Двери закрываются

☂       Тамара гуляла мимо метеорологической станции недалеко от университета Гвинн, наблюдала за крутящимися на ветру вертушками и делала зарисовки.       Она снова поссорилась с матерью и школьными учителями из-за того, что украсила свой школьный проект по экосистемам рисунками и наклейками в форме цветов. Ей сказали, что эти наклейки не соответствовали принятым правилам оформления учебных работ, и в итоге она получила неуд. Ей велели всё переделать.       Тамара поняла, что кроме любимого учителя рассказать об этом больше некому. Друзей нет, отец слишком далеко, а мама была абсолютно согласна с поставленной плохой оценкой и в очередной раз накричала на неё. Только проблем с успеваемостью стало меньше, как...       – Обожаю то, как ты оформляешь работы, – Учёный озвучил свой комментарий к той самой школьной работе Тамары, – Зелёный лужок с одуванчиками – восхитительная мысль!       – А мама говорит, что я уже не маленькая девочка.       Её записи в тетрадках всегда были неряшливыми, а все поля были изрисованы сначала несуществующими растениями и говорящими птицами, а позже попытками проиллюстрировать записанный материал – картинки запоминались легче определений длинною в пять строк. Как-то раз в этом году Тамаре сказали, что её класс будет сдавать тетради на проверку каким-то важным людям – она не запомнила точного звучания их должности – и ей пришлось срочно вырезать полные рисунков поля из тетрадей. Эти рисунки до сих пор лежат где-то дома – если, конечно, Элинор Хейли их не нашла и не выбросила.       – А что плохого в маленьких девочках? Маленькие дети верят в чудеса и умеют сами их творить без каких-либо тренировок и учёбы, – ответил Учёный, подхватил рукой снежинку и стал восхищённо её разглядывать сквозь розовые защитные очки; в его руках снег таял только лишь если он сам того желал, – И почему только многие с возрастом разучиваются это делать?       – Она сказала, что пора перестать вести себя, словно я до сих пор хожу в детский сад... Она даже думает, что у меня с головой не в порядке.       Тамара нахмурилась.       – Вы тоже так думаете? – спросила она шёпотом.       Она вспомнила задание, которое она выполняла в начальной школе, ещё в Англии. Учительница задала тогда нарисовать три шарика, синий, красный и зелёный, для какой-то арифметической задачи, а потом протянула её работу родителям и презрительно спросила «Что нарисовал ваш ребёнок?!» Отец поинтересовался, как звучало задание, повертел листок в руке и сообщил:       – Вы сказали нарисовать три шарика, вот она и нарисовала три воздушных шарика. С бликами, на ниточках, всё как положено.       Учёный погладил её по головке.       – С тобой всё в порядке, моя хорошая. Ты просто видишь мир по-другому.       Вернее, ты его видишь как раз как надо.       – Точно?... – Тамару было еле слышно.       Учёный чуть наклонился, чтоб взглянуть ей прямо в лицо.       – Всё хорошо. Ты умеешь видеть то, чего многие просто не заметили бы, – он погладил девочку по щеке и поймал пальцем катившуюся по ней слезинку, – Считай, что в этот университет ты уже поступила без экзаменов.       Тамара застенчиво отвела взгляд. Уехать учиться на другую планету насовсем звучало захватывающе – но как сделать это незаметно и без лишних расспросов? Даже сейчас Тамара ездит сюда, на Летту, без спросу и в случае, если мама всё же спрашивает «Где ты опять была после уроков так долго?», отвечает тихонько и вполголоса: «У меня же дополнительные занятия, помнишь?»       Было холодно, но тёплая курточка делала своё дело. Пусть здесь и мороз, но зато очень красиво – будто с открытки. На юге Австралии подобный белый пушистый искристый снежок – огромная редкость.       – Как же тут здорово! Столько вдохновения.       – А ты можешь описать, что такое вдохновение? – Учёный находился неподалёку.       Тамара задумчиво уставилась на страничку своего блокнота с набросками.       – Это сложно… – проговорила она, чиркая по бумаге карандашом и нанося беспорядочные штрихи.       – Ты согласна, что вдохновение – это что-то, чего не писать словами, как бы ты ни старалась? – спросил Учёный, – Его можно только почувствовать.       Тамара всё ещё пялилась в блокнот, а из-под карандаша постепенно выскальзывал рисунок, напоминавший сегодняшнюю метель, которая утихла несколько минут назад.       – Наверное, да.       – Вселенная такая же. Точнее не сама она, а принцип её работы. Он может быть известен, но словами его не опишешь. Можно только ощутить, – Учёный поправил чуть съехавшие розовые очки, – Но способны на это только мы.       Тамара невольно повернулась к учителю после этих слов.       – Мы? Я тоже узнаю, как устроен мир?       Такого Учёный ей не обещал, когда брал к себе в ученики, но сейчас это прозвучало интригующе. Это же, можно считать, божественная способность. И все мечтатели это могут? Сразу ли? Или только спустя пятьдесят лет учёбы?       Он улыбнулся.       Кажется, я сболтнул немного лишнего. Ну да ладно       – Тебе не обязательно.       – В смысле?       – Не обязательно знать основы основ об устройстве мира. Важно лишь знать и уметь немножечко больше, чем остальные. А уж это точно могут все. При наличии желания, конечно же.       Он глянул ввысь, на радужные переливы под небом.       – В этом и есть настоящая магия.       Тамара была в растерянности.       – Этого точно хватит?..       – Более чем, – улыбался Учёный.       Реальность создаёт волшебные вещи и дарит каждому глаза, чтобы увидеть их, руки, чтобы ими управлять,разум, чтобы удивляться и задумываться, и сердце, чтобы понимать и чувствовать. Она никому не шепнёт секрет своей работы на ушко среди ночи – видящие на то и видящие, чтобы разобраться в этом самостоятельно хотя бы частично.       Учёный заметил, что девочка всё ещё хмурилась. Он остановился рядышком и взял её за подбородок, глядя ей в глаза.       – Не теряй надежду, – сказал он, – У тебя есть воображение? Здорово. Ты уже видишь больше, чем многие вокруг тебя. У тебя есть сердце? Отлично, с ним ты чувствуешь больше, чем другие. Ты честная? Восхитительно. Значит, ты не боишься видеть и говорить то, что другие бы скрыли подальше. Ты уже способна на большее, моя хорошая. Ты уже выше всех.       Последняя фраза прозвучала обнадёживающе; Тамара услышала её будто не ушами, а откуда-то изнутри; словно вместе с учителем ей то же самое говорили сердце, память и глубины подсознания, о существовании которых девочка сама не знала – или знала, но не думала о них. Эти слова отозвались эхом в каждом уголке её души, и она сама ощутила это эхо – пусть на самом деле никакого эха и не было.       Может, об этом он и сказал,когда упомянул о том, что она способна чувствовать чуть больше, чем обычные люди?       – Даже то, что ты нарисовала сейчас, – Учёный перевёл взгляд на блокнот, который Тамара всё её держала открытым, – Кто ещё увидел бы красоту в метели, что была здесь сегодня? Тут почти каждый день снег, снег и ещё раз снег, и кроме снега здесь давно ничего не видели.       Тамара опустила глаза, на свой набросок.       – Она очень ярко мне запомнилась…       Учёный погладил её по плечу.       – В этом и дело. Кто как не ты сможет делиться магией с миром?Мечтателиумеют ловить яркие моменты и создавать из них нечто ещё более яркое.       – Как Инос?       Учёный поднёс к её губам палец.       – Не сравнивай себя с другими. Сравнивать можно только с собой. Однажды, когда о твоей силе узнают в каждой звёздной системе, ты ещё сравнишь себя новую с собой сейчас, – налетел лёгкий ветер, растрепавший Учёному волосы; его правый глаз сверкнул разноцветной вспышкой, – И тогда ты поймёшь, о чём я.       И именно тогда ты поймёшь, как устроена Вселенная. Поймёшь, увидишь – и изобразишь. Я в тебя верю, моя хорошая.       Он уже как-то говорил, что настоящее волшебство – это не размахивание волшебными палочками и не страстное напевание заклинаний на непонятных языках, а умение увидеть волшебство в простом и обыденном и поделиться им с окружающими.       – Я знал многих, кто это умел. Они все такие разные, и при этом всемечтатели. Один из них был на все руки мастером – и художник, и инженер, и изобретатель, и летать учился – и научился ведь. Талантливый мечтатель талантлив во всём.