My derailment

Что-то вроде пролога, потому что во всем виновато очарование Чживона. - Еще немного потерпи, - хрипло прошептал на ухо Чживон. - Еще полсантиметра. Чжинхван уперся в стол и попытался вспомнить все самое светлое, что происходило с ним в жизни. Но увидеть получалось только Ханбина, который сложил руки в сочувствующем жесте. Еще полчаса назад эти двое сказали ему ни за что не вмешиваться, и поэтому он просто сидел на старом автомобильном сидении и сопереживал Чжинхвану изо всех сил. Сегодня на Ханбине был голубой комбинезон, белая футболка в синюю полоску и синий берет, как обычно сдвинутый набок. В таком образе он, пожалуй, и вправду тянул на все светлое, что случилось с Чжинхваном в жизни. Особенно с такой мягкой улыбкой. - Выдохни, - попросил Чживон. - Куда? - огрызнулся Чжинхван. Его живот и так уже был максимально втянут, а ребра грозили сломаться под стальными костями корсета. Выбирать вещи Чживон, конечно, умел. Особенно если хотел кого-нибудь ими убить. Чжинхван знал, что в тот момент, когда кожаный шнурок на его спине будет туго завязан, никакого облегчения не последует. Дышать будет так же невозможно, ходить и жить - тоже. "Держись", - жестами показал ему Ханбин. - "Немного осталось". Держаться не хотелось. Хотелось упасть в обморок. Чжинхван впервые в жизни позволил напялить на себя платье, но даже чулки и бархотку надевать было не так унизительно, как затягивать корсет. Пот со лба Чживона капал на плечо, и он дышал так, будто только что перетаскал всю мебель на второй этаж и обратно. - Теперь у тебя есть талия, - оптимистично заявил он, отступив на шаг назад и протерев лицо измазанным в масле полотенцем. Чжинхван осторожно выпрямился и понял, что теперь его спина останется в таком неестественном положении навсегда. - Теперь у меня нет гордости, - сипло выговорил Чжинхван, взяв со стола парик. Он не представлял, как в таком состоянии будет кого-то очаровывать и развернулся к Чживону, чтобы в очередной раз отказать ему, но тот, почувствовав опасность, улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок и выхватил парик из его рук. - Наш Чжинани самый красивый. Когда Чживон оказывался так близко, дышать и без корсета получалось тяжело. Чжинхван думал, что у него вот-вот потемнеет в глазах, и рисковал совсем отключиться, когда Чживон одел парик на его голову и нежно взял его лицо в свои руки. - Ханбин тоже красивый, - прохрипел Чжинхван. - Давай его переоденем? На долю секунды Чживон резко изменился в лице, но после этого снова заулыбался как последний идиот. - Ханбин никого не сможет соблазнить, - серьезно сказал он, чмокнув старшего в нос. Чжинхван саркастически хмыкнул и в очередной раз сдержал едкий комментарий, что скрип Чживоновой кровати прекрасно слышен на втором этаже каждый раз, когда Ханбин остается на ночь. Может быть, Ханбин и не тянул на Казанову, но одно сердце держал в руках нежно, бережно и очень крепко. И платье пошло бы ему больше. - Ну, как тебе? - просиял Чживон, развернув Чжинхвана к Ханбину. «Наша фея самая красивая», - подтвердил тот и улыбнулся. Если бы сердце Чжинхвана не сдавливал этот ад из кожи и стали, оно бы обязательно растаяло. Он был против всех этих дурацких прозвищ, но Ханбину легче было называть их так, феей и кроликом, чем постоянно показывать имена. Устоять перед его обаянием тоже было невозможно. Когда Ханбин и Чживон улыбались одновременно, концентрация очарования превышала все допустимые нормы. Чжинхван оглянулся на разобранный автомобиль, который занимал значительную часть ангара. Именно из-за этого монстра начались все их проблемы, потому что таких в городе было всего два. За третий можно было бы заломить любую цену, хотя Чживона больше интересовала творческая сторона вопроса. И добытые не очень честным путем запчасти. Последние два месяца Чживону приходилось сидеть дома и никуда не выходить, потому что каждый прохожий знал его лицо. Почему полиция раздула его поиски до такого масштаба, никто из них не понимал. Чживон был бы не против сдаться полиции, потому что его постоянные клиенты не раз обещали свое покровительство в таких вопросах - до тех пор, пока Ханбин не передал ему письмо на его имя, которое забрал на ближайшей почте вместе со свежими автомобильными журналами. Говорить о содержании письма Чживон наотрез отказался. Чжинхван сделал несколько шагов и едва не повалился на неровную кровать, состоявшую из кусков сидений. Только ее неудобный вид заставил Чжинхвана устоять на ногах и даже попробовать нагнуться, чтобы подобрать юбку и пристегнуть к ноге мелкокалиберный револьвер. Он положил в набедренную сумку несколько пуль, но все равно чувствовал себя голым и беззащитным в такой неудобной одежде. - Ханбин спрашивает, ты что, собираешься его пристрелить? - осторожно спросил Чживон. - Если кого-то и нужно пристрелить, то только тебя, - мрачно произнес Чжинхван. От его привычной мягкости не осталось и следа. - Нет человека - нет проблемы. Он посмотрел на стоящую у кровати обувь и застонал. Мягкие женские сапожки смотрелись бы очень мило, если бы не их гигантский размер. Ханбин сегодня утром уже в красках и жестах описал, как обошел весь торговый квартал с эскизами Чживона, и последняя деталь была самой большой проблемой. В этом городе, похоже, жили только Золушки. - Я все сделаю, - быстро нашелся Чживон и все-таки толкнул старшего на злополучную кровать. От него пахло машинным маслом, и, если запах останется на одежде, это могло вызвать лишние подозрения, но вместе со способностью дышать Чжинхван, похоже, утратил способность волноваться. Он флегматично смотрел на красивые плечи Чживона, совсем неприкрытые растянутой черной майкой, и его непослушные кудрявые волосы, подобранные завязанной на лбу банданой. Любить этого человека было чертовски тяжело, но иначе Чжинхван ни за что не позволил бы запаковать себя в образ невинной девушки. Закончив с обувью, Чживон осторожно натянул мягкие перчатки на грубые руки Чжинхвана, прикрыв тем самым и довольно глубокий порез на предплечье, затянутый белоснежным бинтом, и помог ему встать. Предложил взглянуть в зеркало, но старший раздраженно отмахнулся и зашагал к выходу из их странного дома-гаража, даже не попрощавшись. Он вышел из своего тихого района на оживленную улицу и, внутренне усмехаясь, поймал экипаж. Чживон со своей страстью к автомобилям вряд ли когда-нибудь узнает о такой личной мести, а стук копыт по брусчатке действительно успокаивал. Старенькая механическая лошадь была больше данью традициям, но пока что многие люди наотрез отказывались менять привычные экипажи на более совершенные машины. Ехать до полицейского управления было совсем недолго. Оглянувшись по сторонам и по максимуму отодвинувшись от маленьких окон, Чжинхван извернулся и немного ослабил шнуровку на корсете. Он не знал, почему полсантиметра для Чживона были такими принципиальными. Возможно, в силу профессии он был слишком зациклен на размерах. Дышать сразу стало легче. Подумав о своей отсутствующей талии, Чжинхван пожал плечами. В этом мире никто не запрещает девушкам заниматься, к примеру, вольной борьбой. Это, конечно, ни капли не соблазняюще звучало, но неженственную фигуру объясняло вполне себе сносно. И вообще, Чживон сам говорил, что