Перемещения с последствиями

      7.       19 век. Особняк Корфов       Наступившие морозы на позволяли Анне гулять в парке, и она поневоле заскучала, лишенная привычного времяпровождения, вспоминая праздничную толпу и разноцветные огни на улицах родного города в своём времени. Как хорошо было бы сейчас пробежаться по магазинам, заглянуть на рождественские распродажи, позволить себе купить какую-нибудь почти ненужную безделушку, просто так, для настроения. Но всё это будет несбыточным ещё почти год, а значит надо чем-то занять себя, чтобы не впасть в хандру перед праздником.       Занятие не заставило себя долго ждать – Никита с Григорием внесли в гостиную пушистую ёлку, а следом за ними вошёл Владимир с большой коробкой в руках. Движимая любопытством, Анна подсела поближе к барону и, указав на его ношу, спросила:       - Владимир, а что там такое?       - Вот мы сейчас и посмотрим, – ответил барон, открывая коробку.       - Ёлочные игрушки! – удивлённо ахнула Анна. – Можно мне помочь Вам наряжать ёлку?       - Конечно! Помнится, в детстве нам это здорово удавалось, надеюсь, в этот раз тоже справимся, – улыбнулся Корф.       Наверняка у Владимира с этими украшениями были связаны тёплые воспоминания. Принимая их из рук девушки, он рассказывал, как они вместе вырезали из золотистой бумаги ангелочков, крепили ленточки к орешкам, клеили разноцветные фонарики. И пусть не было такого разнообразия, каким завалены магазины в 21 веке, сделанные с любовью простенькие вещицы казались Анне ничуть не хуже привычного пластика и электрических гирлянд.       Когда всё было развешано и привязано к веткам, Владимир, вытянувшись во весь свой немалый рост, укрепил на вершине странную звезду. В отличие от привычных девушке новогодних «макушек» она была восьмиконечной, что немало поразило Анну, но расспрашивать об этом барона она не решилась.       Возня с ёлкой заняла почти весь вечер, поэтому за стол они с бароном сели позже обычного. Ужин был постный, хотя и состоял ни много ни мало из двенадцати блюд - наверное, Варвара старалась весь день, чтобы приготовить такую прорву еды. Прежде чем притупить к трапезе, Владимир прочёл молитву, поминая в ней усопших родственников, и хотя их имена девушке ничего не говорили, крестясь, она вторила его словам, прося для них вечного покоя и Царствия Небесного. Ужин прошел почти в молчании, отведав вместо десерта кутьи и медовой сыты, молодые люди, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам.       Утром в доме поднялась суматоха, все готовились к празднику: кто наводил порядок в комнатах, кто готовил праздничную одежду для господ, в печи у Вари шипело, шкворчало и жарилось, только уже не постное. Казалось, все были охвачены предчувствием чего-то светлого и радостного. Анне всегда нравилось это ожидание праздника, оно сохранилось ещё с детства, когда каждый ребёнок верит в чудеса, волшебство, Деда Мороза и, став взрослым, неосознанно продолжает ожидать чуда в новогодние и рождественские праздники.       Вечером нарядно одетая девушка спустилась к ожидающему её в гостиной Корфу, чтобы отправиться ко Всенощной. Хотя в своём времени она церковь посещала нечасто, а в праздники тем более, Анна понимала – отказ отправиться в храм вызовет, мягко говоря, недоумение Владимира, ведь её предшественница, по рассказам окружающих, отличалась редкой набожностью.       Судя по количеству собравшихся, Владимир с Анной приехали одними из последних, поэтому им пришлось пробираться сквозь толпу, чувствуя на себе косые взгляды. Правда, зная о вспыльчивом характере барона, на открытый конфликт никто не решился, только княгиня Долгорукая прошипела вполголоса о безродной выскочке, которой не место среди благородных людей, но взгляд Анны заставил её замолчать. Видимо, княгиня еще не забыла уроки рукопашного боя, полученные в библиотеке Корфов.       