***
— Момо, я совсем не уверена в этом решении, — Очако медленно перебирает пряди своих каштановых волос, испуганно поглядывая на подругу. — Мне кажется, он убьёт меня. — Ты как всегда принимаешь всё близко к сердцу, милая Очако, — девушка с длинными чёрными волосами по-доброму смотрела на Урараку, уверенно держа ту за руку. Они сидели в местном малолюдном кафе после занятий уже около двух часов, но так и не пришли к общему выводу. Увидев, как отреагировала на поступившее предложение Урарака, Яойрозу поняла, что девушка не справится со своими внутренними противоречиями, и решила действовать серьёзно. — Если ты соберёшь всю свою волю в кулак, и сделаешь это, то я поступлю таким же образом! Нет! Лучше мы обе соберёмся с силами и вместе сделаем это! Как тебе? — Неужели тебе тоже нравится Бакугоу?! — Что? Нет, конечно! — Момо немного опешила, но всё-таки решила продолжить. — Я не говорила тебе только потому, что сама была не уверена, но недавно кое-что случилось. Это и заставило меня убедиться в своих чувствах. Урарака, любопытно глазея на подругу, не издавала ни звука, из-за чего девушка почувствовала характерную для неё неуверенность, которая проявлялась именно в те моменты, когда от неё что-то ждут. Что-то действительно стоящее и достойное чужого внимания. — Ладно, в общем, только между нами, — Момо зачем-то огляделась вокруг, будто полагая, что за ними следит вся их академия. — Кажется, я влюблена в Тодороки Шото. Урарака, продолжая глазеть на смущённую подругу, сначала привстала со стула, потом наклонилась к середине стола и неожиданно для Момо полезла к ней с объятиями, что-то быстро говоря о том, как же здорово, что эти странные чувства испытывают они обе. После нескольких минут признаний в дружеской любви, девушки всё-таки успокоились и уже более решительно подошли к сложившейся ситуации. — Как ты поняла, что он возможно тебе нравится? — После нашего парного задания против Айзавы-сенсея. Это было нечто! — А я на спортивном фестивале! Он меня тогда так вырубил! Это было круто! — Мы с тобой какие-то странные, Очако. И всё-таки ты согласна на командное признание? В тот же миг Момо снова увидела в больших карих глазах отблеск отчётливого испуга. — Послушай, Очако ты будешь жалеть до конца жизни, если не сделаешь это. Момо снова сжала чужую руку в своей и решительно кивнула, после чего последовал ответный такой же решительный кивок. Она сделала. И всё равно пожалела.***
— Что ты, чёрт возьми, сказала?! — Я сказала, что люблю тебя, Бакугоу Кацуки! Ты что, оглох?! Из-за криков музыка замолкла. Выпускники, перестав кружиться в вальсе, стояли на месте и поедали внимательными взглядами появившихся нарушителей праздничной атмосферы. Урарака не понимала, откуда в ней появилось столько смелости. Яойорозу, которая в это время стояла в паре с Тодороки, побледнела и подошла ближе, чтобы хоть как-то напомнить подруге, что она здесь, с ней рядом, и поддерживает её, что бы та не сделала. Сама же Момо не спешила признаваться Тодороки у всех на глазах. Да и кому сейчас это было нужно, когда в центре зала происходило нечто похожее на подготовку к яростному спаррингу. — Это ты отупела, раз решила так надо мной подшутить, круглолицая! — Я не шучу, Бакугоу! Послушай меня, пожалуйста! — Я сейчас тебя и твою любовь взорву нахрен, если ты не заткнёшься! В один момент Момо покосилась на Тодороки, и заметила, что того уже нет на прежнем месте. В то же время Бакугоу заорал ещё громче на вмиг утихшую Урараку, которую уже окружили несколько преподавателей. К Бакугоу же подошёл один Айзава и с заметной силой вывел того из зала. Как только пару разделили, музыка вновь возобновилась, а выпускники продолжили танцевать. Момо поспешила к подруге, позабыв о собственном обещании и обо всём остальном. Она осознала, что всё-таки в некоторых случаях чрезмерная осторожность Урараки стоит внимания. Особенно, если эти случаи связаны с Бакугоу Кацуки.***
