Маэстро

Элиас приоткрыл дверь и заглянул в свой кабинет, как если бы он принадлежал не ему, а кому-то еще. Ханнес сидел на коленях возле ведра мыльной воды и сосредоточенно оттирал мокрой тряпкой черную полосу от подошвы на паркете. — Как успехи? Раздавшийся сверху голос заставил немца вздрогнуть от неожиданности, он испуганно вскинул голову, но встретившись взглядом с Элиасом, он тут же успокоился и даже слегка улыбнулся. — Нормально. Здесь бы не помешало проветрить… — Ну давай проветрим. Хочешь чтобы я слег с ангиной? — Нет уж, — Ханнес смущенно усмехнулся, взглянув в окно, пейзаж за которым абсолютно не изменился со вчерашнего дня, — Здесь и правда очень пыльно. Но, думаю, какая-нибудь пыль сейчас осядет на мокрый пол и завтра от нее можно будет частично избавится. Элиас ничего не ответил Ханнесу, отчего тот ощутил, что он слишком много болтает, и поспешно нагнулся, стыдливо отведя взгляд и вернувшись к тряпке. Штабист еще около минуты стоял неподвижно, убрав руки в карманы и с умилением наблюдая, как юноша старательно трет эту черную полоску и она понемногу бледнеет. Ханнесу было неловко от этого взгляда, и он неумело пытался не подавать виду. Элиас по-доброму вздохнул, подошел ближе, когда Ханнес опустил тряпку в ведро, и стер полоску краем подошвы. Юноша разжал пальцы и испуганно взглянул на финна. — Не подумал об этом? Ханнес помотал головой, опустив взгляд вниз, на то место, где раньше была черная полоска. — Иногда сделать ошибку и исправить ее можно одним и тем же средством, — с величайшим знанием дела произнес Элиас, и, оперевшись руками на колени, уселся на безупречно заправленную впервые за долгие месяцы кровать, — Это возвращаясь к теме о том, кто кого предал и кто кого разочаровал. Что смотришь сидишь? Давай, доставай тряпку, раз уронил. Элиас артистично вскинул брови и указал на ведро наигранно лаконичным жестом. Ханнес кивнул, повыше засучив рукав кителя, вытащил со дна тряпку, выжал обеими руками и повесил на медную кромку, после чего встал в полный рост перед Элиасом, опустив голову, как провинившийся школьник. — Ну. Что такое? Ты хорошо выполняешь свои обязанности, немец, по крайней мере никто не жалуется. Можешь слить воду и идти отдыхать. — Вообще-то я… — Ханнес замялся, — Хотел показать Вам, как я научился считать до десяти. Мужчина удивленно на него уставился. Он дал юноше учебник просто чтобы хоть чем-нибудь занять его свободное время и не показаться бессердечным начальником, но никак не думал, что Ханнес действительно будет учить финский язык (который совершенно ему не нужен) без его присмотра. — Тогда начинай. Yksi, kaksi, kolme… Ханнес произносил каждую букву отчетливо и корректно, с таким правильным произношением, с которым произнесут не все финны, так что Элиас даже встал с постели и с нескрываемым одобрением посмотрел на него. …yhdeksän, kymmenen. Немец закончил и отвел взгляд в сторону. Между ними воцарилась неловкая пауза. — Ты молодец. Ханнес поднял глаза на штабиста, и тот неожиданно для самого себя заметил, что в них отчетливо читается необоснованный страх, будто бы вот-вот должно произойти нечто необратимое. Мужчина не успел спросить, в чем дело, как немец припал губами к его приоткрытому на предыхании рту, и его бросило в жар. Немец плотно закрыл глаза и, сжав пальцы рук, начал непрестанно ласкать его уста. Бесцветные глаза Элиаса были, напротив, широко раскрыты, его взгляд в панике бегал от одного угла к другому, но не мог ни за что зацепиться. Да что он себе позволяет? Что о себе возомнил этот несчастный фриц? Как этот мальчишка смеет унижать старшину Суреммяколайнена этими отвратительными непристойностями? Он плотно сжал губы, его взгляд все еще был растерян. Юноша ощутил это и его голова закружилась, ноги стали ватными. Он ухватился обеими руками за голову штабиста там, где могли бы быть бакенбарды, и сильнее прежнего впился в его губы. От такой наглости и беспредела Элиас пришел в