***
Он очнулся в лесистой местности. Над ним возвышался могучий дуб с изумрудными пышными листьями, где-то рядом шумел ручей, в воздухе пахло свежестью сирени. Приподнявшись, он огляделся. Совсем рядом виднелся охотничий домик, уютный на вид, с крыльцом, на котором стояли стол и два кресла-качалки, из трубы на соломенной крыше шел дым. Все кругом сквозило уютом. — Где это я… — он сперва не узнал собственный голос, но едва осознав эту мысль, понял, что не знает, как вообще должен был звучать его голос. — И кто я вообще? Он уставился на свои руки. Могучие сильные руки с редкими мозолями, рукава темной рубашки были закатаны до самых локтей. Его талию перетягивал кожаный пояс, на котором висел нож в приделанных ножнах с потрясающей резной рукояткой, на ногах же были штаны из плотной ткани и высокие сапоги. — Черный? Эй, ты в порядке? Тот, кто спросил это, подошел со спины. Он посмотрел на него, пытаясь осознать, где мог прежде видеть это лицо. Лицо, безусловно, немыслимо красивое, с высокими скулами и идеальной симметрией, аккуратным носом, чувственными губами и прекрасными голубыми глазами в обрамлении светлых пушистых ресниц. Его золотистые волосы длинной гривой спадали за спину до лопаток, перетянутые на затылке, отчего особенно хорошо бросались в глаза его удлиненные уши. — Эльф? Он точно знал этого эльфа, но никак не мог вспомнить, откуда. Он даже не помнил толком, кто он сам. — Все хорошо? Его голос показался таким волшебным и чарующим. Он осознал нечто куда более важное — он любит этого эльфа. Не помнит, откуда знает, но точно любит, в этом не было никаких сомнений. — Наверное, — ответил он, пожав плечами. — А кто ты? — тут в голове мелькнула еще одна мысль. — Ты Лорд? Я никак не могу понять, откуда я тебя вообще знаю. Эльф понимающе кивнул. — Не переживай. Не имеет значения, что было раньше, нам стоит думать о настоящем, — подойдя ближе, Лорд осторожно коснулся ладонью его плеча. Он был чуть ниже ростом, не особо и заметно, и при том такой тонкий и хрупкий, с узкой чарующей талией и длинными стройными ногами, обтянутыми напоминающей плющ тканью штанов. — Скажи, ты хоть что-нибудь помнишь? Он испытал катастрофически сильное желание обнять этого эльфа и прижать его к себе, ощутить его тепло, коснуться его кожи. Осознав это, Черный искренне ответил: — Помню, что люблю тебя. Как же легко эти слова сорвались с губ. Эльф сперва прикрыл глаза. До чего же он был прекрасен. Черный положил руку на его ладонь, мимоходом убедившись в том, что кожа эльфа и правда нежная. Стало страшно, что он может исчезнуть, уйти куда-то и больше никогда не возвращаться. А отпускать его совершенно не хотелось. Отчего-то в голове Черного была мысль о том, что это — его эльф. — Хорошо, — кивнул он. — Я тоже тебя люблю, Черный. И теперь мы здесь, вместе. Сжав его светлую тонкую кисть руки, Черный осмотрелся. — Но где мы? И кто я вообще такой? Я не понимаю… Эльф мотнул головой. — Все хорошо, — он оказался ближе. Ощутив его тепло, Черный едва не поперхнулся воздухом. Казалось, не нужно больше ничего в мире, только этот эльф рядом, и вот оно, настоящее счастье. — Мы там, где и должны быть. Ты — Черный, а я — Лорд, — эльф многозначно посмотрел на охотничий домик и кивнул: — А это — наш с тобой дом. Тебе нравится? Черный все еще был растерян, но теперь на душе было так легко и хорошо. Кем бы ни был этот Лорд, Черный его любит, он ощущал это яснее всего прочего. — Нравится, — ответил он, имея ввиду не столько дом, сколько самого эльфа. — И мы всегда будем вместе? Теперь Лорд смотрел на него. Черный со всей ясностью осознал, что ему не важно, где он вообще находится и зачем. Это как-то не имело смысла, потому что рядом с ним был этот эльф. — Конечно. Ты же веришь мне? Покоренный и сраженный, Черный лишь кивнул. Да, он верит, наверное, верил всегда, пусть и не помнит прошлого совершенно. А может, это прошлое и не имеет значения вовсе? — Вот и хорошо. Вторая рука прекрасного эльфа оказалась на щеке Черного. Он восторженно замер, смотря в глаза Лорда и понимая, что все прочее и правда не имеет никакого значения. Эльф оказался уже совсем близко. Они соприкоснулись кончиками носов. Черный прикрыл глаза, ощущая чужое дыхание, а после и соприкосновение губ. Он целовал эльфа и понимал, что несмотря на полное отсутствие воспоминаний о себе прошлом, он счастлив сейчас, в этом настоящем. Отстранившись от него, Лорд ловко взял его за руку. — Идем. И Черный не думая пошел за ним следом. Все правильно, иначе не могло и быть.***
