Письма и их последствия

      — И тогда, — слышит Эмма чей-то голос, который кажется ей смутно знакомым, — Прекрасный Принц склонился над хрустальным гробом и поцеловал Белоснежку прямо в ее алые губы, навсегда прощаясь со своей возлюбленной. И от поцелуя того в спящую вечным сном принцессу вернулась жизнь; она вдохнула, распахнула глаза... ах, Боже мой! Вы очнулись!       Свон, минутой ранее с трудом разлепившая веки, теперь таращилась на молодую девушку с мальчишеской стрижкой, которая сидела у соседней койки. Между тем девушка вскочила на ноги, отчего книга сказок, до того лежавшая у нее на коленях, с глухим стуком свалилась на больничный пол.       Похоже, внимание короткостриженой привлек звук приборов, к которым Эмма была присоединена всякими трубками: теперь эти адские машины довольно бодро гудели. Свон предположила, что до ее пробуждения они пищали так же заунывно, как приборы у постели парня, от чтения которому она оторвала его молодую подругу.       — Мэри Маргарет? — прохрипела Эмма и тут же зашлась сухим, колючим кашлем.       — Вот, попейте, — перед лицом Свон оказался высокий пластиковый стакан, наполненный водой, из которого торчала длинная трубочка.       Эмма чуть приподнялась и с благодарностью потянулась к стакану, который крепко держала девушка, обхватила трубочку потрескавшимися губами и сделала несколько маленьких глотков. Напившись, она снова обессиленно откинулась на подушки.       — Спасибо...       — Ну что вы, — откликнулась короткостриженая, с секунду поборолась с любопытством, а потом спросила: — Вы по имени меня назвали. Мы разве знакомы?       — Я... не знаю даже, — честно призналась Эмма. — Не уверена. Думаю, я... что со мной вообще случилось?       — Я сейчас доктора позову, — пообещала девушка и выскочила из палаты.       — Ну, ладно, — сказала Свон в пустоту, так как собеседницы уже и след простыл, а потом снова повернула голову в сторону соседа по палате. Тот явно был в отключке: лежал на спине, глаза закрыты, грудь ровно вздымается, весь в проводах. — Ну что, приятель, только мы вдвоем, да? — она издала лающий смешок. — А с тобой что приключилось?       Эмма все еще не была уверена, что это — не сон, не какое-то помутнение рассудка, поскольку все вокруг указывало именно на подобное заключение.       Последнее, что она помнила — это то, как на своем «жучке» пересекала городскую черту. Что ж, получается, обойтись без последствий не удалось. О том же свидетельствовала и загипсованная правая рука, и тупая боль в затылке.       Свон подняла здоровую руку и осторожно потрогала свою голову, которая гудела так, словно в ней поселилось семейство пчел. Ну, все верно: вместо того, чтобы нащупать волосы, пальцы Эммы пробежались по бинтам, стягивающим ее многострадальную черепную коробку. Что удивительно, но боли, помимо головной, девушка не ощущала — только ужасную, прямо-таки нечеловеческую слабость, а еще — противную тошноту. Что ж, по-видимому, основной удар пришелся именно по голове. Если то был удар, конечно. Эмма предполагала, что попала в аварию: в конце концов, именно так заканчивали все те отчаянные смельчаки и безумцы, которые решались покинуть Сторибрук. Именно так их наказывало проклятье, удерживая в городе без единой возможности вырваться на свободу.       Так, стоп.       Получается, она по-прежнему в Сторибруке, а эта резко помолодевшая Мэри Маргарет, — она кто? Дочь оригинальной мисс Бланшар? Но Руби точно ничего не говорила о детях, наоборот — о бесконечном одиночестве несчастной учительницы, безнадежно влюбленной в женатого Дэвида Нолана. Они бы хотели иметь ребенка, но беднягам приходилось жить разными жизнями.       Эмма сделала глубокий вдох, пытаясь привести мысли в порядок. Ладно, прямо сейчас решение этой головоломки — не в списке ее первостепенных задач. Для начала надо написать Реджине, которая наверняка волнуется, так и не получив весточку из-за городской черты. Что ж, по-видимому, им придется искать какие-то другие пути, поскольку, очевидно, проклятье не собирается отпускать Спасителя в реальный мир.       Вот только, чтобы написать Реджине, Свон нужна книга Сказок, а она... где?       Упс, постойте-ка.       Эмма повернула голову к креслу, где ранее сидела предположительно Мэри Маргарет, и вытаращила глаза. Ну, да. Точно.       