Индиго и сирень

Когда Артур видит Элию впервые после свадьбы, она всё так же болезненно худа, словно и не разродилась месяцами ранее здоровой девочкой. Элия облачается на дорнийский манер в полупрозрачные шелка, обвивает шею и запястья нитками жемчуга, а в её низком голосе, кажется, слышен шепот красных пустынь. Она привносит в Королевскую Гавань терпкий вкус дорнийского вина, которое впитало в себя вечное лето и долго поет, разливаясь, на языке. По её просьбе Красный Замок снабжается апельсинами и финиками с самих Водных Садов, и те кажутся слаще хайгарденского меда. Артур запоздало вспоминает, как он на пару с Оберином сбивал палками гранаты, и, прячась в тени, они бросались ими в Дорана или сестер. И Элия уже в Королевской Гавани, уже жена его принца и мать принцессы, тихо улыбаясь уголками тонких губ, тянет ему дольку апельсина, надкусив половину. Багровый сок стекает с губ, и Артур чует его аромат, пряный и сладкий, как их общее лето в Водных Садах, что прошло десяток лет назад. Воспоминания окатывают его зимним холодом, и он не знает, любит ли за это Элию или нет. В Королевской Гвардии нет места прошлому. В ней сам Дорн: он струится по её венам, и в смуглоте, что выделяет Элию несуразным пятном среди алебастрово-бледных леди, проглядывает солнце, неистовое, жаркое, беспощадное. Солнце, что развевается на знамени Мартеллов и переливается янтарями на кулоне Элии. В ней тот Дорн, по которому истосковался Артур — и это знание, что пришло к нему вместе с прибытием принцессы, не оставляет ничего, кроме горечи. За его спиной плащ, ослепительный в своей белизне, и впервые он наливается свинцовой тяжестью. — Ты ведь не покинешь меня как тогда, в Водных Садах? — спрашивает Элия со скромной улыбкой и одновременно лукавством в черных и блестящих, подобно северным звездам в бархате ночи, глазах. Пустыня в ее низком, севшем от перенесенного в детстве недуга голосе ровна и спокойна. Тиха. — Ты ведь не покинешь меня? — спрашивает она после турнира в Харренхоле. Лицо ее равнодушно и холодно — принцессы владеют этим мастерством в полной мере — но пустыня в голосе бессильно воет, как в сезон бурь. — Как тогда, в Водных Садах? — зачем-то уточняет Артур, словно его слова могли бы избавить Элию от невидимого груза, что давит на ее плечи и обычно прямую, подобно струне на арфе, спину. И накрыв угольной тенью воспоминания, в голову закрадывается мысль. Ведь в Королевской Гвардии нет места прошлому. Ведь он подыграл своему принцу в турнирном поединке — и синий венок из зимних роз накрыл колени девицы Старк. Зимние розы не пахнут дорнийским летом, они безлики в своей морозной синеве и обвивают, подобно плющу, стены покоев той девицы в Башне Радости. Песчаная буря стучится о белые стены замка и свистит ветром в коридорах. Лианна Старк — принцесса, которую Артур поклялся беречь взамен другой — разрезает тишину вопросами о Дорне. И сквозь ее голос Артур, закрывая глаза, видит Элию, напевающую «Дорнийскую жену» в тени апельсиновых рощ — так было тем летом. Солнце, пробиваясь через треугольники листьев, обводит острые скулы Элии и изогнутые ее губы. А губы на солнце отливают металлическом блеском багрового, как кровь, сока.