Всю службу девушка стояла, погрузившись в молитву, не обращая внимания ни на кого. Здесь, в уездном храме 19 века, она возносила молитвы от всей души, как никогда не молилась в своём времени. «Господи, - беззвучно шептали губы, - наставь меня на путь истинный. Подскажи, что мне делать. Я знаю – находиться здесь неправильно, так не должно быть, но я люблю его и не в силах отказаться от любви к Владимиру. Как же мне хочется быть счастливой с ним!» Одинокая слезинка скатилась по её щеке, сверкнув в пламени свечи, словно бриллиант.       У Корфа, наблюдающего за ней, сжалось сердце. «Отчего слёзы в столь светлый праздник? - подумалось ему. - Что гнетёт любимую, заставляя её плакать?» Дорого бы отдал Владимир за счастье с ней, но пока Анна не придёт в себя, даже думать о свадьбе не приходится.       Отстояв службу, молодые люди в числе первых вышли из храма и отправились домой, где их уже дожидался праздничный стол. Варвара расстаралась на славу, и помимо традиционного гуся с яблоками было приготовлено огромное количество всевозможных закусок, а так же вкуснейший рождественский пирог, не говоря уже о винах и воздушных пирожных на десерт. В отличие от вчерашнего, этот ужин прошел очень весело. Анне ещё никогда не было так хорошо, как сейчас, в этой гостиной, освещённой свечами и пропахшей ароматом хвои. Она весело смеялась, слушая рассказы Владимира об их совместных с Долгорукими проказах в детстве, о том, как они ждали Рождества и как радовались подаркам, которые для них обязательно привозил из Петербурга Иван Иванович.       - Кстати, о подарках, - Владимир поднялся и взял с углового столика бумажный пакет, красиво перевязанный лентой. – Я прошу Вас принять этот небольшой презент.       - Что это, Владимир? – девушка развязала ленту и увидела пупырчатые оранжевые бока крупных цитрусовых.       - Эти фрукты называются апельсины, - ответил барон. – Здесь о них почти никто не знает, потому что их привозят из Турции и в малом количестве. Я впервые попробовал их во время службы на Кавказе, надеюсь, их вкус придётся Вам по душе.       - Спасибо, Владимир, - поражённо пробормотала Анна.       Кто бы мог подумать, что апельсины, от которых ломятся прилавки в магазинах 21 века, здесь являются такой экзотикой. Девушка еще несколько мгновений смотрела на пакет в своих руках, а потом прошептала, залившись краской:       - Боже мой, Владимир, я совсем забыла о подарках и, к своему стыду, ничего не могу подарить Вам!       - Не печальтесь, дорогая, - барон ласково погладил её по щеке. – У нас с Вами впереди ещё много праздников, и у Вас будет шанс не раз порадовать меня подарками.       - Я даже представить себе не могу, что подарить человеку, у которого всё есть, - улыбнулась Анна.       - Положим, не всё, - парировал Корф. – Я надеюсь получить от Вас самый драгоценный подарок… после того, как Вы станете моей женой.       Услышав это, Анна опустила голову. Слова барона радовали и причиняли боль одновременно. Намёк был более чем прозрачен, Владимир хотел от неё детей, а что может больше доказать любовь мужчины? Если бы он только знал, как этого хотела она! Как мечтала взять на руки крошечного человечка и увидеть в его лице черты любимого мужчины. Но не суждено! Согласись она на венчание, ей придётся унести дитя с собой, в свой мир, и пусть это будет бесценным подарком судьбы, у неё нет права лишать барона его ребенка. К тому же её тезка, вернувшись обратно в своё время, никак не сможет объяснить мужу отсутствие беременности. Остаётся только одно – собрать в кулак всю волю и терпеливо ждать нового Солнцеворота для возвращения домой. А там постараться забыть всё произошедшее, спасаясь работой, учебой, карьерой… Господи, да чем угодно, только бы не вспоминать счастливые мгновения, проведённые в объятиях любимого мужчины!       От этих мыслей перехватило горло, глаза защипало от подступающих слез, и торопливо пробормотав:       - Простите, Владимир, но уже довольно поздно, я устала, – девушка направилась к двери.       Взявшись за ручку, она немного постояла, потом повернулась к Корфу и сказала:       - Благодарю Вас за праздник. Мне кажется, у меня никогда ещё не было такого замечательного Рождества, – а про себя с тоской добавила: «и уже никогда не будет».       