маска приличия

фраза Дениса не уходила из головы месяц. она забралась в подкорку сознания, обвивала каждую его мысль тонкими линиями, не давая думать ни о чём другом, заполняла собой всё пространство в черепной коробке. она приелась до такой степени, что решила и вовсе жить в нём, не на секунду не покидая. но при этом, пожирая его изнутри. заставляла существовать только собой, сводя всё к одному - Денис. он сомневался, сомневался жутко. он не хотел давать Черышеву очередной шанс, который раздавит его душу, как молоток хрупкий лёд. как тепло руки растопит рисунок на окне от мороза, оставив от красивого лишь лужу. разочароваться в нём вновь — именно то, что не хотел Саша. он читал много книг, где люди менялись, становились добрее и лучше, любили сильнее. но это книги. он сейчас чувствовал себя героем женского романа, купленного в привокзальном киоске. Саша не знал. запутался. слишком много всего. слишком много мыслей, которые сведутся в конечном итоге к одному. "как семиклассница" каждый раз удручённо хмыкал про себя Головин, в очередной раз поймав себя на глупых мечтах о будущем. о их будущем. «а ещё знаешь. я ведь всё ещё тебя люблю». он не мог забыть эти слова, не мог перестать думать лишь о них. слишком много они принесли ему. каждый раз, когда тихий голос Дениса шептал это в его голове, он чувствовал кончиками пальцев, так приятное тепло разливается по телу, будоражит и так кипящую кровь. ещё в тот день он понял, как обожает Черышева. обожает его волосы, пальцы, глаза. любит всего, начиная с пальцев ног заканчивая самой макушкой головы. хотел целовать, обнимать, трогать всё что можно и нельзя, шептать что-то на ухо и бесконечно касаться. ощущать его присутствие каждую секунду. вот только было одно но: он не доверял ему. он просто боялся вновь быть использованным. потому что он не забыл. не забыл ничего. отдавая резкой болью в груди, в памяти всплывали сообщения без ответа, скинутые телефонные звонки. все слёзы, вся кровь, смываемые под ледяным душем. он помнил всё, как ни старался забыть. целый месяц он играл в прятки. находил способ не видеть его, а если этого не получалось, то Головин просто молчал. смотрел в сторону, в пол, куда угодно, пока наглые руки докапывались до его колена. хотелось снова взять и переплести пальцы, вновь ощутить их грубое тепло. хотелось скинуть с себя блядскую ладонь Черышева, сказать пару ласковых, а на последок ещё и влепить пощёчину. эта неопределённость ныла где-то груди, переходя в глотку, не давая парню нормально дышать. ему хотелось кричать, от боли или желания не понятно. но одно было очевидно. так он больше не мог. уже в тысячный раз Саша сожалеет о том, что подписал этот чёртов контракт, когда он вновь видит старшего рядом с базой, который ждёт. чего или кого, никто не знал, наверное, даже сам Денис. Саша сидит, сидит вновь разглядывая такой как казалось красивый, интересный, бесконечно увлекательный пол. тренер что-то доходчиво объяснял, но самый младший знал, что слушать смысла нету. вновь будет сидеть на скамейке запасных. но голову для приличия поднять пришлось. — теперь по поводу стартового состава, — Гончаренко поднял голову, посмотрев на молодого Головина, после чего продолжил: — у Дзагоева травма, как мы все знаем. поэтому, на поле, как центральный полузащитник, выйдет Головин. сказать, что Александр был в шоке — ничего не сказать. он не мог и надеяться на такую удачу, ведь, вероятность того, что именно его поставят в стартовый состав была настолько мала, что можно было и не надеяться. но секундная радость прерывается резким осознанием. игра против "Локомотива". свисток. никогда в крови не было столько адреналина. в голове не было ни одной мысли. лишь звучал голос Виктора Михайловича, дающего наставления перед игрой. в висках стучал шум трибун, крики болельщиков. обвод. пас. гол. счастливый визг фанатов, казалось, сейчас