… А ещё он первым среди своего народа понял, почему небо над его головой было синим, а не белым и не чёрным.       Тамара слушала, и перед её глазами одна за другой возникали картинки из жизни этого самого мечтателя: как из-под кисти возникали картины, похожих на которые никто ранее не рисовал, а замысловатые чертежи превращались в дельтаплан и парашют. Она невольно ставила себя на его место. Может, и я смогу и творить, и изобретать? Ведь кто-то же смог. Да и учитель столь проникновенно об этом рассказывает...       –…А ещё один разгадал одну за другой бессчётное множество тайн, что для многих обывателей скрываются в чёрной неизвестности космоса, просто потому что очень сильно этого хотел. Его ум помог ему облететь туманность за туманностью без помощи наших любимых космических струн. Если мечтаешь летать, то точно однажды полетишь. А благодаря ему ещё столько других научились мечтать и летать… и ему не помешали даже потерянный голос и то, что он оказался на всю жизнь заперт в инвалидной коляске.       Учёный весело глянул на девочку.       –И ему тоже не нравилась система обучения в ваших школах, моя хорошая. Он так и писал в своих книгах: в школе учиться неинтересно, и дети не видят связи получаемых знаний с окружающим миром. Она отбивает у детей любовь к ним. Равно как и любовь творить волшебство.       А ведь отголоски того, что Тамара каждый день видела в школе, и правда всё ещё давали о себе знать. Тут и там были лабораторные работы с заранее известным результатом и заучивание правил умножения в столбик или извлечения квадратных корней без всякого объяснения, как эти механизмы вообще работают, и всем было плевать, что ты ничего не понял. Но ведь именно в понимании этих самых простых вещей и заключается величайшее чудо. Понимание порождает радость, а радость порождает надежду. А от надежды и до мечты рукою подать.       За время общения с Учёным она внезапно для себя открыла, что самые интересные главы в школьных учебниках –это приложения, о существовании которых Тамара и не задумывалась раньше, ведь учебный год всегда заканчивался раньше, чем руки успевали дойти до этих страниц в самом конце. Если бы с подачи Учёного она не прочитала маленькую заметку про органические молекулы, что ютилась на предпоследней странице с пометкой «Для тех, кто хочет знать больше», то она бы и не подумала, что в теории в любой такой молекуле углерод можно заменить кремнием, который есть в камнях и песке. Подумать только, разумные инопланетные камни... Она позже изрисовала целый блокнот набросками того, как бы выглядели такие потенциальные жители какой-нибудь планеты. Вдруг я сама таких встречу? думала она. А вдруг уже встречала? Нобелевскую премию за такое ещё не вручали?       – А домой-то тебе не пора? – сменил тему Учёный. Тамара была здесь уже довольно долго; пусть ей и нравилось в университете Гвинн, но у неё наверняка были дела и дома, Учёный знал это.       Ладно ещё временной разброс был не очень большим – точнее, была возможность его хоть как-то устранить. В небольшой аудитории на верхнем этаже самого дальнего крыла здания, где Учёный находился всё время кроме лекций и где чаще всего была и Тамара, законам физики было не место – течение времени в ней стремилось к нулю. Там она могла провести хоть четыре дня, а выйти спустя четыре минуты после того, как зашла. Она и сегодня провела там много времени относительно встроенных биологических часов, рисуя в блокноте говорящие цветы с лепестками в форме губ, а Инос их оживляла, выбирая прикосновением пальца некоторые из уже произраставших в горшочках растений и мгновенно их скрещивая, словно умножала числа.       Да и струна маршрута Летта-Арея-Мельбурн активизировалась каждый час – словно специально для того, чтобы девочка при любой необходимости могла быстро вернуться до дома.       Тамара задумалась.       – Я пока не хочу домой… Я лучше ещё немножко здесь погуляю.       – Ну, смотри, – ласково ответил её наставник, – Если что, Аваланш прибывает через сорок минут.       Не проморгай.