На языке цветов

С того дня Наполеон, стремящийся в рамках своих принципов достичь своей цели, все больше времени уделял своему обучению как будущий правитель. Скучные приёмы, с которых он раньше сбегал при любой удобной возможности, отныне по большей части досиживались им до конца. Он смотрел за тем, как его дед ведёт переговоры, иногда проникал на закрытые заседания под каким-нибудь предлогом, чтобы знать, кого на каком расстоянии стоит держать. Подобное стремление отражалось и на школьной учёбе. Из-за частых прогулов знания принца оставляли желать лучшего, поэтому все лето Наполеон старался наверстать упущенное. Из Бальзака вышел отличный учитель, и если Наполеону требовались объяснения по какому-либо вопросу, он шёл к нему. Они могли заниматься только в свободное время Наполеона, так как Бальзаку не было нужды присутствовать во дворце. Наполеон не спрашивал у него, почему тот не уехал на каникулы домой, догадываясь, что у Бальзака есть личные причины. Тему о семье Баль мягко переводил на другие, и Наполеон не настаивал, терпеливо дожидаясь, когда тот сам созреет и поделится с ним своей жизнью. Иногда они занимались в библиотеке, но чаще Нап ходил к Бальзаку в его комнату. От этого страдали друзья, привыкшие, что принц постоянно втягивает их в различные авантюры. Не то чтобы он совсем о них забыл, просто стал реже с ними видеться, а когда собраться все же удавалось, то он обязательно тащил с собой Бальзака. Против Баля никто ничего не имел, так как он вел себя, как до этого, то есть попросту не мешал остальным веселиться. Примерный ученик сдерживал нрав Наполеона, и если считал, что новая затея принца слишком рискованная, то приводил множество аргументов, почему этого делать не стоит. Доводы были разумные, и взамен, чтобы выпустить лишний пар, Наполеон использовал тренировочные бои. Здесь он отрывался на полную, не щадя ни себя, ни своих противников. Если поначалу к таким переменам взрослые отнеслись с опасением и даже переживали за Бальзака, полагая, что дружба с безбашенным принцем ни к чему хорошему не приведёт, то позже выдохнули с облегчением. Такое общение обоим шло только на пользу, и особенно не могли нарадоваться нянечки, в чьи заботы о благополучии значимой особы так же входил ремонт одежды принца. Наступил новый учебный год, и уже школьные учителя сомневались, не появился ли у принца брат-близнец. Старый король тоже заметил примерное поведение внука по сравнению с более ранней версией принца. Однажды за семейным обедом он упомянул, что директор школы отправил ему письмо с похвалой, где в красках описал улучшение оценок королевского отпрыска не только по дисциплине, но и по многим предметам. — Расскажешь старику, с чем это связано? Наполеон не стал скрывать свой мотив и честно ответил: — Я буду королём, для этого стоит работать над своей репутацией. На несколько секунд звон посуды и столовых приборов прекратился, повисло гробовое молчание. Все взоры обратились к нынешнему правителю. Всех интересовало, как тот поступит, услышав столь дерзкое заявление от того, кто ещё недавно ходил пешком под стол. Каждый из сидящих считал себя куда опытнее и мудрее остальных, поэтому никто не рисковал делать подобные заявления так прямо, да ещё и при стольких свидетелях. — Похвальное рвение, мой мальчик, — старик протер седые длинные усы салфеткой, скрывая ухмылку. — Мэтр также упоминал, что ты крепко привязался к одному ученику. Как его имя? — Бальзак. Оноре де Бальзак. — Хммм, знакомая фамилия. Что ж, пригласи его как-нибудь к нам на ужин, я хочу лично с ним познакомиться. Конечно же это была лишь формальность. Королю не было дела до какого-то там мальчишки, и когда Наполеон все же сумел представить их друг другу, старик просто кивнул. Бальзак не был уверен, запомнил ли король их знакомство, не говоря уже про его лицо. Неспешно дни перетекали в недели, недели складывались в месяцы, и близилось второе