***
После мелкой схватки, в которой победили лишь её тело, а не внутреннюю силу её, раны кровоточили, не желая затягиваться ни на один миллиметр. Перекись, мазь, вата, марли и бинты-неотъемлемые спутники Ксении в течении последних трёх дней. Пожалуй, это единственное, что напоминает ей о том, что произошло недавно. - Какого чё'та они не заживают у тебя? - в комнату, впуская влажный воздух, входит Горохова. Мокрые рыжие волосы лежат волной плавленной меди, контрастируя с белым шоколадом кожи. Россыпь апельсиновой цедрыI
23 сентября 2018 г. в 22:53
Любому животному хочется есть.
Любому хищнику хочется крови. Это правило, это аксиома, это закон. Закон, который никто не смеет нарушать. Закон, которым живёт каждый. Закон, который, хоть и с трудом, но абсолютно все давным-давно приняли, проглотили и, переварив, усвоили.
В террариуме, только почуяв опасность, начинается тихий бубнёж и непонятная возня, вызывая на лице лишь усмешку и приподнятую в ироничном изгибе бровь. Через несколько минут говор перерастает в бессвязные крик, высокими децибелами раздражая барабанные перепонки той, чьё превосходство и саркатичность так сильно задевает мелких ящериц.
С сжатых до скрипа зубов в недовольном оскале вибрацией сходит рык: в руках вертится кусок свежего мяса, состоящего из липкого страха и абсолютной всепоглощающей зависти одноклассниц. Рыхлая плоть сочится ядовитыми фразами, вырванными из чужих измызганных в грязи пастей. Она отдает смрадом и на вкус будто жжённый пластик, от которого печет во рту непонятной химией, и послевкусие её до такой степени дрянное и омерзительное, что хочется всем естеством завыть и заткнуть их грязные рты самым жёстким способом.
У Милас не в правилах питаться уже кем-то пойманной добычей. Уж лучше голодать, устроив пищевой целибат. Нет никакого удовольствия в том, чтобы жить в серпентарии пойманной змеёй и, завертевшись в собственный хвост, довольствоваться заранее приготовленными для неё мышами.
Это всё цирк и мелкая фальшь, в которых нужно показать себя со всех сторон, чтобы после, в конце сложной борьбы с клоунами получить за особое послушание достойное поощрение.
Ксения Милас смотрит на всех свысока, замечая присутствие сожительниц лишь тогда, когда они предпринимают попытки накинуться на неё и подмять под себя, наказывая за тщеславие и эгоизм.
Все что-то вякают, кричат, кидаются, и только один человек остаётся в стороне, не понимая вообще смысла в устроенном всеми скандале.
Драка. Поражённая, сжавшись всем телом, идёт вниз, прямиком к главнокомандующим этого зверинца в отчаянной просьбе разрешить ей сбежать из этого места, воняющей злобой.
Отказ. Придется смириться с тем, что вокруг все всегда будут против неё и будут пытаться выжить девушку всеми силами.
Принятие. Она, себя изламывая, поднимается наверх и идёт приносить извинения, просить прощение, унижаться и морально ползать у ног жалкой девчонки.
сводит с ума злит только видом своим, заставляет глаза прикрыться и выпустить из лёгких весь запас кислорода.
Милас замирает с ватой в руках, не в силах отвести взгляд от капель, стекающих по открытым плечам, что остротой своей готовы скалы резать да безжалостно целые леса спиливать.
Казалось, дотронешься до них и умрёшь мгновенно от колюще-режущего ранения прямо в сердце. А оно ведь и так изранено не стрелами, а пиками чёртового косого Амура.
- А я как бы и не собака тебе, чтобы на мне всё быстро заживало, - привычка огрызаться и клыки показывать в подкорку вбиты, так просто не избавиться, не вывести, не скинуть как блох надоедливых с собственной шкуры.
- Чо ты г'убишь-то мне сразу? Я сп'ашиваю ведь п'осто, - брови хмурятся, пухлые губы поджимаются, выдавая и злость, и обиду ненужную.
- Вместо того, чтобы "просто спрашивать", мазь подай, - острым кивком и якобы совсем "не любящим" взглядом показывает на кофейный столик.
Но Аня видит всю истину, за этой пеленой нарциссизма, которая не позволяет признать чувства настоящие, вовсе не деланные и не фальшивые.
Замечает рыжая и взгляды глубокие, и касания как бы случайные, и интонацию голоса, от которой хочется медом растекаться по коже хозяйки высокомерной. Она знает, как тяжело признавать то, что отрекшись от одной, питаешь любовь к другой. Уже не себя любишь, а соперницу главную, которую хотелось удалить с поля боя раньше, задушить руками голыми, изничтожить в пыль мелкую.
Горохова знает чувство подобное, потому и решается на первый шаг.
Протягивает мазь, но ладонь только крепче сжимает, когда Милас берётся за другой её край и кивает рыжей в немом признаке благодарства.
Анна стоит прямо в нескольких десятков сантиметров от девушки, чьи битые колени и руки покоя не дают детской душе, и раны Милас кажутся её собственными, потому что болью зеркальной отдаются по коже нежной.
Обе замерли, держась за разные концы тюбика, смотрят друг на друга, будто током их одновременно ударило.
Обе молчат, не дышат почти, мучают друг друга, взглядом изнемождая.
Милас выдёргивает поданное ей, ибо не может больше сдерживать в себе всю ту агонию, что словно лавой расползается по телу её. Ещё немного, и она либо ударит, чтобы аж кровь алая полилась у той, что соперницей должна была изначально стать, либо поцелует и сомнет её губы своими, жёстко кусая и вжимаясь в девичье тело.
Из крайности в крайность бросаться-это её стезя, но менять ненависть на любовь внезапную явно не в её правилах.
Болью под рёбрами отдаются чувства смешанные, отчего хочется зарыться в тонкое полотно одеяла и уединиться, сбежав от всех в разборе мыслей своих.
- Что смотришь? Вопросы есть какие-то?
Милас приподнимает бровь и кидает холодный голубой взгляд.
Аня смотрит в ответ, готовая до́ смерти продрогнуть в морозе этого океана и быть лишь благодарной за то, что ей позволили сделать это.
- Нет. Никаких, - Горохова удаляется, развернувшись на пятках, и обрызгивает Милас каплями, что покоились секундой ранее на копне мокрых рыжих волос.
Ксения не выдерживает и, дождавшись, когда с хлопком закроется дверь, взрывается и удар за ударом крушит всё вокруг, нанося ещё больший ущерб коже своей, на которой места живого такими темпами не останется скоро.