***
Услышав шорох открываемой двери, Юнги садится на постели и радостно хлопает по одеялу, приглашая Чимина сесть рядом. Увидев, что вслед за омегой больше никто не заходит в спальню, удивленно спрашивает: — А где чуд… — Мин хочет привычно назвать первообразного альфу чудовищем, но, не желая портить настроение пришедшему, быстро исправляется: — Чудо твоё сейчас где? — Намджун на работе, — мягко улыбается в ответ Чимин и неловко присаживается на краешек кровати. — Я созвонился с Хосоком, и он согласился привезти меня к тебе. Ненадолго. — Удрал без спроса? — настороженно прищуривается Юнги. — Нет! Намджун знает, что я у вас в гостях, — со всей возможной искренностью лжёт Чимин. Пряча свой взгляд, он медленно тянется рукой к чужой щиколотке, обхваченной плотным фиксатором, и осторожно проводит по ней кончиками пальцев. — Угораздило же тебя ногу подвернуть. Мы все вчера очень сильно за тебя переживали. Хосок, кажется, вообще чуть с ума не сошёл. — Я догадывался об этом, — мрачно хмыкает Мин и, надеясь закрыть неприятную для него тему разговора, берёт Пака за руки и призывно тянет на себя, но тот быстро освобождается от чужих цепких пальцев, продолжая сидеть прямо. Юнги обиженно насупливается. — Если ты боишься, что нас могут застукать, то не беспокойся об этом. Хосок никогда не заходит в мою комнату без спроса. — Я знаю, что твой альфа не придёт, — робко выговаривает омега. — Он предложил сделать нам чай или кофе, а когда я отказался — сказал, что хочет немного поработать, пока я рядом с тобой. На самом деле, я приехал к тебе, чтобы поговорить. — И о чём же ты собираешься со мной разговаривать? — сухо интересуется Юнги, прекрасно зная, что именно хочет в очередной раз сказать ему Чимин. Он пристально смотрит на Пака, который, почувствовав перемену в его настроении, кажется ещё больше смущённым и растерянным. С их последнего разговора на пикнике прошло всего трое суток, но и этого времени для Юнги хватило, чтобы осознать всю глубину своей привязанности к истинному альфе. Их прошлая жизнь в крохотной квартирке старого скрипучего дома теперь кажется чем-то невообразимо далёким. Все воспоминания словно померкли, сменяясь щедрым на события настоящим и яркими картинами возможного будущего рядом с Хосоком, которые красочно рисует неподвластное контролю разыгравшееся воображение, и которые омега старательно прогоняет прочь из своих мыслей, упрямо цепляясь за прошлое. Когда Чимин рядом, желание никогда с ним не разлучаться вспыхивает с новой силой и сгорает дотла, пеплом развеваясь на ветру, как только на его плечи ложатся теплые ладони Хосока. Сделать выбор — невозможно, и Юнги готов собственноручно распилить себя надвое, лишь бы не терять ни одного из них. — Красивая комната — маленькая и уютная, — мягко улыбается Чимин, скользя взглядом по расставленным повсюду охапкам цветов. — Но почему ты живешь в ней? — А где, по-твоему, я должен жить? В кладовке? — спрашивает Юнги, и его голос звучит гораздо резче, чем ему хотелось бы, но Пак не обижается. — В вашей с Хосоком спальне. — Давай поговорим о чём-нибудь другом, — недовольно бормочет Мин и складывает на груди руки, но пришедший, кажется, справился с собственным волнением и настроен более чем решительно. Чимин несколько раз глубоко вдыхает, приводя в порядок разбежавшиеся мысли. Он не знает, как отнесётся Юнги к тому, что услышит, и искренне боится потерять его, но больше не хочет тонуть в самообмане, утягивая за собой того, кто стал не просто любовником, а прежде всего другом и братом. — Я пришёл сказать, что между нами всё кончено, — омега старается говорить твёрдо и уверенно, а сам молит Единого, чтобы предательски не задрожал голос. — Я