безмолвную ярость. Ханнесу было страшно. Но еще страшнее ему было разрывать этот поцелуй, так пусть он длится до тех пор, пока Элиас не ударит его по лицу своей костлявой рукой, пока не оттолкнет с такой силой, что он упадет на пол, и даже не будет сопротивляться. Пусть выбьет из него все дерьмо, опустит еще ниже, чем сейчас, он даже не пискнет. Подсознательно Ханнес понимал, что это конец, вот его жизнь и разрушена в одно касание, но ничего уже не вернуть, да и может быть, что это касание как раз и стоило всей его жизни. Он отчаянно, неумело посасывал плотно сомкнутые губы Элиаса и водил по ним кончиком языка, готовый расплакаться, не от эмоций — их необъятный спектр яркой вспышкой промелькнул за секунды до этого поцелуя и мгновенно угас, а от опустошения. Но вот что-то прошло сквозь его тело разрядом тока, влажный кончик языка проник в приоткрывшийся рот Элиаса. Штабист склонил голову набок и сблизился с Ханнесом, просунув в его рот свой язык. Юноша ощутил на своей талии его пальцы, они больно сдавливали его ребра, но Ханнес не сопротивлялся, опустив свои руки на плечи финна и продолжил неумело водить языком. Он поддавался Элиасу, который перенял ответственность за поцелуй на себя, эти чувства были непривычны и новы для него. Языки мужчин почти враждебно терлись друг о друга, иногда соскальзывая и выходя изо рта партнера, оба громко дышали и крепко впивались пальцами один в другого, это не имело почти ничего общего с ласками. Тут Элиас резко отстранился от Ханнеса и уставился на него пугающе неопределенным взглядом. — Что ты делаешь? — Я… На глаза Ханнеса навернулись слезы, он опустил взгляд вниз и увидел, как у Элиаса под тканью брюк возвышается его большой напряженный пенис. Он почувствовал руку на своем затылке, она повелительно опускала его вниз, и ему пришлось встать на колени. Ширинка расстегнулась, узкие шерстяные кальсоны медленно спустились вниз, и член упруго вытянулся перед его лицом. — Продолжай. Ханнес опасливо, самым кончиком языка коснулся головки, обхватив член рукой у его основания. Он начал боязливо лизать ее, привыкая к солоноватому привкусу пениса, иногда останавливаясь и вдумчиво проводя языком у себя во рту. Элиас не знал, куда ему лучше деть свои руки, поэтому, вздохнув, поставил их на пояс. Тем временем Ханнес начинал активнее работать языком, вот он уже облизывает пенис вокруг головки, а вот робко берет ее в рот, но тут же выпускает, лишь ласково проведя вдоль влажными губами — с каждой секундой он действовал смелее. Элиас всецело осуждал себя за это. Он представлял, как мог бы завести семью, воспитывать своих финских детей с красавицей-женой, но на деле его достоинство было во рту сопливого немецкого солдата. Однако, за последние пол-года из двух, проведенных в штабе, все его респонденты научились быть достаточно предусмотрительными для того, чтобы лишний раз не расхаживать здесь в белье. В некоторых ситуациях любой намек на женственность или распущенность имел право перерасти во что-то подобное. Конечно, ни Тойво, ни Хувяринен, никогда бы не признались в этом даже самим себе. И сейчас он не знал, что будет делать, если кто-то из них заглянет за издевательски приоткрытую на несколько сантиметров дверь. Юноша, все еще брезгливо, что было заметно по его выражению лица, но старательно обсасывал пенис со всех сторон, ласкал языком его макушку и медленно тер его по направлению от основания, иногда притягивая пальцем тяжелую мошонку. Ханнес взял немного больше, чем до этого и случайно прикусил залупу, даже не заметив этого, отчего штабист лишь стиснул зубы, но ничего не сказал. Головка с легкостью скользила ему за щеку, он неумело, тщательно и покорно лизал ее, но не сглатывал постепенно выделяющийся сок, и он со слюной стекал по его подбородку. Тут юноша меньше чем на пару сантиметров отстранился от конца, вытер тыльной стороной ладони подбородок, провел языком у себя во рту и смачно сплюнул, прозрачная солоноватая