Саня, хуй соси

Когда длинные пальцы, увешанные кольцами, тянутся за салфеткой, другая рука едва удерживает поднос, набитый грязной посудой. За короткую карьеру официанта, Шастун впервые видел такое многозначительное заявление на салфетке. Он коротко усмехается, пряча ее в передней карман белого фартука. У Шастуна милая улыбка и большие зеленые глаза, руки его увешаны браслетами. Он работает официантом, носит смешной белый фартук и рубашку с галстуком-бабочкой. Он лавирует между столиками, принимая заказы, как самый настоящий профессионал и это несмотря на то, что устроился он в бар всего месяц назад. Он привык к этой работе, привык к форме, к одинаковым шуткам комиков, с которыми они могут выступать неделями, привык, что в этой работе вряд ли когда-нибудь с ним случится что-то интересное, но сегодня это все-таки произошло. Саша был первым человеком, с которым они познакомились в баре. Антон случайно пролил на него пиво в первую неделю работы, на что Саша никак не отреагировал. Шастуна привлекало в нем все, начиная от его вкуса в одежде, заканчивая его беззаботностью и спокойствием. Он находил ужасно милым то, каким замкнутым становился Саша в незнакомой или слишком большой компании и каким уверенным он был на сцене. Но такие, как Антон, обычно не думают о парнях, как о чем-то «милом», поэтому эти мысли он гнал от себя, как можно дальше, особенно в те моменты, когда, завороженный, останавливался среди столов, зажав в руках поднос, слушая очередной рассказ Ваша, пытаясь сдержать улыбку, которая так и норовила забраться парню на губы. Ругал себя каждый раз, когда делал это, строил из себя полного идиота, потому что так просто было спрятать себя настоящего, за тем образом, которым он отгородился от всех, словно стеной. Может, Саша смог бы понять его. Когда-нибудь он бы заметил руку друга, которая случайно задевала его пальцы, всякий раз, когда они шли куда-то. Их плечи, вечно соприкасающиеся друг с другом, потому что ходили они всегда так близко, потому что Антон никак не мог глаз отвести от такого смешного и милого Саши. Он всегда понимал его и, совсем иногда, Шастун позволял себе быть настоящим, но в такие моменты ему казалось, что Саша как будто все понимает, и читает его, как раскрытую книгу. Антону становилось страшно. Ваш рушил его стену, одним своим взглядом ломал тысячи замков, заставляя Антона забывать о том, что происходит вокруг. Он хотел бы признаться тому хоть в чем-то, и это не звучало бы так слащаво и приторно, не «я люблю тебя», это звучало бы искренне, не так красиво, но все равно заставило бы Антона краснеть, если бы он произнес: «я не знаю, что к тебе чувствую, но от этого мне хочется биться головой об стену.» — Читай, — Шастун сует Саше мятую салфетку, на ходу забирая пустые стаканы с соседнего стола. Бар закрылся, сейчас все медленно расходились по домам, а Ваш, сев на край сцены и свесив ноги, разглядывал салфетку, которую протянул ему друг. — Ты хочешь, чтобы я тебе отсосал? Антон отворачивается, пряча предательский румянец. — Не мне, — Он не удерживает поднос и тот с грохотом падает. Таким неуклюжим Шастун был только в присутствии Саши, особенно когда тот говорил что-то такое, от чего Антон краснел и глупо улыбался, не в силах даже внятно ответить. — Я нашел это сегодня на столе. — Мне теперь интересно посмотреть, что за девушка могла такое написать, — Он спрыгивает со сцены, подходит к другу, поднимая упавший поднос, и протягивает его Шастуну, — Хотя я все еще думаю, что такое мог написать и ты. — Мечтать не вредно. И он говорит это скорее самому себе. Смирись и мечтай где-нибудь, где видно не будет. Антон хочет довериться Саше и рассказать, всё ему рассказать, но пока что он не может этого сделать. Когда-нибудь его время обязательно придет, главное не упустить момент. Больше всего на свете ему хотелось увидеть человека, который решил так нагло подкатить к Вашу. И больше всего на свете ему хотелось, что Ваш никогда не нашел этого человека. — Неплохой рассказ для стендапа. Антон кивает, думая о том, чтобы это навсегда осталось всего лишь строчкой в его выступлении, еще одной шуткой, которую он расскажет и забудет.

