А дни на Северном полюсе длинные

Днём позже капитан выполнял свой долг довольно вяло, он немало времени проводил в своей каюте. Зайберта после того, как он принял немного спиртосодержащего и страдал бездельем под "домашним арестом", наоборот охватил дух трудоголизма.        Этот дух завладел им с такой силой, что как-то вечером Йохен наткнулся на одну из многочисленных дверей, что встречались на его пути. Сотрясения мозга не последовало, что даже удивительно.        Вскоре весть докатилась до Вессельски, и он наконец встряхнулся. Мало того – он захотел повстречать Йохена и спросить о его самочувствии. "Ещё пять минут, и я иду," – подумал капитан и по новой впал в меланхолию.        Нарушив планы Александра, Зайберт сам пришёл к нему в каюту. Было ясно, что он прятал что-то за спиной. Вессельски напрягся в ожидании очередного фокуса – в прошлый раз в этой самой каюте ему было ой как неловко.        – Как вы себя чувствуете? – поинтересовался капитан, нервничая.        – А, вы об этом, – проговорил Зайберт, окидывая Вессельски своим обычным взглядом. - Да всё уже в порядке, горевать не приходится.        Он чуть помедлил и вытащил из-за спины бутылку коньяка.        – Я тут... – в приятном смущении начал Йохен.        Его повествование прервалось голосом обескураженного Александра:        – Нет, ну вы серьёзно?! Мне кажется, или вы той дверью себе...        – Ум отбил? – перебил Зайберт. – Ну нет, ум я себе отбил, ещё когда поднялся на борт и вас увидел.        "К чему этот бандит сейчас клонит?" – спрашивал себя Вессельски, и его сердце по-молодецки отбивало чечётку.        – Вот так-то вот, – незатейливо подытожил Йохен.        – Давайте ближе к предмету, – обратился к нему Вессельски и кашлянул. – К бутылке.        – Ах да, – Зайберт лихо провёл рукой по коротким волосам. – У меня тут осталась бутылка хорошенького коньяка, как изволите видеть. Я думал, она поможет наладить мою личную жизнь, и вашу тоже, и нашу общую личную жизнь, если можно так сказать...        Зайберт, хоть и не очень показывал, но также волновался. Александру не хватало воздуха. Это уже сложнее было скрыть от глаз.        – Я закрою дверь, – молвил вдруг капитан, встал, будто чем-то подхваченный, захлопнул дверь, прошёл обратно, чуть не дотронувшись до моряка.        Йохен внутренно праздновал победу. Его план, по всей видимости, срабатывал.        – Я думал как-нибудь поднять вам настроение, – сказал Зайберт. – Вам это, кажется, сейчас нужно.        – Зачем? – горько спросил Вессельски, потеряв долю волнения. – Вчера вы всем окончательно показали, кто на этом ледоколе прирождённый лидер.        На лице Йохена сразу же появился своего рода испуг. Он совсем не хотел праздновать победу. Зайберт пришёл мириться, и, если вечер удастся, то, кто знает, может, ему что-нибудь обломится...        – Я не думал, что... – с оттенком вины произнёс он.        – Если это не так, то зачем бесконечные оскорбления? – воскликнул Александр. – Вы, Зайберт, разобрали меня по кусочкам и осмеяли каждую мою черту! И благодаря вам я теперь офигевшая бестолковость, недоеденная селёдка и ещё что похлеще...        Вессельски встал во весь рост и подошёл вплотную к Йохену. Йохен в свою очередь поставил коньяк, освободив обе руки будто для рукопашной. Сейчас он постоит за своё доброе имя, возьмёт и повалит капитана! На кровать.        – Вы презираете всё во мне с головы до пят, – продолжал Вессельски изливать великую обиду. – И как вас ещё не тошнит при одном взгляде на меня?        Александр взялся пальцами за переносицу и через пару тяжелых секунд объявил:        – Так и быть. Я побеждён.        Зайберт с облегчением подумал, что наступил его черёд говорить. Он сказал несложно и искренне, призвав на помощь всё плебейское очарование бывалого морехода:        – Если я люблю временами пошутить, то это ведь ничего не значит. Я бы, может, не стал разбирать вас на кусочки, если бы мне не нравились кусочки и то целое, что они составляют.        Ну надо же. Йохен бы никогда не составил столь оригинальный комплимент, не будь он в критической ситуации. Да он и не собирался сыпать комплиментами! Как-то само с языка сорвалось...        Смущение безраздельно вернулось к Вессельски. Краска без спросу так и прихлынула к щекам.        – Так и есть, – подтвердил Зайберт собственные слова. Его взгляд прямо-таки приковался к зардевшемуся капитану.        