Star-Crossed

Прах оседает в воздухе мелкой пылью. Покрывает тонким, слишком идеально ровным слоем, кости, забивается между фалангами пальцев, намертво въедается в чуть шершавую поверхность. Неважно, сколько раз Ангст будет с ожесточением скрести пальцами по ладоням, сколько раз будет натирать их мылом. Крупинки праха просочатся сквозь кости и разнесутся по всему телу, слившись с потоком магии, как вечное напоминание о том, сколько боли причинили эти руки. Сколько боли причинил Ангст. Он — причина всего этого.

***

«Счастье — это чувство и состояние полного, высшего удовлетворения». Так сказано в словаре. Просто и лаконично? Скорее, неопределенно и расплывчато. Кто сказал, что краткость — сестра таланта? К словарям это уж точно не относится. Потому что Ангст понятия не имеет, что такое счастье, и метод «читай снова и снова, пока не дойдет» в этом случае оказывается бессилен. До Ангста не доходит. Зато Ангст точно знает еще кое-что, о чем в определении даже не упоминается. Ангст точно знает, что у любого счастья есть своя цена, которую хочешь не хочешь, а платить придется. И как бы люди не противились судьбе, не ломали шаблоны, не шли против системы, не устраивали демонстраций и революций, чихать судьба на их мнение хотела. Она в любом случае возьмет свое. Для Ангста это всегда было чем-то вроде нерушимой истины. Он был уверен в том, что от расплаты не уйти, так же, как и в том, что прожил на этой планете двадцать пять лет. Вот почему он знал, что, рано или поздно, но они встретятся со Старкроссом. Знал и был к этому готов. Как оказалось, лишь думал, что готов. Изначально Ангст не хотел этого. Не хотел снова увязать в этих отношениях, не хотел снова подставлять под угрозу всю семью Дрима. Так было бы лучше для всех, так было бы правильно. Но, по всей видимости, общепринятые нормы и правильность Старкросса мало волновали. Он первый зацепился взглядом за смутно знакомую высокую фигуру в толпе, он первый начал их общение, он легко простил Ангста, он сказал, что скучал. И в этот момент, и без того шаткая, заслонка, с таким усердием собранная из осколков мутного пластика, отгораживающая Ангста с его чувствами от остального мира, пошатнулась и рухнула окончательно, выпуская наружу все эмоции и переживания, обнажая перед Старкроссом крохотную ранимую душу, которую Ангст впервые в жизни мог доверить кому-то. Ему больше не хотелось отдаляться от Старкросса. Ему вообще больше не хотелось быть одному. И Ангст поддался, с головой окунаясь в этот пестрящий океан из удивительных чувств, полностью утопая в нем и своих постыдных слабостях, начисто забывая про ответственность, которую он нес даже не столько перед собой, сколько перед самим виновником происходящих с ним метаморфоз. Был ли он когда-нибудь к ней готов на самом деле? Ангст не знал и, честно говоря, не особо и хотел знать. Намного проще было концентрировать свое внимание на других вещах. На других монстрах, если быть точнее. Старкросс не сильно изменился за эти пять лет. Чуть вытянулся череп, стали изящнее кости, может, вырос немного. А внутри остался таким же. Его простотой в общении хотелось восхищаться, его наивные светлые мысли — трепетно оберегать. Ангста завораживали мерцающие звезды в глазницах, легкий налет магии на скулах, выдающий смущение, гладкие и ровные, не то что у него, кости без единой ссадины или пореза, улыбка, смех, все его жесты, слова и запах, этот тонкий аромат персиков, который можно было уловить, только положив голову на хрупкое плечо, скрытое за мягкой тканью мешковатой толстовки с незамысловатым узором. Ангст тонул