолепное карри и, так уж вышло, что старший исполнитель предложил остаться на ночь у него. А всё потому, что чесать пешком шесть кварталов и ловить носом падающий с неба снег Чуя ой как не хотел. Вернулся домой он очень поздно. Дазай сразу прижал его в прихожей, но, почуяв почти улетучившийся запах знакомого альфы, мгновенно сделал шаг назад. Чуя тогда молчал, чувствуя, как его напарник смотрит на него каким-то странным от не понимая происходящего взглядом. Карие глаза тогда опустились, послышался вздох и последующая за ним фраза:

— Я знаю, что с ним тебе будет лучше.

После услышанного у рыжего кольнуло в сердце. Он не мог поверить в то, что Дазай так легко был готов отдать лучшему другу своего омегу. Омегу, которого по сути в тот день даже не опорочили — Чуя просто опустился на колени и решил сделать Оде приятно. Да, они долго целовались, обсуждали как будут смотреть в глаза Дазаю, но, блять, ничего больше. А Осаму, едва почуяв запах друга, сразу был готов сдаться. Это не было похоже на страх, нет, скорее, темноволосый альфа слишком уважал старшего исполнителя, чтобы с ним обсуждать произошедшее в открытую, он, видимо, посчитал отказаться от своего партнёра молча. Но, как бы хуёво не сложились обстоятельства, разговаривать всем втроём всё равно пришлось. А потом, в какой-то момент, всё пошло по наклонной. Они ходили втроём в бары, отмечали успешно выполненные задания, чаще стали встречаться на перестрелках или погонях, виделись на собраниях комитета или просто собирались у омеги дома. Всё ничего было до определённого дня. Дня, когда они зачем-то согласились отметить закончившуюся без каких-либо потерь миссию на квартире Накахары. Чуя понимал, что он был вусмерть пьяным, а у этих двоих кобелей голов, видимо, на собственных плечах не имелось. Так и произошёл их первый раз. Накахара разговаривал с Дазаем и разговаривал много. Засыпа́л вопросами, брал лицо темноволосого альфы в ладони и пытался заглянуть в глаза — рыжий считал, что это единственный способ узнать, врёт человек или нет. Осаму недовольно вздыхал, старался уйти от ответов, но в конечном итоге с треском ломался. Таким он был с Чуей и только с ним; не боялся честно высказываться, говорить о вещах, которые считал постыдными. Отвечать ему приходилось на многое, и самое важное было — принятие их отношений. И Осаму принял, кивнув и улыбнувшись уголками губ. Он тогда тихо сказал, что если Накахара счастлив, находясь между ними двумя, то и Дазай счастлив. Чуя сам не знал, как так получилось. Ему банально, блять, это нравится. Они нравятся. Оба. Было видно, что каждый позволял Накахаре выбрать, но Накахара выбирать из них двоих не хотел. Ему чертовски хорошо с обоими. А самое приятное из всего то, что это, как бы по-блядски не звучало, можно совмещать. Чуя порой чувствовал себя последней сукой, бегая то к Дазаю, то к Оде, в зависимости от своего омежьего настроения, чёрт бы его побрал. Поссорился с напарником — сходи к старшему исполнителю, он тебя успокоит и скажет, как быть в такой ситуации, надоели нежности и нравоучительные беседы — возвращайся к суицидальной бестолочи, он тебя пару дней из дома спальни не выпустит, да и накопившийся за пару дней пар будет на кого спустить. Дазай в постели был очень активным и бесцеремонным, когда как Ода в основном позволял вести именно Накахаре. Эти двое альф были совершенно разными — как в быту, так и в интимном плане, но вот глаз был положен только на одного омегу. Чуя знал об этих двоих всё: от какой они любят кофе и до которого часа спят в выходной. Осаму всегда поддавался порыву и был очень вспыльчивым, когда как Сакуноскэ обычно рассудительно и сдержанно подходил к какому-то вопросу. Да, порой эти два кобеля были невыносимы. Потому что они могли зажать Накахару в какой-нибудь подворотне после задания, облепить с двух сторон и целовать кто куда достанет. И не то, чтобы Чуя был против, просто он помнит округлившиеся то ли от испуга, то ли от шока глаза бедного Акутагавы. После этого омега твёрдо сказал обоим, чтобы, блять, никаких интрижек на работе. Хотя пару раз Дазай прижимал Чую к столу в своём кабинете, но Одасаку об этом, конечно же, знать не следует. Чуя не понимал, почему именно эти двое. Тачихара однажды сказал ему, что это всё из-за того, что Накахара единственный омега в Портовой Мафии, что на него слюни пускают все беспородные мудаки и, возможно, даже сам босс. Верить этому, конечно, рыжеволосый отказывался, хотя и без того всё прекрасно осознавал, просто ни в какую не хотел это принимать. Он не один раз представлял, какой могла бы быть его жизнь, не попади он в порт. Где бы он сейчас был? Наверняка бы доедал за крысами шкурки на помойках и отскакивал от всех мимо проходящих альф, косо на него смотрящих. Накахара, в принципе, попав в организацию Огая, действительно первое время сторонился всех. Проводил большую часть своего времени на полигоне или с Коё-сан. И единственным альфой, входившим в его постоянную компанию, был Осаму. Который в последствии распугал всех подзаборных уёбков, пытавшихся подойти к рыжему омеге вплотную. Ну, почти всех. Дазай входит глубоко, до самого растущего узла, наклоняясь над Накахарой и больно вцепляясь ему зубами в плечо. Омега снова вскрикивает, сжимает альфу внутри себя, из-за