главное в человеке - это глаза и улыбка. Задачей Чжинхвана было постараться, чтобы и то, и другое, компенсировало отсутствие груди. И нежелание впускать в свою жизнь еще кого-то. Глава, в которой есть амбиции, тайные расследования и вспышки разного рода. Донхек достал из кармана часы на цепочке и, посмотрев на время, покачал головой. Он уже пятнадцать минут как должен был сидеть за огромным столом в родительском доме и рассказывать многочисленным родственникам о своих достижениях в полиции. В отличие от родителей Чжунэ, которые сопровождали уничижительными комментариями любой его – пока что маленький – успех, родители Донхека радовались любой мелочи так заразительно, что к этому мгновенно подключались тетушки, дядюшки и орава кузин и кузенов. Возможно, поэтому налаживанием связей с другими людьми в отделе занимался Донхек, а Чжунэ идеально справлялся с ролью редкостного засранца. И, конечно, именно поэтому Донхек ни разу за много лет знакомства не назвал Чжунэ своим другом (это слово даже не вертелось на языке, когда он рассказывал о нем семье, совсем нет, ни разу, ну разве что на мгновение, нет, даже на половину мгновения, да и то в минуты усталости). - Скажи мне, что мой перерыв на обед не пройдет так, - попросил Донхек, сложив руки на груди. Они сбежали от бумажной работы час назад под предлогом собрать улики для своего расследования, но в итоге влезли в чужое, которое им не доверили бы ни за что на свете. - Здесь должна быть кровь, - донеслось из-под высокой кровати королевских размеров. Раздался щелчок фотоаппарата, и краем глаза Донхек уловил вспышку, на мгновение озарившую озадаченного Чжунэ, покрытого слоем пыли. У Чжунэ был почти паранормальный талант делать глобальные выводы из самых незначительных деталей, и если он взялся искать тут кровь, то найдет ее, пусть даже это будет маленькая бурая капля на одном из сотен хрустальных квадратов, из которых состояла огромная люстра. Вопрос времени был больной темой. Донхек не ел ничего со вчерашнего обеда, потому что просидел в компании сезонной отчетности до середины ночи, а утром предпочел поспать лишние полчаса вместо завтрака. Они с Чжунэ распределяли обязанности посредством шахматных партий, и выигравший в последний раз Донхек предпочел документы обязательному ночному патрулированию. Чжунэ, который не спал, похоже, уже трое суток, вылез из-под кровати и, выпрямившись в полный рост, смахнул с себя пыль небрежным жестом. Его синяки под глазами были практически черными, но при всем этом он не выглядел как человек, который остро нуждался в отпуске. Возможно, все их коллеги изрядно ненавидели его еще и за это. Возможно, отвратительный характер давал какой-то бонус к выносливости, но Чжунэ не уставал, сколько бы ни работал, а даже если и уставал, то держался на каком-то неискоренимом энтузиазме. В свои редкие выходные он просто спал мертвым сном и оживал только тогда, когда приходил на работу. Полицейские из других отделов сочувствовали Донхеку почти искренне, когда дело касалось Чжунэ. Почти – потому что ни с кем не работалось настолько… Интересно. И это делало его лучшим напарником. У Донхека совершенно не было амбиций – вершину мира собирался занять Чжунэ, и вдвоем они там бы точно не поместились – но зато он обладал таким количеством любопытства и авантюризма, что их хватило бы на маленькую деревню. - Найди, - коротко сказал Чжунэ, сложив руки на груди. Время, когда они были яростными соперниками, началось в старших классах и закончилось в тот момент, когда Донхек оказался единственным человеком, у которого хватило смелости пройти вперед и встать рядом с Чжунэ перед лицами сотен людей. В тот день был создан их экспериментальный отдел невнятного назначения, и после общего собрания они попали в свой кабинет – маленькую тесную комнатку на самом последнем этаже, с окном во всю стену и с каморкой уборщика и архивом по соседству. С того момента исчезли все вопросы гордости, поэтому, когда Чжунэ нужна была помощь, он просил о ней – уже даже не с тем видом, как будто ему вот-вот придется удалить все зубы ржавыми щипцами. Донхек окинул взглядом пустой темный коридор, прислушался к тишине в доме и со вздохом натянул перчатки. Вряд ли, конечно, кто-то из детективов, которые вели это дело, еще вернется сюда – у тех в последнее время было слишком много работы – но в любом случае было бы трудно объяснить, что они здесь делают. Донхек не строил воздушные замки и не тешил себя иллюзиями. Он сохранял со всеми хорошие отношения, но прекрасно слышал все злые комментарии в адрес своего отдела. Самым громким делом, которое они с Чжунэ раскрыли за два месяца, была кража любимого кота губернатора. Оставался еще месяц испытательного срока, за который им нужно было раскрыть одно довольно серьезное дело, но Чжунэ не особо верил в то, что их начнут воспринимать всерьез в ближайшее время, поэтому так носился со своим тайным расследованием и так рисковал ради него. Донхек не верил в успех, но почему-то верил в Чжунэ, поэтому взялся за оконную ручку двумя пальцами и потянул ее на себя, чтобы молча ткнуть пальцем в короткую полоску засохшей крови. Донхек не был подлым и способным идти по головам ради своего дела. Он просто любил подмечать детали и подсматривать в отчеты старшего детектива, когда приносил ему кофе по утрам. Он верил в Чжунэ, и этого было достаточно, чтобы заглушить голос совести. В конце концов, найти маленького кота в огромном городе было чертовски тяжело, и Чжунэ оказался единственным, кто смог это сделать, потому что никогда не пренебрегал деталями. Чжунэ щелкнул фотоаппаратом еще раз и нахмурился, увидев, что пленка закончится уже через два кадра, но ничего не сказал. Можно было даже не спрашивать, что ему дала эта находка. Он все равно не стал бы объяснять. - А теперь пошли есть, - сказал Донхек, потянувшись. - Если ты знал, мог бы не тратить свое время, - заметил Чжунэ, убрав фотоаппарат в карман плаща. Донхек пожал плечами и мягко улыбнулся, посмотрев в окно. Отсюда было прекрасно видно, как его многочисленное семейство радостно галдит в столовой на втором этаже их семейного особняка. За столом пустовало только два места ближе к краю. До конца обеденного перерыва оставалось тридцать пять минут. Им вполне хватит. *** Здание главного полицейского управления было красивым, узким, высоким и очень мрачным. Оно выделялось на пестрой центральной улице за счет острой черной крыши, темных стен и больших окон, как огромная грозовая туча посреди ярко-голубого летнего неба. Чжунэ нравилось здесь в детстве, потому что это был островок тишины и спокойствия. Даже плотная толпа людей огибала вход по широкой дуге, и все старались вести себя тише, когда из-за широких дверей появлялся патруль. Чжунэ закончил полицейскую академию с самым блестящим результатом за последние десять лет, долго и очень настойчиво проталкивал свой проект и, наконец, получил свой отдел, свой кабинет именно здесь. И сразу же после этого управление потеряло свое очарование. Самым большим минусом были люди. Шестьдесят процентов работавших здесь людей были заносчивыми тупицами, тридцать – заносчивыми трудоголиками, пять – заносчивыми занудами, знавшими наизусть все правила и законы, четыре целых и девяносто девять сотых