сделал свой выбор — я остаюсь с Намджуном. То, что между нами было, никогда больше не повторится, и ты должен смириться с этой мыслью. Юнги, криво усмехнувшись, иронично смотрит на Чимина. Он рассматривает гордо вскинутый подбородок и упрямо сжатые губы, замечает, как сидящий напротив нервно сглатывает образовавшийся в горле ком и, не выдерживая устремленного на него проницательного взгляда, обессиленно сникает. Юнги не удастся обмануть напущенной холодностью и безразличием, и Чимин двигается к нему ближе, чтобы сжать в своих ладонях бледные тонкие пальцы. — Я так много хотел сказать тебе, — извиняясь за притворство, грустно шепчет Пак. — Хотел сказать, что ты мне больше не важен. Что я жалею обо всём случившемся между нами. Что прошлое больше не имеет для меня никакого смысла… Но это неправда. Я просто хочу, чтобы у вас с Хосоком всё было хорошо. — Мы хотели всегда любить друг друга, — отчаянно говорит Юнги, невольно повышая голос. — Мы хотели быть счастливыми, — мягко поправляет Чимин омегу. — И мы ими не только были, но и станем рядом с нашими альфами. — Я поклялся тебе всегда быть рядом! — И ты сдержал своё обещание. Нас никто не разлучает, мы по-прежнему вместе, — Пак ласково гладит чужую руку дрожащими пальцами, страшась, что Юнги грубо оттолкнёт его и прогонит прочь, но тот лишь крепко сжимает зубы. — Я очень виноват перед тобой. У меня никогда не было настоящей семьи и друзей, и когда в моей жизни появился ты — я запутался в своих чувствах. Да и ты, наверное, тоже. Но всё начал я — значит, мне это и заканчивать. Я прошу тебя, Юнги, перестань разрываться между мной и Хосоком. Выбирая своего альфу, ты не предаёшь меня. — Почему я должен выбрать его? — брезгливо цедит сквозь зубы Мин. — Потому что мы истинные? — Потому что вы любите друг друга, — чуть улыбаясь, отвечает Чимин. — Я знаю, что ты ненавидишь сложившуюся систему взаимоотношений и во многом с тобой согласен — истинность действительно не гарантирует любовь… Но ведь истинность её и не исключает. Юнги резко вскидывает голову, удивленно глядя в глаза Паку. Он всегда размышлял о любви и истинности, как о двух разных видах отношений. О том, что можно любить, даже являясь при этом истинными, он не думал ни разу. — Хосок любит тебя, — продолжает убеждать Чимин. — И я прошу — не опоздай с принятием ваших чувств, ведь даже самая искренняя любовь может угаснуть, если не получает в ответ взаимности и тепла. Юнги молчит, и Пак, продолжая нежно гладить его безвольную руку, с тревогой всматривается в глаза напротив — опустошенные и ничего не выражающие. Из Мина словно вынули душу — ту самую, которую он ещё несколько часов назад рвал собственными руками надвое. — Тебе сейчас больно, — горестно шепчет Чимин. — Мы целый год выживали мечтами о том, что уедем из этой страны. Я всегда желал для тебя всего самого лучшего, а сам сейчас мучаю. Если ты больше не хочешь видеть меня — только скажи об этом, я пойму. Я не стану навязываться и… Омега замолкает на полуслове, когда Юнги резко притягивает его к себе, крепко обхватывая руками. Он чувствует, как тонкие пальцы зарываются в его волосы, а кожу щекочет теплый выдох: — Глупый, я всегда буду рядом. Чимин, часто кивая, обнимает в ответ и утыкается лицом в бледные острые ключицы, пряча внезапно намокшие ресницы. Жадно дышит родным сладким запахом, успокаивается под ласковый шепот Мина и, облегченно вздыхая, прикрывает глаза. Они по-прежнему одна семья. Но теперь их семья стала гораздо больше.***
