Кадавр

1861 год, восьмой год правления Корво Черного

Торжество, организованное по случаю подписания мирного пакта с южным Серконосом, успело утомить Эйхорна Шоу. Он вынужденно улыбался приглашенным гостям и делал вид, что потягивает изысканное морлийское вино — дар одного из дипломатов. Трезвость была ему к лицу, в отличие от пьяных инцидентов. Эйхорн со всей предусмотрительностью лавировал в говорливой толпе и отмечал, что все шло по плану. Освобожденный от мрачного гнета окаменевшей Эмили Колдуин и жесткого ворса, зал радовал взор натертым паркетом, изящно обновленной резьбой на троне и блеском хрустальных кубков, щедро расставленных на фуршетных столах. Сочные фрукты теснили более плотные закуски, и конкуренцию им составлял только разложеный на тивийском фарфоре хлеб. Белый, он же и с тмином, черный на заварном солоде, с хрустящими и мягкими корочками, пресные питы и пряные лепешки, пышные булочки и сырные печенья. Эйхорн не без удовольствия взял одно печенье и улыбнулся своему отражению в отмытом до зеркального блеска окне. Гардины серконосского шелка были предусмотрительно подвязаны, и если бы кто-нибудь разбил графин с холодным морсом, на шелк бы почти ничего не попало. Дальновидность — залог уместной самооценки. Эйхорн понимал, что постарался учесть все риски, но вести дела с аристократией сложнее, чем воевать. Они устраивали свою игру, в которой многим пешкам императора не находилось места. Одежда им виделась опасным оружием, и выведенный искусственно язык тканей следовало неукоснительно соблюдать. Эйхорн с сочувствием посмотрел на Лиззи Страйд. Костюм был явно пошит не по ней, топорщился на груди и висел на бедрах. Грязно-бежевый цвет подчеркивал отсутствие макияжа и грубые черты лица. Лиззи пришла поохотиться, и, коротко кивнув ей, Эйхорн двинулся дальше. На плечах порой оседали цветные конфетти — запущенные часом ранее, запутались в хрустальных люстрах и вышитых золотом растяжках. Эйхорн небрежно смахивал их, улыбался очередному знакомому и притворно отпивал из бокала. Наконец он выловил в толпе издерганного герольда и попросил об одолжении. Тот вытер вспотевший лоб и начал пробиваться к пустующему трону. Эйхорн же прошел к двери и замер подле, наблюдая. Герольд шагал неуклюже, слишком широко расставляя ноги, и некоторые над ним посмеивались. В особенности дамы, бесстыдно эксплуатирующие право на женскую неприкосновенность. Герольд привычно не заметил издевок и громогласно, враз обнуляя чужие голоса, объявил: — Его Императорское Величество, первый своего имени, Корво Аттано. Гости почтительно расступились, пропустив почетный караул гвардейцев, облаченных в новенькие мундиры с блестящими серебряными пуговицами. Выстроившись единой линией, они почтительно склонили головы и шпаги. Эйхорн отметил, что на их фоне Корво непривычно терялся. Дублет из черного бархата, без изысков, сидел идеально, подчеркивая фигуру. Предательски серело усталое лицо со лбом, изрезанным глубокими морщинами. И чуть заметно приволакивалась левая нога — ее сдавал потертый, обитый о множество порогов, мысок ботинка. Но все же Корво улыбался, держал осанку и не сбивался с шага. Он вовремя остановился, заметив в толпе свою официальную любовницу, подал ей руку и подвел к трону. Леди Бойл ласкала Корво наигранной улыбкой и руку подала жеманно, не по велению сердца. Эйхорн неприязненно поморщился и все-таки глотнул вина. Оно не помогло, лишь усугубило антипатию, и он заставил себя вновь переключиться на Корво. Тот церемонно поцеловал руку леди Бойл и медленно обвел глазами собравшихся. Корво, казалось, собирался с мыслями, и Эйхорн, махнув рукой, ободряюще улыбнулся. Корво кивнул ему, расправил плечи и сцепил за спиной руки. — Дамы и господа, я счастлив приветствовать вас на этом празднике, который знаменует конец затянувшейся войны. Нам наконец-то удалось объединить Империю. — Аплодисменты взорвались, не дав ему продолжить. Дежурные и наигранные, но все-таки. Корво благодарственно кивнул и, подняв руку в знак тишины, продолжил: — У нас должны быть и общие враги, и общие друзья. И пока мы не знаем, с кем нам придется столкнуться на Пандуссии, однако определенный успех был уже достигнут. Наша колония продолжает расти и развиваться. Нам удалось построить две горнодобывающие шахты и полноценный порт, за что я хочу выразить благодарность капитану Лиззи Страйд. Градус одобрения существенно упал, прибавились косые смешки, однако Лиззи было плевать. Она добродушно оскалилась и присела в неуклюжем реверансе. Эйхорн заметил, что под мягкой кожей сапог просвечивали очертания кинжалов, и одобрил ее предусмотрительность. Лиззи, конечно, быстра и опасна, словно акула, но даже ей в одиночку не выплыть из водохранилища с пираньями. — Как вам известно, — тем временем продолжил Корво, — я склонен одаривать не только словами. Моим подарком для всех присутствующих