В этой части леса было свежо всегда. На тяжелых ветках деревьев висели спелые сиреневатые или насыщенно-синие плоды, у которых вовсе не было имен. Зачем им имена? Именно так и подумал однажды Сфинкс, узрев их в самый первый раз. Они приятны на вкус, сытны — и все на этом. Травы в этой части тоже имели преимущественно синий окрас, и это Сфинксу по-своему нравилось. Здесь, на самой границе Леса и Изнанки, ему особенно нравилось в принципе. Он сидел на траве с книгой в руках. Именно так — он держал эту книгу собственными руками, и это ощущалось правильно, несмотря на то, что всю свою жизнь он провел вообще без рук. Но здесь, на этой стороне реальности, все было совершенно иначе. У него были сильные мускулистые руки, под стать его телу. В них чувствовалось силы не меньше, чем в хорошо натренированных ногах. Слух Сфинкса улавливал все звуки, но он даже не реагировал толком ни на что, поглощенный в чтение. Однако едва на пустыре замаячил образ черного оборотня, он убрал книгу в сторону и обратил свое внимание на это косматое существо. Его черная шерсть переливалась на свету, большие лапы уверенно сминали под собой синеватую траву. Едва оказавшись ближе, зверь рыкнул и обернулся в человека. — Ты долго, — заметил Сфинкс. — Встретил кое-кого по пути, — отозвался Слепой. Он был совершенно обнажен в образе человека, но вовсе этого не стеснялся. Здесь, в этом мире, он не был болезненно худым, но продолжал оставаться бледным. Белые глаза, теперь лишенные зрачков вовсе, все прекрасно видели. — И кого же? — поинтересовался Сфинкс. Сколько раз прежде они вот так мирно сидели в этом месте? Великое множество. Но прежде всегда был момент, когда нужно вернуться обратно в Дом, в его родные стены. В реальность. Конечно, если Дом хоть когда-то был реальностью. В этом Сфинкс порой сомневался, как, впрочем, и Слепой, для которого реальны по-настоящему всегда были только Лес и Изнанка, которые он изучал годами. Теперь они здесь навсегда. Эта мысль радовала Сфинкса. Жизни в Доме ожидаемо пришел конец, впереди вечность в этом месте. Здесь у него есть руки и полная свобода действий, и здесь есть Слепой, которого он любит. А если придется заскучать, он всегда может пойти либо вглубь Леса, либо на Изнанку. Они со Слепым входят в число тех, кто может быть там, где захочется. — Лорда и Черного, — ответил оборотень. — Черный, наконец, очнулся. Выглядит вполне неплохо. Он присел рядом со Сфинксом и неаккуратным движением руки поправил свои длинные черные волосы. — И как он? — поинтересовался Сфинкс. — Помнит что-нибудь? Когда Слепой сам лично решил судьбу Черного, по сути поставив Лорда перед фактом, Сфинкс сомневался. Имели ли они право решать за них? Имели ли они право вершить судьбу Черного? Он всегда грезил Наружностью, но это, скорее, потому, что он был убежден в том, что на Изнанку или в Лес ему путь заказан. Но он любил Лорда и искренне хотел сохранить ему жизнь в том мире, чтобы не потерять любимого. В итоге Стервятник по просьбе Слепого приготовил самый настоящий яд, который можно подмешать в пиво, Слепой отдал этот яд Лорду, а Лорд причастился им и Черного отравил заодно. — Нет, — сказал Слепой. — Может быть, что и не вспомнит вовсе. Хотя я не думаю, что это важно. Ему хорошо с Лордом. Сфинкс был задумчив. Интересно, было бы ему проще от осознания того, что Черный так и остался в Доме? Цикл подошел к концу, это действительно конец. Если верить хранителю времени (а ему можно верить, спору нет), то по окончании цикла Дом умирает, оставляя за собой только пустошь. Хотелось бы Черному там остаться? У