Никто, кроме тебя

На следующий день после происшествия Джорах поднялся с рассветом, оделся, оседлал лошадь и уехал на плантацию еще до того, как Дени проснулась. Усадьба Драконий Камень не нуждалась в постоянном присмотре — отлаженный механизм работал как часы. Чтобы ни случилось, толстая кухарка Сельма растопит огромную печь, чтобы испечь свежего хлеба и приготовить кофе госпоже, горничные возьмутся за тряпки и щетки, а дворник, старый Бельвас, покормит собачку госпожи и примется мести двор, пропалывать клумбы и делать еще что придется. А если госпожа, проснувшись, захочет проехаться верхом или в коляске — конюхи и форейторы к ее услугам. В общем, Джорах мог быть спокоен и уехать из усадьбы не только на день, но и на неделю. Правда, раньше он,хоть и пользовался полной свободой, словно белый господин, но никогда не делал этого, не предупредив Дейенерис. Он и теперь не решился бы оставить ее надолго, однако заехав на плантации хлопка, проверив, как обычно, все ли работники здоровы и отдаются хозяйскому делу с должным усердием, он, повинуясь безотчетному порыву, почти инстинкту, взял у смотрителя корзину и встал на межу, рядом со сборщиками. — О, масса, масса Джо, решили как следует пропотеть? — засмеялся весовщик Гиза. Это был совсем черный негр, и на его темном лице ярко выделялись зубы и белки глаз. Его шутку подхватили другие рабы, но Джорах только отмахнулся от них: ни смеяться, ни сердиться у него не было настроения. А скоро, когда работа вошла в настоящий, полноценный дневной ритм, и всем остальным стало не до смеха. Какими бы хорошими не были условия жизни рабов, работа на хлопковой плантации не сахар и не легкая прогулка. К полудню руки и плечи Джораха ломило от непривычной нагрузки, а его корзина все еще не была наполнена. Жаркое солнце пекло нещадно, и Джорах и в самом деле вспотел так, словно бы искупался в реке. Рубашка прилипла к спине и натирала следы от порки, еще не вполне затянувшиеся. Поразмыслив, Джорах стянул ее и повязал на голове, наподобие тюрбана. Стройная и сильная рабыня по имени Яра, разносила воду по межам, чтобы сборщики хлопка могли попить, не отрываясь от труда. Принесла она воды и Джораху. — Вот, мастер Джо, попейте воды, пока она не вскипела у меня прямо в кувшине. Джорах поблагодарил девушку улыбкой, взял кувшин из ее рук и с жадностью напился. Хотя вода и вправду была теплой, но все-таки чистой и жажду утоляла. — Спасибо тебе, и прости, что я выпил почти все — тебе придется наполнять кувшин еще раз. — Пустяки, мастер Джо, — ответила Яра, поставила кувшин себе на голову и пошла по соседней меже, чтобы напоить остатками воды другого раба. Джорах невольно оглянулся ей вслед — такая она была грациозная и ловкая. И невольно вспомнил Дейенерис… Нечего и сравнивать: хотя хозяйка вряд ли могла бы пройти с такой ношей на голове, так покачивая бедрами, она была среди других женщин, словно луна среди звезд. Другие были и красивы и ярки, но все-таки не могли затмить одну единственную. Собирая хлопковые коробочки в корзину, наклоняясь раз за разом, раз за разом, Джорах пытался изгнать из своей головы черные мысли, одолевавшие его. Дейенерис, конечно, поедет в город, чтобы встретиться с миссис Баратеон, тут нечего и гадать. И там она встретит этих «университетских хлыщей», как она сама сказала. Будет ходить с ними на концерты, танцевать на вечеринках, они будут насвистывать ей в уши сладкие песни, и быть может, очень даже возможно, одного из них она полюбит, выйдет за него замуж и тогда… Джорах хорошо знал, что будет тогда. И он, и множество других рабов перейдут в собственность мужа Дейенерис в качестве приданого. Новый хозяин может не захотеть, чтобы рядом с его женой ошивался подозрительный ниггер. Отправит его сюда, на плантации, или еще пуще — продаст кому-нибудь из соседей. Миссис Тиррел, к примеру, давно мечтает указать ему причитающееся место. Что ж, такова участь всякого раба. Это его собственная вина, раз он позабыл, как дела обстоят на самом деле. Раз и раз, раз и раз, переставить корзину, ставшую