☆☆☆
Звезды смотрят свысока своей мертвой холодностью на двух безответно влюбленных мечтателей в жизнь, разделенных любовью к далекому космосу, но не отвечающим им своей взаимностью. Грустно. Гуанхунгу кажется, что он может найти любое созвездие на ночном небе с закрытыми глазами и часами может спорить, рассуждать и рассказывать какие-то интересные факты или наблюдения про космос. И Лео верит, готовясь слушать историю о каждой звездочке всю ночь, когда видит отражение ярких созвездий в радужке светло-карих глаз напротив. Ночь для обоих приравнивается к вечности, обволакивая их своей таинственностью. Ночи, особенно летние не предназначены для сна, они созданы для жизни, откровенности мыслей и любви. Но ночи жестокие — они холодные. Гуанхунг ищет спасение в теплых объятиях Лео, бессовестно хитро заползая с детской почти невинной улыбкой ему под кофту, стараясь согреться. Обнимает и чувствует кончиками холодных пальцев тепло чужой кожи. И робкий, нежный поцелуй с едва уловимым отголоском аромата персика на чужой коже, а звезды им все так же хитро мерцают, словно подмигивают, обещая сохранить этот секрет.☆☆☆
Гуанхунг любит тишину. Любит с детства ограждаться от других, запираясь у себя в комнате — привык. И так легче не пересекаться с другими, просто молча сидя у себя, со своим бардаком мыслей. Ведь даже хаотично разбросанные звёзды собираются в созвездия, а мысли, к сожалению, нет. Ему нравиться из бумаги собирать журавликов. Фигурки бумажных птиц были везде: На рабочем столе, на полочках шкафа, среди книг и на полу — хаотично разбросанные. Они аккуратные, чисто-белого цвета, нежные, легкие и такие свободные. Лео знал, что у парня под кроватью была коробочка, куда он складывал оригами других пташек и он готов был поспорить, что этих птичек у него набралось не меньше сотни. Такое у него было необычное хобби почти, что личный секрет, о котором Лео и сам узнал далеко не сразу. Гуанхунг птичек складывал, осторожно — сгиб к сгибу, уголок к уголку. Он их делал, не задаваясь вопросом, зачем же. Связывал это со старым восточным поверьем, где собрав сотню бумажных птиц можно исполнить любое самое сокровенное желание, а может и тысячи. Если честно, то и Чи не помнил сколько нужно птиц для желания, ведь уже давно и сам сбился со счетов. Парень просто их делал, без всякой мысли и без желания как такового, ведь не знал о чем мечтал. Но в какой-то момент он достает всех птиц из коробки. Всех тех бумажных фигурок, что он делал с осторожностью и трепетностью, боясь примять крылышки ненароком. Вдруг просто по одному запускает их в окно, как самолетики — прекрасно зная, что они всё-таки не взлетят. В тот вечер прохожие ловили бумажные птиц, что так трепетно кружа в воздухе, они опадали вниз, ища спасения среди живых человеческих душ, неся им послания на своих разодранных крыльях. Все больше запутываясь в бесчисленных проводах серого мегаполиса. Они испачкали свою белоснежность в грязно-простуженном воздухе города, сломав крылья — последний путь к свободе.☆☆☆
Они вместе считают звезды в созвездиях по ночам, мечтая когда-нибудь дать имя какому-то мертвому небесному гиганту. У Гуанхунга во взгляде горят звезды, с озорным огоньком. Ветер касается кожи, очерчивая выпирающие позвонки, едва касаясь россыпи родинок на спине, которые вырисовываются созвездиями южного полушария, скрываемые под тонкой футболкой. Но ему кажется, что у него под сердцем зияют черные дыры, разрывающие грудную клетку, ломая с характерным хрустом ребра. Ему лишь кажется. Лео влюблен в нежный голос паренька и в искрение счастье в его глазах. Он устало прикрывает глаза, прислоняясь спинной к холодной оконной раме, улыбаясь про себя, когда слышит обрывки фраз через раздумья: — В этой туманности более семиста молодых звезд на стадии своего