слюна протянулась нитью от его мокрых губ до залупы Элиаса, когда он тряхнул головой, чтобы отбросить волосы, затем немец отсоединил ее от своего рта и повесил на член штабиста. Юноша обхватил твердый стоящий пенис всей ладонью и одним движением распространил свою слюну по всей его поверхности. Мальчишка быстро освоился. — Э-эй!.. А вот так не надо делать. Ощущение такого количества посторонней субстанции на фаллосе, особенно в области уздечки, в первые секунды не удовлетворило штабиста, но Ханнес, не обратив внимания на замечание, еще раз плюнул на его член и сразу же размазал рукой. Ладонь юноши легко скользила по влажному слюнявому пенису, крайняя плоть почти полностью укрывала головку, если он тер фаллос на себя, уже заметно более интенсивно, чем каких-то пять минут назад. Слюны было много, он размазывал ее по своей щеке или фаллосу Элиаса, иногда глотал, но она все еще тянулась сквозь его длинные, изуродованные ссадинами пальцы. Негодование Элиаса почти полностью поглотил его приглушенный стон, когда Ханнес снова взял в рот его головку и всосал ее, громко причмокнув. Затем он сделал так еще один раз, и еще, каждый раз беря в рот все больше. Тут немец буквально заглотил его член, но твердая головка уперлась ему в глотку и уже через секунду он, зажмурив глаза и откашливаясь, отстранился от его конца, дернувшись всем телом. Ханнес еще раз тряхнул головой и, сглотнув, вновь примостился к здоровому члену, готовый снова поглотить его до корня, но Элиас осторожно ухватил его за волосы на затылке и оттянул подальше от мошонки, боясь, что на этот раз он точно подавится. Немец вскинул вопросительный взгляд на штабиста, но тот опустил его голову вниз и, собрав в руку все его волосы начал самостоятельно регулировать его ритм и движения. Ханнес закрыл глаза и продолжил покорно всасывать его пенис, ведомый вдоль него рукой штабиста. Элиас удовлетворенно урчал, закатив глаза. Иногда он вытаскивал член изо рта Ханнеса и водил влажной скользкой головкой по его губам, пока тот прерывисто дышал, прикрыв глаза. Дыхание Ханнеса сбивалось, он всхлипывал и постанывал, но продолжал сосать член штабиста в выбранном им темпе. Несколько раз старшина разжимал пальцы от удовольствия, но тут же вновь хватал его за волосы, грубо заламывая назад его тонкую шею, отчего тот захлебнулся собственной слюной, но Элиас не обратил на это внимания, продолжив стимулировать свой фаллос его ртом. Он пытался прокашляться, но не мог сделать это в пенисом во рту, из его широко раскрытых глаз потекли слезы. За дверью отчетливо раздался глухой стук сапог по старой половице. Элиаса бросило в жар, он вдохнул, затолкал член поглубже в рот Ханнеса, чтобы тот не издавал никаких звуков и в ужасе уставился на щель между косяком и приоткрытой дверью. Каждое мгновение длилось вечность, сжимая в комок его душу и разум, а сердце колотилось с бешеным ритмом. Горло юноши беспощадно першило, дышать было невозможно. Он больно обхватил Элиаса под коленями, отчего тот чуть не упал, но оперся на Ханнеса и они застыли в самой странной позе из всех возможных, в панике смотря на дверной проем. — Товарищ старшина, Вы здесь? — Не входи! — Элиас не своим голосом прикрикнул на Хувяринена, тень которого показалась за дверью, и сглотнул слюну — его горло пересохло, — Не входи сюда. — Что случилось?.. — тень увеличилась в длину. — Завтра объясню. И только попробуй войти сюда, вылетишь из штаба ко всем чертям! Ханнес зажмурил глаза и начал вертеть головой, задыхаясь, его пальцы крепче впились в колени штабиста. — Говори быстрее и вали отсюда! — Боюсь, что объяснить Вы ничего не успеете, — сенильный голос Хувяринена звучал с привычным ему спокойствием и вдумчивостью, — Завтра с утра здесь будут немцы. Отразить удар не получится, бежать бесполезно. Война уже почти проиграна ими, так что лучше просто сдаться, пару месяцев отсидеться в каком-нибудь Бухенвальде и… Не делайте глупостей, старшина. Элиас