в этом тепле, в этом сладком запахе, которым были пропитаны ключицы и шейные позвонки его друга, он плавился всякий раз, когда Стар ловил его ледяные ладони своими теплыми и приятно сухими. Хотелось просто закрыть глаза и растворяться в этой нежности, вслушиваясь в его звонкий с едва заметной хрипотцой голос, ощущая его руки, осторожно удерживающие голову Ангста на его коленях, касаясь одними лишь кончиками пальцев. И удивляться, бесконечно удивляться тому, как Старкросс вот так просто смог подчинить его своими словами, своей ненавязчивой любовью и заботой. Для того, кого всю жизнь учили управлять другими с помощью силы, а не самой банальной ласки и доброты, это был настоящий шок. Возможно, они были друг для друга чуть больше, чем лучшие друзья. Возможно, они любили друг друга. Возможно, Ангст даже позволил себе побыть счастливым какое-то время. Это бы объяснило, почему в один прекрасный момент все закономерно пошло по пизде. Судьба всегда берет свое. — Ты готов? Ангст кивает, сохраняя на лице маску ледяного безразличия, но на самом деле все его тело окутывает липкий противный страх. Поднимается от самых кончиков пальцев, ползет по позвоночнику, постепенно парализуя все участки тела, подбирается к его несуществующему горлу и уютно сворачивается комком где-то между шейными позвонками. Ему трудно дышать. Проломленные ребра тяжело вздымаются под теплым свитером, который совсем не греет. На шее медальон отца, позади спины — плащ с изображением солнца и луны, как символ перемирия. Наверное, это глупо, и все же каждый раз, как очередной резкий порыв пронизывающего ветра вбивает плащ в спину, Ангсту упорно мерещится, будто грехи скользят по его спине. Они с Найтмером стоят на небольшом обдуваемом всеми ветрами возвышении, откуда открывается идеальный вид на дом Дрима, залитый холодным лунным светом, и Ангст ни черта не готов к тому, что произойдет дальше. Найтмер, кажется, догадывается об этом, пусть и не говорит ничего вслух. Они вообще в последнее время мало говорят, а если и говорят, то исключительного по делу. Ангст не возражает. Он, блять, сам заслужил это. — Имей ввиду, это твой последний шанс доказать, что потраченные на тебя двадцать пять лет моей жизни хоть чего-то стоили. Облажаешься и домой можешь не возвращаться, — сухо бросает Найтмер, прежде чем отступить чуть назад, туда, куда еще не успел добраться лунный свет, и слиться с темнотой. — И да, Ангст. На случай, если ты вдруг забыл: я ненавижу предателей. Ангст предпринимает несколько безуспешных попыток сглотнуть образовавшийся ком в горле и делает шаг вперед. Где-то позади него тенью скользит отец, Ангст чувствует его тяжелый взгляд на своей спине. Как такое могло произойти? Как он мог это допустить? Перед глазами всплывает тесная кухонька в их с отцом доме. Пару дней назад именно там, окруженный тонким ароматом тимьяна Найтмер, щуря от яркого света свой единственный глаз так, что тот превращался в узкую полоску, произнес слова, которые до сих пор звенели в голове, эхом отдаваясь от стенок черепной коробки и возвращаясь в исходную точку. «Я предупреждал» «Всякий, кто любит, несчастен» «Только посмотри, что любовь сделала со мной. Только посмотри, что любовь сделала с твоим отцом» «Разве мы счастливы теперь?» Ангст содрогнулся. Никто не может быть счастливым, выжигая себя изнутри, оставляя лишь хрупкую оболочку от когда-то существовавшего монстра, думает он. «Я просто пытаюсь защитить тебя, и ты это знаешь» «Это необходимо» «Ты должен стать сильнее» Ангст не знает, как можно стать сильнее, причиняя себе боль. Правда не знает. Отец, неслышно