Любити і вірити в нього. Сподіватись, він найкращий на Землі.
Шапаренко счастлив. Как ему кажется, впервые за девятнадцать лет. Когда ты молод, влюблён, и твоя влюблённость взаимна, что ещё нужно? Это же идеальный рецепт. Он как будто может летать, может, кажется, горы свернуть. На поле он теперь ещё активней: ещё больше рвётся забить, ещё быстрее бежит, ещё сильней пробивает. Он отчаянно старается, но это не довлеет над ним, как раньше — он рвётся в бой с легкостью и весельем, чувствуя внимательный, добрый взгляд таких родных и любимых светло-карих глаз. Он так радостен и спокоен, что сам себя не узнаёт, не верит, что ещё до недавнего времени его раздирали какие-то там сомнения. Они всегда вместе. Он не может описать это чувство — в русском языке нет таких слов. Он слишком скудный, чтобы всё это передать. «Завжди поруч». Именно. Ему кажется, что они и впрямь идут рука об руку, что скоро они станут лучшей связкой УПЛ, — так ведь все говорят, и он начинает в это верить. Он радуется как ребёнок, когда видит их общее фото в одном из журналов. Они учатся буквально читать мысли друг друга, понимать без слов, распознавать и чувствовать без окрика, без какого-либо зрительного контакта, отдавать пасы, зная, что они будут поняты и приняты без нужды оглядываться; ощущать друг друга на каком-то новом уровне. И у них это вполне неплохо выходит, как ему кажется. Его называют украинским Иньестой, и он предпочитает думать, что Цыганков — украинский Хави. Идеальное сочетание. Связь на подсознательном уровне. Всё прекрасно. После тренировок они едут домой вместе, на Витиной машине, слушают музыку и дурачатся. Он безумно влюблён. Ему постоянно мало Цыганкова; каждую минуту, когда они остаются наедине, Коля лезет к нему в поисках хоть малейшего физического контакта — только бы прикоснуться, прижаться, быть ещё ближе. Цыганков на это смеётся («Что, совсем невтерпёж, да?»), но легко позволяет себя целовать, обнимает в ответ, утыкается носом в щёку, пока Коля пересчитывает губами веснушки на его лице. Они почти не говорят об этом. Шапаренко боится его спугнуть, а Витя просто не считает это тем, что нужно обсуждать. Коля очень хочет сказать ему, что чувствует, но не уверен, что так можно. Как это в принципе делается? Он не знает, а спросить не у кого. Да и не стал бы он спрашивать. Произносить такое вслух вообще кажется чем-то диким. Признание, чистое, откровенное — то последнее, чего ему не хватает, иначе он давно бы уже воспарил на вершины абсолютного счастья, окончательно утратив связь с реальностью. Отсутствие словесного подтверждения всё омрачает, легонько, почти незаметно царапаясь где-то на краю сознания. Витя так ведь ни разу и не сказал ему ничего об этом. Ни разу не подходил и не обнимал просто так, не увлекал в один из многих крышесносных поцелуев, что у них были. Это даже немного обидно. Он будто бы ещё сам не определился, надо ли ему это всё. Надо ли ему Колю. Шапаренко старается убедить себя, что это ерунда, что если бы не было надо, он бы и не соглашался, что они оба парни, и как признаваться другому парню никто из них не представляет, но кошки на душе всё равно немного скребут, когда он остаётся наедине с собой. Он просто хочет убедиться, что Цыганков чувствует тоже самое. Это глупо, конечно. Зачем вообще придумывать себе лишние проблемы? Они молоды и успешны, они, в конце концов, вместе, на кой чёрт он цепляется за какие-то мелочи?.. «Это не мелочи», — поднимает тяжёлую голову совесть. — «Ты и сам это понимаешь». Он любит Витю, он знает это совершенно точно. Он любит его как друга, как любовника, как брата, которому может доверить абсолютно всё. Иногда он представляет, как добивается такого желанного признания, как Цыганков