проводил взглядом тень, не спеша уползшую за пределы его поля зрения и выпрямился, отстранив от себя Ханнеса. Юноша тут же припал к еще мокрому паркету и начал безостановочно откашливаться, дергаясь всем телом и прерывисто дыша, пока из его горла не вылетела на пол капля слюны. Он опустил голову и продолжил восстанавливать дыхание. Тем временем оргазм Элиаса немного отдалился под эмоциональным напряжением, но прекращать все это просто так он уже не хотел. Возможно, это был последний секс в его жизни. Последние часы с его немчишкой. — Ну вот и все… Так и… Так и помрет старшина Элиас… — Мужчина покровительственно осмотрел опустившегося на пол Ханнеса, — Снимай с себя все, да побыстрее. Ханнес безропотно поднял с пола свое ослабшее тело и настолько быстро, насколько это возможно начал сбрасывать с себя одежду, не поднимая взгляда на финна. Юное худое тело было покрыто еще не созревшими синяками и ссадинами, особенно заметными там, где выпирали кости — на бедрах, плечах, в области ребер, а также на ляжках. Возле левого соска, окруженного большим красноватым следом от подошвы, виднелась капелька запекшейся крови, а между ключицами вздулось несколько маленьких ожоговых волдырей. Небольшой красивый штуцер стоял. Ханнес отбросил панталоны и штаны в сторону, испуганным взглядом уставился на штабиста и начал неуверенно ласкать руками свое тело. — Давай, кончай с этим. А ну залезай на кровать. Мальчик кивнул, залез на полутора спальную кровать и, только он улегся на спину, не представляя, что его ждет, как Элиас перевернул его и поставил на четвереньки, задом к себе. Тонкие руки дрожали, то ли от слабости, то ли от страха, пацан зажмурил глаза и припал к постели, опустившись на локти и выставив кверху зад. Его девственный анус был настолько узким и чистеньким, что Элиасу казалось, будто он просто разорвет его своим пенисом, как раздастся треск и струйкой из него польется свежая кровь. Мужчина за несколько секунд снял свитер и отбросил в сторону сапоги, встал на колени за Ханнесом, припал к его ягодицам и, облизав свой большой палец, с самым сосредоточенным видом просунул его внутрь. Юноша выгнул спину и приглушенно простонал что-то, забросив голову назад. Финн немного растянул его анус пальцем, пока Ханнес вертел головой и постанывал, и запустил внутрь головку. Немец шумно выдохнул, уткнувшись лицом в подушку. Пенис проник на сантиметр глубже и юноша кончил, впившись зубами в подушку и зажмурив глаза, чтобы заглушить стон: их не должны были услышать. Головку Элиаса стянули тугие горячие стенки ануса, отчего он ощутил пульсацию, прикрыв глаза, крайняя плоть оттянулась назад, доставляя ему еще большее наслаждение. Ни с одной девушкой он еще не испытывал подобного чувства, этого давления и пульсации, когда время от времени анус юноши стягивался сильнее вокруг его фаллоса. Невероятное, новое, но такое примитивное удовольствие. Мужчина протолкнулся еще немного глубже, почувствовал головокружение, и в одно мгновение его разум будто бы опустел. Элиас уже не мог остановиться, он перестал осуждать себя за этот отвратительный противоестественный акт, мысли о завтрашнем дне, о светлом будущем, и даже о том, как себя чувствует мальчик, покинули его голову, мужчина начал активнее подаваться взад и вперед, втрахивая его в постель и периодически приглушенно постанывая, уже через несколько минут его налитые, тяжелые яйца шлепали о напряженные ягодицы Ханнеса. Толчки начали даваться легче, когда внутри стало подозрительно влажно, а на простыни упали первые капли горячей крови. Ханнес дрожал всем телом, широко раскрыв мокрые от слез глаза и впиваясь зубами в подушку, которую он затолкал себе уже чуть ли не в горло, чтобы заглушать крики. Это было больно, стыдно, грязно, он заметил, что Элиас перестал церемониться и скорее всего уже порвал его, но ничего не предпринимал, покорно поддаваясь грубым толчкам, и каждый раз, когда он входил в него на всю длину, ударяя