него была бы обычная жизнь. Возможно, он бы даже отучился в каком-нибудь ПТУ и нашел работу, носил бы очки, чтобы видеть со своей врожденной близорукостью, пахал бы как проклятый, дабы оплачивать коммуналку, завел бы отношения с кем-то. Да и мало ли что еще. В такой жизни у него не было бы Лорда, так что непонятно, что хуже. Он потерял память, но он сейчас находится в другом мире. Дом сам решил все так, это он рассудил, что Черному не нужно помнить о Наружности. Возможно, ему виднее. — Спокойно сегодня, — заметил Слепой словно между прочим. — Македонский, кажется, всем доволен, даже перестал есть собственные пальцы. Ты помнишь, что он их ел? Сфинкс кивнул. — Помню, да. Они всегда отрастали снова. Македонский был чужим для того мира, но здесь он точно свой. Вновь наступило молчание, спокойное и безмятежное. Сфинкс не думая подсел ближе к Слепому и коснулся пальцами его черных волос. Когда они еще были маленькими, ему всегда было интересно узнать, какие они на ощупь. Не самое хорошее желание для безрукого с рождения человека, но все же. Никто, однако, не смел трогать эти самые волосы, только Лось, который был святым исключением для всех. Теперь Сфинкс мог прикасаться к нему собственными руками, и ему это бесконечно нравилось. Теперь это уже навсегда, а не временный эффект от короткого путешествия в Лес или на Изнанку. — Ты думаешь о Черном? — спросил Слепой. Сфинкс мотнул головой. — Уже нет. Я рад, что он очнулся и теперь с ним все хорошо. Он был доволен, с этим не поспоришь. Ему всегда нравился лес и спокойствие, которое царило в этом месте. А еще нравилось то, что он всегда волен выбирать, что он может пойти в любую точку этой реальности, а потом вернуться в свое тихое уединенное место — их личное со Слепым место. Это было все, чего он только хотел.***
Ограда была сиреневой. На ней все время висели какие-то причудливые гирлянды, которые сами собой начинали переливаться великим множеством ярких оттенков, едва только потемнеет. Кругом было многообразие самых удивительных пейзажей. Курильщик не был уверен точно, но ему казалось, что эти пейзажи регулярно меняются. Так или иначе, но меняются. Он постоянно что-то рисовал. Холсты тоже брались словно сами собой, непонятно откуда, но они всегда были, а картины Курильщика уже висели на стенах дома, на крыльце, на веранде, даже прямо во дворе. И ему это нравилось. Раньше то, что он рисовал, было насквозь пропитано чем-то темным и сумбурным, словно в картинах отражался крик его души. Теперь же картины стали ярче, в них пестрела жизнь и даже виднелись очертания какого-то уюта. У него были запачканы руки, однако Курильщика это вовсе не волновало. Он смотрел на ограду. Местами она казалось чуточку подкосившейся, местами немного кукольной, а под лучами закатного солнца она и вовсе обретала насыщенный красный оттенок, и именно поэтому парню так нравилось на нее смотреть. Да и рисовать ее тоже. По ту сторону от ограды была серость, в которую не хотелось вступать. Она — словно провал между домом и красивыми пейзажами. Провал, в который лучше никогда не вступать. Нет, ничего плохого не произойдет, конечно, просто у Курильщика уже сложились не самые лучшие ассоциации. — И как успехи? Стервятник, кажется, вообще всегда был рядом. Он ходил бесшумно, уверенно ступая обеими ногами и не стуча тростью, и часто заглядывал через плечо Курильщика, чтобы посмотреть на ход работы. Равно как и сейчас. Курильщику, кажется, всегда требовалось его одобрение, особенно если дело касалось живописи. Несмотря ни на что, у Стервятника хороший вкус и особое чувство прекрасного. А еще он умел по картинам Курильщика читать его эмоции и мысли. — Сам смотри. Курильщик замер, позволяя Стервятнику все рассмотреть. Он рисовал ограду куда чаще, чем стоило бы, но всякий раз по-разному. Теперь гирлянды на картине превратились в птиц, маленьких и разноцветных, а вот из-за ограды виднелось нечто больше, черное и косматое. — Это Слепой? — с откровенной усмешкой спросил Стервятник. — Ты рисуешь его чаще, чем меня. Уже пора