сегодня станет обещанное исполнение приговора для лидера стенателей из Карнаки. Суд наконец вынес вердикт, который будет публично оглашен после заката. Аристократия вновь возбудилась и затряслась, отбивая ладони. Голодная до чужих падений, она ярилась и теряла человечность. Корво, похоже, не замечал перемен в ее настроении и продолжал свою речь. Эйхорну стало противно, и он, покинув тронный зал, прошел к ведущей на второй этаж лестнице. На ней устроилась худая рыжеволосая женщина, завязывающая шнурки темноволосому ребенку. Она подняла голову, неуверенно улыбнулась и поправила белую перчатку. — Все уже закончилось? — Не беспокойтесь, Лилика, — мягко ответил Эйхорн. — У вас достаточно времени, чтобы прокрасться за пирожными. Ребенок счастливо расхохотался, дернул ножкой и едва не скатился со ступеней, быстро придержанный Лиликой. Она шутливо погрозила пальцем и вернулась к шнуровке. Банты легко рождались под ее ладонями, и Эйхорн пожалел, что статус не позволил ей стать любовницей Корво. — Леди Бойл сегодня в особенно боевом настроении, — предупредительно сказал он и поднялся в библиотеку. Сидеть в кабинете Корво и разбирать бумаги сегодня было выше его сил. Шумевшие за окном толлбои, гомон пьянеющих аристократов и мысли о поцелуях леди Бойл, что отпечатывались на губах Корво... Эйхорн застонал, сжал виски и сел в ближайшее, обитое темным бархатом, кресло. Как оказалось, ощущать себя живым — невыносимо. И с каждым днем терпеть труднее, хочется сорваться, тряхнуть Корво за плечи и сознаться. — Я ведь фактически убил тебя, Корво, — всхлипнув, испуганно прошептал Эйхорн, впившись пальцами в жесткие, отросшие волосы. О нет. Все было намного хуже и сложнее. Из Корво Аттано вылупился монстр, живущий только жаждой власти и победы. Он выдрессировал себя до автоматизма, отсек намеки на милосердие и не пытался никого понять. Его правота — догматичная, неоспоримая, и если противиться — закончишь на виселице. Эйхорна передергивало от мира, установленного Корво, и от Корво, выкованного таким миром. Путей разрешения проблемы было немного: убедить Корво измениться, вернуть ему желаемую силу или не дать ему вернуться в Империю. Эйхорн колебался непозволительно долго, шел на поводу чувств и каждый раз с замершим сердцем ждал — не чуда, а простого: «Я ошибся». Но Корво не отступал от ложности собственных мыслей, не объяснял их и разочаровывал все сильнее. Эйхорн действительно старался, в отличие от Корво, и, выгорев, просто не стал за него бороться. Устало вздохнул и уничтожил лишнее. Растер до пыли остатки жалости, симпатий и вспомнил древнее колдовство, с нитками из китовьих вен и черепашьими иглами. Поставил на жертвенник символическую имитацию глиняного сосуда — для отлетающей души — и приступил к последним приготовлениям. Рассек безымянный — как и он сам — палец и начертил кровью круг, попутно нашептывая то, что давно уже не являлось словами, сгинув с культом прошлого. Присыпал особые места каменной крошкой — прах дочери, — сложил забытые узоры из китовьей кости и, устроившись в центре круга, крепко обняв остывающее тело, долго и требовательно читал заклинания. Он знал, что древний бог еще агонизирует — и выменял его душу на свободу воли. Корво бы никогда не согласился на рабское существование. Но он был мертв, а Эйхорн — смятен и обескуражен. Он согласился вести Корво по жизненному пути и знал, что все получится. Достаточно снова подмешивать особые травы в лечебные сборы и каждые пять лет обновлять ритуал. Он ввел Корво в состояние, повисшее меж жизнью и смертью, усилил физические возможности и позволил помолодеть на добрый десяток лет. Однако сознание Корво оказалось замороженным, оно изорвало все связи и лишилось гибкости. Эйхорну пришлось вести Корво вперед, а вслед за ним и Империю. Он не чувствовал себя вправе разрушать старания Корво, но мог их перенаправить. Он стал официальным советником императора, по слухам — давно грел ему койку. Сплетни мешали работе, пришлось найти для Корво любовницу со статусом. И справедливости ради приблизить ко двору Лилику. Ее ребенок — прямой наследник, и Эсме Бойл корона не светит. Эйхорн прекрасно помнил историю прошлой императрицы и ради сомнительного мира нарушил негласное правило знати. Он вывел чужого бастарда в свет. Эйхорн снова застонал и беспомощно съежился в кресле. Он ненавидел себя за то, что становится прежним, как в Бездне, и так невыносимо желал уйти от смерти, что был готов терзаться вечность. Корво не стал бы тратить на него жалость, так может, убийство Корво сочтется за самозащиту? Самообман, однако, тоже являлся убийством — всего хорошего, что оставалось на душе. Эйхорн Шоу обреченно застонал и нервно съежился в кресле. Удостоенный громкого титула, приличного капитала и положения в обществе, он чувствовал себя приговоренным — к жизни. Навечно, без права на амнистию. Как он всегда и мечтал.