следующий за ним по извилистой заросшей тропинке к массивным воротам, отделяющим территорию, принадлежащую семье Старкросса, сильный монстр, несомненно. Один из сильнейших, на самом деле. Счастлив ли он? О нет, Найтмер скорее одинок и жалок в своем всемогуществе. Предпочитает нормальному общению чтение старых книг и хлещет терпкий черный кофе, лишая себя сна по ночам. И хранит потрепанные временем фотографии, Ангст видел их очень давно, еще в детстве, когда ему случайно выпал шанс побывать в комнате отца. На них два скелета в одежде из века так шестнадцатого-семнадцатого, не больше, на фоне большой яблони. Есть еще более свежие, сделанные, когда папа еще жил с ними. Улыбка отца на этих фотографиях далеко не такая широкая, как у Киллера, но он все равно выглядит лучше, чем сейчас. Не так болезненно что ли? Когда они подходят вплотную к воротам, Ангст впервые в жизни задумывается о том, что кроме силы в этом мире можно стремиться к чему-то иному. К чему-то тонкому, неуловимому, как едва ощутимый аромат чабреца, заполнивший собой небольшое помещение наравне с первыми лучами восходящего солнца, или запах персиков, ласково обволакивающий лицо и заставляющий обмякнуть в теплых объятиях другого монстра. Это и есть то пресловутое счастье, точного определения которому не может дать ни один словарь? Ангст не знает, но очень хочет почувствовать это самое счастье в полной мере. Отчего-то ему кажется, что это что-то хорошее и приятное. Правильный ли он сделал выбор? Определенно да и определенно нет. При всем желании Ангст не смог бы дать однозначного ответа на этот вопрос. Старкросс выглядит сонным. Он в легкой куртке, накинутой поверх невыразительной майки, и в смешных пижамных штанах, которые ему явно коротковаты. Ворчит, зевая и часто моргая, пока возится с замком на воротах, и несильно бьет себя по скулам, прогоняя остатки сна, когда хитроумный механизм наконец повержен. — Ночные свидания? Ну ты даешь, конечно. Скажи спасибо, что моя сестрица ускакала вместе с Кроссом, а Дрим спит, иначе нам бы с тобой и днем видеться запретили. Ангст как можно мягче улыбается, чувствуя, как растет вес грехов за спиной, когда осторожно разворачивает Стара за плечи, давая отцу возможность проскользнуть незамеченным. На самом деле он сильно, он очень-очень сильно не хочет этого делать, и душа болезненно стонет, а вместе с ней и ребра, но это приказ. А приказы, как известно, не обсуждаются. Ангст уже имел глупость попробовать поспорить с Найтмером. Ничем хорошим это, понятное дело, не закончилось. Разумеется, он изо всех сил противился и в этот раз, но у его отца есть одно поразительное сходство с судьбой: он тоже всегда берет свое. Независимо от желаний сына, не зависимо от желаний кого-либо еще. Ангст может лишь попытаться чуть смягчить этот самый приказ в пользу жертвы. — Просто хочу провести с тобой как можно больше времени, прежде чем Найтмеру опять взбредет в черепушку какая-нибудь гениальная педагогическая идея, — Ангст неловко пожимает плечами, Стар сдавленно хмыкает. — Тебе не холодно в такой одежде? — Уж если кому из нас и холодно, так это тебе, — Старкросс резко перехватывает запястья Ангста и прячет его холодные ладони в своих. — Слушай, твои руки слишком холодные даже для скелета. А еще ты дрожишь. — Разве? Старкросс вытягивает его руку вперед и кивает головой на подрагивающие темные фаланги. — Тремор. Так не годится, пойдем сядем куда-нибудь. Они садятся прямо на высокие ступени дома, потому что Старкросс утверждает, что отсюда прекрасный вид на пушистые кусты роз, растущие у ограды и каменистой