процента – заносчивыми гениями. Одной сотой процента был Донхек, который не был заносчивым, и, наверное, из-за этого ему пришлось подключить связи, чтобы попасть сюда, но даже он иногда слишком увлекался. Человек, которому еще до рождения жизнь дала вечный приз зрительских симпатий, просто не мог не обладать хоть толикой такого таланта. Он был слишком уверен в своих знаниях и способностях, и иногда это его подводило. Вторым, что Чжунэ ненавидел в своей работе, была винтовая лестница. Очень красивая, черная, широкая, она располагалась в самом центре, и другого способа подняться в свой кабинет просто не было. Обычно Чжунэ шел наверх ровно две с половиной минуты – размеренно быстро, с гордо поднятой головой, делая вид, что не слышит одинаковые насмешки проходивших по этажу людей. Он поднимался через двенадцать одинаковых этажей на свой тринадцатый, наполовину занятый пыльным архивом, на одну четверть – подсобкой уборщика и, наконец, их с Донхеком кабинетом. Кабинет Чжунэ нравился. Из-за неудобства к ним не приходил почти никто из работников полиции, только свидетели по делу, которые, по большей части, не задерживались надолго. Здесь почти всегда было тихо, потому что на двенадцатом этаже тоже мало кто работал, и почти не доносилось никакого шума, а Донхек разделял его любовь к тишине и они почти не разговаривали за работой. Разве что когда играли в шахматы – но исключительно для того, чтобы отвлечь внимание и сбить друг друга с толку. И здесь было одно из тех красивых окон, на которые он засматривался в детстве, представляя, как будет смотреть вниз на людей. Теперь на людей Чжунэ не смотрел. По вечерам, перед уходом с работы, они с Донхеком садились на стол и молча наблюдали закат. Когда Чжунэ нужно было подумать, он разглядывал крыши домов и верхушки деревьев. На праздники отсюда был отлично виден салют, благодаря чему весь кабинет окрашивался в разные цвета, и это завораживало. Но особенно Чжунэ нравился момент возвращения в кабинет в середине дня, когда солнце светило так ярко, что на окно невозможно было смотреть, а все вокруг принимало темные очертания. Зачем-то Чжунэ хранил эти моменты у себя в сердце, как вспышки, и это были единственные воспоминания, которыми он пользовался, когда настроение падало куда-то ниже первого этажа. Чжунэ распахнул пояс плаща, засунул перчатки в карман и приготовился к тому, что снова придется писать отчеты целую вечность, но так и застыл на пороге, как только приоткрыл дверь. Эти моменты были вспышками. После приятно темного коридора солнечный свет дико резал глаза, и это было похоже на глоток воздуха после выхода из дымного помещения. Каждый раз, когда было солнечно, Чжунэ будто рождался заново, через боль и множество неприятных ощущений. Это было своеобразным допингом – он начинал думать ярко, резво и четко, несмотря на несколько суток без сна. В кабинете уже кто-то был, и Чжунэ бы не удивился, если бы не оставил Донхека на первом этаже, флиртовать с новенькой девушкой за окошком приемной. Девушка поначалу что-то очень хотела сказать Чжунэ, но потом сдалась и заулыбалась в ответ, совершенно забыв про свои обязанности. Сейчас Чжунэ понял, что стоило все-таки отодвинуть напарника в сторону и послушать ее. Если бы это был тот человек, которого Чжунэ ждал уже два месяца, то у него было бы целых десять секунд на тихое убийство. В сегодняшней вспышке в памяти Чжунэ навсегда отпечатался женский силуэт в сером платье. Глава, в которой рассказывается про один день из жизни Ханбина. Старый будильник в мягком свете свечного фонаря – Ханбин боялся темноты, а Чживон ненавидел спать со светом от лампы, поэтому Чжинхвану пришлось постараться, чтобы найти выход – показывал половину третьего ночи. Где-то пару минут назад Чживон проснулся от жуткого скрипа и уже привычным движением положил руку Ханбину на лоб, чтобы тот успокоился и прекратил метаться. У Ханбина был особый талант – сам Чживон на своей кровати спал совершенно бесшумно, но замирал от ужаса, когда представлял, что мог думать про них Чжинхван, когда их безмолвный друг устраивал такой шум ночью из-за того, что ему снились кошмары. Чживон никогда не спрашивал, что именно ему снилось, каким-то внутренним чутьем понимал, что не стоит. Было бы цинично сказать, что Ханбин в таком случае замолчит совсем – учитывая, что они не слышали даже мычания с его стороны – но никакой другой мысли в голове Чживона не возникало. Липкие от холодного пота пальцы прикоснулись к запястью Чживона, и тот с некоторым сожалением убрал руку. Не прикасаться к нему порой было так же мучительно, как и прикасаться, и Чживон не знал, что будет делать, когда Ханбин, ограничивший встречи до двух раз в неделю, перестанет приходить к ним совсем. Он уйдет рано утром – выберет время, когда Чживон, вымотанный бессонной ночью, ненадолго уснет – и придет в лучшем случае дней через пять, когда родители и сестра снова будут слишком заняты, чтобы следить за ним. Как ему удавалось так ловко убегать из дома с таким повышенным вниманием, до сих пор оставалось для Чживона загадкой. Ханбин приходил в себя долго. Ему требовалось несколько минут, чтобы восстановить дыхание и начать осознавать себя. Чживон никогда не относился к своим ночным кошмарам с таким ужасом, даже не запоминал их надолго, но все равно лежал неподвижно и почти не дышал, боясь напугать его еще больше. Чживон не смог бы заснуть в такие моменты – так же, как не заснул бы человек, знающий, что у него под кроватью спрятана кнопка, способная уничтожить целый мир. Он отсчитывал секунды до момента, пока ледяная рука не дотрагивалась до его запястья снова – но уже не с просьбой отодвинуться. В такие моменты Ханбин осознавал, как сильно замерз, и прижимался к нему всем телом. Кошмары снились ему каждую ночь, и как он справлялся, когда рядом никого не было, Чживон тоже не знал. Он отбрасывал одеяло, зарывался пальцами во влажные от пота волосы, прижимал Ханбина к себе – всего такого липкого, холодного и мокрого, и в этом не было ничего противного. Совершенно ничего. В свою очередь, Ханбин не находил отталкивающими запахи топлива и машинного масла, которыми был пропитан Чживон и пространство вокруг него. Хотя все, что связано с Чживоном, вообще очень сложно было назвать отталкивающим. Все остальное время Ханбин был другим. Чживон очень сильно сомневался, что кто-то вообще знал о такой его слабой и до невыносимого хрупкой стороне, и хранил эту тайну в себе. У него уже была одна такая тайна – тайна Чжинхвана, которую он тоже никому не открывал. И это были две самые неприятные тайны в жизни Чживона. Чжинхван вернулся несколько часов назад, уставший, злой и почти задохнувшийся. Он с порога швырнул в Чживона корсетом и ушел в свою комнату, так ничего и не сказав. Девушка из Чжинхвана получилась потрясающая. До неестественного красивая. Когда Чживон натянул на него парик, то ощутил, как постепенно исчезла аура смертельной опасности, которая наполняла пространство каждый раз, когда Чжинхван оказывался рядом. С этой аурой вполне себе комфортно жилось всем. Чживон видел вещи и похуже, Ханбин не обращал внимания на такие вещи, а Чжинхван просто радовался, что к нему не лезет никто лишний. Он принимал Ханбина долго, с огромным трудом, но в итоге