лето их с Балем дружбы. Принцу нравилось проводить время с одноклассником. Он даже научился распознавать эмоции на лице тихони, которые, как полагали окружающие, у него отсутствовали. А они были, и ещё какие! Он злится, радовался, беспокоился и даже смеялся. О, Наполеон чувствовал себя на седьмом небе от счастья, когда ему удавалось рассмешить Бальзака. Ему стало мало того времени, когда они виделись. После пары месяцев дружбы, когда Бальзак смирился с тем, что Наполеон бесцеремонно повсюду его таскает, даже если он прятался в библиотеке или пустующих классах, желая побыть в одиночестве, принц все равно необъяснимым образом его находил. Определяя, насколько Бальзак сосредоточен над книгой, Наполеон либо вел его на улицу, либо подсаживался рядом и засыпал. Спящий Наполеон напоминал Балю котёнка, особенно когда не слюнявил его колени. Он бы ни за что не признался, что любил такие моменты больше всего. Заканчивая чтение, он гладил волосы принца, и тот мгновенно просыпался, но не спешил открывать глаза, наслаждаясь лаской. В ожидании летних каникул было труднее всего сосредоточиться на цели. Окна днём в школе в этот период никогда не закрывались, потому что от духоты у учеников и учителей плавились мозги. Слабый ветерок не особо спасал, зато приносил с собой запах цветущей сирени. Наполеон вспоминал ту веточку, которую преподнес своей «принцессе». Оказалось, что Бальзак её засушил и поставил в рамочку. Кто ещё стал бы хранить такой ненужный хлам, который цветет каждый год в огромных количествах? Бальзак был той ещё загадкой. Чтобы хоть как-то отвлечься от жары, Наполеон планировал показать на каникулах Бальзаку как можно больше интересных мест, мечтал сделать огромное количество вещей, которые для Бальзака были вновинку. Например, порыбачить и запустить фейерверки, сходить на ярмарку и посмотреть выступление приезжих циркачей, до боли в животе наесться зелёных яблок и абрикосов, выслушивая потом причитания Бальзака, а позже получая от него заботу, и многое-многое другое. В последний учебный день Наполеон еле дотерпел конца всех уроков. Он не слушал наставления учителей, пропустил мимо ушей и речь директора, желающего хорошо и с пользой провести последнее лето, когда не стоит беспокоиться об экзаменах. Со следующего учебного года они становились старшеклассниками, и после ещё трёх лет обучения могли поступать в академии, определившись с профилем. Но это было в таком далёком будущем, что Наполеону, которому скоро исполнялось одиннадцать лет, казалось это вечным сроком. Сейчас его волновали только ближайшие три месяца, которые ожидались быть насыщенными. Теперь ему не надо было нагонять программу, как прошлым летом, а значит и времени для веселья было куда больше. Прощались с ребятами они во дворе. Кто-то уезжал в родные края, но все же многие жили в столице и поэтому могли в любое время пересечься и позвать друг друга в гости. Те остатки учеников, которые оставались в общежитии, бросали унылые взгляды на приевшееся здание. Махнув рукой последним удаляющимся друзьям, Наполеон уже собрался вести Баля к конюшнями, когда тот внезапно вспомнил о забытой в классе книге. Она не была нужна ему срочно, но его нервировали незаконченные дела. И раз он вспомнил о книге, то пока не заберет её, мысли о ней будут его отвлекать. Зная эту Бальзачью черту, Нап вздохнул и повёл его обратно к школе. Последний урок был на первом этаже, и поскольку окна продолжали держать открытыми, принц рассудил, что войти через них будет гораздо быстрее, чем идти в обход через главные двери. На подходе к классу они услышали внутри чей-то голос. Все так торопились оказаться как можно дальше от школы, что наличие кого-то в здании было удивительным. Голос то дрожал, переходя на шепот, то становился пронзительным, выдавая бушующие эмоции. Эту манеру речи с налетом театральности не узнать было невозможно: так мог говорить только Гамлет. С