говорит, насколько сильно он ему нужен, бросается Шапаренко на шею и выпаливает, что тоже любит, но не знает, как сказать... Но всё это — лишь иллюзии, реальный Витя не испытывает никаких душевных метаний на этот счёт. Его это, кажется, вообще не беспокоит. Его жизнь совсем не изменилась с приходом Коли. Он всё так же играет, уже привычно надевая капитанскую повязку, всё так же каждые полчаса звонит сестре (при том, что они, блин, живут вместе!), всё так же шатается с этим чёртовым Мораесом. Шапаренко отчаянно ревнует каждый раз, когда Цыганков радостно машет ему, вылезая из машины, когда, входя в раздевалку, он спокойно стаскивает с себя футболку и шорты, подставляясь под надуманные Колей жадные взгляды... Надуманные ли? Глаза у Жуниора становятся, как у побитой собаки, когда он старательно не смотрит на молочно-белую кожу, обнажающуюся сантиметр за сантиметром. Коля пытается заставить себя успокоиться, но не может. Он заходит в кабинку вслед за Витей, в глубине души надеясь, что этот бразильский ублюдок прекрасно их видит, и прижимает Цыганкова к прохладной кафельной стене, отчаянно целуя, безмолвно прося понять и перестать мучить его этими кошмарно близкими отношениями с Мораесом. Словно бы пытаясь показать, кто здесь лишний. Витя не отстраняется. Напротив, мягко обнимает, чуть приподнимаясь, встаёт на цыпочки и ловит губами его губы. Шапаренко уже не способен мыслить здраво, и Цыганков, не разрывая поцелуя, тянется к ручке крана — включить воду, чтобы заглушить их возможные стоны. Их языки сплетаются, и Коля понимает, что терпеть он больше не может. Ну а что вы хотите от девятнадцатилетнего пацана, который впервые влюблён? Ему и впрямь хватает всего лишь прижаться к партнёру, кожа к коже, глаза в глаза, и в паху уже становится горячо. Встаёт практически моментально, и Витя даже посмеивается над ним, делая вид, что собирается отпихнуть от себя. Для Коли это сейчас смерти подобно, ему не до смеха, он в ответ льнёт ещё ближе, стараясь вжаться как можно сильнее, будто бы это докажет, как сильно он любит. Вот только Цыганков о любви и не думает — он молча целует снова, зарываясь пальцами в копну спутанных волос, от воды кажущихся ещё темнее, чем есть, другой рукой проводя по спине, и Шапаренко старается удержаться на ногах и не показать, как его типает от каждого прикосновения. Он мысленно умоляет Витю продолжить, опустить ладонь ему на задницу, скользнуть пальцами меж ягодиц, погладить прямо там, он готов на всё. Даже если ему сейчас прикажут встать на четвереньки и раздвинуть ноги, он не станет противиться, не станет даже ничего спрашивать, он хочет — до безумия сильно и до безумия безнадёжно. Все ласки у Вити абсолютно невинные, он не делает совершенно никаких поползновений на его девственность, отчего Коля готов просто расплакаться. Сил держаться нет вообще никаких, он не понимает, как до сих пор не кончил, между ног всё словно огнём полыхает, и он переминается с ноги на ногу, неловко потирается членом о живот Цыганкова. Ему отчаянно мало всех этих прикосновений. Ему надо ещё, больше, сильнее, он сейчас взвоет от того, как Витя гладит его по шее, продолжая целовать, — медленно и чувственно, но нисколько не помогая справиться с основной проблемой. Коля, чёрт возьми, хочет уже заорать: «Да посмотри же ты на меня, в конце концов — я сдохну сейчас, неужели не заметно?», потому что у него создаётся такое впечатление, будто тот нарочно игнорирует его вожделение. Не в первый раз, конечно, но бесит не меньше. Сам Цыганков почти не возбуждён, и вот это действительно ранит. Его вся эта ситуация, вероятно, вообще не особо заводит. Что ему, чёрт возьми, опять не так, как ему в принципе нравится тогда?.. Его полунапряжённый член касается Колиного