Какой русский не пьёт виски?

      Маяковский ходит в бары довольно часто — это помогает ему расслабиться, отдохнуть от глупости окружающих, а также постоянного гнёта критиков и недокритиков. Причём в последнее время в бар один и тот же. Не столько ради выпивки (хотя она там, безусловно, хороша), сколько ради бармена. И совсем не важно, что ради этого приходится ехать аж с целой одной пересадкой, тратя драгоценные жетоны на метро и истаптывая новые ботинки об эскалаторы и мостовые.       По вечерам город оживает, но не как какая-нибудь суетная Москва, где люди в панике мечутся по улочкам и истошно сигналят медленным пешеходам, а как старинный, величественный Петербург.       Яркие неоновые вывески резко контрастируют с архитектурой в центре города. Красивости центра — с разрухой его окраины. Заброшенность деревянных домиков и убогое житьё стоят в противовес роскоши королевских палат, театров и Эрмитажа. Маяковский бывал и в той, и в другой части города, несмотря на бактериофобию и боязнь подцепить какую-нибудь заразу. Считал, что глупо смотреть на жизнь только с одной стороны.       Часто и так стереотипно для Петербурга льют дожди, смывая краску с отреставрированных зданий и разметку с дорог, но не восхищённые улыбки с лиц туристов. Приезжих всегда заметно в толпе: глаза светятся, словно у них там по лампочке в голове, коренные же петербуржцы уже привыкли и теперь только ворчат на сырость.       Но Владимир любил этот город всей своей широкой душой. Все эти улочки, на которых кипит своя суета, свой ритм, своя жизнь; всех этих таксистов, которые не гоняют, как шумахеры, а едут не спеша, так же вальяжно, словно они ведут «Лексус», а не какую-то «Тойоту»; всех этих девушек, которые заслушивались его стихами. И все эти увеселительные места, в которых он мог просадить свою зарплату и отдохнуть от суеты собственной.       Не так давно поэт открыл для себя новое заведение — бар возле станции метро «Адмиралтейская». Он хорошо помнит, как наткнулся на него. Точнее говоря, его почти что ткнула носом в застеклённую чёрную дверь входа очередная «поклонница» его стишков, возжелавшая встретиться в более расслабленной обстановке. Вот только после того, как Маяковский переступил этот треклятый порог, что-то в нём щёлкнуло, переклинило и заискрило, как в незаземлённой розетке.       Этот бармен…       Этот блондинистый чёрт, чья осанка получше, чем у володиной спутницы.       Сколько раз потом поэт проклял бога за то, что тот свёл их, и бармена за то, что он свёл его с ума.       — От судьбы не убежишь, — бесконечно долго и в первый раз надоедливо смеялась Лиличка в мыслях грузина в эти мгновения.       Но Маяк на то и Маяк, что взял себя в руки, не позволяя расклеиться, и увёл девушку к стойке, угостил каким-то недешёвым коктейлем, завёл разговор.       За всё то время, пока пара сидела вдвоём, бармен лишь поприветствовал новых посетителей, лучезарно улыбаясь, и лишь когда девушка отошла «по женским делам», осклабился, словно встряхнувшись, повёл головой в сторону туалетной комнаты:       — Она тут каждые выходные с новым спутником.       — Кажется, это не твоё дело, — у Владимира лишь чуть дрогнул уголок губ, когда он пригубил виски в прозрачном стакане. — Но спасибо.       — Сергей. Бармен, — щегольнул блондин золотистым бейджиком, ярко выделяющимся на фоне чёрной рубашки.       — Да, я вижу, — одобрительно усмехнулся мужчина. — Володя.       — А по роду деятельности? — с прищуром глянул новый знакомый на собеседника.       — Зажимаю особо любопытных барменов в полутёмных парадных, — с таким же выражением лица ответил на чужой взгляд посетитель.       — Приятно познакомиться, — рассмеялся Сергей, почти невесомо тряхнув золотистыми кудрями. Грузин невольно зарылся пальцами в собственные волосы, опёрся одним из локтей в стойку. Посидел ещё немного, наблюдая, прислушиваясь, — вдруг чего интересного получится выцепить.       В зале негромко играла какая-то расслабляющая музыка, в полутьме за столиками, индивидуально освещёнными тёплым светом от единственной лампы каждый, угадывались силуэты посетителей. Уютно. Лиличке с Осипом понравилось бы.       С кухни тянуло чем-то съестным. Поэт расслабил сдавивший горло шарф, а после и вообще снял, положив рядом с собой. Невольно начал релаксировать, напряжённые мышцы переставало сводить одну за другой. Безусловно, мог влиять и алкоголь, но это было не столь важно.       На удивление, людей было действительно немного, несмотря на то, что заведение находится неподалёку от Зимнего, где часто шастают туристы и любители городских достопримечательностей. Наверное, это просто понедельник.       — Неплохо тут у вас, — перестав щетиниться, выдохнул Маяковский.       — Спасибо, — вновь улыбнулся бармен. — Стараемся.       Владимир вытащил из нагрудного кармана визитницу, достал из неё купюру и положил на стойку, расплачиваясь за себя и за спутницу. Серёжа, глядя на бумажку, потянулся к сдаче.       — Не надо. Оставь на чай, — прервал его посетитель, спускаясь с высокого барного стула, и двинулся к выходу, по пути так и не столкнувшись с той, что привела его. Но это было уже не важно. Теперь нет.       Выходя, Маяк глянул на график работы бара: без выходных, с восьми вечера до трёх утра. Прекрасно. Надо будет зайти как-нибудь ещё разок. Он уже двинулся в сторону метро, большими шагами отдаляясь от здания.       Сзади громыхнула дверь.       — Володя!       Маяковский машинально затормозил. Какой-то мальчишка, шедший за ним, чуть ли не врезался в спину — отпрянул, чертыхнувшись. Обернувшись, поэт увидел бармена, быстро шагающего навстречу.       — Фух, я уже думал, не успею, — широко улыбался тот, держа в руках его шарф.       — О, — спохватывается грузин, — благодарю.       — Да не стоит, — пожимает плечами Серёжа. — Позволишь? — короткий кивок, и он уже накидывает шарф на чужую шею, хоть и приходится чуть постараться из-за разницы в росте. — Не забывай больше, — глаза парня светятся, как у тех самых туристов, и Маяковский понимает, что сам невольно улыбается.       Вновь возвращаясь на станцию этим прохладным октябрьским вечером, Владимир повоевал немного с толпой, вдруг решившей всей кучей протиснуться мимо него на эскалаторе, уселся на свободное место в вагоне на фиолетовой ветке. Немного погодя пересел, проехал ещё несколько станций и вышел на Площади Восстания, поднялся назад на свежий воздух, направляясь прямиком до своей маленькой квартирки.       С Бриками он уже не жил, хотя регулярно наведывался к музе и её мужу, как старая добрая тётушка, отпустившая своих детей, но нет-нет, да следящая за ними.       Дома грузин достал начатую бутылку рома, аргументируя своё пьянство тем, что «понедельник — день тяжелый», и с первым глотком обжигающей горло жидкости вспомнил миловидного бармена.       — Да, — усмехнулся Владимир, — определённо хорошее начало недели.