дорожки, ведущей непосредственно к самому дому, и ветер не такой сильный, а при необходимости можно быстро ретироваться в дом или за ворота — это уже зависит от того, кому придется уносить ноги в первую очередь, если Дрим все-таки застукает их за таким недостойным молодых монстров занятием. Ангст опускается на ледяную ступень с идеально ровной спиной и замирает, примерно сложив руки на коленях, в то время как Стар еще долго копошится рядом, выбирая наиболее удобную позу, и в конечном счете самым беззастенчивым образом наваливается всем своим весом на черного скелета, уютно устроив голову на плече. Свободной рукой он накрывает их обоих своей курткой, стараясь равномерно распределить ткань. Впрочем, он зря так усердно пыхтит над этим — Ангсту уже и так тепла более, чем достаточно. — Стар, — тихо зовет он, когда тот наконец перестает так активно елозить на месте и довольно выдыхает. — М-м? — Если бы сегодня был последний день в твоей жизни, что бы ты сделал? Старкросс, кажется, выпадает из реальности на какое-то время, а потом весело фыркает. — Слышишь, что это еще за вопросы такие? — гаркает он прямо в то место на черепе, где у людей и большинства монстров обычно находятся уши, и Ангст чуть зажмуривается от неожиданности. Скелеты, между прочим, к громкости тоже чувствительны. — Неужто решил суицид устроить? Вот даже не вздумай! Кто ж меня тогда в жены возьмет, скажи на милость? — Я и не собирался… — смущенно бормочет Ангст и отводит взгляд. Старкросс же наоборот выглядит как никогда оживленным и снова начинает «устраиваться поудобнее». Ангст пропускает тяжелый вздох. Кажется, ни одно из его слов не было воспринято всерьез. — Это шутка, Ангст, расслабься, — Стар легонько толкает его в бок и зарывается лицом в рукав свитера, чтобы заглушить смех. Ангст закатывает глаза, но все же улыбается. Когда Старкросс снова затихает, он аккуратно опускает свой череп сверху, укладывая поверх чужого. Стар вздрагивает, но изменить положение не пытается. Это хороший знак, решает Ангст, и прикрывает глазницы. У них есть всего несколько жалких минут, и черный скелет планирует растянуть их как можно дольше, наслаждаясь шумом листвы, свежим воздухом и тонкими пальцами, обхватившими его руку через рукав свитера. Ангст пробует сделать более глубокий вдох, и легкий аромат персиков в самом деле достигает его рецепторов. Здесь слишком хорошо, ему не хочется уходить отсюда. Просто остаться тут, на этих ступенях, навечно застыв в этих позах вместе со Старом. Пусть по ним пробегают белки, пусть сияет жаркое солнце, идет ливень, да хоть снег, у Ангста есть куртка над головой и аромат персиков. И он никуда отсюда не уйдет. — Эй, Ангст, — как-то уж совсем расслабленно зовет его Старкросс через некоторое время. — Хочешь знать, что бы я сделал, будь у меня всего один день в запасе? Наклонись сюда. Ангст послушно наклоняет голову, не разрывая век, и Стар едва ощутимо касается его челюсти своей. А когда Ангст в изумлении распахивает глазницы, быстро отстраняется и возвращается в исходное положение, будто ничего и не произошло. — Вот что, — тихо шепчет он, вновь пряча чуть покрасневшее лицо в рукаве его, Ангста, свитера. Это даже нельзя назвать поцелуем. Так, быстрое и невесомое соприкосновение костей, сопровождающееся гулким стуком. Но у Ангста взрывает сознание. Он сначала долго смотрит на вжавшегося в него Стара, но тот продолжает увлеченно изучать сиреневую ткань, и тогда Ангст пусть и с трудом, но возвращает взгляд на совершенно неинтересную дорожку. Зрачок в глазнице потухает, только сильнее подчеркивая ее глубину. Мы