бедра, заставляя распаляться ещё больше, желая завести, доказать, что он достаточно привлекателен, чтобы они могли, наконец, заняться этим. Его реально выводит, что всё никак не получается. Видимо, и не в этот раз тоже, потому что Цыганков всё-таки замечает, что у Шапаренко сейчас либо яйца взорвутся, либо он потеряет сознание от этого сумасшедшего возбуждения, когда кажется, что спермы слишком много, что она брызжет, брызжет, но никак не может выплеснуться — он уже элементарно не стоит на ногах. Витя легко подхватывает его под мышки и аккуратно, как тряпичную куклу, усаживает на пол. Коля не способен уже ни на что, он просто жадно тянется к Витиному лицу, только бы восстановить хоть какой-то контакт; они снова целуются, хоть этого и отчаянно мало, Витя осторожно садится ему на колени и шепчет: «Ну же, давай!». Шапаренко поднимает руки, ставшие вдруг тяжёлыми как бетонные столбы, и обхватывает свой член, принимаясь надрачивать, сперва медленно, будто пытаясь доказать, что не так уж ему и надо, переживёт, но вскоре срывается, начиная дёргать вверх-вниз всё быстрей и быстрей. Он стонет, не сдерживаясь, хнычет прямо в губы Цыганкову, сжимает бёдра, пытаясь потереться о его колени. Витя отрывается от него на мгновение и зло бормочет: «Кончай, блять, кончай!», и Колю больше подводят к финалу эти слова, чем монотонные резкие движения собственной ладони. Мутные белые капли оседают на животе. Цыганков слезает с него, напоследок целуя в щёку словно в качестве поощрения. Он встаёт и спокойно начинает намыливаться, пока Коля продолжает сидеть на полу, тупо уставившись в стену и ощущая себя использованным, грязным. И, — самое мерзкое, — нетронутым. Выходя на улицу, он мрачно оглядывает полутёмную парковку. Несмотря на приближение лета, день всё ещё недлинный, а сумерки совершенно не способствуют скорейшему обнаружению собственного автомобиля среди многих похожих. Послеоргазменная слабость хоть и прошла, но всё ещё отдаётся звенящей пустотой в голове, и он не может справиться даже с такой простой, казалось бы, задачей. Может быть, именно поэтому он не сразу понимает, что происходит прямо перед ним, метрах в пяти слева, у машины Цыганкова. Тот разговаривает с неизвестно откуда взявшейся здесь Рони, опираясь руками о капот по обе стороны от её бёдер, совершенно очевидно нарушая личное пространство сестры, которая этого будто бы и не замечает. Они смеются, у обоих явно отличное настроение, и оно почему-то становится ещё лучше, когда Витя вытаскивает из кармана тёмно-синей динамовской куртки маленький блестящий фольгированный квадратик и демонстрирует его сестре. «Ну ты и извращенец» — долетает до Коли, но она явно говорит это без отвращения, улыбаясь, а затем и вовсе приподнимается на цыпочках и прикасается своими губами к его. Коля хочет завопить от ужаса. Он на всякий случай оглядывается, проверяя, не видел ли кто этого, но парковка пуста, а Цыганков абсолютно не разделяет его эмоций и с жаром целует сестру, обнимая и скользя одной рукой вниз по её спине. Шапаренко не может перестать на это смотреть. Ноги будто приклеились к месту, голос свалил в одному ему ведомые ебеня — ни убежать, ни закричать. А брат и сестра рядом с ним продолжают прижиматься друг к другу, как единственные выжившие после кораблекрушения. Без стеснения и стыда, без оглядки. Так, как должны делать настоящие любовники. Любовники от слова любовь. Коля продолжает смотреть, пока слёзы не начинают жечь глаза, а ком в горле не становится невозможно сглотнуть. Он отворачивается и торопливо вытирает лицо рукавами. Только бы не выдать себя, только не выдать. Не расплакаться прямо здесь и сейчас. Он напьётся сегодня.Любити і вірити в нього. Сподіватись, він для мене на Землі.