улицы их приближение нельзя было услышать, и все же мешать не хотелось. Бальзак хотел было развернуться и уйти, но Наполеон удержал его за руку, прикладывая к губам палец. Нужно было просто забрать то, за чем они пришли, предварительно разведав обстановку. Боясь быть замеченными, Нап с Бальзаком опустились на корточки, по очереди заглядывая в окно. Боялись они зря — Гамлет был не один и явно не замечал никого, кроме своего собеседника. — Максим, ну скажи мне хоть что-то! — Гамлет скрестили на груди руки. — Я уеду всего на неделю. Разберусь с делами и сразу вернусь — ты даже соскучиться не успеешь. — Неделя? Ты хоть представляешь, каково мне тут будет без тебя целую неделю? А если поездка затянется? А если тебе снова попытаются навязать какую-то деревенскую дуру, у которой только одна цель — удачно выйти замуж? Волнения Гамлета имели под собой почву. Максим был на два года старше, имел знатное происхождение и был весьма красив пока ещё юношеской красотой, которая обещала слепить из него мужчину мечты. На него уже вовсю вешались девушки, и одному Богу известно, сколько сил прилагал Гамлет, чтобы не расцарапать лицо каждой мимо проходящей девки, что бросает взгляд на его спутника. В такие моменты он не замечал, что они, вообще-то, оба притягивают чужие взгляды, просто у Гамлета были более изысканные черты, из-за чего он скорее походил на куклу. Во всем королевстве не нашлось бы девушки, что внешностью могла сравниться с Гамлетом, и все же ревность бурлила в юном сердце, только познавшем силу чувств. — Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Кроме тебя мне никто не нужен, поэтому прошу, только не плачь. В этот момент очередь подглядывать была у Баля. Наполеон слышал последние слова, смысл которых его ещё неразвращенный мозг воспринимал как дружескую ревность и дружескую любовь. Послышался чавкающий звук, и в следующую секунду пунцовый Бальзак резко опустился обратно на корточки, в панике тараща глаза. Смутное подозрение закралось Наполеону в голову, и он решил до конца все прояснить, заглядывая в окно. Представление было достойно широкой сцены. Максим прижимал к себе Гамлета, а тот, вцепившись пальцами в ворот его пиджака и балансируя на носочках, жадно отвечал на поцелуй возлюбленного. Между приоткрытых губ то и дело мелькали языки, и то, как плавно оба поворачивали головы, говорило об их большом опыте. Только их общем опыте, конечно, иначе Гамлет точно не смирился бы с соперницей, которая его обогнала, украв первый поцелуй Максима, и сидел бы театрал за решеткой, а не за партой. Боковым зрением Наполеон заметил, что дверь заперта и из неё торчит ключ, что наводило на мысль о предумышленной сцене ревности с заранее продуманным финалом. Все же Гамлет — натура тонкая и творческая. Наполеон сел спиной к окну. Во взгляде Бальзака стоял немой вопрос. Ему требовалось подтверждение, видел ли Наполеон то же самое, что видел он. Или он ожидал, что Наполеон скажет, что это все шутка и его разыграли. Но Наполеон сидел с серьёзным лицом и о чем-то думал. А думал он о том, что парни, оказывается, тоже могут быть вместе как обычные парочки, которых он не раз видел во дворце. Обнимать девушек, целовать девушек — эти действия были естественны и описывались в любом романе. Даже приключения не обходились без доли душевных терзаний по прекрасной даме. Теперь он собственными глазами видел, что девушка — не обязательный объект для возникновения чувств, и мужчины тоже могут любить друг друга. Бальзаку определённо было не до книги, да и забрать её сейчас означало раскрыть себя, чего Гамлет им бы не простил. Конечно, это была их с Максом вина — заниматься таким в школе, куда каждый в любой момент мог вернуться за случайно забытой вещью, но и рисковать лишний раз своим лицом Наполеон не горел. Решив, что больше сидеть под окном им нечего, он схватил Бальзака за руку и потащил к общежитию. Находясь на своей