отчаянны Мы необузданны и молоды — А что бы ты сделал, Ангст? — тихо спрашивает Старкросс. Ему хочется казаться уверенным, но дрожь в голосе подводит. Ангст крупно сглатывает, опять. Гонимся за призрачным будущим… — Я… — Ангст не успевает договорить. Ночную тишину разрезает грохот где-то неподалеку. Ангсту кажется, будто он слышит, как от удара на землю сыплются осколки штукатурки, и внутри что-то обрывается. Старкросс мгновенно вскакивает на ноги. …Это было наводнение, снесшее наш дом — Что это было? Ангст? — Старкросс напряжен до предела, как натянутая струна, которая вот-вот порвется. Он оборачивается на безжизненно застывшего Ангста, лицо которого красноречивее любого ответа на этот вопрос, и пораженно качает головой. — Нет… Ангст поднимает на него пустые глазницы, больше напоминающие черные дыры, и эта тоненькая натянутая струна с треском рвется. — Нет! Ты не мог! — Старкросс зажимает рот руками, в уголках его глазниц скапливаются бисеринки слез. Ни говоря больше ни слова, он разворачивается и бросается в сторону, где несколькими секундами ранее раздался страшный удар. Ангсту едва хватает ума не крикнуть «Постой!» ему вслед. Во многом потому, что челюсти сводит от отчаянья. Ангст срывается с места. Он — причина всего этого. Он — причина всего этого. Он… Дрим хрипит и кашляет, цепляясь пальцами за обвившее его шею щупальце. На нем остаются белые следы, но почти сразу вновь покрываются черной слизью. А Найтмер… Найтмер улыбается, улыбается своей безумной улыбкой. И еще раз впечатывает брата в стену его собственного дома. По черепу Дрима расползается трещина. — Хорошая работа, Ангст, — отец даже не оборачивается в его сторону. Очевидно, вид страдающего брата прельщает его куда больше. Дрим изворачивается, чтобы взглянуть на замерших Старкросса и Ангста, и глазницы его расширяются, а по лицу пробегает тень настоящего ужаса. — Не впутывай в это детей, Найтмер, — цедит он сквозь плотно сжатые зубы. Видно, что слова даются ему с трудом. — Это только наша с тобой история. — Наша, — Найтмер удовлетворенно кивает, остальные щупальца покачиваются за его спиной. — И я не хочу ее повторения. — Прекратите оба! — Старкросс судорожно озирается в поисках чего-то, что могло бы остановить весь этот кошмар. Взгляд его утыкается в знакомый свитер. — Ангст! Не стой столбом, помоги! Ты ведь тоже причина случившегося, так сделай уже что-нибудь! Ангст честно пытается сфокусировать взгляд на Старе, но тщетно, его глазницы по-прежнему пусты. Это плохо. Если Старкросс не успокоится сейчас, тогда его ребра… его ребра… — Прости, — неслышно выдавливает Ангст. «Прости». Сколько лет прошло, а он до сих пор не может ничего изменить, только талдычит это свое «Прости». Будто кому-то станет легче от его слов. — Уж извини, свидание на сегодня окончено, — Найтмер раздражен. Одно из его щупалец молниеносно обвивается вокруг шеи Старкросса и поднимает его вверх, к Дриму. Хранитель позитива прекращает попытки выбраться и тянется рукой к сыну, хватается за его безвольно повисшую ладонь. — Стар, все хорошо, я рядом, все в порядке, — удивительно спокойным голосом произносит он, сжимая маленькую ладонь в своей. — Сделай глубокий вдох и посмотри на меня. Вот так… Все хорошо, успо… Договорить Дриму не дает приступ кашля. Из уголка его рта неспешно стекает тоненькая алая струйка. — Да, Старкросс, успокойся и посмотри, как я убиваю всех, кого ты любишь, — воркует Найтмер, сжимая шеи двух скелетов еще сильнее. — Почувствуй то же, что и я. Отец еще что-то говорит, Дрим кричит, глазницы Старкросса тускнеют. Ангст в вакуумном