мошонкой по его вспотевшему заду, он чувствовал, как звуки заглушаются, его дыхание перехватывает, а перед глазами переворачивается весь мир. Ещё пара толчков и анус немца сократился в спазме, отчего тот закатил глаза и громко вдохнул, оторвав лицо от мокрой от слез, слюны и пота подушки, неестественно выгнул все тело и со всей силы ударил ладонью по постели, вертя тазом и водя правым коленом вдоль простыни в около панических попытках избавиться от инородного объекта в анусе. Он дергался, крепко стиснув зубы и зажмурив глаза: сил сдерживать крик почти не оставалось. Элиас никогда не слышал о том, что такое анальный оргазм, но ему показалось, что сейчас самое время выходить из пацана, тем более кончать внутрь он не хотел, как не хотел бы кончать внутрь случайной девице, мало ли какие от этого могут быть последствия. Финн крепко обхватил Ханнеса вокруг поясницы и одним рывком высвободил свой влажный, красноватый от крови пенис из юноши, заметно расширившийся анус которого медленно начал стягиваться обратно. Немец кончил второй раз за вечер и эти ощущения показались ему даже более острыми, сопровождаемые ещё не угасшим чувством от предыдущего. Из ануса стекала бордовая струйка крови. Он широко раскрыл глаза, но перед ними стояла звенящая темнота, мошонка тянула вниз, а отголоски анального оргазма до сих пор раздавались в дрожащих коленях. Стоны сменились шумным, истеричным дыханием, перед его глазами только начала проясняться из темноты картинка, когда он переполз лицом к Элиасу, зачесал назад прилипшие к лицу потные волосы, и на ощупь ухватил обеими руками его каменный член, так крепко, что это было больно. Начал быстро, нетерпеливо тереть пенис штабиста, изо всех сил оттягивая его на себя. Мужчина менее чем через минуту почувствовал предварительный спазм — точку невозвратности, переступив через которую сдержать или оттянуть оргазм уже никак не получится, когда ты на мгновение забываешь, кто ты такой, погрузившись с головой в бесконечный омут первородного наслаждения. И вот он, этот долгожданный момент — Ханнес провел рукой от самого основания дородного члена Элиаса до его налитой головки и сперма тугой струей брызнула ему в лицо. Ее было так много, что она за пару секунд покрыла собой все лицо Ханнеса, немец усердно отплевывался, когда семя попадало в его приоткрытый рот, но продолжал ещё активнее и даже с какой-то одержимостью тереть фаллос штабиста, выжимая из него все до последней капли, и сперма еще какое-то время продолжала небольшими порциями брызгать ему на лицо. Когда сперма кончилась, Ханнес отпустил его член и, прерывисто дыша, опустился на подушку. Все закончилось даже быстрее, чем началось. Элиас так и стоял на коленях, отчаянно пытался восстановить дыхание и устранить стягивающее ощущение от недавнего оргазма, негативные эмоции резко заглушили все удовольствие, он чувствовал себя самым грешным и подлым человеком во вселенной, но не мог отвести напуганного взгляда с Ханнеса. Тот неподвижно лежал на спине, вытянув руки вдоль туловища. — Х-ханнес… Ханнес, п-прости меня… Немец медленно разомкнул веки, услышав откуда-то издалека знакомый голос. Он молча протер глаза рукой и, пробормотав что-то невнятное, снова закрыл их и опустил запястье на подушку. Мужчина почти не дышал от страха. «Этого не может быть. Мне все это снится. Так ведь нельзя. Так ведь не бывает!» Элиас бесшумно заправил пенис в кальсоны, застегнул ширинку и, уперевшись руками на матрац, опустился к Ханнесу, который уже не подавал признаков бодрствования. Его рот был приоткрыт, с уголка губ тянулась к простыне капля густой спермы, которая ко всему прочему покрывала неравномерным слоем его измученное лицо и прядь волос. Элиас почувствовал, как он только что опорочил невинное беспомощное создание, безвозвратно уничтожил что-то прекрасное в этой темной убогой комнатушке. «Что я наделал… ЧТО Я НАДЕЛАЛ, ЧЕРТ». Элиас зажмурил глаза, ухватившись руками за