Костры Саовины

Солнце было светло-желтым, как масло. Только поднимаясь, оно освещало зеленые листья деревьев, перелопаченную вместе с камнями главную улочку Глемена, людей, впервые за долгое время показавшихся на улицах. Ванесса вдохнула полной грудью. Воздух был свеж, и после уютного и спокойного, но все же пахнущего сыростью храма Мелитэле стоять под голубым небом без единого облачка было... приятно. — Куда теперь, госпожа Ванесса? — мягко спросила Ада. Подошла со спины, встала по правую руку от Ванессы, украдкой глянула на нее своими большими зелеными глазами. Ванесса опустила взгляд на кончики своих сапог. — К кузнецу. Сдается мне, если мой брат и был здесь, кузнец — первый, у кого стоит об этом спросить. В силу специфики промысла мечи у ведьмаков часто ломаются и тупятся. — Знаете, госпожа Ванесса... Если вы будете говорить языком чуть более простым, люди будут к вам тянуться, — с тихим ласковым смешком отозвалась Ада. Голос ее был почти не слышен, но Ванесса запомнила каждое слово. — Я... подумаю над этим. И... — повернулась она к Аде; осторожно склонилась к ней, приближаясь, почти выдохнула в губы, взялась за ее тонкие пальцы. — Спасибо за приют. — Не за что. Долг жрицы Мелитэле — помогать всем нуждающимся, — чуть присела в подобии ответного поклона Ада. Ресницы у нее были длинные-длинные, такие же светлые, как волосы, которых Ванессе нестерпимо хотелось коснуться. Она подорвалась вперед. Резко схватила Аду, обняла, стискивая в своих руках, прижала, ощущая мягкость ее груди своей, и зажмурилась. Ада пахла ладаном и целебными травами, как и сам храм — или, быть может, это храм пах, как Ада?.. Вряд ли бы без Ады этот храм был бы таким местом. Пусть она и лишь временно заменяла настоятельницу. — И спасибо за все, — неслышно проронила Ванесса. За те несколько дней, что она была заперта дождем в каменных стенах храма Мелитэле, чернота, съедающая изнутри, будто немного проредилась, начала перерождаться во что-то светлое и прекрасное, а вместе с тем... кажется... Ванессе стало легче на душе. Она почувствовала, что вновь может надеяться. Ада обняла ее в ответ — своими нежным, мягкими руками. Погладила Ванессу по голове, а потом легко поцеловала в щеку — и, стоило Ванессе вздрогнуть, добавила: — Всегда пожалуйста. Вы всегда можете вернуться, госпожа Ванесса. Возвращайтесь, если вам... Вновь станет больно. Ванесса сомкнула губы. Не ответила. Она должна была идти вперед, по следу, пока он не исчез. Она искала Элиота уже так долго, что сейчас просто не могла остановиться — чувствовала, что была близко. И верила, что нагнать ведьмака сумеет, даже если у нее все еще не получаются стабильные порталы. Но рано или поздно она точно его найдет. — Хорошего пути, — пожелала Ада, отпуская ее, и Ванесса отстранилась. Посмотрела на нее. — Спасибо. Надеюсь, он и правда будет хорошим, — сказала. И сошла с каменного крыльца храма Мелитэле.

***

Рука у Элиота поднывала. Декомпрессия сама по себе была процессом не слишком приятным, но конкретно свой случай он вовсе старался не вспоминать. В любом случае, небольшая побочка в виде продувавшегося и начинающего потягивать в холодные деньки плеча у него осталась, но Элиот все одно думал: лучше так, чем лежать в земле. Тем более, что это ему никак не мешало. — Ведьмак... Ведьмак... — гортанно прохрипел волколак, выставляя перед собой полузвериную, получеловечью ладонь. Он регенерировал на ходу, но против Игни никакая регенерация не выстояла бы; сейчас, зажимая когтистыми пальцами кровоточащий бок, волколак хотел одного — выжить. Элиот понимал его. Но не жалел. — Не убивай меня, ведьмак... Я заплачу больше, чем староста... У меня есть деньги, я... — Я знаю, кто ты, — сдержанно ответил Элиот. — И именно поэтому не могу отпустить. Извини, Грубер. Грубер погрыз немало детей с тех пор, как появился в деревне. Некоторым повезло больше, но, по правде говоря, участь их была незавидна: когда Элиот прибыл в деревню, он как раз наблюдал, как толпа линчевала маленького мальчика. Укушенный волколаком сам становился таким — таков был естественный ход вещей, а люди... Людям проще убить ребенка, еще не представляющего опасности, чем попытаться вылечить ликантропию. Тому мальчику Элиот помочь уже не смог, но девочку, которую хотели расчленить и сжечь вместе с мальчиком, он отбил. Уговорил кметов, что поможет снять проклятие задешево, но ее родители, кажется, вовсе не были довольны. Деревенский староста сказал, что заплатит за поимку и убийство только взрослого волколака, того, кто терроризировал эту деревню и соседние хуторы уже пятнадцать лет. Родители девочки подкинули за работу пару десятков флоренов, но разве ж это деньги?.. И все равно: Элиот не мог не вмешаться. Такой уж он был по натуре — надеялся, что оставался хорошим человеком все эти годы. — Я... Я перестану людоедствовать... — Поздно, Грубер. Элиот знал, что Грубер не перестанет. Видел по его глазам: в них не было ни боли, ни раскаяния. Порой волколаки не осознавали, что творили, иногда даже не помнили, что происходило с ними на полнолуние. Но Грубер мало того, что по своему желанию перекидывался, так еще и говорить мог. Он действительно понимал, что убивал детей — жестоко, страшно и мучительно. Ел их плоть и пил их кровь, пока они еще были живы и захлебывались криком, да только в лесу, куда Грубер их утаскивал, ни одна душа их не слышала. Это возмущало Элиота больше всего: не сам факт убийства, который был не так уж и редок, что бы ни говорили напыщенные нильфгаардские нисары. Да, империя навела порядок в северных королевствах — но только не в головах людей, потому жестокостью и бесчеловечностью все еще можно удивлять и пугать. Даже ведьмака. Голову ему Элиот отсек без сожалений. Стоило большой волчьей макушке упасть на землю — поникли и руки-лапы, длинные, непропорцинальные, неприятные. Труп с глухим шлепком упал на землю; запахло кровью, а Элиот, вздохнув, вытер меч о листья ближайшего куста и убрал его за спину. Присел, поднимая голову за длинные волколачьи уши, и поставил ее на срез шеи. Глаза Грубера пока еще были похожи на живые, и это хорошо, просто великолепно. Элиот достал из голенища сапога кривоватый нож для разделки трупов и привычно сжал его в ладони. — Слезные железы волколака... — задумчиво произнес он. Примерился. — Не лимфа вихта и не первый пункт списка, но уже хоть что-то. И, недолго думая, вонзил кривое острие ножа в наружную стенку глазницы, поддевая и выделяя глазное яблоко. Начинать стоило с малого.