POV Андрей Жданов.
Осень выдалась, как на заказ, днем почти ежедневно светило солнце, а вечера и ночи были дождливые.Дни…
Дел в «Zimaletto» было — завались, я и заваливался. Загружал себя не по горло, по самую макушку, чтобы хотя бы в часы работы не вспоминать Катюшу. Ее мокрые пряди волос, прилипшие ко лбу, горячую влагу исторгающуюся из нее вместе со стоном и судорогами, волнами сотрясавшими ее тело, упругость мышц, цепко державших меня в себе, чтобы не слышать ее голоса, ее плача, ее смеха. Нельзя мне было во время трудового дня думать о Кате, никак нельзя, потому что это приводило к весьма плачевным последствиям. Я сразу переставал что-нибудь слышать и воспринимать, уходил в себя. Несколько раз это уже закончилось неприятностями, то я партию товара отправил вместо Новосибирска в Магадан, и скандал тогда вышел на славу, то отдал в раскрой лекала прошлого года, хорошо еще, что Ромка почти вовремя заметил, что выкройки не те, всего сто метров ткани и испортили, но тоже… одни убытки. Родители начали подозревать, что со мной происходит что-то неладное, и Кира от всей своей душевной щедрости охапками подбрасывала поленья в костер их тревоги. О, эта Кира, черт ее побери. Мало того, что сама каждую минуту, каждую секунду пыталась меня вернуть, то умоляя меня прийти к ней, чтобы срочно передвинуть шкаф (по-дружески), то «падая в обморок» прямо мне на руки, то начиная приставать ко всем подряд, особенно к Ромке, чтобы вызвать мою ревность, то еще что-нибудь придумывала, так она и папе начала петь песню, о моей неадекватности, прикрывая банальную обиду и злость заботой о «Zimaletto». А уж как она обрабатывала маман, громко рыдая у нее на плече, и усиленно убеждая ее, что Андрюша (то есть я) болен на всю голову, и пора его (то бишь меня) показать психиатру. Счастье, что предки мне достались умные и любящие. Папа от Киры попросту отмахнулся, опрометчиво заявив, что с ним еще и не такое бывало по молодости, когда он влюбился в мою мамулю, и нажил в лице моей бывшей себе врага. А мама… Мама всегда останется мамой, она решила со мной поговорить. — Андрей, что с тобой происходит? Ты расстался с Кирюшей, и я вполне тебя понимаю, сколько можно было терпеть ее беспочвенную ревность и истерики. Но вместо того, чтобы наслаждаться свободой и жить на полную катушку, ты то ходишь хмурый, озадаченный, а то вдруг ни с того, ни с сего начинаешь сиять, как начищенный самовар. Ты что, влюбился? — Все еще серьезнее, мамуля, я полюбил. — Хмм… Вот как? И кто она, может познакомишь? — Она самая лучшая, она — моя, понимаешь? — Понимаю, — мама улыбнулась, — а имя у «твоей» есть? — У нее самое простое и самое прекрасное имя, ее зовут Катерина. — Ну, не такое уж и простое имя-то. Царское. Так что, познакомишь с царицей? — Обязательно, как только разыщу. — Как это понимать? Андрюша, не пугай меня, мальчик. Надеюсь, это не какая-нибудь недоступная Кэтрин Зета-Джонс, надеюсь, что ты уже вырос из подросткового возраста и любишь земную женщину, без звезданутости. Давай, рассказывай. Пришлось рассказывать, вернее не «пришлось», нет-нет, мне самому захотелось рассказать, и чтобы мама, как в детстве, погладила меня по голове и сказала, что ничего, мол, страшного не случилось, что она вместе со мной будет искать пропавшую куда-то «потеряшку», и обязательно найдет, и все закончится хэппи-эндом. Увы, детство кончилось. Мамуля вполне серьезно отнеслась к моей любви, пожелала мне успехов в поисках, и выразила надежду, что я успею еще в этой жизни познакомить ее со своей Золушкой. — Только папу пощади, сыночка, работе твоя любовь не должна мешать. Ищи свою Катеньку, найди, женись, родите нам целую кучу наследников, но только в нерабочее время. Ты же понимаешь, что папа не уйдет на пенсию, если не будет уверен, что оставляет «Zimaletto» в надежных руках. А ему уже врачи запрещают работать. Нужна операция на сердце. Так что не подведи, меня Андрюша, трудись на совесть. Я и трудился, да не один, а вместе с Ромкой, так что дни проходили незаметно.Вечера…
Вечерами я разыскивал Катеньку. Иногда один, но чаще всего с Малиной. Ему ужасно нравился процесс непосредственного контакта с «найденышами», особенно если мордашка у девчонки была симпатичной. Тут уж его не останавливало ни отсутствие золотой медали у кандидатки, ни то, что она была на голову выше Катюши, ни даже то, что звали ее какой-нибудь Жозефиной. Тут Ромка вставал на дыбы, орал, что Катя могла и не сказать правды что он ее, в отличие от меня, видел, и что ему кажется, что на этот в раз мы нашли именно ее. — Если хочешь, я сам могу съездить и проверить. Вдруг это не она? Ты расстроишься, — бросал он мне, быстренько созванивался с девчонкой и исчезал. Я улыбался, садился к компьютеру и терпеливо продолжал поднимать базы данных. Ромка-Ромка, он и так столько со мной возился, столько придумывал всякого-разного для поиска, что вполне заслуживал пару свиданий в неделю. Никогда бы я сам не додумался заказать в утренний эфир «Молодежного радио» песню Катя-Катерина, а теперь