уже порядочно тяжелой, и снова, снова. Его никто не держал на меже, в любую секунду он может подхватить корзину или даже оставить ее прямо тут, вернуться к лошади, надеть шляпу и куртку управляющего из дорогого сукна. И вернуться в поместье, есть за одним столом с господами, спать с ними под одной крышей, и снова позабыть о том, что его место тут, среди полуголых людей, одетых в некрашеные грубые тряпки, вечно уставших до изнеможения и хорошо, если по слогам разбирающих написанное. Под конец дня мысли путались от усталости, все тело ломило, но это была хорошая, добрая боль, совсем не такая, что сидела занозой в сердце. Смотрители ударили по подвешенной у весов железке, и гул окончания работы разнесся по полям. Джорах подхватил корзину и отправился к весам. Там уже толпилась очередь работников. Каждый ставил на весы корзину и весовщик называл цифру. Стоявший рядом смотритель записывал ее в книжку напротив имени каждого. Перед управляющим рабы расступились и он поставил свою корзину на весы вне очереди. — Ого, отлично, мастер Джо, — присвистнул Гиза, назвав цифру. Смотритель, старый знакомец Джораха, Бэн Пламмер, хлопнул его по плечу: — А ты здоров работать. Белый так никогда не сможет. Хотя, будь я помоложе, может и потягался бы с тобой. Теперь у тебя небось зверский аппетит. Поужинаешь у нас? Агата, как знала, затеяла пирог с перепелками. — Хорошо, — согласился Джорах. — Только я плачу за выпивку. — Это само собой, «масса», это само собой, — рассмеялся Бэн. Джорах отошел к колодцу, где у большой лохани для поения лошадей, сдавшие свой хлопок рабы, поливали друг друга из ведер, смывая грязь и пот, скопившиеся на их телах за день. — Полью вам, мастер Джо? — Яра тоже была здесь. Она уже вымылась и ее кожа сверкала каплями на солнце, словно палисандр. Джорах не стал возражать, наклонился над лоханью, и Яра вылила ведро воды ему на голову и спину. — Давайте-ка и утру вас, — сказала Яра и накинула ему на голову и спину чистую тряпицу. Легкие пальцы пробежались по шрамам на его спине, Яра приникла к его боку, прошептала на ухо: — Теперь ты совсем один из нас, Джорах. Он оторопел от такой наглости, но девушка тут же отскочила в сторону, словно кошка. — Приходите, мастер Джо, сегодня к костру, я спою вам «О сколько я отдал», — крикнула Яра, ослепительно улыбаясь. Все кругом захлопали и тоже наперебой стали приглашать его ужинать вместе с рабами. Джорах поискал глазами Бэна, который, конечно, все слышал и только пожал плечами, сам, мол, решай. *** Дейенерис целый день провела с глазами на мокром месте. Первый раз она разревелась еще накануне вечером, после ужина, который впервые за многие месяцы провела в одиночестве. Она даже попросила Мисси сесть напротив нее на то место, которое раньше занимал Джорах, но та решила, что госпожа хочет позабавиться и испортила все глупым хихиканьем. А потом, когда Дени пришла в свою комнату, собираясь наконец закончить этот проклятый день, под подушкой она обнаружила смятое письмо Ли из-за которого все началось, и тут-то и расплакалась, как девочка. Ночью ее тревожили странные сны. Ей снилась гроза посреди океана, гоняющая трехпалубный теплоход, светящийся огнями, словно утлое суденышко. Молнии, разветвленные, как вырастающие из небес белые деревья, разрезали темноту. Ей казалось, что на корабле плывет она сама, и так боялась ледяной черной воды, что вскрикнула во сне и разбудила вторую свою горничную, Чию, которая сменила Мисси в комнате госпожи. Дени проснулась, и больше так и не уснула до самого рассвета. Целый день потом она промаялась, бродя по комнатам, не зная, за что взяться. Принималась читать, но не могла сосредоточиться, мысли ее бродили где-то далеко, строчки плыли перед глазами. Она вышла в сад, но солнце палило так нещадно, что розы и азалии пожухли, бабочки и стрекозы попрятались, птицы умолкли. К обеду Дени не нагуляла себе аппетита даже на маленький кусочек тушеного мяса, который положила себе в рот только для того, чтобы не обижать Сельму. — Где Джо? — спросила она Чию, когда та