ревновать? Курильщик невольно улыбнулся. — Вот еще. Просто мне показалось, что он подходит общей композиции, вот и все. Хотя ты в образе Большой птицы подошел бы лучше. Но как же жаль, что я поздно об этом подумал. Стервятник лишь хихикнул. — Вредина. Отложи пока это все, пора пить чай. В иной раз Курильщик, возможно, просто махнул бы рукой, но он сам себе дал установку никогда не пропускать традиционное чаепитие. Ведь у всех должны быть свои традиции. — Хорошо. Он поднялся на ноги. Было все еще весьма странно ходить на ногах и даже просто чувствовать их, но Курильщик постепенно привыкал. Он медленно прошел на крыльцо, ступая все еще неуверенно и немного покачиваясь на ходу. Парень посмотрел в спину Стервятнику. Тот казался еще более величественным, чем прежде, но уже куда более родным и… своим. В полной мере своим. Длинные светлые волосы, все такие же жесткие, как солома, свободно висели за спиной и струились по плечам, заправленные за уши, в которых висели привычные серьги. Все так же много, так что уже нет места новому проколу. А наточенные ногти Стервятника все так же напоминали когти хищника. Когда-то весь этот образ искренне пугал Курильщика, а теперь об этом и вспоминать смешно Здесь, рядом, было много огороженных домов, в которых тоже жили люди, и многих из них Курильщик лично знал. Иногда они так или иначе пересекались, но львиную долю времени он все равно проводил со Стервятником. Потому, что сам этого хотел. Оказавшись у стола, он тут же взял влажное полотенце, оставленное Стервятником, чтобы вытереть руки. Тот проследил за ним и хмыкнул каким-то своим мыслям, а после молча присел за стол. Чай он разливал так же в полном молчании. — Какой сегодня? Опять с травами? — спросил Курильщик, когда перед ним уже стояла чашка с теплым ароматным напитком. — Женьшеневый. Курильщик кивнул и, взяв чашку, поднес ее к лицу и принюхался. Да, аромат определенно был знакомый. — Ты все еще интересуешься составом чая? Стервятник снова усмехнулся. Вышло криво, точно ехидная насмешка, как раз в его духе. И Курильщику, пожалуй, нравилось, что он всегда настолько привычный, настолько искренний и настоящий. — Приходится, — отозвался он. На ум пришли события, в ходе которых они вообще попали на Изнанку. В ту ночь, когда они со Стервятником впервые переспали, произошло нечто важное. Одна из ночей сказок, но самая последняя ночь в мире для причащенных. Все решилось именно тогда. Курильщик помнил лицо Македонского. Он подошел к нему и поманил за собой, и тогда Стервятник кивнул ему, сказав, что нужно идти, что Македонский и есть хранитель оси. Это он должен был увести их на Изнанку. И он это сделал в итоге. Курильщик уже не помнил дороги, но помнил, как оказался у той самой ограды. Теперь она имела для него колоссальное значение. — Ты всегда ее рисуешь, — сказал Стервятник. Кажется, он снова умудрился прочитать мысли Курильщика. — Почему? Тот пожал плечами. — Думаю, она напоминает мне о том, то я однажды поступил правильно и изменил свою жизнь к лучшему. Стервятник красиво задрал голову. Он снова напомнил Курильщику Большую птицу. Наверное, этот образ никогда уже не исчезнет. — Вот как? И что же ты такое сделал? Вышел из своей лисьей норы? Ты же это имеешь в виду? Курильщик согласно кивнул. — Да. — У тебя в итоге получилось. Тебе есть, чем гордиться. — А ты? — спросил Курильщик. — Ты смог отпустить Макса? Стервятник бросил взгляд в сторону. — Полагаю, что да. Он, наконец, обрел покой. Не знаю, где он сейчас, но надеюсь, что ему там хорошо. Поставив чашку обратно на стол, Курильщик неспешно потянулся ладонью в руке Стервятника, чтобы осторожно накрыть ее. — Уверен, так оно и есть. Стервятник улыбнулся. — Ты и правда покинул нору, лиса. Молодец. Кругом царил уют, и им было определенно хорошо вместе. Нужно ли вообще желать чего-то еще? Определенно нет.***