территории, Баля потихоньку начало отпускать. Он все ещё непривычно отдавал красным цветом, но уже не так сильно, да и взгляд скорее был растерянным. — Они ни за что не должны узнать, что мы о них знаем, — Наполеон налил в стакан воды из графина, который стоял на столе в комнате Бальзака. Отпил немного и протянул этот же недопитый стакан однокласснику. Бальзак кивнул, одновременно выражая благодарность за воду и солидарность со словами Наполеона. Механически сделав глоток, он прыснул, чуть не подавившись застрявшей в середине глотки водой. Принц понял, что вызвало такую реакцию — довольно часто можно было услышать шутку про непрямой поцелуй. Они с друзьями подкалывали таким образом друг друга, и Бальзак в такие моменты тоже присутствовал. Но потому это и было шуткой, что окружали одни парни. Но не сейчас, не после увиденного. — Ты как маленький, будто не целовался ни разу. Эту тему с друзьями они тоже поднимали. Опыт у всех был одинаковый, то есть нулевой, но ради приличия все вспоминали каких-нибудь кузин, которые чмокали в щеки, но почему-то мазали и попадали в губы. Поцелуем такое можно было назвать с натяжкой, но никто не запрещал приукрашивать. Бальзак отрицательно замотал головой. «Сама непорочность, даже не соврет». Наполеон присел на кровать в метре от Бальзака. — На самом деле я тоже, — Баль удивлённо распахнул глаза. Уж кто-кто, а Наполеон общаться умел, и Бальзак видел, как тот без тени смущения воркует с придворными девицами помладше и постарше. — Дальше обжиманий никогда не заходило, я слишком боялся облажаться. Бальзак внезапно расхохотался. Он упал на кровать и придерживал живот, содрогаясь всем телом. Напряжение последних минут выходило наружу, сдерживать его не получалось, и попытки только сильнее разгоняли истерику. Отхохотав и вытерев текущие слезы, Бальзак пояснил успевшему обидеться Наполеону: — Я просто представил их лица, когда ты, очарованный ими по их мнению, просто разворачиваешься и уходишь. Наполеон улыбнулся, мгновенно забывая об обиде. — Ну да, я бы на их месте вообще заставил пожалеть, что мы встретились. — Тебя невозможно ненавидеть. Что бы ты не сделал. Принц без капли смеха заглянул в глаза Балю. Они хорошо понимали друг друга — слишком много времени провели вместе, и Наполеон знал, что Бальзак знает, что он хочет сейчас сделать. — Ты можешь меня ударить и сбежать, я пойму. Медленно склоняясь над хрупким телом одноклассника, как удав над кроликом, Наполеон был готов получить если не кулаком в нос, то хотя бы отрезвляющую оплеуху. Или что лежащий под ним Бальзак закричит, призывая помощь. Или заплачет. Но никак не то, что он положит слегка влажную ладонь ему на затылок, притягивая ближе. Сначала они просто соприкоснулись губами, чувствуя их мягкость и податливость. Слегка открыв рот, Наполеон попробовал зажать между своих губ попеременно то нижнюю, то верхнюю губу Бальзака, а войдя во вкус углубил поцелуй. Бальзак позволил чужому языку аккуратно и медленно исследовать свой рот, пройти острому кончику по своему небу, зубам, и, наконец, переплести его со своим языком. С непривычки они не успевали сглатывать слюну, поэтому небольшой ручеек скатился по щеке Бальзака к мочке уха. Этого ни один из них не заметил. Вообще было проблематично сконцентрироваться на чем-то, кроме новых ощущений. Теперь Наполеон понимал, почему поцелуи так популярны и почему так трудно оторваться друг от друга. Он хотел бы заниматься этим вечно, но Бальзак уже начинал мычать, да и у него самого потихоньку сводило челюсть. Стоило отстраниться и Наполеон увидел, что им пока лучше никому не показываться на виду. Во всяком случае не вместе, так как опухшие губы говорили сами за себя. Было самую малость неловко, и мысли в голове проносились одна за другой, не желая складываться в что-то связное. Наполеон обвел взглядом комнату и остановился на рамке с сиренью. Вот оно. Свою догадку он так и не озвучил.