пузыре, слова долетают до прозрачных стенок и разбиваются вдребезги. Вот и все. Он выполнил приказ, отец сказал «хорошая работа», значит, все позади. Он не стал разочарованием, он сохранил дом и остаток семьи, он стал… сильнее? Ангст не знает. Думать так тяжело. В голове образовалась всепоглощающая пустота, все мысли ускользают в нее, Ангст не успевает ухватиться ни за одну из них. Или же эта пустота на самом деле внутри, там, где должна находиться душа? Ангст ни черта не знает. Он устал, он не хочет быть здесь, слышать эти крики, видеть это, ощущать эту вину. Его голова не перестает болеть, и в груди тоже больно. Почему так больно? Ангст хочет избавиться от этой боли. Если он просто уйдет, все образуется само собой? Ангст так и останется с отцом, он будет исполнять любой его приказ, не задумываясь. В самом деле, какая ему разница? Он в пузыре, если поверх прозрачной оболочки нарастить, скажем, бетонную или металлическую, он больше не увидит чужих мучений, да и звук вряд ли сможет преодолеть такую преграду. Удобно. Он станет совсем как его отец, как Найтмер. Он станет сильным. Это то, чего он на самом деле хочет, верно?.. «Ангст? Пфф, больше похоже на Флафф!» «Интересно, из чего сделан такой милашка? Из сладких конфет?» «Бог ты мой, Ангст, твоя манера речи просто убивает меня.» «Я тоже скучал.» «Неужто решил суицид устроить? Вот даже не вздумай!» — Стар… — Ангст произносит это неосознанно, пребывая где-то на грани миров. А потом вдруг осознание всего происходящие пронзает его лоб метко пущенной острой стрелой, и вакуум вокруг рушится, как когда-то разрушилась заслонка, сдерживающая его эмоции. Ангст моргает несколько раз, возвращая нормальное зрение. Что же он делает? Лицо искажает самая настоящая ярость вперемешку с бесконечной ненавистью и возмущением. Его лучшего друга, эту маленькую звездочку, монстра, который подарил ему свой поцелуй сегодня, в конце концов, убивают, а он просто стоит и смотрит? В то время как он — единственный, кто действительно заслужил все эти страдания? Ангст никогда себя не простит. И пусть судьба вместе с Найтмером подавятся, он будет бороться. До самого конца, каким бы он ни был. — Отец! — Ангст сам удивляется твердости своего голоса. — Отпусти их. Немедленно. Найтмер резко прекращает любое движение, даже щупальца каменеют в воздухе. — Повтори, пожалуйста, сын, — вкрадчиво произносит он и оборачивается. Это первый раз, когда Найтмер обращается к нему «сын», — что ты только что сказал? — Ты все прекрасно слышал. Прекращай этот цирк, и идем домой, — теперь уже в его голосе сквозит явный холод. Какая-то часть Ангста кричит о том, что он перегибает палку, но остается успешно проигнорированной. Найтмер округляет глаз до просто невообразимых размеров, улыбается, как сумасшедший. Ангст выше его, но Найтмер всегда злится страшнее. — Один из нас четверых сегодня умрет, — с придыханием произносит он, как будто ловит невероятный кайф от принятия этого факта. Щупальца разжимаются, позволяя Дриму со Старкроссом вновь почувствовать землю под ногами. Не совсем так, как хотелось бы, но все же. — Тебе решать, кто это будет. Четыре черных отростка возвышаются над Найтмером, сводя преимущество Ангста в росте к нулю. Отец в полнейшем гневе, это второй раз в жизни, когда его сын осмелился перечить ему. Первый закончился дырой в ребрах, чем закончится этот? Щупальца чуть подрагивают, как и всегда перед ударом. Собственные отростки Ангста вырастают теперь уже за его спиной, реагируя на опасность. Ему еще никогда не было так страшно. Но в битве между пустотой в глазницах вечно смеющегося