Когда Айзава более-менее утихомирил Бакугоу, тот пошёл остывать в мужской туалет, переваривая услышанное. Бакугоу больше бесился не из-за самого признания, а из-за того, как именно Урарака это сделала. — Тупорылая. Заорала, чёрт возьми, на весь зал! Да нахрена это нужно было делать! Послышался звук упавшего металлического мусорного ведра и досадное громкое мычание. — Ненавижу эту тварь! Пусть она сдохнет! — Разве так нужно отзываться о любимой девушке? Бакугоу поёжился. То ли из-за внезапного появления Тодороки, то ли из-за обволакивающего всё пространство сигаретного дыма, то ли потому что просто Бакугоу был очень взбешён всем происходящим. Галстук стал невыносимо тугим, а рубашка ощутимо прилипала к телу. — А ты, я смотрю, вообще не палишься, — Бакугоу с интересом глянул на дымящуюся сигарету в чужой правой руке и тут же опомнился. — Любимая девушка? У тебя теперь одно большое сборище никотина вместо мозгов? — Держи, — Тодороки, закашлявшись и явно проигнорировав последние слова Бакугоу, взял чужую руку и положил в неё почти целую пачку сигарет. — И эту докури. — Мне хуже уже точно не будет. Грустная ухмылка Тодороки осталась незамеченной для алых глаз. Бакугоу был слишком сосредоточен на сигарете, которую поднесла к его полуоткрытому рту чужая бледная рука. Он неуверенно затянулся, после чего тоже сильно закашлялся, но уже не из-за сигаретного дыма. — Мы расстаёмся. Шото с надменным взглядом ждал, пока Кацуки откашляется и перестанет так сильно сжимать его руку. — И какого хрена ты говоришь? — Я говорю, что мы больше не будем проводить время вместе и… — Конечно, теперь трахаться будем меньше, ведь нас ждёт взрослая жизнь! Бакугоу как всегда перебивает и не врубается с первого раза в сказанные слова. Наверное, Тодороки даже будет скучать по этому. — Я сказал, что не хочу быть с тобой. Вообще. Тодороки будет не хватать этих провоцирующих алых глаз, в которых сейчас слишком много растерянности и непонимания. — Ты совсем ахуел?! Тодороки интуитивно жмурится, ощущая, как чужая горячая ладонь перестаёт держать его запястье. Он знает, что сейчас его неплохо отделают, но это ничего не поменяет. Теперь всё будет по-другому. Он принял именно такое решение, потому что слишком любит этого придурка и не хочет лишить его светлого будущего, которое он действительно заслужил. Тодороки делает так, чтобы у Бакугоу был шанс на выживание. Тодороки спасает то, что ему дорого. Пусть и таким нечестным способом. — Это ты ахуел встречаться с кем-то ещё, когда у тебя уже есть я. Не буду мешать. Живите с ней счастливо. Бакугоу как всегда не врубается с первого раза в сказанные слова. И, когда до него всё окончательно доходит, уже нет возможности начистить наглую шрамированную рожу. Уже ничего нет.***
Урарака понимает, что прошедший день наполнен всем, кроме какого-либо смысла. Она делает этот вывод, когда уходит последний посетитель. И этот последний посетитель не Бакугоу Кацуки. — Интересно, почему он сегодня не пришёл, — девушка с грустью убирает в холодильник заранее приготовленный коктейль и снимает с себя фартук. — Неужели и завтра его не увижу? Она прощается с коллегами и медленно идёт до входной двери, но так и не переступает порог. Застыв на месте и не слыша стука собственного сердца, она видит через стекло двери, как у здания кондитерской ходит из стороны в сторону Бакугоу. Очень решительный и с цветами в руках. — Этого явно не может быть, он точно не сюда и не ко мне. Только не в этой жизни. Она испуганно ойкает, когда понимает, что её заметили и рассеянно помахали рукой. Посмотрев по сторонам несколько раз и снова на Бакугоу, Урарака понимает, что этот жест был предназначен ей и никому больше. Девушка находит в себе силы выйти на улицу, но не решается подойти первая. — И чего ты там встала? Я вообще-то тебя тут уже час жду! Шуруй сюда давай, а то цветы уже все сдохли. Урарака зачем-то вспоминает Яойрозу и её слова о твёрдой решительности, которой должна обладать любая уважающая себя девушка. Она тихо говорит сама себе: — Я уважаю себя. Я сделаю это! Она делает шаг, совершенно позабыв о ступеньках. Она падает, сильно ударяясь коленями, и в тот же момент слышит: — Ну, ты и пиздец, Урарака. И этой неуклюжей девчонке я собираюсь сделать предложение! Урарака совершенно ничего не понимает и не видит. Она не встаёт и не отряхивает юбку. Она сидит коленями на земле, зажмурив глаза, и чувствует нагретый дневным солнцем асфальт, и ещё как чужая такая же горячая ладонь касается её подбородка, слегка приподнимая его вверх, а влажные шероховатые губы накрывают её дрожащие собственные. Урарака совершенно ничего не понимает и не видит, но всё отчётливо слышит. — Очако Урарака, ты простишь меня и станешь моей женой?