просто сдался и впустил его в свое пространство. Под свою защиту. Чживон не надеялся на успех с самого начала – это была идея Ханбина, и она показалась очень, очень странной, безумной настолько, что въелась в мысли намертво. У Чжинхвана было свое очарование. Холодное и даже немного жуткое, но невыносимо цепляющее, и Чживон точно знал, что в этом мире не было человека, который смог бы устоять перед чем-то подобным. Сваливать на него это дело было просто чудовищно. Но все муки совести пропадали чудесным образом, когда Ханбин вот так легко и открыто прижимался, обнимал руку и утыкался лицом в шею, прекрасно зная, что прямо сейчас его никто не оттолкнет. У Чживона был план Б на случай, если ничего не получится, и он очень не хотел, чтобы пришлось к нему прибегать. Ханбин засыпал мгновенно, как только согревался, а Чживон в эти моменты только-только просыпался в полной мере. Таким бодрым и способным на поступки он не чувствовал себя больше ни разу за день. Он чувствовал себя как человек, который держал в руке ту самую кнопку, которая могла уничтожить весь мир, и был готов вот-вот ее нажать. *** Хорошенькая горничная, несшая в руках стопку высохшей одежды, едва не вскрикнула, когда Донхек незаметно возник у нее на пути. Ему оставалось только очаровательно улыбнуться, приложить пальцы к губам, а свободной рукой чуть приподнять шляпу, приветствуя ее. Горничная только фыркнула и отмахнулась – этот жест значил, что она сделает превеликое одолжение и никому не скажет о его приходе. Донхек проскользнул через черный вход, кивками здороваясь с проходившими мимо слугами. Он был единственным гостем здешних хозяев, который мог себе это позволить. В конце концов, они с Чжунэ перестали забегать сюда каждый день только несколько лет назад. Вернее, это Чжунэ перестал по каким-то своим причинам, а Донхек заходил каждый раз, когда у него было хоть немного свободного времени. Хотя бы для того, чтобы, выскользнув из темного коридора в просторный холл, услышать громкое: - Братец! И мгновенно почувствовать, как заработанная за два месяца работы усталость отступает. Ханбель сбежала по лестнице за считаные секунды, и ей ни капли не помешало пышное платье. В этом году ей уже исполнялось двенадцать, а это значило, что с каждым новым месяцем она будет становиться все очаровательнее. Конечно же, Донхек бы все на свете отдал за то, чтобы этот сгусток невероятной энергии, затянутый в дорогие ткани и ленточки, на самом деле был его сестрой. В растрепанных волосах Ханбель проглядывали листики и веточки, а на светло-голубом платье виднелись следы земли и травы. Не будь она такой очаровательной, те, кто отвечал в этом доме за стирку, уже давно бы ее возненавидели. Когда она улыбалась, то становилась копией Ханбина – и их безумно красивой мамы, чей портрет украшал площадку над холлом. Донхек чувствовал внутренний трепет каждый раз, когда смотрел на него. - Ку Чжунэ не собирается прийти к нам на ужин? – спросила Ханбель, подхватив Донхека под локоть и потянув вверх по лестнице. Она не уставала задавать этот вопрос на протяжении нескольких месяцев, даже несмотря на то, что всегда получала отрицательный ответ. Ханбель считала Донхека и Чжунэ своими братьями, потому что бегала за ними с того момента, как научилась ходить, и чтобы она не попадала в неприятности, им приходилось всегда брать ее с собой. Донхек привык к ее обществу и ему не хватало этого неиссякаемого оптимизма каждый раз, когда он почти засыпал над отчетами. - Он работает, - мягко ответил Донхек. – Если он не раскроет свое таинственное дело за месяц, то мы лишимся работы. Ханбель фыркнула – как и большинство их с Чжунэ родственников и знакомых, она считала эту работу бесполезной. Временами, задерживая очередного мелкого карманника, Донхек был готов с ней согласиться. То есть, существование их отдела потихоньку признают полезным – в паре с Донхеком Чжунэ обладает невероятной способностью быстро закрывать мелкие дела. Их отдел был первым по количеству пойманных кошек, то есть, раскрытых преступлений, и Донхек кривил душой, сказав, что они останутся без работы. Скорее всего, их окончательно перестанут воспринимать всерьез, но право быть отдельной ячейкой в огромном полицейском здании они уже отстояли. Как и право остаться без повышения в следующие лет сто. Донхек не нуждается в деньгах так сильно, как Чжунэ, который с каждым днем все ближе к тому, чтобы остаться без наследства, и поначалу ему и правда было интересно гоняться за мелкими ворами – потому что он неожиданно для себя рухнул в подпольную преступную сеть и очень осторожно раскапывал ее, так же скрывая это дело от напарника, как и он судорожно прятал от него свое. Они не были жадными до славы, прекрасно понимая, что в случае успеха слава останется обоим. Донхек не чувствовал обиды – понимал, что скорее всего Чжунэ влез во что-то очень опасное, как и он сам, поэтому собирался до конца барахтаться в этом болоте в одиночестве. - Брату нездоровится, - мрачно сообщила Ханбель, когда они свернули в западное крыло – коридор здесь был очень светлым и уютным, в отличие от восточного, и в самом конце, напротив гигантской библиотеки, находилась спальня Ханбина. Все остальные жилые комнаты были в восточном крыле, но он наотрез отказался заходить туда много лет назад, еще в детстве, и в итоге его переселили сюда. И отсюда, конечно же, было намного легче сбегать по ночам незамеченным. - Останься на ужин, - потребовала Ханбель, как только они дошли до конца коридора. Донхек понимал, что это была своеобразная плата за то, что она не будет влезать в их разговоры. И он был не в силах ей отказать. В комнате Ханбина было прохладно – он открыл оба окна, но при этом задернул шторы, чтобы не пропускать солнечный свет. Поэтому даже в такое раннее время здесь горели все настенные лампы. Электричество стало доступным для всех двенадцать лет назад, и Ханбин оказался одним из многих, кто бесконечно радовался такому прогрессу. С тех пор в его комнате постоянно горел свет, и он был слишком любимым ребенком для своих родителей, чтобы они пытались ему что-то запретить. Ханбин не доставлял проблем – по крайней мере, все его немногочисленные родственники были в этом уверены, хотя и пристально следили за ним из-за своего беспокойства. Только не немногочисленные друзья, к сожалению, ставшие детективами. Донхек валится на кровать рядом с огромным гнездом из одеял и подушек – Ханбин спал днем тогда, когда не высыпался по ночам. Донхек подозревал, что дело в этом, однако не думал о проблеме до тех пор, пока не проследил за Ханбином во время ночного патрулирования. В первый раз он пошел за ним из страха за его жизнь, второй раз – из чистого любопытства. А в третий раз Чжунэ неожиданно возник на его пути и сказал, что личная жизнь Ханбина – это не их ума дело и попросил ни в коем случае в это не лезть. Тогда его слова казались отрезвляющими, но чем больше Донхек думал об этом, тем больше ему казалось, что стоит копнуть глубже. Потому что Ханбин очень редко скрывал что-либо от своей семьи. Никто не ограничивал его в свободе до тех пор, пока он не начинал пропадать вне дома сутками, и, судя по всему, со временем он нашел золотую середину, чтобы успеть пожить в свое удовольствие и не попасть