подушку, будто бы его жизни угрожала ужасная опасность, как тут его оглушил свист ветра. Вокруг простирался бесконечный зеленеющий луг, усыпанный белоснежными ромашками, над ним нависла уютная тень от размашистого дерева, он ощущал рукой тепло его могущественного ствола. Элиас обернулся. В метре от него был Ханнес, в светлых брюках и замшевых туфлях, его виски не были выбриты, волосы свободно лежали поверх ушей. Он изящно и музыкально застегивал маленькие прозрачные пуговки на рубашке с цветочным рисунком, улыбаясь финну и щуря голубые глазки от яркого солнечного света, на светлом чистом теле не были ни одного увечья. Юноша подтянул штаны, привстав на мысочки, и невесомо, с такой легкостью и изяществом, которые могут существовать только здесь и сейчас, свалился к подножию дерева, комфортно устроившись у большого корня. Элиас уселся рядом и придвинулся ближе. Сейчас не существовало ничего кроме этого луга, этого дерева и этого голубого неба, самого ясного в мире. Каждый момент захватывал дыхание мужчины, каждое движение стоило целой жизни. Ханнес молча сорвал цветок и начал его рассматривать. Его светлые шелковистые волосы пахли лавандой и развевались по ветру, и Ханнес зачесывал их назад длинными розоватыми пальцами, тонкими, ухоженными, здоровыми, беспечно улыбаясь Элиасу и вертя в другой руке полевую ромашку. Они просидели так несколько минут, а может и часов — не столь важно, и юноша встал в полный рост, бросил ромашку Элиасу и побежал к горизонту, вращаясь и весело смеясь. Аромат теплого свежего луга, полевых цветов и волос Ханнеса пьянили мужчину, звонкий юношеский смех раздавался эхом в его голове. Элиас бежал вслед и не отставал.

Шаг, еще шаг.

Элиас набросился на Ханнеса, заключив в объятия, и они, беззаботно смеясь, упали в траву. Самый яркий солнечный свет в последний раз ослепил мужчину перед тем как он провалился туда, вниз, сквозь благоухающий ковер. В ушах раздался пронзительный свист, дыхание перехватило, а тело потеряло вес, когда он стремительно полетел на самое днище. Элиас резко распахнул глаза, жадно хватая ртом воздух. Комната была наполнена тусклым неопределенным светом, как обычно бывает только в те минуты, когда луна уже уплыла за горизонт, а солнце не успело взойти. Мужчина приподнялся и медленно повернул голову, надеясь не увидеть там немца, но вот он, Ханнес, лежит рядом с ним в одних носках, с блестящем от его остывшей спермы лицом, жутковато полу-сомкнутыми глазами и приоткрытыми ртом. Он не моргая смотрел на его беспокойный сон около трех минут, овитый паническим страхом, а затем вскочил с постели и торопливо всунул дрожащие ноги в сапоги, пару раз промахнувшись. Пейзаж за окном был удивительно белый. Белый снег на земле, деревьях, такое же белое небо. «Я не ставил сапоги возле кровати». Сердце Элиаса забилось с бешеной скоростью, он почувствовал, как кровь ударила в мозг — кто-то был в этой комнате ночью. Мысли штабиста путались, он не мог сосредоточится ни на одной из них, ему было стыдно, но еще больше — страшно. Он боялся того, что ждет его дальше. Ему было панически страшно, так, как никогда прежде. Мужчина подошел к своему комоду и медленно выдвинул верхний ящичек. Пистолета не было на месте. Хувяринен, ну конечно. Конечно, это был он. Вероятно, старик конфисковал его этой ночью, чтобы Элиас не застрелился. Но он не хотел больше ни на секунду задерживаться в этом месте, от которого за два года уже тянуло блевать, и сейчас это ощущалось особо сильно. Он не хотел видеть этого паркета, этой душевой, печки в прихожей и кучи книг для топки, а меньше всего он хотел еще хоть раз видеть Ханнеса. Стены штаба сдавливали его со всех сторон, война разъедала изнутри. Наплевав на священный долг, мужчина резко сорвался с места и понесся в прихожую с такой скоростью, которую открыл в себе только сейчас, его ноги пружинисто отталкивались от половиц, мысли оставили его, и ни одна из них теперь не могла затормозить