Чимин широко открывает входную дверь и, низко опустив голову, неторопливо заходит в чертовски надоевшую квартиру. Попеременно наступая на задники кроссовок, стягивает их с себя. Сбрасывает с плеч чуть влажную от дождя куртку и недолго мнёт в руках, решая как следует её высушить феном, чтобы поездка к Юнги осталась незамеченной, понимая, что истинный ни за что на свете не поверит в оправдания о внезапно появившемся у омеги желании прогуляться по закрытой территории вдоль забора под проливным дождём. Чимин щурится в улыбке, вспоминая их теплый разговор с Мином, но тут же широко распахивает глаза — из гостиной выходит Намджун. Омега судорожно сглатывает и мелко мотает головой, глядя на бесшумно приближающегося альфу. Этого не может быть! Истинный прямо сейчас должен находиться на работе! — Где ты был? — Намджун притворно спокоен, но пылающий синим светом взгляд выдает бурлящую в нём ярость первообразного. Чимин молчит, всё ещё не веря в происходящее. Он загнанно дышит и с ужасом вглядывается в глаза стоящего напротив. Не смеет отвернуться от обжигающего холодом взгляда взбешённого зверя. От взгляда убийцы. — Я тебя ещё раз спрашиваю, — медленно сквозь зубы выговаривает альфа. — Где ты шлялся? Наступившую гробовую тишину разрывает мелодия звонка, раздающаяся из кармана куртки, уроненной омегой на пол. Намджун подходит ближе, отчего Чимин испуганно отшатывается назад, прижимаясь спиной к стене. Альфа поднимает куртку, выуживая мобильный телефон и внимательно смотрит на хорошо знакомый высветившийся на экране номер, нервным движением пальца принимая входящий вызов. — Чимин, у тебя всё в порядке? — раздаётся чуть взволнованный голос Хосока. — Ты обещал мне позвонить, когда зайдёшь в квартиру. — Можешь не беспокоиться о Чимине, — отвечает Намджун ровным, безэмоциональным голосом. — Он уже дома и теперь я отвечаю за его безопасность. Вывезти без спроса моего истинного в город, пользуясь тем, что твою машину не осматривают на пропускном пункте — это так по-дружески, Хосок. — Намджун, я могу всё объяснить… Но альфа не успевает произнести ни слова в оправдание своего поступка, как его перебивает истошный вопль омеги: — Помоги мне, Хосок! Он убьёт меня! — Замолчи! — рявкает Ким. Он откладывает телефон и подходит к омеге, но тот резко отпрыгивает в сторону, стараясь уклониться от тянущейся к нему сильной руки. Теряя равновесие, Чимин неуклюже падает и, быстро перебирая ногами по скользкому линолеуму, забивается в угол. — Успокойся, — уже сдержаннее просит альфа, но омега его не слышит. Чимин закрывает ладонями уши и в ужасе жмурит глаза. Сжимается дрожащим комком и тонко визжит сквозь слёзы «Не прикасайся ко мне! Не надо!». Окунаясь с головой в панику, глохнет от собственных криков и захлёбывается рыданиями. В отчаянии отбивается от склонившегося над ним Намджуна, но понимая, что сопротивляться бессмысленно, сам ползёт к его ногам. Альфа подхватывает омегу с пола и крепко прижимает к себе. Он носит его на руках по коридору, успокаивающе шипя на ухо и чуть покачивая. Еле слышно шепчет: — Почему ты ушёл из дома? Почему никогда меня не слушаешься? Храбрый, да? Дурак… Храбрость тебе не поможет. По квартире разносится громкий стук ударившейся об стену распахнутой настежь входной двери, которую омега не успел закрыть, и Намджун, оборачиваясь на звук, горько усмехается: — Чимини, ты только посмотри, кто к нам пришёл! Доблестный рыцарь примчался защитить маленького и несчастного омежку от страшного зверя Намджуна! Ты же для этого явился… друг? Запыхавшийся от бега Хосок, смотрит на побелевшего, как полотно, Намджуна, на истерично рыдающего в его руках Чимина, громко выдыхая, вытирает ладонью мокрый лоб и обращается к альфе: — Я жду тебя на кухне. Надо поговорить. Коротко кивнув в ответ, Намджун уносит Чимина в спальню, опускает на кровать и сам ложится рядом. Он долго гладит омегу