Старкросса и бешенством отца, терпит поражение последний. Ангст зажмуривается, щупальца подаются вперед, силясь хоть как-то защитить хозяина. Удар, хруст костей. Шипение, сдавленный кашель и новый хруст, когда щупальце резко выдергивают из сломанной грудной клетки. Черная слизь перемешивается с кровью и капает на землю. Ангст в ужасе открывает глаза. Они с Найтмером стоят друг напротив друга и смотрят прямо в глаза, не отрываясь. Кровь продолжает капать, где-то на фоне ахает Дрим, но им обоим сейчас нет никакого дела до других. Наконец Найтмер злобно рыкает, как ощетинившийся волк, которого загнали в угол, и падает. Потому что кровь стекает по щупальцам Ангста. Потому что концы сломанных ребер Найтмера уже рассыпаются в прах. — Звезды, нет… — Ангсту хочется вырвать свои дурацкие отростки с кровью и втоптать их в землю. Пусть лучше они валяются там, превращаясь в прах, но только не отец, боги, нет, только не он. Ангст не хотел, это была самооборона! Он опускается вниз, устраивая голову Найтмера на своих коленях. По лицу стекают крупные капли слез. — Прости, прости меня, я не хотел, правда, прости, боже мой, отец, отец, прости, только не уходи, слышишь?! Не оставляй меня, отец, прошу, не надо! Пожалуйста… Найтмер дергается в его руках, все его лицо покрыто бисеринками пота. Он хмурится, скрипит зубами, но потом все равно открывает глаз, чтобы взглянуть на склонившегося над ним Ангста. В свете восходящего солнца его глаз кажется лиловым, и где-то внутри него плещется тихая гордость. Гордость за то, что его смог убить родной сын?! — Да ты просто больной, пап… — шепчет Ангст сквозь слезы, прижимая к себе тело отца. Шмыгает носом, хватается пальцами за ткань черной толстовки, будто бы это поможет удержать ее обладателя в мире живых чуть дольше. — Ангст, — голос Найтмера непривычно тихий и… ласковый? Он упирается в грудь Ангста руками, отстраняясь, чтобы посмотреть ему в лицо. — Ангст, я все потерял, я всего лишь силуэт, понимаешь? Безжизненное лицо, которое ты скоро забудешь. Живи дальше, Ангст, у тебя будет прекрасное будущее без меня. Будь лучше, Ангст, ладно? Не упусти все, что имеешь, только из-за меня. Ангст порывается возразить что-то, но Найтмер снова хмурится и качает головой. А потом тоже шмыгает. Он что, плачет? Когда в прах начинают обращаться кисти его рук, он снова размыкает веки, и Ангст готов поклясться, глаз его отца лиловый, без каких-либо намеков на аквамариновый цвет в нем. — Ангст, ты счастливчик, если влюблен, — шепотом произносит он, грустно улыбаясь, а у Ангста щемит душу. — Потому что большинство из нас скорбит о ком-то… Ты хочешь знать, почему мы выжигаем себя изнутри? Ради веселья, Ангст, это один из самых глупых способов отвлечь себя от утраты. Но, знаешь, — смерть добирается до его шеи, и Найтмер закрывает глаза, теперь уже навсегда. Последние его слова повисают в воздухе: — Мне всегда будет его не хватать. Прах оседает мелкой пылью. Покрывает тонким, слишком идеально-ровным слоем кости, забивается между фалангами пальцев, намертво въедается в чуть шершавую поверхность. Неважно, сколько раз Ангст будет с ожесточением скрести пальцами по ладоням, сколько раз будет натирать их мылом. Крупинки праха просочатся сквозь кости и разнесутся по всему телу, слившись с потоком магии, как вечное напоминание о том, сколько боли причинили эти руки. Сколько боли причинил Ангст. Он — причина всего этого. На востоке восходит солнце, освещая теплым светом всю поверхность земли, когда Ангст накрывает испачканными в прахе отца ладонями лицо, сотрясаясь в рыданиях. Начинается новый день.