Янтарный истребитель

Все-таки Робу удаётся прикорнуть, так что момент, когда Марко входит в комнату, он слышит не сразу. Что-то падает на деревянный стол, и его сон моментально улетучивается. Мужчина, приоткрыв глаза, наблюдает за немцем, не сразу выдавая своего пробуждения. Кажется, прямо сейчас он видит его настоящего. Без усмешек, манер и лица, которое он держит перед другими. Марко устало потирает глаза, виски и берётся за бляху ремня, желая наконец растегнуть пояс, стягивающий его шею штаны, но сначала он почему-то оборачивается на Роберта и замечает, что тот на него смотрит. – Долго так собирался делать, sonne*? – однажды эти вставки на немецком будут отзываться у Роберта теплотой в животе, но сейчас так сильно раздражают, что он шумно выдыхает и поднимается с кровати. – Это вышло случайно. Я не собирался за тобой подглядывать. – Жаль, – хмыкает Марко и садится на стул. Теперь они снова как пару часов назад. Только без сигарет и жутко уставшие. Роберт от ожидания, а Ройс – неизвестно от чего. Поляку любопытно, что его так вымотало, но он снова молчит, не спрашивает. – Даже не спросишь, где я был? – Роберт пожимает плечами, – порой ты и правда безумно скучный. Я ходил на чертовски важную встречу с отцом и фюрером. Мне выносили мозг аж два человека. И обоих я ненавижу... Он говорит последнюю фразу шёпотом. Кем бы ни был, но за такое только обезглавливают, и Марко страшно. Даже такому человеку страшно. Роберт смотрит на мужчину, но видит только беззащитного ребёнка в этот раз, перед ним будто кто-то другой – не Оберфюрер Марко Ройс. Впервые Робу захотелось просто подойти и обнять его, что он и сделал. Встал и одним шагом сократил между ними расстояние, положил ему руки на плечи и едва осязаемо притянул к своей груди. Почувствовал где-то в глубине чужой вздох, а затем руки немца аккуратно обвили его талию. – Как ты можешь поступать так с человеком, который хотел убить тебя? – спрашивает Марко, не поднимая головы. – Уже этого желания нет? – он, не дожидаясь ответа, продолжает, – может, во мне просто больше сострадания? Или я очень глупый человек. Роберт в этот момент сам по себе вспоминает слова Кубы в лагере. Кажется, тот был прав, и Роб и правда весьма глупый, Марко точно поумнее будет. Правда вот составлять паззлы в голове поздним вечером совсем не хочется. Марко посмеивается тихо, отпуская мужчину. К нему вновь возвращается его прежнее состояние, поэтому он облокачивается локтем о стол и подпирает подбородок ладонью. Улыбается и смотрит в ответ уже как обычно, как Роберта чертовски бесит. Однако после такой близости все, о чем он хотел сказать и высказать, уже почему-то не имело смысла. Будто теперь это в общем-то и неважно. Слова Марко поставили его в тупик, так что он абсолютно точно не нуждается в той мысли, которую хотел донести до него Роберт. Марко и сам все понимает. Он не такой гнилой, каким его считал поляк. Он все ещё отвратительный человек, но на очереди Роберта русская рулетка прошла мимо, и перед ним открылся совершенно другой Марко Ройс, который своего пленного называет по имени. – Ох, Роби, зачем же ты так? – между делом произносит он, поднимаясь и наконец начиная снимать с себя китель. Марко оттягивает горло серого хлопкового свитера. Жмёт чертовски. – Я бы много чего хотел сказать тебе, но слишком рано. Хочу узнать, как там у твоих друзей дела. Ты же в военной части много с кем успел познакомиться, да? Пока вас не поймали и не перебили как собак. И как он это делает. Только что Роберт видел того, кто в какой-то степени даже начинал ему платонически нравиться, но сейчас это тот самый оберфюрер Ройс младший. И это его возмущает, сколько ещё у него масок. – Что тебе нужно знать? Может я глупый, но не тупой. Я не собираюсь никого сдавать, – хоть они и становятся друзьями, работа есть работа, а война войной остаётся. И польский патриот совершенно точно не станет рассказывать немцу где его соотечественники, их имена и звания. На что же надеялся Марко. Он в ответ смеётся, заставляя Роберта недоуменно смотреть на него, стоящего у окна при лунном свете. Ройс зажигает спичку и протискивает пальцы к фитилю фонаря. Ставит его на стол, теперь в комнате намного светлее. – Как это мило, Роб. Похвально, конечно, хоть во мне и не было злого умысла. Хорошо, давай поговорим о другом. Выбирай, о чем же, – все-таки нервы сильнее, и вскоре Марко закуривает, заворачивая рукава и держа зубами сигарету. Выглядит... интересно, как отмечает Роберт. – Любую тему? Твои отношения с отцом. Какие они? – черт бы побрал этого поляка, и почему ему любопытны такие вещи? Откуда он вообще