Что у тебя в голове?

Powerful — What you doing

      Попытки провалиться обратно в сон почти увенчались успехом. Тёплые пальцы Девятки хаотично оглаживали широкую спину, нащупывали маленькие бледные шрамы, коих по всему телу было немало, будто изучая. Пробегались по позвонкам, вызывая мурашки, от которых Гэвин лениво и слабо дёргался. Слишком хорошо, чтобы протестовать. Ричард подбирался к нему медленно, внедрялся в личное пространство осторожно и бережно. Рид прекрасно знает и видит — тот боится его спугнуть. Самому ему всякие моменты близости со своим тостером, что был причиной достаточно долгих пиздостраданий и загонов, только в кайф, но говнистость и неприступность слишком крепко засели в подкорке сознания. Потому RK900 словно подкрадывался к дикому зверю, пытаясь его приручить. И всё это происходило на минном поле. За сложность своего характера винить можно было только самого себя, но что уж поделать. Нужно отдать напарнику должное — Гэвин уже не загонялся по поводу своей внезапно пробившейся на поверхность ксенофилии. В мозге не стучало постоянное «роботоёб», как на первых порах влюблённости в Ричарда. Докатились. Но детектив не мог отрицать, что стало легче. Спокойнее от того, что Девятисотый рядом, так близко. И Рида с секунды на секунду не переёбывает сейчас же свалить подальше, в другой угол помещения, как это было раньше. Напарник ещё тогда, может, догадываясь, активно приставал с расспросами: «Почему вы меня избегаете, детектив Рид?», «Что я сделал не так, детектив Рид?». Этот самый детектив Рид только и мог скрипеть зубами и, шипя, слать на хуй. Сейчас же он наконец почувствовал себя на своём месте. От того, как девиант самыми кончиками пальцев забирается под пояс джинc, как еле-еле касается губами виска, в котором всё ещё стучала глухая боль. Слишком много и слишком мало одновременно. Потому детектив просто позволял ему делать всё это, открывшись для изучения со стороны девианта, а тот этим в наглую пользовался. Гэвин же оправдывал себя тем, что он действительно устал для того, чтобы попытаться противиться этим манипуляциям.       Он периодически проваливался в сон или же, скорее, в дрёму, всё ещё способный слышать, что происходит вокруг него. Выработанная до совершенства внимательность к окружению не позволяла расслабиться с концами. Хотя, Рид больше всего грешил на дикую боль в ноге, которую было уже сложно игнорировать. Действие обезболивающего уже давно закончилось. Он не знает, сколько проспал, но наверняка дохуя и за это время, он чувствует, голень опухла ещё сильнее. Немудрено, после хватки такого настырного ходячего удивительным оставался тот факт, что тот её и вовсе не оторвал.       Разбираться, что конкретно там произошло, не хотелось от слова «совсем», говорить и контактировать с остальными выжившими — тоже. Наверняка придётся ведь пересказывать весь тот пиздец, что они пережили. Гэвин боялся, что его снова накроет. Он ведь даже так и не понял, с какого хуя его так это всё волнует. Куда делся мужественный, холодный и похуистичный абсолютно ко всему взрослый мужик? Хотелось вот так забиться в объятия Девятки и навсегда в них остаться. Лежа на диване в почти кромешной темноте, изолированными от гниющих тупых уродцев. Пускай всё болело, пускай до одури хотелось есть. Зато в безопасности и хоть в каком-то спокойствии.       И только когда смесь запахов из мертвечины, крови, пота и сигарет, пропитавших его кожу и волосы, стал невыносимым, только когда уже было невозможно терпеть взмокшую футболку, липнувшую к груди, животу и плечам, Рид нехотя и мягко выпутался из чужих рук, еле принимая сидячее положение. В глазах моментально потемнело, затылок легко кольнуло. Хуёво, но сон пошел на пользу, теперь хотя бы можно было стерпеть всё это. Гэвин в душе не ебал, сколько они так провалялись, да и по большей части было похуй. Они оба имеют право на отдых и отрешение. Все остальное подождёт.       Наверное, была уже глубокая ночь, потому как даже чужой тихий бубнёж стих, и их окружала абсолютная тишина. Привыкнув к темноте, детектив поднимает глаза и натыкается на сканирующий взгляд, что прямо чувствовался кожей. За долгое время Рид научился его различать: серые глаза становились ещё более холодными, неживыми, будто остекленев. Видеть такое видоизменение каждый раз было жутко, но Гэвин привык и к этому. Что именно этот тостер сканирует — предугадать всегда было сложно, возможно, сейчас тот считывал показатели или ещё какую хуйню, было как-то плевать, лишь бы мозги лишний раз не промывал.       