формирования. Имя туманности связано с одноименным созвездием, которое находятся в его пределах его границ — созвездие Орион... ☆☆☆ Они любят тихо. Очень тихо. Шепча друг другу слова о любви, только двоим, чтобы никто не слышал. И не видел, растворяясь в ночной синеющей темноте, среди шороха прохладных белоснежных простынь, тихого сбившегося дыхания в груди, на полустоне и жадных поцелуев, что трепетно мажут по щекам, ключицам, шеи и плечам. Гуанхунг любит Лео. Очень сильно. До боли в спине и хруста ребер от переполняющей любви. Разбитых образов звёзд и космического холода, в обмен на тепло осторожных ночных объятий и нежных касаний. От каждых слов, что бросает в жар красных щек и дикого смущения из-за тайных желаний. Несмелые взгляды и жесты откровенные слов, а взгляды из под опущенных ресниц сверкают в темноте ярче кошачьих. Резкая духота помещения и накаляющий градус между ними, дурманит голову не хуже алкоголя — убивая все принципы и мысли, что так сдерживают. Сейчас же они дети, что так катастрофически жадны на прикосновения и ласку, в хаосе из разбросанной в торопях одежды. Гуанхунг лишь успевает касаться губами смуглой шеи и еле дышит, чувствуя, как тает под чужими касаниями. Словно лед под горящим июльским солнцем. Лео осторожно ведет ладонью по щеке парня, наслаждаясь теплом и близостью желанного тела рядом — под собой. Вслушиваясь в тихие стоны, что терялись в мгле комнаты, когда он спускается ниже. Места, где целует Лео, горят, будто горячий металл касается кожи, обжигая её красным. И накаляются, как оборванный провод, прошибая ударами высоковольтного тока — не меньше. Гуанхунг прикусывает до боли губу, что бы спрятать смущение в глазах и дико покрасневшие уши, потому что любит Лео. До сорванных обжигающих вздохов в шею, нежных касаний и полуулыбок в темноте. И в испуге зажмуривается, под насмешливы взглядом Лео, думает, что слишком громко. Когда теплые руки ночью жмутся ближе, лаская обнаженные, участки худого еще совсем мальчишеского тела и поцелуи, перекрывающие бардовые отметины, словно в знак извинения за свою несдержанность прошлых ночей. Хотя Лео врет — ему не жаль. Родные глаза, на дне которых играет золотым отблесками луна и многочисленные звезды в карий радужке, сейчас же сверкают завораживающе, даже в глухой темноте комнаты. Притягивая еще ближе. Смотрят прямо, не моргая. Лишь прищуриваясь, поглядывая с хитринкой через опущенные ресницы. Гуанхунг запускает тоненькие пальчики в шелковистые каштановые волосы и притягивает Лео ближе к себе, оставляя на губах невинный, но горячий поцелуй. Что аж дыхание захватывает у Лео, от мысли, что его милый Гуанхунг может быть таким чертёнком-искусителем. И такого Гуанхунга никому не хотелось показывать, пусть это будет их личным секретом. А сам же Чи в ответ лишь сладко улыбается. Но Лео кажется, что он уже готов умирать от одной такой улыбки и переполняющихся чувств, отражение которых он находит в его же глазах. Гуанхунг лишь смеется, продолжая переплетать руки под одеялом и устало утыкаться Лео куда-то в шею, измождено, но довольным — тихо засыпая. А Лео целует в лоб уже заснувшего парня, поправляя прядки волос, что прилипли к влажному лбу и тихо шепчет благодарность. Гуанхунг по-детски любопытный, интересно, что и как, с радостью подставляясь под поцелуи и ласки. На все готовый. У него первая и такая крепкая любовь, радость, подростковый период и гормоны. Все слова и касания бьют в голову в сто раз сильнее, а поцелуи задерживаются на губах дольше и ярче. А Лео страшно, что это лишь так, несерьезно, ведь сам Лео утонул в этом парне уже давно.☆☆☆