снесёт всё звуковой волной. голос комментатора раздался как будто под водой «Фёдор Чалов. гол ЦСКА на двадцать третьей минуте. голевая передача —Александр Головин». дикие, безудержные эмоции переполняли голову, переполняли грудную клетку. Саша кинулся к другу, уже через пару секунд закрыв его в объятиях. радостный смех, крики. отпустив Федю, но всё ещё держа того за плечо, Головин окинул взглядом поле. глаза. небесно-голубые, с яркой, противящейся ревностью во взгляде. казалось, в их северно-ледовитых океанах можно было утонуть, и больше никогда не всплыть обратно, потому что эта горящая, растапливающая своим огнём лёд его глаз, ревность, уже никогда не отпустит тебя назад, заковав в цепи бесконечного сладостного наказания за прикосновения к кому-то другому. удивительно, но Саша даже не был против. снова игра. мяч под ногами, бутсы идеально скользят по газону, направляясь к штрафной. в ушах стучит сердце, перемешиваясь с бесконечным шумом трибун в какую-то безумную массу. секунда. под ступни что-то врезается на огромной скорости, полностью выбивая из них равновесие. он путается в своих же ногах, безбожно падая на покрытие. колено пронзает острая боль, буквально вдалбливающаяся в коленную чашечку. хочется взвыть. не столько от боли, сколько от разочарования. взгляд. Денис. свисток. "жёлтая карточка. Денис Черышев, на сорок седьмой минуте" подбегает судья. какие-то слова перепалки, из которых Головин улавливает только "я не хотел" и "какая блять жёлтая". и резко во взмывающей вверх руке оказывается что-то алое. "Денис Черышев. красная карточка на сорок седьмой минуте" - иди давай. хуебес. боль в колене всё ещё чувствовалась крайне остро. встать было мучительно трудной задачей, и Головин в один момент пожалел, что Черышев уже направился в сторону раздевалки. с явной мольбой в глазах он взглядул на Гончаренко, который удручённо махнул рукой Хосонову, сидящему на скамье. над Сашей уже навис Федя и протянул руку. младший, стараясь прихрамывать как можно меньше, опираясь на Чалова, двинулся в сторону тренера, который потрепал его по голове, бросив что-то наподобие «все равно молодец, Сашка». шаг младшего устремился вдоль по белым коридорам, заворачивая за всякие углы. главное идти быстрее к раздевалке. такая же белая дверь открылась и тут же закрылась, когда тело парня оказалось облокоченным спиной об дверь уже в раздевалке. подняв свой взгляд, он не увидел какую-то причину для страха, поэтому быстро переместился на скамейку, ища взглядом воду. вот только бутылки он не нашёл, поэтому лишь огорчился, вновь взглянув в пол. а нога так же продолжала ныть. дверь открылась, но Саша не придал этому какого-то значения, ведь, думал, что это кто-то из сокомандников. но когда взгляд всё-таки поднялся, он начал прожигать взглядом того, кто зашёл. — чего тебе? — ты стал лучше играть. Денис сел рядом, не отрывая взгляда от Головина. казалось, что сейчас старший вновь положит свою руку на колено, погладит, вот только на этот раз Саша не будет сопротивляться. но в этот раз он не делал этого, будто потерял интерес к мальчишке с семнадцатым номером. понял, что надежды нет? скорее устал от вечного «нет». вот только именно сейчас это «нет» может перерости в «да», ведь, таить любовь и желание, выжигающие на каждой косточке тела «Денис», попросту нельзя. по-прежнему холодная рука взяла ладонь Дениса и положила её на колено Головина, переплетая тонкие пальцы с чужими. атмосфера была максимально напряжённой, это понимали оба. и вроде, сейчас всё должно наладиться, вот только мужская ладонь возвращается на ногу хозяина, а голубые глаза смотрят в недоуменные зеленые. — ты же сам сказал, не тянуть свои коряги куда не нужно. — сука... это слово Саша сказал как какой-то явно психически нездоровый персонаж из фильма. на его лице была улыбка, и даже был слышен смех, вот только эта фраза не несла за