Пришлось просить Ричарда о помощи. Добраться до уборной самостоятельно Гэвин был не в состоянии. Остатки собственной независимости смылись в раковину вместе с грязью и потом, которую человек стёр с лица и шеи. Потребовались некоторые силы, чтобы стянуть с себя футболку. Сменной одежды нет, и это пиздец какая проблема. Его заебало, что от него несёт как от недельного трупа какого-нибудь бомжа, но альтернативу хуй найдёшь. Фонарик, лежавший на столешнице с раковиной, позволяет хоть что-то разглядеть. Запас электроэнергии в генераторах уходил на поддержку работы лифта и редких энергосберегающих лампочек, что давали неебаться как мало света. И то только в коридорах. В департаменте был и целый тренажёрный зал со своими душевыми комнатами, но вся эта прелесть располагалась на другом этаже, потому приходилось довольствоваться остатками ледяной воды в трубах и неудобной маленькой раковиной.       Гэвин замечает в отражении зеркала взгляд Девятисотого, с жадностью гуляющий по широкой обнажённой спине. На губах вырисовывается самодовольная усмешка, но Риду сейчас не до этого. В зеркале на него смотрит охуевший мужик — он сам. Колючая щетина непозволительно отросла, а сбрить её было попросту нечем. Щёки заметно впали от голода, под и без того уставшими глазами синяки в ярком белом свете фонарика выделялись болезненным серым цветом, но в остальном — всё такой же побитый жизнью и искупавшийся в дерьме Гэвин Рид. Увиденное не радовало и только прибавило ему мозгоёбства. Так ведь от усталости и недоедания загнуться недолго. Пиздатая встряска организму, ничего не скажешь.       RK900 скользит тенью незаметно, детектив не сразу понимает, что тот оказывается совсем близко. По его напряжённым плечам скользят пальцы — снова холодные, — ладонь проходится по грудной клетке, задев сосок, от чего человек заторможено вздрагивает и непонимающе смотрит на отражение девианта, чуть нахмурившись. Последний поднимается своими наглыми руками выше, цепляется за подбородок одной, задирает его и подушечками пальцев второй нежно проходится по ярким синеватым синякам на шее, оставшихся после удушающей хватки ходячего. Они отзываются лёгкой ноющей болью. Рид сглатывает, кадык при этом резко дёргается. Девятисотый выглядит сейчас крайне недовольным. Очевидно от того, что его человек пострадал.       Чужая грудь прижимается к оголённой спине. Гэвин шипит, чувствуя, как проворные руки напарника снова спустились, причём настолько быстро, что детектив сообразил слишком поздно. На этот раз они оказались намного ниже, подобрались к самому поясу джинсов, расстёгивая на них ремень. От одного касания в области чувствительной промежности подкатывает возбуждение. Долгие дни воздержания от какого-либо контакта сексуального характера сказались не самым лучшим образом.       — Железка, какого хера ты делаешь? — тупой, конечно, вопрос, но Гэвин надеялся, что он хоть как-то затормозит Ричарда. Рид снова шипит, словно кот, и пытается отпихнуть от себя в край обнаглевшего пластмассового придурка, вцепившись ему в запястья. Данное действо — всё равно, что переть против танка. Бесполезно. Какая-то часть сознания просила Рида не сопротивляться и получать удовольствие, воспользовавшись инициативой внезапно осмелевшего девианта. Но кто Гэвин такой, чтобы сразу же бесповоротно слушать голос разума? Он виляет бёдрами в попытке ускользнуть от Девятисотого и тот, явно недовольно цокнув языком где-то возле уха детектива, нехотя приостанавливает свои домогательства.       — Ты сильно напряжён, — просто отвечает RK900, так же глядя в отражение своими проницательными глазами. И Рид готов был поклясться, что в них отчётливо читается желание. Или это у него похоть головного мозга. Блять. Показалось или нет, но факт остаётся фактом: от одного этого взгляда Гэвин только сильнее завёлся.       — И ты решил меня от этого избавить? — неверие в происходящее заставляет уточнять такие очевидные вещи. В ответ лишь — положительный кивок и еле заметная ухмылка на обычно серьёзном лице. От этого Рид снова сглатывает, но при этом понимает, что совершенно не против такого расклада. Не будет же он как девка ломаться, в конце концов, когда самому невероятно хочется этого контакта, этой близости. Какой же пиздец с ним сотворил этот кусок пластмассы родом из «Киберлайф». — Клянусь, если нас услышат — я тебе голову откручу, и ходячие будут играть ею в футбол.       — Ты уж постарайся, чтобы не услышали, — Ричард всё ещё ухмыляется, но не позволяет возразить. Нетерпеливо разворачивает своего человека к себе лицом за плечи и, тут же подхватив ладонями под задницу, усаживает на столешницу с раковиной. Внизу живота требовательно ноет от таких резких действий. Почему-то Девятка часто представлялся ему в его ебучих мокрых снах, в коих стыдно было признаваться даже самому себе, доминантным и жёстким в постели. Восхитительно, блять, просто восхитительно. До чего дожил. Рид успевает пробормотать что-то вроде «сучка», прежде чем его затыкают поцелуем. Не таким, какие у них были до этого. Детский лепет. Абсолютно сухой язык врывается в рот. Властно и жадно. Внутри всё сладко поджимается, заставляя желудок сделать несколько кульбитов. Гэвин еле сдерживает стон, отвечает, успевая цапнуть за чужой язык острыми клыками. Просто потому что, блять. Правда, Девятке хоть бы что. Тот шустро стягивает с детектива джинсы и нижнее бельё, но при этом осторожно, не забывая про больную ногу. Гэвин цепляется за плечи, приглушённо мычит в чужие губы. Вот теперь всего этого слишком много.       Он оказывается абсолютно голым перед напарником, задницей чувствует холод кафельной поверхности, на которую тот его усадил. В яйцах назойливо свербит от нетерпения и возбуждения, вызванных откровенными касаниями грёбанного пластика. Последний кусает Гэвина за нижнюю губу, контрастом ласково целует в гематомную шею. Чужая ладонь скользит по разгоряченному торсу, дразня и заставляя человека прогнуться в пояснице навстречу, вцепившись пальцами в края столешницы. Фонарик, нахуй, падает с гулким стуком, что отдается в помещении нетихим таким эхом, и укатывается куда-то в угол.       Весь мат и ругательства в адрес Ричарда застревают в горле. Вырывается лишь слабое утробное рычание, стоит только чужим пальцам обхватить стоявший колом член. Уже в этот момент Рид понимает — надолго его не хватит. Правая рука андроида надежно держит повреждённую ногу человека под коленом, левая отточенным ритмом двигается вверх-вниз по эрегированному органу, будто Девятисотый делал подобные вещи уже тысячу раз. И блядский Боже, как же это было хорошо. Предел блаженства.       Подмахивать бёдрами навстречу пиздецки сложно, будучи находясь в таком полуподвешенном состоянии, но Риду сейчас плевать на какие-либо неудобства и ноющую от любого движения боль в голени. Он рывком прижимается к груди своего ведра своей, обдавая того жаром живого возбуждённого тела. Зарывается пальцами в волосы, с силой сжав мягкие пряди в кулак. Из головы выветривается абсолютно всё, в том числе и понимание, что RK900 даже не чувствует боли от подобных выходок. Дыхание сбивается на более частое и шумное от подкатывающей разрядки. Большой палец партнёра задевает чувствительную головку, и Гэвин сорвано выдыхает горячий воздух прямо на ухо Девятке. Тот ускоряет выверенные движения, сжалившись и, по всей видимости, не собираясь мучить своего напарника, оттягивая момент высшей точки наслаждения.       Лучше бы Рид не опускал глаза, ибо это становится последней каплей. От одного зрелища того, как складно вложен его член в ладонь Ричарда, как умело тот двигает пальцами по вздувшимся венам, Гэвин достигает долгожданного оргазма. Вместе с тёмными пятнами перед глазами и звоном в ушах. Вместе с дрожью во всём теле и слабостью в руках. Гэвин цепляется ими за плечи напротив, загнанно дышит, будто пробежал десятикилометровый кросс. Горячая сперма пачкает чужую руку и собственный торс. Как же плевать. На его памяти — он ещё никогда не чувствовал себя в такой охуенной эйфории после обычной дрочки. И отойти от неё получается только через несколько минут, в которые детектив может только тяжело дышать и изредка мелко подрагивать, чувствуя, как по телу наслаждение разливается горячей негой. Ричард крепко придерживает его руками под спиной, трётся носом о висок, прихватывает зубами мочку уха, только усиливая дрожь от обострившихся тактильных ощущений.       — Господи, Девятка, — пересохшая глотка возвращает хрипотцу, которая слышна даже в шёпоте. Риду еле хватает сил, чтобы шевелить красноватыми от поцелуев-укусов губами. Он устало прислоняется лбом к груди Девятисотого, вслушиваясь, как внутри работают перегонные системы тириума. Попытки выровнять дыхание были далеки от успеха. — Если бы по мастурбации проводились соревнования — ты бы занимал на них первое место.       — Сомнительный комплимент, Рид, — в голосе RK900 отчетливо слышится самодовольство. Его напарник душу был готов продать, если окажется не прав, что девиант не менее самодовольно улыбается. Усталый хриплый смех срывается с губ, перерастает в кашель. Ему бы, блять, воды, но сейчас никуда, нахуй, не хочется двигаться. Потерпит ещё пару мгновений. Они тонут в долгом и ленивом развязном поцелуе, от которого снова становится трудно дышать, а мысли очищаются. Мир сужается лишь до этого ведра пластмассы. И Гэвин никогда бы не подумал, что в такой откровенной позе, после охуительного оргазма, будет целоваться со своим напарником в почти абсолютно тёмном туалете, словно они два спермотоксикозных школьника. И, как ни странно, самое пиздатое — Рида абсолютно всё устраивало.