Гуанхунг позволяет Лео, касается созвездий родинок на спине, и на лопатках, и осторожно зацеловывает их после бессонной ночи вместе. Прижиматься к его спине, утыкаясь в его худые плечи. Водить пальцами по спине, вдоль позвоночника и вырисовать загадочные узоры на коже. Рано утром, когда свет начинает только, только пробивается через шторы, касаясь своими теплыми лучами обнаженной кожи. Когда вставать лень, а тело еще не проснулось и расслабленное после сна. Только смеется тихо, прикрывая радостно глаза. Ленивые поцелуи, что мажут куда-то в скулы и в шею, в каком-то хаотичном беспорядке. Целуются в ещё сонном раннем состояние, когда ничего не хочется, лишь только нежиться и обниматься в кровати, прячась в одеяле. Хотя Гуанхунг мог поспорить, ведь Лео грел в своих объятиях ни чуть не хуже этого одеяла. Солнце еле пробивалось сквозь прикрытые светлые занавески, но заставляло парней уже недовольно жмуриться и просыпаться. Лео же не вздрагивает ночью, ощущая холодные пальца на спине, что ищут тепла. Только улыбается осторожно, желая мысленно спокойной ночи.☆☆☆
Им слышится взрыв — смерть звезды. Ярко мелькнув в сознание осколками прошлой жизни. Грустно, но ничего не вечно. И даже гиганты умирают, что видели рождение гениев, и их смерти. Становясь свидетелями кровопролитных войн, правления последних царей, и разрушений великих империй, что теперь канули в историю, и в скучные параграфы учебников по истории, сухо отражая факты на потрепанной пожелтевший странице. Умирая, звезды все уносят с собой, многомиллионные лет своей яркой и ослепительной жизни, промчавшие так быстро, как миг тысячелетия. Вспыхивают и взрываются, распадаясь на сотни кусочков космической пыли, как отражение своего былого величия, что так одиноко теперь парят в космосе. Красивая смерть. Но если звезда умирает, вспомнит ли кто-то о ней после? Звезды не похожи людей, они не угасают, как мы, они взрываются, вспыхивая в свой последний раз, так ярко и ослепляющее. Что перехватывает дух от этой оглушающей силы, и осознания своей никчемность перед бесконечностью потока Вселенной, и одновременного ощущения себя частью бесконечной связи жизни. Лео спрыгивает с подоконника и тянет осторожно за запястья Чи, ловя его. Легко прокручивает в воздухе, словно в резко оборванном вальсе звездного ветра, так стремительно ворвавшегося в комнату через распахнутое окно, колышет полу-прозрачные занавески. В комнате тихо и темно. Лео крепче прижимает к себе парня за худую талию, чувствуя мелкую дрожь в его теле — замерз. Чи отводит смущенный взгляд, краснея, когда Лео целует запястья, пробегаясь по костяшкам пальцев, стараясь согреть. Этот жест нежности для Гуанхунга был чем-то трепетным и нежным, заставив от смущения уткнуться в плечо старшего и скрыть покрасневшие лицо в ткани чужой футболки. Лео, тихо смеясь, утыкаться лбом в плечо юноши, вдыхая знакомый аромат кожи. Лео знал, что Гуанхунга малейшим действием можно легко смутить, и заставить краснеть очаровательным легким красноватым румянцем на щеках, и Лео этим бессовестно пользовался. Гуанхунг думает, что Лео — жаркое и теплое солнце. Центр его личной Солнечной системы. А Лео же знает, что внутри Гуанхунга тлеющая и яркая звезда. Или же маленький воинственный Марс вместе с Сатурном и Нептуном вместе. И даже если тот был бы планетой, то Лео был бы не против быть его спутником. Вечным. Что рядом в холодном космосе поможет двигаться через тысячелетия рядом, бороздить новые просторы. Их мысли полны нежности юной любви. Касаются друг друга осторожно, словно в первый раз, все также переплетая трепетно пальцы вмести, до покалывания в кончиках в груди. И улыбок, что щеки болят от смеха и милых записок написанные таким знакомым почерком. — Какая твоя мечта? Гуанхунг незаметно, на долю секунды переводит взгляд на Лео, улыбается, понимая, что этот вопрос он уже слышал ранее от него, когда они еще и не встречались. И он готов признаться, что его мечта уже давно исполнилась.