Книга лежала на полу, а Свон тупо на нее смотрела.       Ей вдруг показалось, что она упускает некую важную деталь.       Память о случившемся медленно, шажок за шажком, возвращалась к Эмме, и, когда она, наконец, вспомнила аварию, свалившееся на «жучок» дерево, удар молнии, а самое главное — все предшествующие этому события, осознание накрыло ее с головой, и она резко села на постели.       — Твою мать, — выругалась она и принялась суетливо отцеплять от себя провода и пытаться встать с койки, игнорируя и головокружение, появившееся от чересчур внезапного подъема, и усилившуюся боль в затылке, и жуткую слабость.       — И куда это вы собрались? Немедленно вернитесь в кровать! — раздался сердитый мужской голос, и человек в белом халате, появившийся на пороге, в миг оказался рядом с Эммой. Сильные руки уложили ее на матрас, а затем ловко вернули все проводки на их законные места.       — Доктор Вейл... Ой, осторожнее, — семенившая за врачом короткостриженая с беспокойством наблюдала, как тот удерживает вяло сопротивляющуюся пациентку на кровати, пока она пытается донести до доктора какую-то мысль.       — Но мне надо... как вы не понимаете? Я должна убедиться...       — Лежите спокойно, в конце концов! — разозлился врач, которому уже надоело бороться с неуемной пациенткой, подозрительно активной для той, кто только что вышел из комы. — А не то сейчас седативное вколю, будете знать!       Продолжая отпихивать руки врача, Эмма ужом изворачивалась на матрасе, и вдруг замерла, увидев что-то сквозь прозрачную стеклянную дверь, выходящую в смежное помещение с другими пациентами. Маленького мальчика в серо-красном полосатом шарфе, с любопытством разглядывающего происходящее в палате. Мальчика с той самой фотографии. Черная расстегнутая курточка, ранец за спиной, взъерошенные темные волосы. Ему пришлось встать на цыпочки, чтобы хорошенько все рассмотреть, — таким он был маленьким.       Эмма встретилась с ним взглядом, и мгновение две пары глаз изучающе таращились друг на друга, а потом мальчишка улыбнулся ей, как старой знакомой, и помахал рукой.       Между тем доктор, воспользовавшись короткой передышкой, быстро вернул на место все провода и уложил пациентку на кровать. Осмотрел результат своих усилий и удовлетворенно кивнул.       А у Эммы в голове будто лампочка зажглась: вот, что не давало ей покоя. И если допотопные машины, работающие в палате, еще можно было объяснить проклятьем и, следовательно, отсутствием какого-либо технического прогресса в Сторибруке, а старомодный наряд учительницы — отсутствием вкуса, то эта прическа доктора, эти вьющиеся волосы, почти достигающие плеч и делающие его похожим на какого-то хиппи... ну, это тоже, при желании, можно было бы объяснить. Отсутствием гигиены.       Но этот яркий шарф в серо-красную полоску, эти темные непослушные волосы, эта улыбка...       — Какой сейчас год? — слабо спросила Эмма, не отрывая взгляда от стеклянной двери.        — А какой сейчас год? — нахмурился врач.       — Это я у вас спрашиваю!       — А я у вас, — врач снова начал раздражаться. — Глядя на ваше поведение, я начинаю всерьез опасаться, что удар головой и длительная кома не прошли для вас бесследно. Возможно, они спровоцировали амнезию или еще какие мозговые повреждения, так что вам лучше бы ответить на мой вопрос, мисс...?       — Свон, — машинально представилась девушка. — Эмма Свон.       — Отлично, значит, имя свое помните, — врач достал из кармана блокнот и ручку из-за уха и сделал какие-то пометки. Год рождения?       — Тысяча девятьсот восемьдесят третий, — выпалила она, не подумав.       Доктор уставился на нее:       — Неужели? А дата?       — Двадцать третье октября.       — Так значит вам, — врач потер переносицу, предчувствуя большие проблемы с этой конкретной пациенткой, — поправьте меня, если ошибаюсь... Два месяца от роду?       — Я не... что? Погодите, — к вящему неудовольствию доктора Вейла Эмма снова села на кровати. — Что значит — два месяца? Так сейчас... правда... и он...? — она кивнула в сторону мальчишки, все еще наблюдающего за разворачивающейся в палате сценой.       