собой ни доли позитивного. — я не сука, я коб... — заткнись, пока я не проверил. — а ты хочешь? эта фраза стала будто щелчком в сторону «вкл». младший сделал то, что пытался не делать последний месяц. он снял свою маску приличия, сдержанности и огромного похуизма, которая давила на виски каждый раз, когда в поле зрения появлялся человек, который прямо сейчас находится напротив, коварно улыбается, и с безудержным огнём в глазах смотрит в его. он, слово змея вцепился в губы старшего, сразу же начав кусать их до крови. Головин не останавливался ни на секунду, дразня оттягивая нижнюю губу Черышева, и снова и снова прикусывая её белоснежными клыками. ледяные пальцы зарывались в русых волосах, переодически опускаясь на загривок. желание Головина выросло до самого огромного числа в мире. воздух заканчивался, поступал в легкие с огромным трудом, когда он чуть приоткрывал рот. язык Черышева хозяйски проводил по зубам, обследовал каждый миллиметр такого знакомого, такого горячего Головина. в нем не поменялось ровным счётом ничего, вот и ощущения были как тогда, в том самом кабинете математики. они хотели друг друга, хотели с ног до головы. руки провели по разгоряченному телу Саши под мокрой футболкой, медленно пересаживая младшего на свои колени. а тот и не был против, поэтому устроился поудобнее, ощущая своим бедром каменный стояк. это не могло не заставить улыбнуться, вновь прикусить нижнюю губу и поерзать на месте. впервые в своей жизни Головин готов кончить прямо в штаны, толком не начав сам процесс. и Черышев это понимал, поэтому медлить не хотел, но было бы не плохо потянуть время хотя бы немного, распалить Головина, заставить умолять. клыки Саши вцепились в бледную кожу Дениса в районе ключиц, оставляя саднящие ободки, засосы, побагровеющие через минуту. но старшему это нравилось, нравилась решительность, смешивающаяся с дерзостью. он никогда не видел своего мальчика таким, но готов был наблюдать вечность. первый стон был за Сашей. из гортани он вылетел на пару тональностей выше, но звук приглушила рука, которую он усиленно прижимал ко рту, чтобы не дай бог никто не услышал. мужская рука вновь провела по бугорку младшего, а с губ снова слетел стон. пальцы потянули волосы старшего, а сам Головин уже лез из кожи вон. он ничего не мог сказать, будто, забыл все слова. всё, на что хватало саднящих губ — на тихие гортанные стоны и шипение, прерываемые поцелуями. всё-таки, Черышев был тем человеком, который может довести до неземных ощущений одними прикосновениями. рука настойчиво проникала дальше, и уже дотронулась до каменного члена. это всё больше напоминало какой-то глупый порнофильм, с однотипным сюжетом и банальными действиями. но это нравилось обоим, поэтому никто не смел сказать этого, да и сил и желания отвлекаться на такие глупости ни у кого не было. всё так же ладонь делала резкие движения, компенсирующиеся плавными, мягкими, от которых белая жидкость начала медленно, но интенсивно выделяться. глаза младшего были закрыты, а голова задёрнута вверх. комнату наполняло довольное рычание Дениса, и громкими, стеснёнными лишь альвеолами лёгких, безбожными стонами Головина. но тем временем Черышев, с наслаждением смотря на младшего, продолжал, от чего стоны лишь учащались, и переодически повышали свою громкость, наплевав на то, что их могут застать. но никто и не собирался заставать, лишив свою психику девственности. стон, стон, стон. Денис оставлял ему столько удовольствия, сколько мог, и этого было достаточно. именно поэтому через пару секунд сперма растеклась по кулаку старшего, пачкая одежду и ноги. оба тяжело дышали друг другу в шею. Саша хотел повторить все те действия, что сделал ему Черышев, но тот лишь мягко перехватил тянувшуюся руку и начал зацеловывать тонкие дрожащие пальцы, подняв свой взгляд в уставшие зеленые глаза. — знаешь, Денис. я тоже тебя всё ещё люблю.