по спине и волосам, а тот крупно вздрагивает всем телом и жалобно всхлипывает, отходя от сильного плача. Когда истинный перестает цепляться за одежду — чуть отстраняясь, вытирает ладонями его мокрые раскрасневшиеся щёки и, пообещав очень скоро вернуться, выходит из комнаты. Чимин чутко вслушивается в глухо доносящийся из кухни разговор, виня себя за возникшую ссору между лучшими друзьями. Он боится услышать крики взаимных упрёков или даже звуки борьбы, но оба альфы, кажется, спокойно беседуют за чашечкой кофе, если верить свистку закипевшего чайника, и уже минут через двадцать Намджун снова заходит в спальню, держа в руках бутылку воды. — Я обо всем договорился с Хосоком, — сообщает альфа, глядя, как омега жадно припадает губами к горлышку бутылки. — Они с Юнги заедут за тобой завтра в обед, и вы втроём поедете на торжественное собрание. Я присоединюсь к вам чуть позже. После собрания ты отправишься в квартиру Хосока — поживёшь у него до понедельника. — Я не хочу от тебя уезжать! — вскидывается Чимин, но истинный словно не слышит возражений. — Я сообщу охране о твоём выезде, чтобы тебе снова не пришлось залезать в багажник хосоковой машины, прятаться в проходе заднего сидения или что ты там делал в этот раз… — Никуда я не поеду, — упрямо повторяет Чимин. — Поедешь. У меня скоро начнётся гон — в пятницу или чуть раньше. В субботу я буду отходить от него, а в воскресенье снова отправлюсь по рабочим делам. — Намджун замечает, как глаза омеги вновь наполняются слезами и, желая утешить, садится рядом на кровать и обнимает за плечи. — Поверь, так будет гораздо лучше для тебя. Особого веселья не предвидится, но я уверен, что вы втроём найдёте, чем заняться. — Почему ты меня прогоняешь? — дрожащим от обиды голосом спрашивает Чимин. — Сам сказал, что у тебя будет гон. Я должен быть рядом. — Ты понимаешь, на что сейчас подписываешься? — повышает голос альфа. — Я не смогу себя контролировать, и если ты начнешь сопротивляться — инстинктивно нападу. Ты знаешь, что с тобой может случиться, если зверь почувствует твоё неприятие и страх? — Я не испугаюсь тебя во время гона! — Тогда почему же ты боишься меня в обычной жизни? Намджун терпеливо ждёт ответа, вглядываясь в глаза истинного. Он мысленно просит омегу честно рассказать ему про все мучавшие его тревоги и опасения. Хочет узнать, где он ошибался и в чем был не прав, самому себе поклявшись, что приложит все усилия, выполнит любую просьбу истинного, лишь бы тот доверился и перестал испуганно сжиматься от каждого резкого движения и громкого звука. И молча выходит из спальни, когда Чимин озвучивает то, что невозможно исправить и изменить. — Потому что ты — первообразный, а я, как никто другой, знаю, на что ты способен.***
Поджав левую ногу, Юнги в несколько прыжков оказывается у окна. Дергает на себя раму, опасливо оглянувшись на плотно закрытую дверь. Чтобы было проще сохранить равновесие, укладывается грудью на широкий подоконник, тянется ближе к небольшому проёму открытого окна и прикуривает сигарету. Он шумно выдыхает табачный дым и вновь глубоко затягивается. Ему не спится, несмотря на то, что время давно перевалило за полночь. Ветер подхватывает и уносит в темноту неба небрежно стряхиваемый пепел, бросая редкие серые чешуйки в лицо омеге, и тот недовольно щурится, свободной рукой размазывая их по коже. Выкурив сигарету до самого фильтра и щелчком пальцев отправив его за окно, Юнги отталкивается руками от подоконника и тихо шипит, неосторожно наступая на левую ногу, щиколотка которой вновь отзывается острой болью на каждое неловкое движение. Он медленно идёт к двери, игнорируя лежащий на прикроватной тумбочке телефон, ненадолго замирает