Вессельски признал своё поражение окончательно и бесповоротно. Но только для того, чтобы разделить с Йохеном общую победу.        "Хоть бы он стал инициатором," – думал Александр, и мыслям передавалась его дрожь.        Так и случилось. Зайберт ринулся к нему и по-разбойничьи выхватил поцелуй. Потом коснулся губами шеи и, наконец, вспомнил, что обычно сначала берутся за алкоголь, а потом уже переходят к иному увеселению.        – Ай всё равно, – вслух подумал Йохен. Вессельски за дробью сердца и стуком чувств его не услышал.        Кто в дальнейшем будет инициатором, решилось само собой. Читатель может судить, что у Зайберта всегда всё решалось само собой и абы как, но недурно.        Бортовые часы показывали полночь. Но ведь и полночь является понятием относительным: солнце, шутя, приблизилось к горизонту и собиралось опять подниматься.        После хватаний за плечи и за простыню, стенаний, заглушаемых железной стеной и передышки Вессельски потянулся за бутылкой. Йохен умеет избавлять от меланхолии. Столько всего случилось за последние дни - капитану срочно надо выпить.        – У тебя где-нибудь есть стаканы? – спросил он у Зайберта, спохватившись.        – А из горла разве нельзя? – недоумевал тот в ответ.        Александр пожал плечами и обошёлся без стаканов. Его немного сбила с мысли фраза моряка:        – Эй, а мне ты не хочешь оставить?        Вессельски в конце концов оторвался от коньяка и изучающе посмотрел на бутылку. И как можно выпить столько коньяка, почти не заметив?        Зайберт забрал бутылку из застывших рук капитана и озабоченно покачал головой.        – Вот это случай, – произнёс он. – Поосторожней с этим – и с алкоголем, и с психикой тоже. Стресс никому не нужен.        И в свою очередь опрокинул бутылку.        – Не переживай из-за того, что у тебя сейчас не очень много опыта, Алекс, – сказал Йохен после. – Он потому и опыт, так как приходит не сразу.        Они так и остались сидеть на кровати.        – Да-а уж, – протянул Вессельски. Его взгляд уже знатно помутился. – Вообще иногда не понимаю... что здесь творится. Я должен держать здесь всё под контролем, а меня всё равно хлещет как в шторм...        Он вгляделся в Зайберта так пристально, как только мог в своём состоянии.        – Я думаю, что это всё ты, – выдал он. – У меня что, всё теперь вокруг тебя вертеться будет?        Йохен слушал его прерывистую речь, улыбался, и его совсем не тревожило, что остальная команда может его хватиться. Ведь это всё мелочно! Они плывут на могучем корабле в северных широтах, грандиозный полярный день сопровождает их!..        Немцы, надо думать, очень философская нация – только взгляните, сколько мыслителей она подарила миру. Так что, если подвыпившие немцы в конечном счёте не провозгласят, зависит ли сознание от бытия или бытие зависит от сознания, то я позволю себе усомниться в том, что они приняли достаточно.        Зайберт был готов философствовать.        – Наше дело, – вещал он, – бороздить суровые просторы. Нам нужно быть хладнокровными и жёсткими... Любовь здесь самым вопиющим образом оттесняется на второй план. Она перестала быть добродетелью. Может...        – ...любовь - это грех? – подхватил Вессельски нить рассуждения, и в его глуховатом голосе послышалось отчаяние.        – Нет, – возразил Йохен. – Нет. Любовь так или иначе всегда должна оставаться добродетелью. И она ей останется.        – Я тебя люблю, Йохен, – сказал Александр с серьёзным лицом. – Хотя ты иногда ну такой вредный.        Его выражение изменилось от осознания собственной жертвенности и высокого предназначения. Вессельски хотел бы сейчас выглядеть как герой трагедии, но у него вышла просто жалостливая физиономия. Во всяком случае, он донёс до Зайберта свою мысль.        – Слышал? – окликнул капитан Йохена и легонько ударил его в плечо кулаком. Затем уткнулся носом в это плечо.        Зайберт поцеловал Вессельски в макушку. Наверное, хотел донести, что их чувства взаимны.        – Да, о любви забывать совершенно нельзя, – продолжал Йохен думать вслух, потому что про себя не мог. Жажду философии он утолил сполна, поэтому стал разговаривать, как обычно. – А ты смазливый. Для меня, в общем, сойдёт. И сердце у тебя доброе. Я же вижу. В эту холодрыгу без такого вот сердца нельзя – замёрзнешь...        Видимо, Александр заснул – он так и не поменял своего положения, а сидел, прислонившись к Зайберту. Ну ничего.