она звучала каждое утро и предварял ее дикторский голос: — Наш постоянный радиослушатель Андрей просит исполнить для своей любимой девушки Катеньки песню, — дальше шла какая-нибудь песня, а потом снова начитывался текст: — Катя, вспомните свой выпускной, вы заблудились в лесу и случайно встретились со своею любовью. Андрей не забыл вас, Катеньна, он все так же ждет, что вы позвоните. Его телефон… Звонили разные девушки, с некоторыми Ромка даже закрутил скоротечный роман, но того, единственного звонка, так и не было. Пока не было, но я не терял надежды. Пока не терял. В газеты Ромка тоже объявления давал, и «растяжки» по Москве развешивал… В общем, вечерами нам было чем заняться, особенно Малине. А если бывало особо тоскливо, то мы шли в бар, и тут уж Ромка старался вовсю. — Палыч, тебе же никто не запрещает разыскивать свою Катюшку. Но ты посмотри сколько мордашек вокруг. Пригласи одну потанцевать, отвези в мотель «ООО», сбрось напряжение. Неужели не хочется? — Хочется, очень хочется. Катю. — Андрюха! Даже в сказках Елена Премудрая и Елена Прекрасная — это разные женщины. А уж в жизни. Ищи одну и… имей другую. Зачем терпеть, ты с ума сошел, хочешь заработать себе простатит? А если мы Катю никогда не найдем? Уйдешь в монахи? — Закрыли тему! Мы обязательно Катю найдем. — А если нет? Андрей! Если мы ее не найдем? — Не знаю. Возможно, пойду к проституткам, там, по крайней мере, все честно. Ты ей деньги, она тебе разрядку. И никто никому ничего не должен. Не знаю, пока терплю… Малина не успокаивался, иногда даже ко мне приезжал с какими-то модельками, но мне ни одна не была интересна. По Москве поползли слухи, что я начал играть на другом поле, Милко, наш гей-модельер оживился, но его я и вовсе послал. Так продолжалось почти полгода…И ночи…
Это было самое любимое время суток. Все началось, когда я показал Роману свой набросок. — Нет, Палыч, — заявил Ромка с уверенностью, — Катя похожа на пятнадцатилетнего ребенка, страдающего авитаминозом и анемией, несмотря на полный рот железа, а ты нарисовал роскошную полнокровную девицу. Нет-нет, это не она. А ну-ка дай сюда рисунок. Не успел я и бровью повести, как он пририсовал Катюше Гарри Поттеровские очки с разбитым стеклом, а прямо поверх губ нарисовал брекет-систему. — Вот теперь похоже. По крайней мере, очки очень похожи, — и заржал. Мы тогда крепко поссорились. Выгнать его я не мог, это был и его кабинет тоже, поэтому ушел сам и унес с собой изуродованный Ромкой набросок. Я долго бродил по улицам, пока меня не окликнул женский голос: — У вас очень интересное лицо. Хотите, я вас нарисую? — Спасибо, нет, — буркнул я и пошел дальше, но через пару шагов остановился, немного подумал, и вернулся к уличной художнице. — Скажите, вы можете написать портрет вот с этого эскиза, только без очков и дурацких скобок? — Я пишу только в мастерской, здесь я рисую. Покажите эскиз. — Я протянул ей листок, и она очень долго всматривалась в Катино лицо. — Очки и брекеты пририсовали не вы, правильно? — Да. — Вы ее очень любите? — Да. — Повезло вашей девушке, — я вздохнул. — Ну, что же, давайте попробуем. Уголь, карандаш или мелки? — Вам виднее. Не знаю, как ей это удалось, но через пятнадцать минут на меня с рисунка смотрела та Катенька, которую я видел своим внутренним зрением, вернее сердцем, только у моей были губы чуть более пухлые. — Похожа? — задорно спросила художница. — Вижу, что похожа, вы так на нее смотрите, что мне даже завидно, вот если бы меня кто-нибудь так полюбил. — Похожа, только губы у Кати полнее. — Такие? — девчонка сделала пару штрихов, и у меня сбилось дыхание. — Абсолютно! — я достал кошелек. — Как вас зовут? — Ирина. — Вы будете знаменитым художником, Ирочка, это я вам говорю. И любить вас будут, так будут любить, что это вам будут завидовать все подружки, а недруги просто сдохнут от зависти. Если бы вы могли себе представить, что вы для меня сделали! Вам за это воздастся, вот увидите. Сколько я должен? — А знаете что, берите просто так! Вы мне уже заплатили, я совсем не верила, что и мужчины любить умеют, да еще так, как вы, а сейчас вижу, что могут. — Нет-нет, так не пойдет. Вот держите, — я протянул ей несколько купюр. — Что вы, это слишком много, я столько за неделю не зарабатываю. — А портрет написать сможете? — я протянул Ирине еще двести долларов. — Только не маслом, масло — это для Катеньки очень помпезно и тяжело. — Конечно могу! Акварелью, а? Будет нежно и воздушно. Приходите послезавтра. Через два дня я повесил Катин портрет у себя в гостиной, напротив него — зеркало и, когда верхний свет был выключен, а огонь от камина освещал ее лицо, она отражалась в зеркале и проецировалась на окно. Блики играли на ее глазах, волосах и улыбке и создавалась оптическая иллюзия, что живая Катенька сквозь стучащие по стеклу капли заглядывает в мою балконную дверь. С тех пор ночами во время дождя я мог не только вспоминать, но и видеть свою любимую, и беседовать с ней. Отныне все ночи принадлежали ей — Катеньке. Эта женщина в окне…