Юнмин's stories

Чимин осень любит. Она уютная, наполненная предвкушением чего-то особенного. Солнце обычно светит в три раза ярче и приятней, стараясь выдать всё то, что зажилило летом и весной. Осень похожа на маленькую девочку, с которой нужно поговорить по душам, почувствовать её, а не то она расплачется дождём, закричит ветрами и обожжёт холодом. Видимо, сегодня диалог с ней у всего мира не задаётся. Крупные капли бьют по асфальту, а холодные порывы так и хлещут в лицо. Но улицы, как ни странно, оживлены, люди бегают туда-сюда, повсюду снуют парочки и прямо на тротуарах беспардонно целуются. Чимин заливается краской, огибая одну такую, бормочет извинения. Осень коварна. Ещё утром она светила солнышком и манила на улицу. И Чимин поддался, выбежал ей навстречу в майке с рубашкой поверх и рваных джинсах. Вот только к вечеру, когда у Чимина закончились пары, она подло льёт на его голову промозглую влагу и где-то наверняка гаденько хихикает. Бежать бесполезно, думает Чимин и уже не торопится. Что толку? Он мокрый насквозь, замёрз так, что впору вместо полуфабрикатов класть на витрины, никто разницы не заметит. С тоской думается о том, что дома и поесть нечего, мамино жаркое кончилось ещё вчера. Бежать в магазин, когда до дома совсем чуть-чуть, так не хочется. Ладно, хоть у Холли есть корм. А сам он сможет и на чае перебиться денёк, не умрёт. Не отбирать же теперь еду у родной кошки. На секунду эта мысль кажется безумно привлекательной, но совесть пинается больно. Животное в его лени не виновато. Хочется тепла, вкусностей, но с этим всем проблемы. Отопления ещё не дали, а единственный человек, который мог бы согреть своим теплом, наверняка по уши в работе. А со вкусностями, в общем, ситуация ясна. Чимин даже не оглядывается на свои окна, боясь увидеть в них укоризненный взгляд кошачьих глаз. Квартирка неожиданно встречает светом, и Чимин хмурится, не понимая. Выключить что ли забыл? Но следующим активируется обоняние, улавливает манящие запахи чего-то вкусного. Желудок сразу победно урчит. У двери сохнет знакомый зонт. Сердце Чимина делает кульбит, и он раздевается как можно скорей, скидывая небрежным комом рубашку прямо у порога. — Так я и думал, — вздыхают позади него. Юнги прислоняется к стене плечом и с сочувствием рассматривает его. Морщится, когда видит, как вокруг рубашки скапливается лужа. А потом пищит смешно, когда Чимин обнимает его до хруста, и колотит по плечам, потому что не хочет промокнуть тоже. — Почему бы не посмотреть прогноз утром, правда? — поддевает старший, отходит на безопасное расстояние, но, «так и быть», целует мокрый лоб. Чимин светится от счастья и засыпает его вопросами, почему, как, зачем. Юнги, вообще-то, очень занят, он в фирме-то своей недавно обосновался, а на носу отчёты квартальные. А он тут, запихивает своего непутёвого бойфренда в душ и идёт ставить чайник. — Прости, что без приглашения, — говорит он, когда Чимин появляется на кухне, согревшийся и разрумяненный. Пак только отмахивается, бормочет: «Ну что ты, хён, я тебе за этим ключи и давал». Целует нежно в загривок, а Юнги едва не роняет от неожиданности миску с лапшой. Юнги чудесно готовит. Его блюда всегда какие-то особые, вкус у них родной, как у мамы, но отличается неуловимо. Хён всегда отшучивается, говорит, сверкая загадочно глазами, что добавляет «особый ингредиент». Чимин не расспрашивает, просто решает сам для себя, что это — любовь. Пока они едят, Юнги проходится по всем его косякам, начиная от пустого холодильника до гардероба. Чимин понимает, что старший говорит важные вещи, но не может ничего поделать и смеётся. Тот так мило дует губы и хмурится, что справиться с собой не получается. Чимин тычет в щёку пальцем, а потом быстро, пока Юнги не успел возмутиться, притягивает к себе и целует. У них обоих во рту ещё вкус лапши, но поцелуя это не портит совершенно, ведь всё так уютно и по-домашнему. Чимин хочет так каждый день. Он тянет хёна в спальню, не обращая внимания на его возмущения, шепчет тихонько: «Погрей меня». А потом «Останься». И смотрит на Юнги с такой мольбой, что у того не остаётся выбора. Юнги послушно перехватывает инициативу и сам вжимает его в стену, прежде чем оставить парочку укусов на ключицах и стянуть халат. Дальше Чимин уже помнит смутно, потому что разум в такие моменты отключается до позорного быстро. Всё, что он может вытянуть из памяти, это острое удовольствие, накатывающее волнами, и тепло. Родное и любимое.