на пороге, словно сомневаясь в принятом решении, но уже спустя несколько мгновений упрямо сжимает губы и выходит из своей комнаты. Хосок будет недоволен тем, что он снова встал с постели, но Юнги, понимающий как много истинный совершил поступков для их сближения, спешит и сам сделать свой первый, пусть и неуклюжий из-за хромоты, шаг навстречу альфе. В кромешной тьме длинного коридора маяком подсказывает путь узкая полоска мягкого света торшера, что разлилась по полу из-под двери спальни пока ещё принадлежащей одному Хосоку; и Юнги растягивает губы в довольной улыбке, твердо уверенный в том, что уже этой ночью она станет их общей. Омега как можно тише пробирается к нужной комнате, а дойдя — упирается одной рукой о дверной косяк и делает пару глубоких вдохов, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Он слышит монотонное постукивание пальцев по клавишам ноутбука, прерываемое шелестом и щелчками мыши, и понимает — Хосок снова работает. Проведя весь день в заботах об истинном, теперь альфа старательно нагоняет упущенное время, стремясь успеть сделать как можно больше, чтобы завтра вновь не отходить от омеги ни на шаг. — Юнги! — укоряюще восклицает Хосок, едва истинный, храбро толкнув дверь, оказывается на пороге спальни. Он быстро откладывает ноутбук в сторону и спешит к омеге. Подхватывает его на руки и почти неуловимо целует в подбородок. — Почему ты не спишь и зачем встал с постели? Завтра будет тяжёлый день, тебе нужно как следует отдохнуть и набраться сил. — Я думал, ты будешь рад меня увидеть, — тихо хмыкает омега, одной рукой обнимая альфу за шею и зарываясь пальцами другой в его волосы. — Я хочу кое-что тебе сказать. Не орать же мне на всю квартиру. — У тебя для этого есть телефон, — напоминает Хосок, но Юнги отрицательно мотает головой. То, что он должен сказать истинному, нужно говорить глядя в глаза, а не трусливо прятаться за телефонными звонками и буквами сообщений. Говорить об этом искренне и открыто, чутко следя за реакцией того, кому предназначены эти слова. Увидеть, как от услышанного дрогнут уголки губ, озаряя родное лицо радостной улыбкой, и самому улыбнуться в ответ. Вот только произнести вслух сотни раз прокрученную в голове короткую фразу оказывается гораздо сложнее, чем предполагал Юнги. Его неожиданно сковывает робость, а язык словно приклеивается к нёбу из-за невыносимой сухости во рту. Хосок его не торопит. Чувствуя чужое волнение, он и сам начинает немного нервничать. Не выпуская из рук истинного, проходит вглубь комнаты и опускается на кровать, усаживая омегу к себе на колени. Он неспешно скользит ладонью по спине Юнги, успокаивая теплыми прикосновениями, и прислоняется щекой к его плечу. Юнги непривычно ласков. Он доверчиво обнимает своего альфу и перебирает тонкими пальцами чёрные прядки его волос. От легких хосоковых касаний исчезает неизвестно почему возникшая тревога, и омега осторожно целует истинного в висок, ощущая сухими губами пульсацию венки, бьющуюся под тонкой кожей. Поддаваясь нахлынувшим чувствам, трётся щекой о чужую щеку, и Хосок невольно вздрагивает от тёплого выдоха: — Я тебя люблю. Рука на спине останавливается, и омега напрягается всем телом и дышит через раз в ожидании ответа на своё признание, внезапностью которого и сам оказывается ошеломлён. Альфа чуть отклоняется назад и пристально смотрит в глаза замершему истинному. Он догадывался о чувствах омеги, наблюдая и анализируя, как день за днём становится сильнее их привязанность и потребность друг в друге, но даже в мыслях не мог себе представить, что их подлинное воссоединение произойдёт так скоро. На услышанное у альфы давно готов ответ, и Юнги облегченно прикрывает