I
Колдовство приходит на болота вместе с зимой, расползается ледяным покровом по водной глади и укрывает скользкие берега снежной коркой, острой и игольчато-колкой, не ступить босой ногой без боли. Тонкие девичьи ладони упираются в ледяную гладь, крошат ее, не жалея белоснежных рук. Лед ранит стеклянными осколками, и тогда среди русалок впервые скользит тревожный шепот, оповещающий, что ведьма пришла на болота, что венок из тимьяна и сороканедужницы, ведьминой травы, не зря плавал по воде с самого утра. Оксана зло упирается взглядом в следы широких сапог и босых женских ног, хаотично оставленных по берегу, будто плясал кто в запале в предрассветный час, когда все неживое хоронится поближе к темноте, ко дну. Подло, как и всякое деяние местного колдуна, с которым у мавки есть нечто общее, живое и нежное, что никак нельзя поранить в запале борьбы – Лиза. Почему колдун до сих пор и ходит живым, цветущим, радостным. Решение покинуть болота дается сестрам тяжело, многие дни оно тянет к родному дну, но растворившееся в воде колдовство обжигает раскаленным железом, хватает за белоснежные руки и плечи, оставляет отметины железными когтями на по-лебединому нежном теле. Гонит прочь, отравляет ряску, губит кувшинки и камыш, которые в свое время еще не успели отцвести, поддерживаемые магией русалок. И утопленницам ничего не остается, как в свободную ночь святок перейти в заводь ближе к людям, чтобы ведьма не так громко хохотала в ночи, не выжигала им глаза огнями костров, не мучила их души так сильно, как в адском кругу. Колдун приходит через несколько ночей, потешаясь над русалочьим несчастьем, бросает в воду очередной венок в знак «дружбы», сплетенный из ядовитого плюща, ладана и обжигающей мяты, и терпение мавки растворяется в шипении сестер. Крепкие когти проходятся по щеке зарывавшегося мужчины, но ведьма впивается обжигающими пальцами в тонкую шею, оттаскивая обратно на дно. Мавкам в едином порыве слишком больно, чтобы рассмотреть лицо предательницы. Колдуну все еще смешно.II
Отъезд Данишевского приходится на святки, но дом он покидает без тревоги за любимую супругу. Под половицами порога рассыпана соль с чертополохом, на окнах рябиновые ставни, а все зеркала вывезены в мастерскую для ремонта, чтобы упертая мавка точно не проникла в дом в канун хождения по земле мертвых душ. Лиза улыбается живым призраком в его руках, колдун верит, что она покорно продолжит пить настойку из полыни и барвинка, которые не только прятали воспоминания, но и привязывали чувствами все крепче и крепче, и, по его мнению, осталась пара капель до того момента, когда эту лжелюбовь нельзя будет разбить. Колдун торжествующе улыбается, ощущая саднящие царапины на лице, царапины – это свидетельство беспомощности утопленницы, только и всего. Стоит только воротам закрыться за экипажем супруга, как Лиза выливает содержимое сразу нескольких флаконов и сбрасывает неудобные туфли – слугам под подолом все равно не видно, а ощущение свободы кружит голову и позволяет вдохнуть хоть чуточку глубже. Во всем доме, со всем его убранством и богатством комнат, любимое помещение Лизы – большая ванная комната, с ванной, привезенной, кажется, откуда-то из городских мастерских, что для Диканьки то еще диво. Горячая вода позволяет вспомнить детские побеги к речке, когда еще можно было дурачиться и купаться с крестьянской детворой. Она окутывает своим теплом, успокаивает, словно объятия кого-то давно знакомого, но так нечестно забытого. И вот сейчас, сбежав посреди ночи к единственному доступному источнику воды, Лиза закрывает глаза, погружаясь в воду до самого подбородка, слабо улыбается, ощущая себя максимально безопасно, комфортно… Но внезапно уходит под воду с головой, соскользнув с гладкой поверхности ванны, и когда выныривает и распахивает глаза, встречается взглядом со своим ночным кошмаром, сидящим в воде напротив нее, вот-вот кончиком носа прикоснется к щеке. - Помоги мне, ты умеешь видеть то, что другие не видят, - девушка шепчет, и шепот ее забирается под кожу ледяными мурашками, вокруг ванны появляются девушки одна за другой, круг за кругом. - Помоги мне отомстить моей мачехе, которая каждую ночь является на мое озеро, прикинувшись русалкой. Она высасывает мою силу и силу моих сестер. Она много зла сделала. Посмотри на мое лицо – она вывела румянец с моих щек своими нечистыми чарами. Погляди на шею – синие пятна от ее железных когтей, они не смываются. Посмотри на мои глаза – они не видят от слез. Голос Лизу не слушается, а девушки в кругу не дышат. Оживший ночной кошмар ласково гладит по светлым волосам, улыбается нежно-нежно и пахнет речной осокой, приятно и свежо, совсем как у весеннего озера. Совсем нестрашно, тепло и приятно, все еще безопасно, пока не размыкаются объятия белоснежных рук. - Посмотри, она среди них, она прячется, просто посмотри… Взгляд у Лизы робкий, соскальзывает с одной обнаженной девушки на другую, не может зацепиться, не может никак остановиться на ком-то одном. Вот бы еще мгновение, вот бы рассмотреть получше, вот бы успеть помочь… Желтые глаза останавливают бег взгляда, девушка замирает, вцепившись рукой в прохладные пальцы, кажется, что-то отвечает и… просыпается под шипение и крики боли. В комнате никого нет, вода давно остыла, а обручальное кольцо соскочило на дно. С утра в трактире возле мельницы пропадает хозяйка постоялого двора по имени Ганна.