убирала со стола. — Не знаю, хозяйка. С утра он оседлал лошадь и до сих пор не возвращался. От скуки и тоски, Дени даже взялась за газету, которую привезли вместе со вчерашней почтой. С самого верха красовалось сообщение о большом трехпалубном пароходе «Золотая Корона» недавно спущенном на воду в далеком Лондоне. Тут даже была картинка, на которой художник изобразил этот самый пароход. "Так странно, — подумала Дени, — кажется, вчера я не видела этой картинки, а ночью мне приснился именно он". В рассеянности она стала читать другие заметки в газете, там были сообщения о падении акций каких-то компаний, цены на хлопок, кофе, сахарный тростник, объявления о продаже домов, мебели, домашних животных и рабов. В самом конце была помещена небольшая заметка, которая высмеивала аболиционистов. Эти люди выступали за отмену рабства, даже выкупали и освобождали некоторых рабов, которые, по утверждению автора заметки, тут же спивались, погружались в нищету и умирали. Там же была карикатура, изображающая кривляющихся людей, тянущих упирающегося негра-слугу от его господина. Дейенерис всю свою жизнь провела среди рабов. Она не могла бы сказать точно, считает ли их людьми низшего сорта, но равными белым они точно не были — для этого достаточно одного только взгляда. Некоторые ее знакомые считали, что самим господом негры предназначены для услужения белым, так они устроены. Кто такие эти аболиционисты, чтобы отменять естественную природу вещей? С другой стороны, Дени на собственном опыте знала, что негры и мулаты делали в ее поместье всю работу: и простую, хоть и тяжелую, и сложную. Она никогда не могла бы, кажется, вникнуть во все тонкости экономики, которые были нужны, чтобы выгодно продавать урожай, который собирают на плантациях. Но это ей и не было нужно — все делал Джорах. Если освободить ее рабов, точно ли они сопьются и обнищают? Кто пострадает, так это поля хлопка, оставленные без ухода. — Чия, — спросила вдруг Дени, — если бы ты была свободной негритянкой, куда бы ты пошла? Чия замерла с тарелками в руках, вытаращив на Дейенерис глаза. — Я просто так спрашиваю, из любопытства, — поспешила заверить ее Дени. Чия растянула губы в улыбке. — Некуда мне идти, хозяйка. Я родилась и выросла тут, в Драконьем Камне. Здесь моя матушка и могилка моего отца. Даже не говорите мне о том, что хотите прогнать меня, госпожа. Нет, даже не говорите. Дени довольно кивнула. В Драконьем Камне рабы получают свой хлеб, защиту и кров над головой. Их не тиранят и не избивают так, как в других местах, так что им нечего желать другой жизни. «Но кое-кто все-таки возжелал", — вдруг подумалось Дейенерис. Теперь неожиданно ей стало ясно видно то, чего она не хотела замечать раньше. Джорах поцеловал ее, потому что они заговорили о ее замужестве. Конечно, он не хотел оскорбить ее, он хотел… любить ее, как женщину. Сделать ее своей. Может быть, даже жениться на ней! Краска бросилась Дени в лицо от таких мыслей. Невольно она тронула рукой свои губы, все еще хранившие сладость его поцелуя. Да, сладость. Это было ужасно и неправильно, но Дэни понравился поцелуй. И он разбудил в ней что-то, что до этого таилось где-то под спудом. Она вспомнила его изменившееся лицо, которое она увидела в зеркале, перед самым поцелуем. Тогда она испугалась его, но теперь поняла, что его потемневшие глаза, скривившиеся губы, исказившиеся черты — так выглядит желание. Так выглядит мужчина, который желает, жаждет свою женщину. Конечно, он не должен был. Не должен, но сделал. Дэни подумала, что было бы, если бы она освободила Джо. Захотел бы он и в самом деле жениться на ней или же, напротив, бросил бы ее поскорей. С его опытом и умениями он легко нашел бы себе хорошее место, даже несмотря на цвет кожи. Не место управляющего, конечно, но на место чуть похуже — взяли бы с радостью. Дэни представила Джо в таком доме, какой был, например, у смотрителя Бэна Пламмера. Маленький, но уютный. По вечерам за столом собирается вся семья: пухленькая, моложавая жена Бэна Агата, трое их детишек. Джо отлично