глаза от тихого шепота: — Я тоже тебя люблю, котёнок. Они тянутся друг к другу и соприкасаются губами. Не желая торопиться, ненадолго замирают, а после начинают чувственно исследовать — мягко, влажно и невыносимо тягуче. Они упиваются поцелуем, не спеша наслаждаются каждым мгновением, ярко раскрашенным новыми, неизведанными ранее эмоциями и ощущениями. Когда поцелуи становятся горячее и начинает сбиваться дыхание, Хосок бережно укладывает Юнги на прохладу широкой постели. Ненадолго отстраняется, освобождаясь от мешающей домашней одежды, и вновь накрывает губы истинного своим ртом. Омега нетерпеливо ёрзает, тоже желая раздеться, но внезапно шипит и морщится, когда, приподнимая бёдра в попытке стянуть с себя шорты, тревожит больную ногу. — Я всё сделаю сам, — тихо говорит Хосок, останавливая Юнги. — Доверься мне. Он опирается на одну руку, а пальцами другой цепляет край чужой футболки и медленно тянет вверх, отчего омега шумно выдыхает, ощущая обнажённой кожей горячее тело альфы. Близость волнует обоих, и всё же Хосок замечает робость и беспокойство истинного, причин для которых, как кажется альфе, вовсе нет. Он мягко ведёт рукой по чужому предплечью и ниже до самой ладони, и Юнги, крепко сжимая, сплетает их пальцы. — Выключи, — едва уловимым шепотом просит омега, и Хосок послушно тянется к торшеру, стоящему рядом с кроватью. Тихий щелчок — и темнота поглощает всё вокруг, оставляя ясными лишь чувства, дыхание и нестерпимое желание двух размытых льнущих друг к другу силуэтов, которые наспех освобождаются от последней одежды. Омега чуть приподнимается, обвивает шею альфы руками и слепо ищет губами его губы, чтобы вновь увлечь в глубокий поцелуй. Он полностью раскрыт перед истинным, и Хосок уверен, что омега не просто отдал ему своё тело — он обнажил свою любящую и преданную душу. Альфа спускается ниже, выцеловывая тонкую шею и выпирающие ключицы. Выводит языком на бледной коже безмолвные признания, желая пометить ласками каждый сантиметр тела истинного. Омега гладит ладонями чужие напряженные плечи, чутко отвечая на прикосновения, но альфа осторожно убирает его руки. Хосок не может принять чужую нежность — он до краёв переполнен своей. — Расслабься. Просто почувствуй меня. Юнги не совсем понимает, чего от него хочет альфа. Он словно мягким одеялом окутан коконом, сплетённым из трепетных касаний и поцелуев истинного, и ясно ощущает каждое его движение, но, закрыв глаза и безвольно вытянувшись на постели, уже через пару минут осознаёт, о чем его просил Хосок. В состоянии покоя постепенно обостряется восприятие всего, что происходит с омегой, и окружающая темнота, много лет дарующая Юнги чувство безопасности, словно тускло озаряется ровным светом близости истинного. Любовь Хосока, как мерцающие огоньки ночных светлячков — не нарушают желанную для Юнги тьму, а украшают её сказочным свечением, вспыхивая горячим дыханием по коже и затухают поцелуями, очерчиваемые влагой скользящего языка. Юнги жадно дышит разлившимся в тяжёлом густом воздухе горьким запахом Хосока, смешанным с его собственным — сладким и вязким. Мелко вздрагивает под ласками альфы, нетерпеливо вылизывающим его напряженный живот, и принимает в себя обжигающие пальцы. Хосок неглубоко погружает в истинного кончики пальцев, мягко массирует, разогревая и подготавливая тугие и обильно увлажненные природной смазкой мышцы ануса. Он действует неспешно, вымучивая омегу чувственной растяжкой, с каждым поступательным движением продвигаясь немного дальше, и Юнги, сходящий с ума от плавного скольжения и ритмичных надавливаний внутри его тела, стискивает зубы, стыдливо пытаясь удержать рвущийся наружу стон. Когда Хосок вынимает свои