под гипер-опеку своей матери. То есть, уходил из дома тогда, когда она об этом не знала. - Ханбель беспокоится, - беззаботно начал Донхек, - что тебе нездоровится. Копошение под одеялом началось только спустя какое-то время. Донхек заподозрил, что Ханбин не замечал его присутствия вплоть до того момента, пока не услышал его голос. Совсем скоро, отпихнув несколько подушек, из-под груды одеял высунулись руки. Донхек с фырканьем раскопал еще и сонное лицо Ханбина, которое не выражало особенную радость от встречи. «Все в порядке, я просто плохо спал». Ханбин всегда плохо спал. По его словам, он начинал видеть кошмары уже в тот момент, когда только-только засыпал, но никогда не рассказывал, что именно видел. Но Ханбин проводил свои дни в постели только тогда, когда чувствовал, что вот-вот сломается от недостатка сна. Видеть кошмары днем для него было не так страшно. Но иногда по ночам он все равно вставал и шел пешком в один из самых жутких районов города, и, казалось, его это ни капли не волновало. Донхек гадал, насколько страшными были его сны, если он совсем не боялся того, что с ним может случиться на ночных улицах. «Ты пришел с новостями?» - С новостями? – переспросил Донхек и перевернулся на спину, закинув руки за голову. – Наверное, да. С нашим другом происходит что-то странное. Он повернул голову, но, увидев только любопытный взгляд, пояснил: - Ты когда-нибудь думал, что он может влюбиться? Глава, в которой начинаются подозрительные перемены. - Поговорим? – раздалось из-за двери. Чжинхван придирчиво осмотрел барабан револьвера и, не обнаружив ни единой пылинки, еще раз прочистил шомполом дуло и отложил его в сторону. После этого, задумчиво осмотрев свою коллекцию, с нежностью взял любимую винтовку. Она была старой, возможно, даже принадлежала к самому первому поколению, и он не пользовался ею уже больше пятнадцати лет. С тех пор, как застрелил смотрителя своего приюта. Чживон постучал еще раз и, не дождавшись ответа, осторожно и максимально деликатно зашел внутрь. Он застыл на пороге сразу же, как только увидел, что по узкой кровати разложен весь арсенал Чжинхвана, и явно подумал, что хорошо бы зайти сюда лет через сто. - Что? – недружелюбно спросил Чжинхван, и контраст с нежностью в его взгляде, которым он смотрел на свою винтовку, был поразительным. - Как дела? – непринужденно спросил Чживон. За те несколько лет, что они были знакомы, он привык к тому, что Чжинхван готов яростно защищать все, что ему дорого, но к такой защите прилагается не самый сладкий характер. И время, когда от его убийственной ауры все внутри сжималось, уже давно прошло. - Ребра целы, - процедил Чжинхван и придирчиво осмотрел винтовку на наличие пыли и грязи. Он очень педантично чистил свой арсенал, но иногда из-за количества заказов не успевал делать это вовремя. А в последние дни было как-то не до этого. Да и вообще – с того момента, как они с Чживоном познакомились и, тем более, начали жить вместе в небольшом старом ангаре, кое-как оборудованном для жизни, привычному распорядку существования как-то незаметно пришел конец. И, если бы инспектор Ку Чжунэ подождал со своим расследованием еще хотя бы месяц – по мнению Чжинхвана, все нормальные инспекторы так и делают – если бы Чживон продал машину покупателю, и можно было спокойно завершить свое последнее дело, то они бы смогли надолго уехать в какое-нибудь кругосветное путешествие, во время которого о делах Чживона забыли бы даже самые дотошные полицейские. Чжинхван отложил винтовку, собрав ее привычными движениями, и меланхолично подумал о том, что, к сожалению, убить Чжунэ сейчас означало бы привлечь к делу Чживона внимание всей полиции города. - Скоро фестиваль, - зачем-то сказал Чживон, уперевшись плечом в стену и с какой-то неописуемой грустью посмотрев в тот кусок голубого неба, который виднелся из небольшого окна под потолком. Они не спорили, когда Чжинхван захотел выбрать себе эту комнату из двух соображений: через такое окно его никто не смог бы застрелить и, в случае чего, с площадки перед комнатой было бы удобно обороняться. В тот момент Чживон только фыркнул, прекрасно понимая, что в большинстве своем будет ночевать рядом с разобранными автомобилями, и, кроме того, Чжинхван не будет стрелять в непрошенных гостей, зная, что его друг тоже находится внизу. Если бы Чжинхван вырос в любящей семье, к примеру, такой, какая была у Ханбина, он был бы самым мягким и добрым человеком на свете. - Да, - отозвался Чжинхван, зная, что друг все равно не уйдет, пока не добьется удовлетворительного результата от разговора. – Скоро. Фестиваль должен состояться в конце августа, уже через две недели, когда летняя жара окончательно спадет, а ночи станут достаточно темными для того, чтобы каждый в городе сумел увидеть в небе фейерверк. Другие дети из приюта ждали конца лета именно из-за этого – хотели посмотреть на ночь, которая окрашивалась разными цветами, и провести день спокойно и свободно, пока пивший до утра смотритель отсыпался и отходил от похмелья. Чжинхван ждал фестиваль по другой причине. Самым любимым его моментом была та часть фестиваля, когда над городом, один за другим, начинали проплывать расписанные в честь праздника дирижабли. По традиции считалось, что конец лета был идеальным днем для того, чтобы начать долгое путешествие. И каждый год находились люди, которые садились в дирижабли и улетали туда, где давно хотели побывать. - Мне жаль, что я не смогу с тобой пойти, - выдохнул Чживон через какое-то время. Чжинхван покосился на его виноватое лицо и вздохнул – Чживону было жаль, что он не сможет пойти с ним на фестиваль, но он считал совершенно правильным заковывать его в корсет и отправлять строить глазки инспектору. - Ничего, - мстительно усмехнулся Чжинхван. – Мой новый лучший друг – инспектор Ку Чжунэ – с радостью составит мне компанию. - Он тебя пригласил? От сожаления Чживона не осталось и следа – он снова стал собой, на редкость бестактным, донельзя красивым и страшно теплым человеком, одно существование которого постоянно сбивало Чжинхвана с толку. - Нет, - честно ответил Чжинхван. – Но, если он этого не сделает, я позову его сам. Чживон тихо фыркнул и расслабленно рухнул на пол рядом с кроватью, всем своим видом показывая, что как никто другой готов слушать подробности. Чжинхван три дня практически не выходил из комнаты и игнорировал Чживона с таким упорством, будто тот выбросил весь его арсенал, но, проснувшись сегодня утром, понял, что все было не так уж и плохо. И, вздохнув, начал рассказывать. *** - Госпожа Ким… - начал Донхек, но оборвал фразу на середине. Он произносил это имя не для того, чтобы выпытать у Чжунэ информацию, а для того, чтобы снова увидеть на его кислом лице гамму плохо скрываемых эмоций. - Шах, - предупредил Чжунэ, и, бросив взгляд на доску, Донхек понял, что этот раунд ему не выиграть. Пока он расслабленно плел свои интриги, думая, что Чжунэ слишком погружен в себя, белых фигур на доске стало на порядок меньше. Спохватываться было поздно. - Госпожа Ким, - продолжил Донхек мстительно, двигая своего короля на клетку назад. – Согласилась встретиться с тобой еще раз? Три дня назад, поднявшись в их кабинет на несколько минут позже, он впервые в жизни увидел Чжунэ в замешательстве. При ближайшем рассмотрении их посетительница оказалась довольно милой, хоть и болезненно-бледной. Она спокойно улыбалась, даже не смутившись того, что ей не предложили присесть, и ждала, пока инспектор, искавший свидетелей по делу ее брата, вернет самообладание на место и задаст ей хотя бы несколько вопросов. Старая лампа над ними опасно замигала. - Шах, - вместо ответа сказал Чжунэ, небрежно смахнув с доски белую королеву и водрузив на ее место своего слона. Донхек тоскливо посмотрел на красивое закатное небо, в которое многочисленные заводы в западной части города беспощадно выталкивали клубы дыма, и подумал, что уже час как мог быть дома. Он закончил с отчетами, и заслужил целую неделю нормального сна – до тех пор, пока им с Чжунэ не предстоит снова разыгрывать ночное патрулирование. В этот раз они играли на право провести посмотреть на фейерверки из окна – места в буквальном смысле в первом ряду на фестивале были единственным преимуществом этого кабинета. О том, чтобы сделать это вдвоем, и речи быть не могло. Донхек видел лицо Чжунэ каждый день с того момента как они начали работать вместе, и не горел желанием провести в его обществе единственные выходные. - Я не знал, что у него есть сестра, - негромко сказал Донхек, безнадежно отодвигая своего короля влево. Он собирался не сдаваться до последнего, пусть даже игру придется растянуть еще на полчаса. - Если бы я собирался совершать преступления, даже мелкие, то оборвал бы все связи с семьей с самого начала, чтобы никто не мог меня шантажировать, - произнес Чжунэ, в первый раз за это время оторвав взгляд от доски и посмотрев на напарника. Донхек едва сдержался, чтобы не сказать, что Чжунэ наверняка думал о криминальной карьере – как раз для того, чтобы никогда в жизни не общаться со своей семьей. Но он и так был в шаге от этого. - Вряд ли кто-то смог бы шантажировать тебя твоей матушкой, - осторожно сказал Донхек, чтобы разрядить напряженную атмосферу, которая появлялась каждый раз, когда Чжунэ думал о родителях. Чжунэ был стихийным. Он вел себя как профессионал, когда это требовалось, но все остальное время позволял своим эмоциям создавать атмосферу. Он не прятал их, но никогда не старался объяснить. Ханбин привык к этому гораздо раньше, чем Донхек. Он научил всех людей в их окружении понимать Чжунэ, даже притом, что у него было не так много возможностей объяснить все тонкости словами. У Донхека в жизни было двое людей, которым он верил и доверял. - Хотел бы я на это посмотреть, - криво улыбнулся Чжунэ и, посмотрев на доску, объявил: - Шах и мат. Донхек пожал плечами. У него с самого начала не было планов на кабинет. В конце концов, вся его семья сюда бы просто не поместилась. Но отдавать эту возможность Чжунэ без боя он не собирался. - Завтра, - сказал Чжунэ, сталкивая с доски фигуры вслед за Донхеком, чтобы сложить их в коробку. Они всегда собирали шахматы почти синхронно, не сговариваясь, независимо от того, кто победил. Когда Чжунэ наклонял голову, синяки под его глазами виднелись пугающе отчетливо. Донхек ощутил укол жалости и почти предложил свою помощь с патрулированием, но потом одернул себя. Начало карьеры в полиции подарило ему способность делать правильный выбор между сном и сопереживанием людям, которые в этом не нуждаются. - Надеюсь, завтра ты будешь готов чуть лучше, - хмыкнул Донхек, захлопнув коробку с шахматами. Он с наслаждением потянулся на стуле, думая о том, как сладко проспит до утра. Чжунэ ничего не ответил – уже крепко задумался о чем-то, сложив руки перед собой. На его лице все еще отображалось то самое замешательство, которое Донхек увидел в день появления госпожи Ким. И он был бы готов даже отдать весь сон на этой неделе за возможность узнать, что в этот момент творилось в голове у Чжунэ. - Пригласишь ее сюда? На фестиваль. Еще неделю назад Донхек был уверен, что Чжунэ планирует провести свои выходные или на работе, или дома, желательно, не отходя от кровати дальше, чем в уборную. Но теперь у него были все основания полагать, что Чжунэ согласился на игру не ради спортивного интереса. - Могу убрать бумаги на случай, если ты захочешь зажечь свечи, - продолжил Донхек, не дождавшись никакой реакции. Но вместо ответа Чжунэ только откинулся на спинку стула и, посмотрев куда-то в потолок, загадочно улыбнулся. Как это часто случалось, от такой улыбки Донхеку стало не по себе. Глава, в которой есть как приятное, так и неприятное. «Доброе утро». Хмуриться в ответ на яркую улыбку Ханбина было невозможно, и Чжинхван уже через несколько секунд почувствовал, как отступило то дурное настроение, которое преследовало его с момента пробуждения. - Ты рано, - заметил он, про себя подумав, насколько неуместно Ханбин в своей дорогой и очень чистой одежде выглядел на их импровизированной кухне – в ничем не огороженном углу ангара, мебель в котором в основном состояла из автомобильных частей. Но, в то же время, когда он не приходил неделями, как в этот раз, было немного… Пусто. И Чживон, которому нельзя было высовываться наружу, ходил с мрачным лицом и практически лез на стену от тоски и неизвестности. «Не спалось». Чжинхван плюхнулся на старое сидение – других стульев в их доме попросту не было – и взял со стола свою кружку с чаем. Ханбин позаботился о нем заранее, даже не зная наверняка, спустится ли он к завтраку, и каждый раз Чжинхван чувствовал себя примерно одинаково – как старая злобная собака, всю жизнь прожившая в одиночестве на заднем дворе и внезапно переехавшая жить в огромную теплую и дико комфортную комнату, полную любящих людей. Привязываться к Ханбину было глупо, и эта привязанность была чужеродной, теплой, человеческой, такой же сокровенной, как необъяснимая и хаотичная влюбленность в Чживона. Однако ревновать этих двоих друг к другу было бессмысленно. «Я принес вам завтрак». Завтрак состоял из свежего белого хлеба, который Ханбин наверняка утащил с кухни, как только его испекли, здорового куска домашнего сыра, которого им с Чживоном в давние голодные времена хватило бы на неделю, и запеченной до золотистой корочки куриной тушки. Ханбин приносил им еду чуть ли не с первого дня знакомства и называл это своей личной благодарностью за дружбу. Чжинхван подозревал, что он тоже видел в нем старую злобную собаку, путь к сердцу которой мог лежать только через еду, улыбки и внимание. - Спасибо, - кивнул Чжинхван, выдавив из себя улыбку. Его настроение стремительно улучшалось, но падало каждый раз, когда он думал, что сегодня ему снова предстоит быть затянутым в корсет. Убить инспектора Ку Чжунэ было бы так легко и просто по сравнению с этим, и можно было бы даже убедить Чживона сбежать и скрываться до конца жизни где-нибудь на краю мира, но Ханбин был первым, кто высказал все аргументы против убийства, и в этот момент он выглядел таким взволнованным, что Чжинхван невольно согласился на дурацкий план. Лишь бы не прибавить ему еще несколько ночных кошмаров. - Почти закончил, - объявил Чживон, бесцеремонно увалившись на сидение рядом с Ханбином. При этом от Чжинхвана не ускользнуло, что он почти дотронулся до Ханбиновых волос, но в последний момент обнаружил на пальцах пятна масла, поэтому сразу же небрежно одернул руку. Ханбин в этот момент