Солнце слепило глаза, лес по обе стороны от дороги зеленел распустившейся листвой, а чистое, ярко-голубое небо простиралось высоко над землей, уходя далеко-далеко за горизонт.
Эмма облегченно рассмеялась и остановила машину.
Она жива. Жива, черт побери!
Продолжая посмеиваться, Свон кинула взгляд в зеркало дальнего вида и нахмурилась.
— Серьезно?
Она обернулась через плечо и на всякий случай протерла глаза.
Сторибрук исчез. Испарился, будто его и не было. Теперь на месте города простирался дремучий лес.
— Святые угодники...
Нет, она, конечно, знала, что город — под проклятьем, которое надежно укрывает Сторибрук от остального мира, но все-таки... Одно дело знать о чем-то, а совсем другое — видеть это своими собственными глазами.
Эмма отстегнула ремень и распахнула дверцу автомобиля, выбираясь наружу. Ее тут же поглотил мир звуков, красок и солнечного света; она почувствовала и услышала все и сразу: и щебетание птиц, и жужжание насекомых, и шелест ярко-зеленой листвы. От нагретого солнцем асфальта исходило тепло, и Эмме тут же стало жарко в своей кожаной куртке. Она посмотрела на свои руки, обтянутые ярко-красной кожей, словно видела их впервые. Интересно, это ей кажется, или цвет любимой курточки и впрямь стал куда ярче, чем прежде?
Только сейчас Свон поняла, насколько все в Сторибруке было
по-другому. В этот момент даже самый прожженный циник и реалист не смог бы отрицать, что город проклят. Мягкие объятия теплого майского ветерка, ласкающего кожу, не шли ни в какое сравнение с ледяными, пронизывающими ветрами, которые гуляли по безлюдным улицам Сторибрука, а солнце, о существовании которого в городе и вовсе позабыли, теперь щедро делилось с землей своим согревающим теплом.
Эмма сделала несколько неуверенных шагов по направлению к скрытому от глаз Сторибруку и остановилась там, где начинался лес.
— Уму непостижимо, — хмыкнула она, а потом развернулась и рванула обратно к машине.
Ей не терпелось поделиться новостями с Реджиной. А потом... Потом начиналась самая пугающая часть. Свон предстояло выяснить, жива ли Миллс в этой реальности, — и выяснить это надо было с помощью архивов, к которым у нее, как у охотницы за головами, был доступ.
Эмма села на водительское место, кинув книгу и блокнот на колени, и быстро нацарапала записку:
«Дело сделано, — я за чертой и все еще живая. Ты, как всегда, была права. Похоже, мне стоит привыкнуть к этому, и больше не ставить под сомнение твои слова. Что ж, Реджина, я напишу тебе из Бостона, когда узнаю... ну, как обстоят наши дела. P.S. Раз уж я вырвалась из города без каких-либо повреждений, то, думаю, у меня больше нет причин молчать. Я люблю тебя, Реджина Миллс, и, как бы все ни закончилось, какие бы новости меня не ожидали в Бостоне, этого уже не изменить. Просто подумала, что ты должна знать».
Удивительно, но Эмме больше не было страшно. Она вложила записку в книгу и откинулась на спинку сиденья, прикрыв глаза. Солнце приятно грело, и Свон расслабилась, позволяя себе легкую улыбку.
То, что она сказала Реджине, было чистой правдой. Что бы не ждало их впереди, каким бы ни был финал, — ничего из этого не сможет разорвать ту связь, что зародилась между Спасителем и Королевой. И любовь, переполняющая сердце, заставляющая его так сладко сжиматься, не умрет... Даже если Эмме суждено погибнуть. Ее любовь останется с Реджиной, ее сердце останется с Реджиной, потому как оно принадлежит ей, и это навсегда.
Свон позволила себе несколько минут блаженного отдыха, а затем потянулась к книге. Открыла, проверяя, не пришел ли ответ, и вдруг нахмурилась.
— Это что за черт? — пробормотала она, крутя в руках блокнотный лист.
Ее собственный блокнотный лист, с написанным ею посланием.
Она сказала себе не поддаваться панике. Снова вложила записку в книгу, подождала, считая в уме до десяти, и открыла.
Никаких изменений.
— Нет, пожалуйста, — прошептала Эмма, чувствуя, как слезы жалят глаза, — нет, нет, только не это!
Словно обезумев она открывала и закрывала книгу, снова и снова пытаясь заставить записку исчезнуть, молила всех богов, сыпала проклятьями в пустоту, в исступлении колотила по рулю, отчаянно требуя вернуть все на место, — вернуть ей Реджину.
Но ничего не происходило.
— Она исчезла, — Эмма обессиленно уронила голову на руки, лежащие на руле, — наша связь порвалась.
***
Осознать произошедшее было непросто. Понять, почему это произошло, — еще труднее. Вероятно, уехав из Сторибрука, Эмма перекрыла какой-то канал, нарушила что-то в хрупкой волшебной системе, тем самым разорвав магические узы, связывающие Спасителя и Королеву.
Это было неправильно и жестоко, и это причиняло боль, но Эмма знала: еще не все потеряно. Пока Реджина держит свое слово и не пытается выехать из города, пока она продолжает верить и ждать Эмму, — у них еще есть шанс.
Оставалось лишь пробить Реджину Миллс по базе и выяснить, жива она... или же Спаситель провалил свою миссию.
Эмма сделала несколько глубоких вдохов и медленных выдохов, приказывая себе успокоиться, — последним делом будет сейчас напортачить за рулем из-за расшатанных нервов, и помереть вот так бесславно, по дороге в Бостон, когда столько уже преодолено: и граница, и шок от свалившейся на нее информации, и непростое объяснение с Реджиной.
Глаза у Эммы покраснели, нос распух, и она, мельком взглянув на себя в зеркало, потянулась к «бардачку», где хранила пачку салфеток и старый тональник.
Какое-то время она шарила рукой внутри, пытаясь нащупать салфетки или тюбик с кремом, а затем наткнулась на нечто объемное и прямоугольное, завернутое в бумажный пакет. Нахмурившись, Эмма вытащила находку и присмотрелась поближе.
Это и вправду был какой-то предмет, обернутый в коричневую бумагу, — нечто довольно мягкое, и по виду напоминающее толстую книгу. Снаружи пакет был перевязан тесемкой, к которой крепилась небольшая, сложенная вдвое записка.
Почувствовав дурноту из-за накатившей тревоги, Эмма развернула листок, понимая, что ее не ждет ничего хорошего еще до того, как глаза пробежали по корявым строчкам, а мозг обработал информацию.
«Мисс Свон, — говорилось в записке, —
прошу прощения, что вот так, без приглашения, влез к вам в машину, но другого выхода у меня, увы, не было. Вы знаете, как я люблю своих детей, — я никогда не мог отказать в чем-то Бэлфайеру и остался в Сторибруке только из-за шанса когда-нибудь вновь встретить Реджину. Кора знала, что это — мое слабое место, на чем и сыграла, продумывая свою месть и воздавая мне по заслугам. А потом пришла пора Реджины узнать об этом. Когда моя дочь, по которой я тосковал все эти годы, пришла ко мне с просьбой, я не мог ей отказать. И — вот он я, исполняю последнюю волю Королевы. Она отдала мне этот пакет, заклиная передать его вам перед отъездом из Сторибрука, но с одним важным условием — вы не должны были обнаружить его до того, как пересечете границу. Что ж, надеюсь, мне удалось выполнить ее просьбу, и теперь я со спокойной совестью могу оставить этот мир. За сим прощаюсь, мой дорогой Спаситель, и не прекращаю верить в вас. Я все еще не отказываюсь от своих слов: Реджина нуждается в вас. Вы нужны ей. Так исполните свое предназначение. Спасите Королеву. Спасите мою дочь.
Удачи, Эмма.
Мистер Голд
— Вот старый бес, — простонала Свон, отбрасывая в сторону письмо, а потом со страхом посмотрела на пакет в своих руках.
Что бы в нем не находилось, это было концом, — она знала, кожей чувствовала; все внутри нее боролось, кричало не открывать, забросить подальше и забыть, потому что до тех пор, пока она не увидит содержимое своими глазами, пока не удостоверится, что битва проиграна, так и не начавшись, — у нее еще есть шанс,
у них еще есть шанс.
Этот обтянутый коричневой шуршащей бумагой пакет вселял в Эмму истинный ужас, заставлял стынуть в жилах кровь, — настоящий, мать его, ящик Пандоры.
И все-таки она открыла.
Дрожащими руками Свон развернула бумагу, и ей на колени выпали письма, — ее, Эммины письма, — все те, что она отправила Реджине за месяцы их общения. А поверх всех этих длинных посланий, вырванных блокнотных листов и маленьких клочков бумаги лежал он — белоснежный конверт с изящно выведенным на нем именем:
Эмма.
— Твою мать, Реджина, — сказала она сквозь слезы. — Ты не сдержала обещание, верно? Ты не смогла.
Одним резким движением Свон распечатала конверт и вытащила письмо, решив покончить со всем прямо сейчас.
Ни к чему оттягивать неизбежное.