В это время года в Доме всегда происходит черт знает что. Самые неугомонные дети словно срываются с цепи, превращаются в настоящих террористов и головную боль воспитателей. И из-за этого в каждой комнате разгром и кавардак. Один из давних обитателей Дома, Вонючка, так и вовсе главный террорист. Его искренне остерегаются даже старшие, что уж говорить о младших. Он был способен жестоко отомстить даже за косой взгляд в свою сторону, поэтому Вонючку не любили. Так же его не любили за кучу хлама, которая всегда мешалась под ногами, и которую он сам считал грудой очень важных вещей. Порой Вонючку можно было застать за его дневниками. Он постоянно либо что-то писал, либо читал, и остальные старались просто не интересоваться тем, что он там вообще делает. В такие моменты он бывал тих, и окружающие предпочитали наслаждаться тишиной. Вонючка, колясочник и один из младших, хранил куда больше тайн, чем можно было подумать. Но он не позволял об этом подумать, ни в коем случае. Прозвали Вонючкой? Не беда. Он носил очень много имен, бывали имена похуже. Но он не привязан к именам, он слишком хорошо знает о том, что они непостоянны. В его дневниках было много информации. Не зря он их водил. Многие вещи забываются, так что их лучше записывать. Он всегда знал конечную цель, но методы ее достижения могли быть полнейшим сюрпризом. И вот в этом и заключается прелесть. Он следил за каждым новым циклом и фиксировал события. А циклов хранитель времени повидал не мало. Именно он обманул время, и именно он стал свидетелем множества событий. Он ненавидел время и был доволен тем, что оно так часто повторяется. Так не страшно. Вонючка всегда знает, к какой цели надо идти, так что неожиданностей нет. И вот это внушает ему уверенность. Все самые важные события он знал наперед, так что в этот солнечный и теплый день он был воодушевлен. Должен был появиться один из самых важных людей любого цикла, и сам Вонючка был готов его встречать. Цель будет достигнута, он это знает. А вот как именно он ее достигнет на этот раз… Вот это уже сюрприз, который не пугает, а потому сюрприз приятный и воодушевляющий. Захлопнув дневник, Вонючка в спешке спрятал его в сидушке своей любимой инвалидной коляски, которая заменяла ему ноги, и тут же сорвался с места. — Караул! У нас важные гости! Он своим криком переполошил всех вокруг. Сидевшие ближе всех к нему близнецы Макс и Рекс покосились на него с полнейшим недоумением на своих идентичных лицах, но дальновидно промолчали. Вонючка крайне быстро покинул комнату. Он добрался сперва до коридора, а потом до огромного окна. Из него открывался самый лучший вид на двор и центральный вход. Двор пустовал, должно быть, воспитатели решили, что в такую жару никому не стоит выходить. Или же причина была иная, Вонючку это вовсе не волновало. Главное, что кроме него никого нет, а значит, он точно привлечет чужое внимание. Искомый человек появился уже скоро. Калитка распахнулась, и вот показалась женщина, настолько обычная, серая и неинтересная для Вонючки, что он быстро позабыл о ее существовании. А вот мальчик, следовавший за ней, интересовал Вонючку особенно сильно. Он бы маленьким, едва ли не меньше, чем чемодан, который катила за собой женщина. Было совсем не сложно рассмотреть его пышную рыжую шевелюру. Открыв окно, Вонючка высунулся из него и пригляделся, чтобы окончательно убедится в том, что рыжий мальчишка безрукий. Да, это именно тот, кого он ждал, в дневнике была такая запись. Не зря, ох не зря он всегда ведет дневники! — Эй! Мальчика привлек его крик. Он посмотрел на верх, быстро заприметил Вонючку и толкнулся к женщине, явно говоря ей что-то. Что именно — не важно вовсе. Это не имеет значения, потому как цель не меняется. Меняются только пути к ней, вот и все. — Добро пожаловать! Вонючка замахал руками показывая свой необъяснимый восторг. Новый цикл только начинается, впереди еще очень много историй и судеб. Но Вонючка, как вечный наблюдатель, готов пройти через это снова. Пока он только на истоках очередной истории, а все остальные даже понятия не имеют, что на самом деле будет происходить ближайшие годы. Об этом знал лишь Вонючка, огласивший все кругом счастливым криком «Ура!». Цикл только начался, впереди много интересного.