A pleasant disease

Когда ты проснулась утром, на столике у твоей маленькой кровати тебя ожидал завтрак, состоящий из супа, свежеиспеченного хлеба, и сока, судя по всему тыквенного. Конечно, ведь на ферме «Рэй-Рэй» выдался славный урожай. Твой пес — Бонни также не остался без лакомства от пастора утром. Из-за угла вышел Джозеф, выглядел он устало, но тем не менее на его лице красовалась блаженная улыбка. — Дитя, тебе лучше, — присаживаясь, отметил он, и на твоем лице появилась улыбка. Тебе уже действительно было лучше, лекарства помогали, у тебя появилось желание жить, что-то делать, желание быть любимой и любить… Ты отвела взгляд, заметив, что уже с минуту смотришь на губы Сида. Так хотелось прикоснуться к ним своими, ощутить тепло Отца, его энергию, так и бьющую через край. — Да, спасибо… Я очень благодарна вам, Джозеф, вы спасли меня, — ты решила отпить немного сока, ведь во рту пересохло от волнения. Мужчина забрал стакан из твоих рук, когда ты вдоволь наполнила себя напитком, и придвинулся ближе. Его свободная ладонь накрыла твою щеку, и непроизвольно ты прижалась к ней, потерлась. Голубоглазый несколько удивился, ведь ожидал, что ты отстранишься. -Т/и, расскажи мне о себе, — его голос переходил на шепот, а взгляд сводил тебя с ума. Не в силах удержаться, находясь в столь интимной обстановке, ты делаешь рывок вперед, обнимая пророка за плечи, и прижимаясь всем своим телом к нему, а затем накрываешь губы своими, делая «первый шаг». Через несколько секунд ты понимаешь, что натворила, и в испуге отстраняешься, но, кажется, уже Сиду хочется продолжения. Он отставляет стакан на тумбу, вновь накрывая твои губы своими, вжимая твое хрупкое в тонкий матрас. Кажется, что кровать просто сломается под вами как тростинка, но этого не происходит. Помня, что ты все же еще больна, мужчина недолго мучает тебя. — Для начала… дитя, тебе нужно исцелить тело, — сбивчиво произносит пастор тебе в шею, оставляя след от губ, — а затем… Затем можно будет обсудить все возможные исходы нашего союза, ниспосланного нам Господом нашим. — Да, да, отец, — шепчешь ты, поглаживая обнаженную спину проповедника, который решил снова быть без рубахи.