***

Прошло около недели с тех пор, как Калинкин появлялся в баре. Он не мог зайти туда, потому что боялся увидеть в глазах Ваша, что тот все знает. Но сегодня он приходит сюда под конец, больше не в силах выносить одиночества, которое приходило к нему, когда он долго не видел этого человека. Ноги дрожат и он не чувствует их, сердце быстро колотиться, его столик не занят, он идет, держась как можно дальше к сцене, подняв воротник пальто, надеясь, что сможет незаметно проскочить. Ему кажется, что бегающий прожектор преследует его, что все люди оглядываются и смеются именно над ним, что Саша, стоящий на сцене, говорит только про него. И он оказывается прав, правда лишь отчасти. —…на днях мой друг, вон тот убогий официант — махает Шастуну, заставляя зрителей повернуться в сторону Антона, — приносит мне салфетку. И знаете, что на ней написано? Он достает салфетку, разворачивая ее. Люди, сидящие ближе к сцене, привстают со своих мест, чтобы разглядеть написанное. Для остальных Саша читает. — «Саня, хуй соси». Он обводит взглядом зал, задерживая взгляд на каждой девушке, но все они, кажется, видят салфетку впервые. Калинкин застывает на месте, когда понимает, что самое страшное только что произошло. Он опирается рукой о ближайший столик, потому что чувствует, будто сейчас упадет. Под аплодисменты Саша заканчивает свое выступление, уходя со сцены. Антону чудом удается удержать поднос со стаканами, когда парень в очках сталкивается с ним. Холодное пиво выплескивается на его чистую форму, Шастун матерится сквозь зубы, давит улыбку, извиняется перед клиентами и быстро удаляется на кухню. Калинкин не видит перед собой ничего. Он тонет, пожираемый собственными мыслями, тонет в людских улыбках, в разговорах. А их смех звучит у него в голове намного громче, чем есть на самом деле. Словно громкость на невидимых динамиках выкрутили до максимума, он пытается убежать от этого, но понимает, что все это всего лишь у него в голове. Он стоит, потрясенный до такой степени, что двинуться не может, мыслей столько, что он с трудом может удержать их в голове. Он даже не замечает, как врезается в Антона, не слышит, как тот говорит, что сейчас все уладит, он стоит, пытаясь сообразить, что же произошло только что и позволяет выпитому алкоголю взять над ним верх. Он опускается за ближайший пустой столик, заказывает какой-то дешевой выпивки, не потому, что хочет напиться, а потому, что ищет повод, чтобы остаться. Он чувствует, что если перестанет контролировать ситуацию, позволит эмоциям взять верх, то выбежит из бара прямо сейчас, возможно, споткнется, заплетаясь в собственных ногах, не сразу сможет открыть дверь, а когда откроет, выбежит в мороз, позволяя холодному ветру и снежинкам унести все то, что сейчас сидело в его голове и навсегда об этом забыть. Но он сидит. Повторяет про себя, что Ваш не знает его, что у него нет даже зацепки, что за человек мог оставить надпись на салфетке. Поглядывает на Шастуна, подзывает его, требуя еще выпивки. Все перед ним плывет, медленно расплывается сцена и микрофон, люди рядом перестают иметь хоть какое-то значение, невидимые динамики в его голове ломаются, перестают даже изредка подавать сигналы, позволяя всем его мыслям слиться в единый потоп, который полностью захватывает его голову, затуманивая разум. Он чувствует себя жалким и одиноким. Он видит Сашу, который идет мимо его стола, что-то говоря тому высокому официанту. Он видит Сашу и хочет что-то сказать ему, но язык его заплетается, в глазах двоится, кроме неразборчивых звуков, больше ничего не удается произнести. Холод на улице пронизывает его до самых костей, заставляя зубы его стучать. Его поддерживают под руку. Он пытается поднять упавший в снег шарф, но его опережают, поднимают шарф, кое-как закручивая его на Жениной шее. Тот пытается произнести что-то похожее на «спасибо», в ответ ему лишь улыбаются все той же усталой улыбкой официанта, который уже привык к тому, что порой приходилось выводить тех, кто мог перебрать с алкоголем. В этот момент, когда Калинкин, наконец, справившись с шарфом, пытается сохранить равновесие и удержаться на ногах, дверь бара открывается. Саша выходит, понимающе кивая Антону. — Помочь? — Он бросает короткий взгляд на Женю, который за секунду успевает протрезветь и опьянеть снова. — Не-а, сейчас такси подъедет, — Произносит Шастун, тоже посмотрев на Калинкина, а потом закатывает глаза, перехватывая его руку, чтобы тот наверняка не упал. Ваш улыбается. И уходит. Женя думает, что Саша смотрел на него, когда улыбка показалась на его лице, его разум, затуманенный алкоголем, отказывается воспринимать что-то другое и это греет его по лучше любого шарфа. И это убивает его, отдаваясь болью в районе груди. Заставляет его плакать от ничтожности, упасть прямо сейчас лицом в снег и больше не вставать никогда, позволить снежинкам опускаться прямо на его одежду, пока он весь не исчезнет под огромным слоем снега. Потому что Ваш улыбался. Улыбался не ему, не для него и, что еще больнее, улыбка его была обращена к жалкому официанту, который поддерживал Женю под руку, не давая тому упасть. — Я люблю человека, с которым у меня нет шансов. Шастун слышит это, удивляясь про себя, как в таком состоянии Калинкин все еще умудряется связывать слова в предложения. — Не думаю, что все так плохо. — Я оставляю этому человеку странные намеки, которые он не понимает. Слезы подступают незаметно и быстро, они мешают Калинкину видеть, но он не пытается стереть их. Снегопад усиливается, парень видит Сашу, удаляющегося от них. Голос его срывается, он издает истерический смешок, который, возможно, слышит и сам Саша, потому что тот оборачивается, всего на секунду, смотрит в их сторону, а потом снова продолжает уходить. Жене снова кажется, что он выхватывает его взгляд, несмотря на то, что он практически ничего не видит, но глаза Саши снова всплывают в его памяти, уже в клубе, в тот день, когда он заговорил с ним. Голос Шастуна не позволяет тому снова впасть в недавние воспоминания. — …Зачем намекать… — Что? Подъезжает машина, Женя слышит только обрывок фразы. Садится на заднее сиденье, не позволяя Шастуну закрыть за ним дверь. — Что ты сказал? — Зачем намекать, если ты можешь просто сказать ему об этом? Он закрывает дверь машины, а Калинкин не может выпустить эти слова из головы даже будучи дома.