В эту ночь они оба почти не спали: Владимира мучила тоска, он не знал, сколько ему ещё придется ждать, пока Анна вспомнит своё прошлое, и вспомнит ли вообще. Он чувствовал – его силы и терпение на исходе, но не может же он силой заставить её обвенчаться с ним! Разве недостаточно любимая перенесла по его милости обид и унижения?       Сама девушка тихо всхлипывала, уткнувшись в подушку. От мысли, что ей придётся через несколько месяцев расстаться с Владимиром, свет становился не мил. Было больно и за себя, и за него. Ведь та Анна вовсе не любит барона, более того - боится его пуще огня. К тому же она влюблена в другого мужчину и вряд ли захочет связать свою жизнь с Корфом, а значит обречёт его на новые страдания! Как с его гордостью и самолюбием он сможет вынести такое?!       Анна стукнула кулаком по подушке в бессильном отчаянии. Надо будет что-то предпринять перед своим возвращением назад. Если ей не удастся поговорить со здешней Анной, то она напишет письмо, в котором попросит прощения за вмешательство в её судьбу, а так же будет умолять не разбивать барону сердца и выйти за него замуж, раз уж ей самой этого не суждено.       21 век. Квартира Корфа       Анну удивило, что в этом мире сначала отчего-то наступает Новый год, а уж только через неделю после него - любимое с детства Рождество. Тем более было непонятно набожной барышне, как можно в последнюю неделю Рождественского поста устраивать шумные гулянья и пышные застолья. Но что могло зависеть в этой жизни от мнения скромной девушки? Надо бы осторожно выпытать у Варвары, где здесь ближайший храм. Анна очень надеялась, что вера в Господа по-прежнему присуща её соотечественникам и полтора века спустя, хоть явно и не играет теперь такой значительной ежедневной роли, как в её родном времени.       На первый же вопрос о церкви добрая женщина улыбнулась с пониманием:       - Вспомнила чего? В верующей семье росла? То я и гляжу, как чего пугаешься - так крестишься тут же. Помнит душа-то. Её никакой амнезией не вытравишь.       Посмотрела на девушку сочувственно:       - Памяти, гляди-ка, вон нет ни на грош, а душа в Храм просится. Пойдёшь со мной Всенощную стоять?       - С радостью!       - Ты только Надежде не говори. А то опять разворчится - тяжело, нагрузки. И без неё разберёмся, что нашим душам в нагрузку, а что за счастье. Так ведь?       Только пожав плечами, Анна тихо улыбалась, предвкушая радость сопричастности с празднованием великого дня Рождества Христова.       Заговорщицы дружно готовили разнообразные блюда к новогоднему столу. Анна уже вполне сносно ориентировалась на кухне и не пугалась жужжащих, звенящих и крутящихся приспособлений. Ближе к вечеру Варвара отправила свою помощницу немного отдохнуть - всё-таки формально она оставалась на постельном режиме. Это порадовало Надежду Николаевну, приехавшую пораньше, чтобы внести свою лепту в подготовку к ночному «пиру на весь мир».       Отозвав Анну в сторонку с загадочным видом, Варвара вложила ей в ладонь крупное золотое украшение на довольно толстой цепи. Глазки девушки загорелись:       - Варечка, ты вспомнила про портрет! А я всё стеснялась напомнить, у тебя было столько хлопот перед праздником. Не терпится взглянуть. Как он открывается?       - Наглядишься ещё, голубка, - ласково улыбнулась Варвара, нажимая на одну из завитушек, обрамляющих корпус. - Это мой тебе подарок, ты же Володина невеста, почти уже жена. Так что теперь тебе хранить ценность корфовскую, твой черёд.       - Варя… Но как же это? Я ведь ещё… Мы с Володей не женаты даже, - скромно опустила глаза Анна.       - Ничего, это дело времени. Какая разница, сейчас или через месяц. Всё равно ведь поженитесь, так чего уж?       Любопытство взяло верх над смущением, и Анна перевела взгляд на раскрытый медальон, с трудом удержав вскрик. На миниатюре внутри была изображена она. И не просто она, а в своём любимом платье глубокого синего цвета с венецианским кружевом, в причёске легко узнаваемые гребни с сапфировыми глазка́ми, что дарил Иван Иванович на последние именины… Барон действительно любит её! Он сделал предложение руки и сердца собственной крепостной, после танца Саломеи в порыве страсти овладев ею и проведя вместе ночь. Значит… та Анна не солгала? И её ожидает в своём времени любящий мужчина? Но… Вспоминая поведение барона по отношению к себе, подобное не укладывалось в голове. Разглядывая подарок, девушка задумчиво касалась жемчужин оправы, поглаживала золотые завитки. