Наши юные смешные голоса

— Ай, больно! Ты не могла бы не царапаться?.. — Ал слегка поморщилась, легонько запрокидывая голову и несильно тыкаясь макушкой в грудь сидящей позади Саши, которая, кажется, не ожидала от своей подопытной такого бунта и от замешательства снова запуталась в её волосах. — Ой, прости, — донёсся до Ал со спины её сконфуженный голос. Попутно легко можно было услышать, как девушка неуверенно ёрзает на месте — постельное бельё своим шуршанием выдавало каждое, даже незаметное движение. — Больше не буду. — В следующий раз ты тоже так скажешь… Ворчала Ал уже скорее по привычке. Она уже давно смирилась с тем, что воодушевлённая Саша совершенно забывает об аккуратности, что чревато кучей мелких царапин на шее и парочкой запутанных насмерть прядей. Вот и сейчас — сидя позади подруги и с энтузиазмом перебирая её волосы, лежащие на плечах, кадет Браус являла собой воплощение нетерпеливости и невнимательности, однако это с лихвой компенсировалось её поистине детским восторгом и старанием. А ведь начиналось всё как всегда — «Ал, смотри, смотри, что мне Криста показала!» — после чего можно было смело прощаться с остатком спокойного вечера. Саша практически никогда не унималась, пока не сооружала на голове Столлен что-то, соответствующее её личным представлениям о красоте — ну или если на склады не завозили ничего нового… — Уже представляю, что у меня там, — Ал с сомнением фыркала, порой поддразнивала подругу и иногда неуверенно ощупывала рукой сложенные во что-то (лучше было не представлять, во что) пряди, которые немедленно разлетались сквозь пальцы, что вызывало позади бурю протеста. — Там красиво! Саша, вооружённая расчёской, увлечённо ваяла причёски, не обращая внимания ни на тонкость волос, ни на то, что они всё время норовят ускользнуть из рук — она упорно собирала их, вновь задевая шею Ал отраставшими ногтями, на что скучавшая и не знавшая куда себя деть девушка немедленно откликалась недовольным ворчанием. Обычно после таких вот посиделок невероятно затекала спина, болели плечи, а волосы приходилось вычёсывать ещё полчаса. Только вот почему-то это действо продолжалось с завидным постоянством, и, стоило кадету Браус лишь начать с порога «А я сегодня такое видела!», как Ал откладывала все свои планы. Руки у Саши были торопливые, тёплые и честные — порой угадывать эмоции хозяйки не составляло труда, даже не видя её — порывистые движения пальцев её неизменно выдавали. Голос у Саши звучал громко, увлечённо и с ноткой боевого задора — от «Я тебе сейчас такого накручу!» до «Зато красивая будешь, и не думай даже эту косу расплетать!». Порой он бил по ушам неожиданностью, а иногда — незаметно перетекал во что-то мягкое и спокойное, и становилось ясно, что девушке нравится то, что она делает. О том же говорило и её лицо, стоило Ал после всех процедур к ней обернуться — гордость, довольство собой и порой — восхищение, если результат выдался особенно удачным. Впрочем, что бы ни получалось на выходе, это надо было обязательно кому-нибудь показать. Ободряюще улыбавшейся Кристе, лукаво смотревшей Мине или всегда готовой дать полезный совет Ханне. …Ал никогда не любила публичных демонстраций, особенно причёсок, но, сама не зная почему, всегда шла у Саши на поводу. Наверное, потому, что это была очень шумная и радостная Саша. — Что ты придумала на этот раз? — Вот сделаю — увидишь. — Ты всё равно не утерпишь и расскажешь мне обо всём. Ай! Саша фыркала и дулась, но через две минуты забывала об этом. И ради этого можно было и потерпеть.