смотрел в другую сторону и совсем ничего не заметил, хотя внутренне все равно сжался от внезапной близости. Чжинхван поблагодарил небо за то, что из-за плохого настроения проторчал под одеялом немного дольше, чем обычно позволял себе по утрам, и не увидел сцену воссоединения. Чживон горячо отрицал, что между ним с Ханбином что-то было, но его слова настолько расходились с действиями, что вообще не имели никакого значения. Они настолько привыкли к тому, что Ханбин часто сбегал к ним из дома, что невольно начали тосковать, когда тот стал выбираться сюда намного реже. Чживон тосковал так, как тосковали все трудоголики – яростно зарывался в работу, которую забросил в тот момент, когда внезапно обнаружил себя в числе разыскиваемых преступников и еле-еле ушел от полицейского патруля, и поэтому машина рисковала быть готовой гораздо раньше, чем появилась бы возможность отдать ее покупателю. Чживону не было смысла высовываться сейчас, к тому же, он не нуждался в деньгах. Последние шесть раз у него были очень щедрые заказчики. И, кроме того, в тайнике, среди его инструментов, лежал их с Чжинхваном мини-банк на случай если придется экстренно сматываться из города. Они вложились туда поровну, когда только перебрались в этот ангар, потому что не ожидали, что получится осесть здесь надолго. Этих денег хватит на три-четыре года спокойной жизни. Если, конечно, недоброжелатели после побега не доберутся до них раньше. - Она будет самой быстрой в этой стране, - чуть ли не с нежностью сказал Чживон, и в этот момент Чжинхван очень сильно засомневался, что автомобиль вообще когда-нибудь доедет до заказчика. Сидеть за рулем Чживону нравилось не так сильно, как собирать все детали воедино, но свою долю удовольствия от этого он тоже получал. Чжинхван потянулся за хлебом, и от этого движения порез на руке снова противно заныл. Он всеми силами попытался не поморщиться, но от Ханбина все равно не укрылось выражение на его лице. Прошло уже больше трех недель, а рана так и не думала затягиваться, несмотря на то, что Чжинхван своевременно обрабатывал ее и менял повязки. «Если хочешь, я могу спросить у нашего врача, что можно сделать». Чжинхван покачал головой, едва удержавшись от резкого ответа. Ханбин и так принес едва ли не половину домашней аптечки, когда встретил перед их домом Чжинхвана, обмотавшего руку курткой, чтобы не оставлять за собой кровавых следов. - Заживет. Чжинхван не был суеверным. Сколько бы ему ни говорили, что раны, оставленные людьми, которые не хотят умирать, заживают намного дольше, он никогда не придавал этому значения. Несмотря на то, что спустя такое долгое время порез все еще выглядел так, будто он получил его только вчера. *** - Спасибо, что согласились провести допрос во время прогулки, - вместо приветствия сказал Чжинхван, обратив внимание инспектора Ку Чжунэ на себя. До этого момента инспектор мрачно смотрел куда-то в пустоту, из-за чего нельзя было не скользнуть взглядом по синякам под его глазами. В этот раз погода была гораздо прохладнее, из-за чего дышать, пусть даже будучи затянутым в корсет, казалось не так тяжело. Чжинхвану удалось заметить гораздо больше деталей, чем тогда, в странном кабинете на самом последнем этаже полицейского управления. Инспектор был высоким. Немного помятый форменный плащ со множеством позолоченных пуговиц очень ему шел, несмотря на болезненный внешний вид. Казалось, в последний раз Чжунэ нормально спал несколько недель назад. Он выглядел как полицейский, который работает. Приметив это, Чжинхван почувствовал, как раздражение по отношению к этому человеку смешалось с толикой уважения. Чжунэ, похоже, был из того опасного типа людей, которые цеплялись даже за самые мелкие детали. Стоило вести себя осторожнее. - Вам не нравится мой кабинет? – спросил Чжунэ, повернувшись к той стороне дороги, с которой планировал начать прогулку. Чжинхван не сразу понял, что ему галантно предложили руку и запоздало ухватился за локоть. От неожиданности он вцепился слишком сильно, но, опомнившись, ослабил хватку и скользнул рукой глубже, расслабленно положив ее на предплечье. По крайней мере, он всеми силами попытался повторить движение кокетливой дамочки, шедшей им навстречу под руку с улыбчивым кавалером. - Нравится, - мотнул головой Чжинхван. – Но Ваш стол стоит напротив окна, и солнце очень отвлекает. На город только-только опускался вечер. Привлеченные прохладой жители высыпали на улицы, одетые в свои лучшие костюмы. Чем ближе был фестиваль, тем более праздничным становилось настроение. Несмотря на обычную мрачную атмосферу, в эти дни горожане становились на редкость доброжелательными, а улицы – пестрыми от их нарядов. Особенно удивительным это выглядело в тех районах, которые граничили с фабриками, и яркая одежда на фоне закопченного неба создавала почти сюрреалистичную атмосферу. - Это лучшее место для того, чтобы посмотреть парад и фейерверк на фестивале, - непринужденно заметил Чжунэ. – Вам так и не удалось связаться с братом? Чжинхван посторонился, пропуская полицейский патруль, возвращавшийся в управление по окончанию смены. Он сделал вид, что смутился, заметив на себе несколько пристальных взглядов, и ненавязчиво придвинулся еще ближе к Чжунэ. Тот, казалось бы, совсем ничего не замечал. Его рост позволял смотреть поверх голов других людей и, при желании, не воспринимать их существование совсем. - В последний раз он присылал мне открытку несколько лет назад, и я записала адрес, - проговорил Чжинхван, стараясь, чтобы слова не звучали заученными. Большую часть легенды сочинял Ханбин, старательно выделяя на бумаге те слова, которые ни в коем случае нельзя было говорить о себе в мужском роде. Чживон не был королем импровизации, поэтому даже не старался лезть с комментариями. Зато он никому не позволил внести изменения в визуальную составляющую и называл перевоплощение Чжинхвана своим шедевром. Свои комментарии о том, что шедевральными можно было назвать разве что несчастные сантиметры, на которые уменьшилась талия, Чжинхван решил оставить при себе. - Вы можете спросить у мадам, которая сдавала ему квартиру, - продолжил Чжинхван, порывшись в кармане сумки и протянув Чжунэ заранее подготовленный лист с адресом. – Возможно, она вспомнит что-нибудь. Давать Чжунэ адрес их старой квартиры было рискованно, но ложная информация могла разрушить их легенду. Чжинхван хотел доказать свою полезность и создать для Чжунэ иллюзию, что он мог напасть на след. Который, к счастью, никуда бы не привел. У пожилой, но эффектной мадам, которая сдавала им маленькую квартирку в фабричном районе, была блестящая память. Поэтому, уверенные в том, что она наверняка запомнит все детали, они с Чживоном убедили ее, что собираются сесть на дирижабль на фестивале и уехать в далекое путешествие. В тот момент Чжинхван был готов так сделать, но Чживон ждал контрабанду очень ценных деталей из соседней страны, более продвинутой в новых технологиях, и поэтому – совершенно закрытой. Связь с контрабандистами и торговля на черном рынке была очень серьезным преступлением, но Чживон, влюбленный в свое дело, не придавал этому никакого значения. - Обычно члены семьи не такие сговорчивые, - заметил Чжунэ, принимая записку. Их пальцы соприкоснулись, и