бы смотрелся во главе такого стола. Но когда она представила себя на месте Агаты, подающей на стол блюда с мясом и вареными бобами, то рассмеялась. Эта жизнь не для нее! Джо должен выкинуть все глупости из своей головы. Никогда она не станет спать и с ним и уж точно никогда не станет его женой. Решив так, Дени поднялась и снова спросила Чию: — Так где же Джо? *** - О, сколько я отдал! — тянула Яра грудным голосом, — О, господь, сколько я отдал! Я работал от рассвета и до заката на полях своего хозяина. Господь, я работал как проклятый, но ничего не получил взамен. Рабы сидели в круг вокруг большого костра и босыми ногами отбивали ритм песни. Голос Яры поднимался в темные небеса вместе с искрами. — Господи, сколько я работал. И теперь я выбился из сил. Я стар, мои кости болят, болит каждая проклятая часть моего тела. Я больше не могу. Джорах сидел вместе со всеми. Он так и не надел рубашку, которая теперь превратилась в грязную тряпку, и завернул повыше штанины. Он только что наелся вареных бобов с бараньим жиром — пища простая, но сытная. Он ничуть не отличался от тех, кто сидел в этом кругу справа и слева от него. И он тоже отдал слишком много… — Господь, не прошу у тебя свободы. О, господь, пусть живет мой хозяин и его дети. О, господи, просто сделай так, чтобы солнце не всходило. Никогда, никогда не всходило! — Никогда, никогда не всходило, — подхватил Джорах вместе со всеми. Да, эти люди грязны и работа их тяжела, но кто он такой, чтобы презирать их? Всего лишь один из них. Его голос сливался с хором других голосов, и он и в самом деле хотел сейчас, чтобы солнце никогда-никогда не всходило… Закончив петь, Яра подсела к нему, оттолкнув со смехом сидевшего рядом работника. — Ты хорошо поешь, — сказал ей Джорах, — очень хорошо. Яра облизала пухлые губы. — Я много чего делаю хорошо, «масса». Где-то в стороне захихикали. Яра откровенно заигрывала с ним, и все это видели. На плантации ничего не укроется от зоркого взгляда рабов. Даже те, кто всю жизнь видит только хлопковое поле и свой барак, знают обо всем, что происходит на других полях и в господском доме. Даже новости из соседних имений рабы зачастую узнают пораньше своих хозяев. А если скрывать бесполезно, то зачем и пытаться? Джорах обнял Яру за плечи и притянул к себе. Она его поцеловала, так жарко и страстно, что он невольно почувствовал, как член твердеет в штанах. Не разрывая поцелуя, Яра опустила руку на его промежность. — Я знаю укромное место, мастер Джо, — прошептала она. В ее черных глазах плясали искры от костра. Только тут Джорах заметил, что песня, которую затянула другая девушка на смену Яре, вдруг смолкла. Он оглянулся и вдруг встретился взглядом с Дейенерис, которая стояла с другой стороны костра, глядя на него во все глаза. Джорах высвободился из объятий Яры и подбежал к хозяйке: — Что вы тут делаете в такой час, Дейенерис? Вам давно пора уже почивать в вашей кровати. — Я искала тебя! — ответила Дэни. — Ты уехал и не сказал мне куда и когда вернешься. Целый день я ждала, а потом села на лошадь, — Дени кивнула на стоящую в стороне оседланную Серебрянку, ее любимую легконогую лошадку, — и приехала сюда. — Два часа по темной лесной дороге совсем одна. Да вы с ума сошли! — воскликнул Джорах. Дейенерис обиделась. — Я беспокоилась, — ответила она сердито, — думала, что с тобой что-нибудь случилось. Я же не знала, что ты тут… развлекаешься. Джорах ничего не ответил на это. Сообразительные рабы уже подводили к ним его оседланного жеребца. Джорах усадил в седло Дейенерис и вскочил сам. — Я и сама доеду, — попыталась возразить Дени. — И вообще хочу остаться здесь. — Вам тут не место, мисс Дени, — сказал Джорах глухо. — И дорога предстоит не короткая, вы слишком устанете, если поедете в седле. Он дернул удила, и вскоре их силуэты скрылись под сенью темных деревьев. Яра, все это время не спускавшая с них глаз, со вздохом откинулась на землю: — Вот змея! — Ты это о хозяйке? — спросила ее подруга. — Что ты, разве так можно говорить? — Я говорю то, что вижу. Змея и есть.