его, он схватил шинель, просунул руки в рукава и покинул штаб, со всей силы толкнув дверь. Холодный ветер со снегом, больше напоминающим мельчайшие ледяные осколки, ударил ему в лицо, он наклонил голову, и, придерживая рукой расстегнутую шинель, по засыпанной снегом тропинке просто побежал прямо, без устали поднимая ноги над сугробами. Дверь с грохотом захлопнулась под порывом ветра, но он не обернулся, продолжив движение. Элиас непрерывно озирался по сторонам, вертя головой, но пейзаж перед глазами оставался совершенно неизменным — бесконечное чертово колесо. Кем он был еще вчера? Верным отчизне, доблестным старшиной Суреммяколайненом, который бы ни за что не оставил свой штаб за несколько часов до прихода врагов и не стал бы спать с одним из них? Человеком, который спас юною жизнь, чтобы уничтожить ее своими же руками? А кем он был всю свою жизнь? Раздался взрыв, и стая ворон с криками взметнулась к белому небосводу. Ханнес проснулся немного позже, когда перламутровое небо уже подсвечивалось золотистыми лучами солнечного диска, который был уже очень близко к линии горизонта. Первым, что он ощутил, был сильнейший озноб и нестерпимая боль в анусе, ощутимая и на коже вокруг него, вероятно, из-за сухой запекшейся крови, но особенно острая внутри. Он издал протяжный тихий стон и с трудом перевернулся на живот, в надежде, что это хоть немного облегчит его страдания. Мысли сменяли друг друга медлено, горячее тело ломило со страшной силой. Через пару минут немец попытался раскрыть глаза, но остывшая сперма мешала ему это сделать. Он медленно приподнял плечи, оперевшись на левую руку, правой же начал вытирать семя с ресниц, иногда опускаясь на кровать и восстанавливая дыхание. Затем он другой рукой взял прядь волос, выжал с нее холодную сперму и жалко хныкнул, вновь опустившись на кровать и закрыв глаза. Прошла минута. Только тогда юноша вспомнил, кто он такой, где находится, и что произошло этой ночью. Ханнес распахнул глаза и резко вскочил с кровати, что заставило его почувствовать анальную боль с новой силой, в глазах потемнело, а ноги, как оказалось, абсолютно его не слушались. Он оперся обеими руками о стену, прерывисто дыша. Ощущение озноба усилилось за пределами теплой постели. — Э… Эл-лиас… Г-где… Ты… — голос был настолько слабым и тихим, что эти звуки даже не растворились в воздухе, их будто бы просто не существовало. Ослепительно яркий необъятный диск солнца выплыл из-за горизонта, и его лучи без проблем просачивались сквозь деревья. Ханнес медленно перевел напряженный взгляд в окно и заприметил на снегу в сотне метрах от штаба нечто, очень напоминающее человека. Лицо юноши скривилось в гримасе ужаса, что-то внутри него было уверенно — это он, Элиас. Ханнес с трудом натянул панталоны трясущимися руками, несколько раз чуть не свалившись на пол от слабости и боли ниже пояса, набросил предоставленный ему огромный офицерский китель и поспешил к выходу из комнаты, предварительно избавившись от носков, которые стягивали ему икры, тем самым усиливая ломку. — Ты смотри, прапор, немцы уже на подходе. Иди позови Элиаса, хоть в последний раз кофе нормально попьем… — Ян прикрыл глаза и, смакуя, сделал небольшой глоток самого простого черного кофе. — Не могу, Ян. Сегодня такой день, понимаешь… Когда он сам прийти должен, — Хувяринен не хотел дергать Элиаса из постели, в которой помимо него лежит еще один мужчина. Тойво и Аатос лишь молча переглянулись. Все четверо товарищей Элиаса сидели за столом в теплом зале и покорно ждали своего командира, для которого уже была заготовлена кружка. Ханнес бесшумно покинул штаб, с трудом закрыв за собой дверь, из последних сил навалившись на нее спиной, и широко распахнул глаза, полные слез, отчаянно пытаясь рассмотреть объект вдалеке сквозь летящий ему в лицо снег и ослепительно яркое солнце. Он отчаянно всхлипнул и босиком, без штанов побежал к нему по снегу. Холод обжигал худое, покрытое увечьями