Мэри Маргарет проследила за ее взглядом и ойкнула:       — Генри! Я совсем о тебе забыла... Ты за книгой? — и она вышла в коридор.       — Генри, — повторила Эмма и перевела взгляд на врача. Тот немедленно прозвал его про себя абсолютно безумным. — О, Боже, получилось... Мне удалось... Но как? Там было дерево, и молния, а я... Это что — прям реальное путешествие во времени? Там, в будущем... и Мэри Маргарет...       — Так, все понятно, — Вейл повернулся к вышеупомянутой Мэри Маргарет, которая как раз возвращалась в палату. Следом за ней вприпрыжку бежал Генри. — Мисс Бланшар, будьте так любезны, скажите сестре Агнес, чтобы связалась с психиатрическим отделением.       — Стоп, что? Не-не-не, не надо психиатрического, — тут же принялась возражать Эмма, мигом вспомнив рассказы Реджины о жутком подвальном помещении в больнице, где томились душевнобольные. У Свон холодок пробежал по позвоночнику, и ее передернуло, как только она представила себя одной из тамошних пациентов. — Я нормальная, честно, просто после аварии все в голове перемешалось. Вот, смотрите, я уже лежу, — и она в самом деле откинулась на подушки, заодно подцепляя ногой одеяло и накрывая себя по пояс, доказывая Вейлу правдивость своих слов. — Лежу, полеживаю, все проводки на месте... И совсем меня не нужно перевозить в ваш жуткий подвал.       Врач насмешливо наблюдал за резкой переменой в настрое пациентки:       — И вы будете послушной? — спросил он, оглядывая растянувшуюся по струнке Свон. Та энергично закивала головой. — И не попытаетесь снова сбежать? — на этот раз голова, ровно с таким же энтузиазмом, отрицательно помоталась из стороны в сторону. — Ну и ладненько, — легко заключил врач, убирая блокнот и ручку на свои места. — Сейчас отдыхайте, а попозже проведем несколько тестов, и поболтаете с доктором Хоппером — так, на всякий случай, чтобы исключить амнезию и прочие нарушения мозга или... психики.       Эмма кивнула, но, когда Вейл уже собирался уходить, вдруг схватила его за рукав здоровой рукой.       — А теперь что такое? — нахмурился врач.       Эмма тут же расцепила пальцы и подняла ладонь в примирительном жесте:       — Все хорошо, я только... Хотела узнать. Вот вы раньше сказали что-то про длительную кому. А можно поподробнее? Насколько она была... длительной?       — Что ж, — вздохнул доктор, — довольно длительной. Могу сказать приблизительно, для точного времени мне надо заглянуть в календарь...       — Два месяца! — выпалил вдруг Генри, все это время остававшийся незамеченным взрослыми. — Ты была в коме ровно два месяца! — он стоял рядом с креслом, где раньше сидела Мэри Маргарет, и прижимал книгу Сказок к груди. — Мама нашла тебя двадцать третьего октября, я это точно запомнил, потому что в тот день у нас должна была быть важная контрольная по математике, но ее отменили из-за урагана. А сегодня — тоже двадцать третье, но декабрь. Завтра Сочельник, — и он улыбнулся.       Брови Эммы поползли вверх:       — Два месяца? — переспросила она и пробежалась глазами по палате.       Удивительно, но только сейчас Свон заметила гирлянду из белоснежных бумажных снежинок, ярко выделяющихся на фоне тяжелых бордовых штор, которыми были завешаны стены комнаты. Она повернула голову влево и увидела небольшую искусственную ель на прикроватной тумбочке. Рядом с койкой ее соседа по палате тоже была елочка, но вовсе не такая пушистая — скорее потрепанная, пережившая не одно поколение врачей, не было на его тумбочке и красивой, по-праздничному ажурной салфетки, на которой стояла бы вазочка с настоящими, живыми хвойными ветками, источающими поистине божественный аромат.       — Это мама тебе принесла, — сообщил Генри, заметив, что Эмма таращится на еловые ветки. — Мы вместе ходили в лес и выбрали самые красивые и пахучие. А елку мы принесли из дома, потому что мама сказала, что, — он наморщил лоб и старательно процитировал мать: — «Эти казенные монстры слишком страшные и уродливые, и не пристало пациентам встречать Рождество в подобных условиях», — а потом хитро улыбнулся, добавив: — Но елочку она заменила только тебе, у других, — он кивнул на кровать соседа, — по-прежнему больничные.       — Все потому, что городской бюджет не резиновый, Генри, — раздался чей-то голос, и все присутствующие мигом повернули головы в сторону его источника.