чего тому приходится проталкиваться силой. Дыхание сбивается, чёлка липнет ко лбу, а колени безвольно разъезжаются по простыни. Чуя чувствует нарастающий узел, чувствует рваные и более замедленные толчки, а потом и чужое семя внутри себя. Осаму прокусывает кожу своего партнёра до крови, обновляя метку, сдавленно скулит и изо всех сил старается не протолкнуть набухающий узел в омегу. Накахара под ним неестественно прогибает спину, сжимает простыни в кулаках и запрокидывает голову назад, раскрывая рот в беззвучном стоне. У него закатываются глаза, он смутно осознаёт, что наверняка до боли сжимает в себе напарника, но не может перестать дёргаться. Он кончает следом за альфой и сразу понимает, что ему чертовски, блять, мало, и он хочет ещё. Оргазм в этот раз отпускает как-то слишком быстро, и Чуя уже хочет ощетиниться на Осаму, но тот разжимает зубы, оставляя ранки слегка кровоточить, и покидает тело партнёра. Накахара затраханно выдыхает и всё равно как-то озлобленно разворачивает голову вбок, стреляя недовольным взглядом в сторону Дазая. Омега даже умудряется ударить альфу ногой в бедро, пока тот от него отстраняется. — Доволен, блять? — Чуя тяжело дышит, переваливаясь на спину и шипя из-за обновлённой метки. Он пытается понюхать себя и понять, чьим теперь запахом от него несёт больше, но останавливается всё равно на ничьей. Всегда было поровну. — Если бы ты дал мне протолкнуть узел, я был бы самым счастливым. Рыжий снова цыкает. Узлы альф раздражали его больше всего на этом свете. Не столько потому, что доставляют охуенную боль в заднице, которая окончательно проходит только после трёх-четырёх дней течки, сколько их противный вид. Свою первую течку в шестнадцать Накахара вспоминает как какой-то страшный сон. Он тогда только начал встречаться с Дазаем, а под влиянием весеннего гона и подростковых гормонов, бьющих по ушам, парни впервые переспали. И Осаму, не послушав партнёра, преспокойно вогнал в того узел, сцепляя их. Чуя бился под ним, ругался, царапался и мысленно надеялся, что не залетит от первой сцепки. В следующие три дня рыжий уже начал принимать противозачаточные и поблагодарил бога за то, что ему повезло не забеременеть в свою первую течку. Многие альфы думают, что омежки должны сами раздвигать перед ними ноги, просить оттрахать их, как последних ебливых сук, умолять вогнать в них узел и помочь зачать ребёнка. Ёбаные стереотипы. Это тоже Накахару неимоверно бесило. В порту таких уёбков было достаточно, обычно те крутились где-то на дне, были недовольными водителями служебных машин или простыми немногословными охранниками, но в глазах у абсолютно всех при виде Чуи загорался такой костёр, что мальчик зуб даёт — если заглянуть к ним в головы, то можно увидеть столько блядского непотребства по отношению к юному омеге, что сгоришь с лёгкостью. А Дазай был из рода тех уникумов, которые вгоняют узлы даже тогда, когда этого делать совершенно не стоит. Пару оргазмов, конечно, любого порадуют, но бедная задница не в периоды течки такое едва выдерживает. Хотя рыжий готов поспорить, что спустя почти два года отношений с бесконечными вгоняниями узлов, у него там всё растянулось до такой степени, что, похоже, в какую-нибудь из таких ночей этот ебучий узел можно будет спокойно вытащить ещё до его полного спадания, ничего при этом там не порвав. Осаму с ехидной лыбой лезет сверху, но Чуя успевает вытянуть вперёд ладонь и беспардонно поставить её напарнику на лицо. — Отнеси меня в душ и тогда можешь быть свободен. Альфа беспрекословно слушается приказа раздражённого омеги и, хоть он пыхтит и фыркает, но всё равно поднимает затраханную рыжую тушку с кровати и уносит в ванную. Помыться вдвоём ему никто не даёт, поэтому темноволосый покорно стоит снаружи и ждёт, когда рыжий закончит водные процедуры. Накахаре на самом деле принимать совместный душ очень нравилось. Вот только не с Дазаем. У него ведь одно на уме; они с напарником принимали всегда именно душ, потому что в такие минуты спина омеги встречалась с холодной кафельной стеной или поддон ванны неприятно натирал колени. А Сакуноскэ, наоборот, любил ванну. Подолгу нежиться в горячей воде и намыливать друг друга пенистой мочалкой Чуя невъебенно обожал. Если ещё откидываться на чужую широкую грудь и подмурлыкивать в такт движеньям сильных мозолистых рук — это вообще кайф. А у Осаму вечно эти его хуевы бинты, которые он меняет раз в пятилетку — и то, если по морде не настучать, ни за что не перебинтуется. Возвращаясь из душа, Накахара, даже не посушив как следует волосы, просто валится на кровать без какой-либо одежды. От непутёвого напарника омега отворачивается, сворачиваясь в комок, и закрывает глаза. Он очень сильно устал, а ему вставать на работу через пять часов, пиздец. Уже где-то в полудрёме Чуя подумывает позвонить боссу и попросить отгул, наврав, что у него началась течка, но потом вспоминает, что врал об этом перед последним крупным заданием. Блять. Дазай позади Накахары копошится, а потом со всей силы на него наваливается. Сил сказать «отвали» у рыжеволосого омеги нет, поэтому он просто прижимается к партнёру спиной, чувствуя его размеренное дыхание на своей макушке. Ладно уж, рыбья морда, лежи, засыпай. В объятиях альфы всё-таки спать немного, но приятнее.