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, крепко сдавила в пальцах «ножку» петельки для цепочки, будто желая протереть от налёта времени, что скопился на мелкой детали. И вдруг…       - Ой, Варечка, гляди-ка!       Портрет красавицы-баронессы отделился от правой половинки медальона. Повернув петельку ещё немного, они обе с удивлением уставились на второй портрет, прикреплённый с изнанки миниатюры с изображением прекрасной аристократки, с которого на них смотрел точь-в-точь Владимир.       - Вот это да! Сколько лет у нас в дому в шкатулке лежал, а никто ни сном ни духом, что картинок-то две! И ведь как похож на предка-то наш Володенька, а?       Завороженно рассматривая изображение настоящего барона, Анна легонько погладила пальцем холодную поверхность миниатюры. Значит, ей всё-таки суждено стать женой своего странного хозяина…       Взяв из рук девушки свой подарок, Варвара аккуратно захлопнула крышку и надела ей на шею.       - Погляди-ка, и цепочка как раз. Как лёг-то, прям куда надо! - домработница подмигнула девушке, смущённо поправившей украшение в красивой ложбинке между упругих грудок у самого края довольно смелого декольте вечернего платья.       Отложив сложные размышления до более спокойного времени, Анна сердечно поблагодарила Варю за столь щедрый дар и вернулась к порученному ей заполнению тарталеток паштетом.       В последний день уходящего года Владимир играл спектакль. Коллеги по антрепризе стремились как можно больше заработать в праздники, Корф не мог подвести партнёров отказом.       - Будет чудом, если он появится раньше одиннадцати, - попыталась успокоить Надежда ежеминутно поглядывающую из окна во двор на парковку Аню.       В результате хозяин «почти уже не холостяцкой берлоги» ворвался в квартиру в четверть двенадцатого, строгим голосом велел не трогать ворох оставленных в прихожей пакетов и стремительно исчез в душе. Присоединившись к своему «женскому царству» за полчаса до исхода года, приступил к раздаче подарков. Пока дамы восхищались, охали и ахали, одаривали единственного в их квартете мужчину в ответ, подошло время речи президента и открывания шампанского.       Даже не успев испробовать всех блюд, уставшая от предпраздничной суеты Аня почувствовала нарастающую головную боль от мелькающих калейдоскопом кадров новогоднего шоу на огромном экране висящей в гостиной «плазмы». Не слушая никаких возражений, Надежда своей докторской властью отправила пациентку на покой. Через полчаса Владимир осмелился зайти в комнату спящей возлюбленной, чтобы сделать себе ещё один новогодний подарок. Тихонько присев на край её постели, бережно коснулся губами тёплых губ. Аня во сне улыбнулась…       19 век. Двугорский уезд       Проезжая мимо церкви, Владимир вспомнил, что хотел поговорит с отцом Павлом. Он надеялся, что священник сможет убедить Анну согласиться на венчание, ведь неизвестно, сколько ещё времени придётся ждать, пока любимая вспомнит свою прошлую жизнь. Пора уже прекратить грязные слухи об отношениях барона Корфа и бывшей воспитанницы его отца, гуляющие по уезду.       Спешившись, барон перекрестился на купола и вошёл в храм. Отца Павла на месте не оказалось. На вопрос Владимира, где его можно найти, молоденький служка ответил, что видел батюшку возле служебных помещений, куда и направился барон. Проходя мимо иконописной мастерской, он услышал громкие крики и, не сдержав любопытства, заглянул внутрь. Взору его предстала довольно любопытная картина: посреди комнаты стоял молодой парень, судя по одежде, измазанной краской, художник, а перед ним прыгал низенький толстый монах, ругаясь на чём свет стоит:       - Тебе было сказано что писать?! – орал он, забыв о благочинии. – Икону Богородицы! Неужели ты иконы в жизни не видал?! Разве так Богородицу пишут?! Иссохла от горя, изошла слезами всемилостивая! А у тебя?! Баба ядрёная! Базарная торговка Дарёнка, прости Господи! Получается - на бабу шалопутную православные молиться станут! Прокляну! На хлебе и воде сидеть будешь, пока не образумишься!       