О монстрах и куклах

— Когда и где её видели в последний раз? — полицейский, сидящий за столом, нервно притоптывал ногой, черкая ручкой на листе что-то понятное только ему. — Она садилась в автобус, который отъезжал из Брисбена в Сан-Франциско, — пожилой мужчина сложил сморщенные ладони перед собой; его тёмные каштановые волосы тронула седина, а усы остались всё такого же цвета. — Вот её фотография. — Почему она сбежала? Проблемы в семье, скандалы? Над ней совершалось насилие? — Она сбежала после похорон своего отца… моего сына. — старик вел себя сдержанно и так, словно вся эта ситуация никак его не касается, однако это было только издержкой бывшей профессии офицера. — Я считаю, она испугалась, что её заберут в приют. — Пропавшая не знала о том, что у неё есть родной дедушка? — мужчина ткнул концом ручки в бумагу. — Мы с сыном не поддерживали отношения более пяти лет из-за разногласия. Я не видел Гвен, возможно, она считала, что я умер. Послушайте, я знаю какая ситуация в городе и что вы ищете опасного преступника. Вскоре этим займётся федеральная полиция, вам перекроют доступ к этому происшествию, и я не могу думать о том, что моя внучка находится в самом эпицентре. Она маленькая девочка, потерявшая отца и надежду на нормальную жизнь, считает, что больше у неё никого нет. Я не психолог и не разбираюсь в чувствах подростков, но не испытали бы Вы отчаяние в этой ситуации? Мужчина в форме шумно выдохнул, заиграв желваками. *** Гвен, зевая, спустилась на кухню, где сидел Веном. Уже неделю они засыпали и просыпались вместе, купаясь в нежности друг друга. Стейси зацеловывала морду клинтара, от непривычки он рычал из-за переизбытка ласки, но вскоре смирился со своей участью. В это утро он был хмурым и поникшим. — Собирай вещи, — грубо скомандовал он, только девушка подошла, чтобы по возникшей недавно традиции поцеловать его в щеку. — Что-то случилось? Симбиот захрипел, стискивая в когтях листок бумаги. — Я сказал: собирай вещи. Девушка послушно стала запихивать всё в рюкзак, бросая на Венома обеспокоенные взгляды. Он ещё раз развернул бумажку, мысленно перечитывая написанное ещё и ещё. «Они ищут тебя.» *** Веном бросил рюкзак Гвен на заднее сидение и сел рядом с тем самым знакомым, который пару дней назад приходил к нему в истерике. — Ты что-то знаешь? — Нет, но копы снуют повсюду. — мужчина вывернул руль, съезжая на трассу. — Знаешь, это лучше, чем те головорезы, которые прессовали всех подряд. Теперь они не сунутся… Не сунутся, брат, не сунутся. Веном шкурой ощущал страх, доносящийся от знакомого. Ладони потели, он задыхался от невроза. Можно было бы всё списать на то, что он испугался быть пойманным и засуженным, как соучастник. Клинтар бы так и сделал, будь человеком. Но увы. Два чёрных жгута обтянули широкую шею водителя, придушивая. Потеряв контроль над управлением, он бездумно выкрутил баранку влево, съезжая на обочину. Его сердце калатало так быстро, что могло в любой момент остановиться, не выдержав нагрузки, и симбиот чувствовал этот подходящий пик. — Лживый сукин сын. Гвен задержала дыхание, вжавшись в спинку заднего сидения. Она закрыла глаза и открыла только тогда, когда послышался хруст костей и настала тишина. Мужчина больше не сопротивлялся; его тело обмякло желейной жижей. Веном вышел из машины, хлопнув дверцей, взявшись за голову; он знал, был уверен, что этот день когда-нибудь наступит, даже готовился к нему. Но почему именно сейчас, когда он наконец-то нашёл хоть какой-то покой, какое-то место, где больше не было жажды крови? Ребром встал вопрос, как защитить Гвен. Предатель очевидно вёз его в западню, он рассказал федералам всё, что мог, чтобы спасти свою шкуру и перекочевать под программу защиты свидетелей. Синдикат его напугал больше, чем возможность попасть за решётку или месть Венома. Клинтар вернулся в машину, вытащив с водительского кресла мёртвое тело, и сел вместо него. Порывшись в бардачке ублюдка, он нашёл леску и бросил Гвен. — Связывай себе руки. — Зачем? Вен, объясни, зачем ты убил его? Веном хлопнул широкими ладонями по рулю. — На нем наверняка была прослушка. Или жучок. За ним следили, он меня выкрыл. — симбиот повернулся к девушке, притянув беловолосую голову к себе, коснувшись её лба своим. — Ты моя пленница. Ты будешь плакать и благодарить судьбу за то, что тебя спасли. Ты расскажешь, как я пытался убить тебя и издевался. — Веном, нет! Это ложь! — она вцепилась в его запястье обеими руками. — Пожалуйста, мы же можем сбежать. Веном мог сбежать, но вряд ли бы смогла Гвен. Человеческое, неподготовленое тело не перенесло бы всех нагрузок. Симбиот представил, сколько отрядов собрали для его поимки, учитывая то, о скольких его заказах знал «друг». Её могли случайно застрелить, повязать, как соучастницу. И если они с ним все-таки смогли бы сбежать, это означало бы погони до конца