тело, слезы непрестанно лились из его глаз по разгоряченным красным щекам. Чем ближе он приближался, тем истошней становились его всхлипы, перерастая в безудержный рев, который он уже давно перестал слышать, тем больше безумия появлялось в его взгляде. Тропинка кончилась и сугробы становились глубже, наконец Ханнес споткнулся и с головой провалился в снег, покрытый ледянистой коркой, успевшей исцарапать его ноги, которые он уже перестал чувствовать. Дыхание немца остановилось на несколько секунд, он с трудом поднял голову из снега, глотнув холодного, леденящего насквозь воздуха, и предпринял попытку встать на ноги. Оставалось совсем немного. Снег быстро таял на горячем теле, больно обжигая покрасневшую кожу. Руки сводило, его всего трясло от ломки, а веки казались огненными, такими, будто бы глазные яблоки вот вот расплавятся. Мысли были направленны на лежащее тело, и ни на что кроме него. Он из последних сил пробирался к нему сквозь сугробы. Разум Ханнеса перевернулся, когда он увидел перед собой мертвого Элиаса, присыпанного снегом. У него отсутствовала рука, а лицо выглядело таким чахлым, будто бы он лежал здесь не первый день. Оно было совершенно бледным, как резиновая медицинская перчатка, что даже восходящее солнце было не в силах это исправить, а застывшая навсегда эмоция не выражала ничего кроме бесконечной пустоты и безразличия. Юноша молча простоял над ним около минуты, не веря своим глазам, после чего закричал так истошно и отчаянно, как только возможно, надрывая горло и захлебываясь слезами. Он резко перестал ощущать холод и боль, слышать звуки, перед глазами было только холодное тело Элиаса, куда бы он не направил свой ополоумевший взгляд. Эгоцентричный, неуравновешенный ли бывалый военный, в сосновых стенах штаба утерявший свою стальную доблесть, который грезит беспечной эпикурейской жизнью, требующей от него нулевой отдачи, и жалкий наивный мальчишка, самостоятельно втоптавший себя в грязь и вырывший себе могилу своей же глупостью, уничтожили друг друга, или это сделал за них кто-то другой? Ханнес сорвался с места и побежал в неизвестном направлении, постоянно спотыкаясь и падая в снег, сил становилось меньше с каждым шагом, и вот он в очередной раз упал, но встать уже не смог. Он представил, как прижался к телу Элиаса, и смиренно устроился в сугробе, сомкнув глаза и перестав шевелиться. Маэсто Бауэмгартен вышел на сцену в своем безупречном фраке, сдержанно поклонившись, и вогрузил скрипку к подбородку. Солист кивнул взглядом невидимому оркестру и аккомпаниаторы завели свои партии. Над залом разливались звуки скрипки — продукт отточенного до идеала мастерства виртуозного солиста — молодой мужчина полностью отдавался музыке, с каждой минутой все громче звучал «Вальс Смерти» Джона Стампа. Когда через три минуты скрипач последний раз провел смычком по струнам, наполнив воздух этой неудобной финальной нотой, требующей продолжения, и окинул взглядом зрителей, вместо аплодисментов по ушам ударила абсолютная звенящая тишина. Из огромной освещенной залы на него смотрели десятки тысяч мертвых глаз. Десятки тысяч людей в разнообразной военной форме или гражданской одежде с оторванными конечностями, насквозь проеденные червями, обгоревшие до костей, изуродованные радиацией и лишенные кожи.

Свет погас.

Уродливые мерзкие существа исчезли из виду и единственный прожектор осветил балкон.

Валькирия без плоти в золотых доспехах, восседающая на своем рыжем коне, усмехнулась и снисходительно похлопала маэстро оголенными костяшками пальцев.

Промокшего насквозь, дрожащего и не способного выговорить внятно ничего кроме имени «Элиас» юношу в одних трусах и расстегнутом кителе нашли его товарищи, которые уже были готовы к нападению на финский штаб, и доставили в ближайшую часть. Уже через несколько дней он был отправлен на Родину в государственную психиатрическую больницу, которую боевые самолеты противников, благо, обошли стороной.