Монах бы и дальше разорялся, но увидав Корфа, взял себя в руки и спросил:       - Вы, барин, по какой надобности сюда?       - Мне бы отца Павла повидать, – ответил Владимир.       - Так уехал он причастить умирающего, а когда назад будет, один Бог ведает, - ответил священнослужитель.       - Что у вас здесь случилось? – поинтересовался барон. – Даже во дворе крики слышны.       - Да вот, барин, сами извольте полюбоваться. Купили мы у одного из здешних помещиков художника, прежний-то иконописец у нас помер. Уж как его хозяин нахваливал, прямо искра Божья в нем. А он… сами посмотрите! Господь наш Вседержитель у него один в один местный мельник, Николай Чудотворец - сторож церковный, а Богородица – торговка базарная. Тьфу, пакость! И что с ним делать, ума не приложу. Сколько ни ругаю - всё без толку.       Пока монах говорил, Владимир внимательно рассматривал работы мастера. Глянув на икону Богородицы, он вспомнил шуструю разбитную бабёнку, которую не раз видел на базаре, приезжая в уезд. Сходство было потрясающим: парню удалось передать и задорное выражение лица, и озорной блеск глаз молодой женщины, весело зазывающей покупателей. У художника явно есть талант, но иконописец из него действительно никакой. Владимир было собрался уходить, когда мысль, внезапно пришедшая ему в голову, заставила остановиться возле двери.       - Скажи, - обратился он к парню, – а барышню изобразить сможешь?       - Постараюсь, барин, - не совсем уверенно ответил художник. – Мне бы эту барышню повидать сначала.       - Повидаешь, - усмехнулся Корф и повернулся к монаху. – Вот что, отче, вижу я, сей мастер вам без надобности. Может, продадите его мне? И деньги свои вернёте, и пожертвование монастырю сделаю.       - Так если отец-игумен согласится, отчего ж не продать, – расплылся в улыбке монах. – Вы, барин, подождите тут – я мигом. Только разрешения спрошу, - и толстяк проворно выскочил за дверь.       - Как тебя зовут-то? – спросил Владимир.       - Пантелеймоном, барин, - парень отвечал бойко и радостно. Судя по всему, ему не терпелось избавиться от монастырской жизни.       - А родители твои где? – продолжал расспросы барон.       - Где ж им быть? У хозяина в поместье остались. Крепостные мы, барин.       - Вот что, Пантелей, ежели напишешь барышню так же, как Дарёнку, я тебе вольную выпишу. Обещаю. Станешь вольным человеком, а дальше сам будешь решать, что тебе делать.       - Я, барин, рад бы написать, только у меня ни кистей, ни красок, здесь всё монастырское.       - Об этом не беспокойся, - Владимир улыбнулся. – Завтра отправимся с тобой в Петербург, выберешь себе всё, что нужно.       - Неужто в сам Петембурх поедем? – недоверчиво воззрился на Корфа художник.       - Поедем, поедем, - ответил барон. - Не самому же мне кисти да краски тебе выбирать.       Пантелеймон хотел еще что-то сказать, но двери открылись, и в комнату вбежал монах с исписанным листом бумаги в руках.       - Вот, барин, - затараторил он, – двадцать пять рубликов, копеечка в копеечку, ровно столько, сколько монастырь отдал за этого ненадобного.       И хотя по хитрющей физиономии было видно – цена неимоверно завышена, барон спорить не стал. Достав из бумажника несколько крупных ассигнаций, он протянул их монаху.       - Возьмите, отче, – сказал он. – Двадцать пять за этого парня, остальное пожертвование, как обещал.       После расчёта Владимир подписал купчую и, повернувшись к Пантелеймону, распорядился:       - Побудь здесь еще немного. Я сейчас вернусь в поместье и велю прислать за тобой телегу. Думаю, Вы, отче, не будете против? – уточнил, повернувшись к монаху.       - Нет, конечно, барин, что Вы, - закивал тот головой, – пусть будет здесь сколько угодно.       Возвратясь в поместье, барон отдал приказание управляющему отправить мужика с телегой в уезд, а сам прошел в гостиную. Ему нужно было предупредить Анну о своем завтрашнем отъезде в столицу.