её жизни. Он бы позволил ей уничтожить себя. — Связывай руки. Стейси стала громко всхлипывать, понимая, что теряет последнее, за что цеплялась в опустевшей жизни. Веном отнял руку, поцеловав её в солёные от слез щеки. — Я люблю тебя, Гвен. И всегда буду. *** Вой сирены заставил девушку задрожать. Тряпка во рту, имитирующая кляп, насквозь пропиталась слюной и слезами. Всю дорогу она лила слезы, и те застелали обзор, раздваивая картинку. Она в последний раз поговорила с Веномом. Гвен свято верила, что в последний момент он вырвется из рук полицейских, разорвёт их и скроется. Но его закрыли, а на неё накинули ярко-оранжевый плед, развязали и завели к одной из машин скорой помощи. *** — Твой отец не говорил обо мне все эти годы? — мистер Стейси сжал холодные девичьи пальцы в своей руке, придерживая её за плечи. В ответ девушка только мотнула головой. Она не чувствовала ни страха, ни радости, ни боли. Вскоре она увидит Венома снова, но не сможет ему даже улыбнуться. — Не волнуйся, его накажут по всей строгости закона за то, что он сделал. Дедушка заговорил достаточно громко, показательно. На самом деле он знал всю историю, которую ему выпалила Гвен спустя несколько дней после происшествия. Она помнила его по старым фото в семейном альбоме, в детстве дед проводил с ней много времени. Доверие маленькой девочки к своему родному человеку оживилось, и Стейси нашла в нем поддержку, на которую не надеялась. — Мисс Стейси, вы подтверждаете то, что обвиняемый удерживал Вас против воли? Служитель Фемиды сунул руки в карманы и выпрямился, озаренный беспроигрышным делом. Гвен сверлила взглядом Венома, сидящего прямо напротив неё. Их разделяли метры, ограждения и вооружённый конвой, но её это не волновало. — Да. Клинтар расслабился. Он боялся всё время до суда, что она не выдержит и расскажет правду, из-за которой её могли судить сейчас рядом с ним. После трехчасового судебного процесса судья наконец-то поднялся. Камеры крупных телевизионных каналов были наведены на него. — Убийца! Убийца! — раздался душераздирающий крик. Из-за трибун поднялась измождённая женщина, облаченная в чёрное. В руках она держала плакат с фотографией молодого мужчины, который, верно, был её сыном. — Он съел… Моего... моего сына… Он ел и ваших детей! Это жестокое существо, в котором нет ни капли человечности! Её успокоила охрана, и судья, прерванный криком, продолжил, огласив вердикт. *** Время казни было назначено на следующее утро. Так как симбиот был устойчив ко всем методам умерщвления, а сожжение могло сказаться на престиже страны, было принято решение — смерть через громкозвуковую камеру. Её оборудовали специально под структуру клинтара, стены которой он не смог бы разбить в припадке агонии. Кресло с ремнями было скорее формальностью, чем необходимостью. Веном мог с лёгкостью разорвать стальные путы. Народ требовал возмездия. Все забыли о грехах погибших, о том, кем они были и как жили. Вопреки всему, клинтару не заказывали невинных. За каждым стояла деятельность: разбой, убийство, грабеж, вымагательства, взятки и другие виды преступлений. Но в этом не было никакого смысла, так как судить должны соответствующие органы, а не инопланетный наёмник за деньги. Веному дали время на утренний кофе и завтрак, от которых он отказался. Интервью он также отказался давать; раньше он много думал о том, что мог бы сказать всему человечеству перед своей смертью, о ненависти и крови, о том, как сладки были органы родственников убитых. Но не стал. В мыслях была Гвен, и её наивность, о которую он сломался. Мистер Стейси не отходил от внучки. Он всеми силами пытался отговорить её от просмотра казни, но она уверила его, что выдержит. Осужденного завели в камеру. Замки щёлкнули; симбиот не шелохнулся. Одни люди кричали о том, что это негуманно. Другие о том, что убийца этого заслуживает. Демонстрации заполонили улицы; власти боялись революции. Удушающая тишина перед ударом; Гвен припала к экрану телевизора, глядя на Венома, пальцами гладя его сомкнутую пасть, пока он не забился в судорогах. Тишина всё ещё давила на виски. В камере происходило нечто ужасающее: клинтар потерял форму, превратившись в хаотично бьющуюся долгими волнами структуру. Он бугрился, шипел, широко раскрытая пасть то и дело выплывала наружу, как утопающая в шторме. Терзания длились ещё несколько минут. После заговорил репортёр. Дедушка обнял Гвен, притянув к себе обмякшее тело. Всё закончилось. Венома больше нет.

Зверство, по Аристотелю, – это «крайняя испорченность человека», оно не является в собственном смысле слова пороком, поскольку порок – это проявление человеческого, а зверство – проявление нечеловеческого. Так вот, с точки зрения Милля, смертная казнь должна применяться в качестве наказания за звероподобные действия звероподобных людей, и «человеческие» мерки в отношении к ним неуместны.