знает, что у Марко что-то не так. Однако приходится ответить, он же сам предложил эту игру. Роберт не может не заметить изменение во взгляде Ройса, потому что знает, на что давить. Ещё в лагере он видел их вместе и то, какие между ними разговоры. Не похожи они на любящих отца и сына. – Самые обыкновенные. Он пытается всю жизнь вырастить меня под себя, а я пытаюсь стать лучше него. – Поэтому цифры по убийствам увеличиваешь? – Хочешь и об этом узнать? Поляков, евреев, неважно, перебил столько, что ты считать устанешь. Доволен? – он затягивается так грубо, что слегка дрогнула верхняя губа. Между ними начинает накаляться атмосфера, и неясно, есть ли в комнате хоть кто-то, кого это напрягает. Роберт сжимает кулаки, и, когда к нему подходит Марко, сдерживается, чтоб не ударить. – Иногда ты мне весьма омерзителен, Ройс. – А ты мне всегда нравился, – он пожимает плечами и улыбается, – что же ты, прекрати дуться. Отчасти я ведь пошутил, интересно было тебя позлить. И сними ты уже эту форму, даже мне тошно смотреть. Хотя признаюсь, в ней ты хорош. Роберт расслабляет кулаки и неловко расстегивает военный китель, оставляя его на теле. Под ним ничего нет, так как выдали ему только штаны и верхнюю одежду, а лагерную робу нужно было обязательно уничтожить. Так что сейчас перед Марко особенное тело Левандовски. С ранами, незажившими синяками, грубыми и глубокими шрамами. И, кажется, он засматривается. Чуть улыбнувшись, склоняет голову и пару раз затягивается. Проводит пальцами вдоль живота, вызывая ответную реакцию, мурашки пробегают по телу поляка, и он неосознанно сглатывает. – Расслабься, я же не пристаю к тебе, – хотя хочется, признай уже это, Марко. Он все же позволяет себе больше, тушит сигарету в пепельнице и проводит ладонью дальше, по талии, скрывая за спиной. Из-за этого они становятся ближе, и между их носами едва ли миллиметры. Марко поднимает на Роберта взгляд, но у того он выжидающий. Роб не делает ничего, он ждёт, что будет дальше, и по его лицу неясно, неприятно или наоборот нравится. Оба они прекрасно понимают, что на войне доступ к сексу крайне мал, хоть у Марко и шансов намного больше. Он ведь по сути не воюет, а так – работает и развлекается. И сейчас это тоже своего рода развлечения. Роберт подаётся вперёд сам. Очень несмело, будто никогда этого не делал, или боится спугнуть. Кладет ладонь на щеку Марко и едва едва касается чужих губ. Раз другой и отпускает, ждёт, последует ли дальше удар, но тишина. От Марко ведь все это время было столько подобных шуток. Или все ещё он никогда не шутил... Марко сам целует, будто хватается за последний спасательный круг, по-настоящему, по-взрослому. Цепко сжимает Роберта за талию, пока тот руками исследует его шею, волосы, подбородок. Они целуются жадно, сладко и безумно, чертовски, невозможно приятно. Роберт хватает его за пояс брюк, желая притянуть поближе к себе. Марко кажется сейчас безумно фарфорово-хрупким, что даже ладонь поляка накрывает половину его живота. Постоянные мысли о вражде между их странами не даёт покоя Роберту, как бы сильно он не отметал это на второй план. Он заставляет внутренний голос заткнуться хотя бы сейчас, потому что прямо в этот момент в этой комнате ему плевать. Завтра подумает об этом, а сейчас ему хочется целовать Марко до боли в деснах, чтобы тот тягуче мурчал его имя в чужие губы и шептал запредельные вещи. И он будто слышит мысли Роберта, делает все как тот хочет. – meine Liebe*, откуда в тебе этого столько? – от волнения в речи Марко появляются немецкие слова и приятный голосу акцент. Однако в состоянии аффекта можно столько всегда лишнего вытворить, чего и боится Роберт. Как резко начинает, он так же резко и обрывает все, что между ними сейчас происходило. – Ты.. – Марко опускает голову, прикрыв глаза, держа руки все ещё на чужой талии, – ты же так не поступишь, да? Скажи, что не сделаешь этого. – Марко. Так нельзя. Это была просто слабость, – он поднимает его лицо к себе за подбородок. Желание снова оставить на этих искусанных губах ещё один поцелуй не покидает голову Роберта, но он запрещает сам себе ещё хоть раз в эту ночь прикоснуться к Марко. – Кто из нас жестокий, а? – Ройс скидывает рукава свитера обратно и отходит от мужчины, – я ухожу спать. Тебе тоже нужно выспаться, завтра важный день. Я серьёзно. Если бы Марко не уточнял, Роберт бы не стал так сильно напрягаться. От неизвестности начинает болеть голова. И что именно в этот раз готовит ему судьба? Да он в целом и сейчас мог бы глупостей натворить, ему же терять нечего. Однако раз Марко настоятельно порекомендовал выспаться, лучше так и сделать.