пальцы, Юнги жалобно всхлипывает от неприятного ощущения образовавшейся пустоты. Альфа удобно располагается между широко разведенных ног омеги, обхватывает рукой свой сочащийся смазкой твердый член, и дразняще водит головкой по тщательно растянутому колечку мышц. Он наклоняется ниже и, прежде чем толкнуться вглубь, проскальзывает языком, вылизывая рот омеги. Юнги, придавленный тяжестью тела альфы, пальцами сжимает простынь и задыхается от смешанных ощущений лёгкого дискомфорта и зарождающегося наслаждения. Острое чувство наполненности и недолгая передышка длиной в три рваных вздоха, что ловит губами альфа. Стремясь стать ещё ближе, Мин вскидывает бёдра, когда Хосок медленно входит в него до самого конца. Альфа замирает, позволяя им двоим насладиться первыми моментами близости, и шумно выдыхает, от узости и жара тела омеги, что плотно обхватывает его член. Тягуче скользит назад и вновь устремляется вглубь, вызывая у истинного мелкую дрожь. Юнги глухо стонет, прикусывая нижнюю губу. Для него это необычайно прекрасно — осторожные, размеренные толчки и язык альфы, вылизывающий его шею. — Не сдерживайся, — горячо шепчет Хосок. — Я хочу слышать, как тебе хорошо. Секундные вспышки наслаждения складываются в невыносимо долгие минуты, наполненные чувственными всхлипами омеги и влажными шлепками двух мокрых тел. Альфа понемногу ускоряется, находя идеальный угол и темп проникновения, каждым движением выбивая из истинного звонкие несдержанные стоны, и хрипло выстанывает сам. Ритмичное глубокое проникновение и ласкающие губы альфы, его густой, пьянящий сознание запах и терпкий вкус солёных капель, стекающих по шее и лицу вниз, к манящим ложбинкам ключиц — всего этого слишком много для Юнги, и он мечется и бьется под горячим тяжёлым телом, не в силах дальше выносить эту сладкую муку. Альфа, не ускоряя темп, чутко держит его на тонкой грани, не позволяя сорваться в бездну. — Хосок… Пожалуйста… Я больше не могу. Альфа глухо рычит, прихватывая зубами тонкую кожу на шее омеги, и Юнги звонко вскрикивает, когда размеренное скольжение сменяется резкими и быстрыми толчками, взрывая тянущее внизу живота напряжение ярким оргазмом. Хосок выходит и, несколько раз проведя рукой по стволу члена, хрипло стонет, орошая семенем тело омеги. Они крепко обнимаются, пачкаясь и размазывая между своими животами ещё теплую и липкую сперму. Счастливо улыбаются и пытаются отдышаться. Альфа тянется ладонью, чтобы пригладить спутанные волосы омеги, но тот неожиданно отстраняется и, испуганно округлив глаза, хватается рукой за собственную шею. Юнги быстро ощупывает себя, пытаясь отыскать болезненные рваные ранки, но чувствует под пальцами только гладкость нетронутой кожи. — Ты не поставил мне метку, — выдыхает омега, и, глядя в глаза альфе, тихо спрашивает: — Почему? Хосок осторожно обхватывает ладонями лицо Юнги и притягивает к себе, чтобы оставить на его губах короткий поцелуй. Гладит рукой по щеке и скользит пальцами по шее к ключицам и ниже. Прижимает ладонь к груди истинного, чувствуя как под тонкой кожей и чуть выступающими рёбрами бьется родное взволнованное сердце. — Хочу, чтобы моя метка была здесь, — проникновенно шепчет альфа и, услышав в ответ сдавленное «уже», мягко улыбается. — А другой мне не надо. Они засыпают в объятиях друг друга: потные и грязные — разорвать кольцо горячих рук невозможно ни на секунду, отодвинуться хоть на миг сродни пытке; полностью опустошенные и переполненные эмоциями от осознания их невообразимой близости не по истинности, а по нежному трепету сердец. Новый пасмурный день встречает Хосока потоками света и тепла, озаряемый счастливой улыбкой Юнги и его шепотом: — С добрым утром.