сквозь тонкую ткань перчаток Чжинхван ощутил жар его руки, который неожиданно контрастировал с прохладной погодой. - Мой брат хороший человек, - возразил ему Чжинхван. – Иногда он до смерти меня раздражает, - тут он почти не лгал, хотя и не был уверен, что эти слова были написаны Ханбином, - но он любит свое дело. Он мог нарушить закон, я думаю, он прекрасно понимал, на что идет, но даже это не делает его плохим человеком. Я не думаю, что он должен сидеть в одной тюрьме с убийцами и насильниками, но не хочу скрывать его от закона. Возможно, он пропал, потому что связался с плохими людьми, и Ваше расследование может уберечь его от опасности. Чжунэ не ответил. Какое-то время они шли молча, но без напряжения, которое обычно возникает между едва знакомыми людьми или между свидетелем и полицейским. Ноющая боль в ребрах не позволяла Чжинхвану расслабиться, но в то же время он давно не чувствовал атмосферу вокруг себя такой уравновешенной. Обычно прогулка по городу была напряженной, особенно если на пути встречались лица, с которыми не хотелось бы видеться. От прилипчивого взгляда некоторых из них невозможно было скрыться, даже слившись с толпой. Десятилетний контракт с боссом преступной изнанки заканчивался через неделю после фестиваля, и каждая крыса, с которой он вынужден был познакомиться на своем пути, ждала завершения последнего дела. - То есть, - после долгого молчания начал Чжунэ, - Вы делаете это, чтобы спасти своего брата? Поэтому готовы помогать расследованию? Чжинхван собрался было ответить, но в этот момент инспектор резко остановился, из-за чего его локоть больно ткнулся в порез на руке. Чжинхван зашипел от неожиданности, но, казалось, это осталось незамеченным, и он невольно проследил за взглядом Чжунэ. В нескольких шагах от них из дорогого экипажа, запряженного до блеска начищенными механическими лошадьми, медленно выплыла высокая женщина в черном. За ней так же мягко вышел высокий мужчина. Взгляд, которым он надменно скользил поверх голов проходивших мимо людей, показался Чжинхвану очень знакомым. Повернув голову, женщина окинула Чжунэ очень быстрым и очень холодным взглядом, зато Чжинхван удостоился очень внимательного и беззастенчивого оценивания. Чжинхван был уверен, что все его недостатки в этот момент выплыли наружу, но эта женщина не выглядела как человек, готовый сейчас же поделиться своими мыслями, несмотря на то, что осталась крайне недовольна увиденным. - Ваши родители? – спросил Чжинхван, на всякий случай выдавив вежливую улыбку. - Был бы Вам очень благодарен, - вместо ответа начал Чжунэ неожиданно громко, так, чтобы его слова долетали до застывших впереди родителей, - если бы Вы согласились составить мне компанию на фестивале. Когда взгляды, направленные на них, стали сосредоточением искренней ненависти, Чжинхван словил себя на мысли, что согласился на это предложение с огромным удовольствием. И упустил момент, когда к уважению и раздражению внутри него добавилось что-то еще. Глава, в которой некоторые персонажи отправляются в прошлое против своей воли Снизу раздался рев двигателя, и Чжинхван резко открыл глаза. Неожиданное пробуждение только усилило эффект от крайне неприятного сна, и он уже размышлял, из какого оружия можно будет пристрелить Чживона с его ранними экспериментами, как бросил взгляд на старенькие часы, висевшие над дверью, и со вздохом зарылся под одеяло. Изогнутая стрелка близилась к трем часам после полудня, а он совершенно не чувствовал себя выспавшимся. В последние месяцы много спать стало его пагубной привычкой. Оставалось слишком много времени до личной свободы, которое никак не желало уходить незаметно. Пока Чживон брал и выполнял новые заказы, Чжинхван в мельчайших деталях разрабатывал планы убийств, и все они, за исключением последнего, проходили очень медленно, но до идеального гладко. Запах выхлопных газов можно было различить уже на площадке перед комнатой. Чжинхван дотянулся и открыл два ближайших окна под крышей ангара. Все остальные были вне досягаемости. Чживон заглушил мотор и замер на сидении водителя, обеспокоенно посмотрев куда-то поверх руля. Он был похож на создателей дирижаблей – тех, какими их описывали в многочисленных статьях и книгах. Каждый автор приписывал им уникальную особенность – чувство техники, способность уловить даже самую мельчайшую неполадку по каким-то едва заметным признакам. В такие моменты Чживона лучше было не трогать, и Чжинхван бесшумно спустился по лестнице и отправился к кухонному закутку, чтобы налить себе воды. Есть не хотелось. В последнее время не хотелось практически ничего. Вечерние прогулки с инспектором Ку Чжунэ стали почти ежедневным ритуалом, и эти два-три часа были единственными промежутками времени, которые пролетали почти незаметно. Все остальное время тянулось как в аду, потому что пора было действовать, а Чжинхван, у которого до сих пор не было запасного плана, так и не приступил к его созданию. Втягивать в это Чживона, учитывая обстоятельства, было слишком опасно. Ханбин сидел за столом, за шкафом, неожиданно незаметный. Обычно он вертелся вокруг Чживона, суя нос во все детали, несмотря на то, что никогда особенно не интересовался ничем, связанным с механикой. Дело было в Чживоне и в его заразительной любви. - Все нормально? – невзначай спросил Чжинхван, стараясь не напугать Ханбина своим внезапным появлением, однако тот все равно вздрогнул от звуков его голоса. Хотя сразу же постарался улыбнуться и привычным движением протянул Чжинхвану стакан с водой. Как будто знал заранее, что сейчас будет нужнее всего. «Какой он, инспектор Ку Чжунэ?» Чжинхван не ожидал вопроса. Он каждый вечер отчитывался о своих успехах перед Чживоном, сухо излагая факты, и пару раз обрисовывал Ханбину их прогулки, но никто из них еще не спрашивал о таком. - Самовлюбленный, - фыркнул Чжинхван, не особенно собираясь думать об этом или отвечать честно. – Не от мира сего. На какое-то мгновение ему показалось, что улыбка Ханбина стала понимающей. «Раздражающий?» Чжинхван открыл было рот, чтобы ответить, что да, нет ничего хуже людей, помешанных на своей работе и собственном превосходстве над другими, но промолчал, потому что раздражение, преследовавшее его несколько дней, куда-то исчезло. Он редко когда испытывал свои эмоции или понимал, как их нужно трактовать. Гораздо легче было наблюдать за другими людьми и просто повторять за ними. Чживон выражал свои чувства очень открыто и честно, поэтому впитывать их и воспроизводить на себе было очень просто. Люди, перед которыми Чжинхван повторял их, подпускали его к себе гораздо быстрее и охотнее, чем это было раньше, когда он только оставил свой приют. «Ты сможешь спасти кролика?» - Возможно, - Чжинхван перевел взгляд на Чживона, который уже исследовал что-то на днище автомобиля, из-за чего наружу торчала только нижняя половина его тела, - но я всегда могу убить инспектора и выиграть нам время, если он найдет зацепку. На доли секунды Ханбин стал серьезным. Показал другое лицо – лицо человека, не травмированного в детстве, человека, готового стать наследником своего отца и продолжать семейный бизнес, держа все в своих железных руках до конца жизни. Возможно, он вырос бы совсем другим – и, возможно, в таком случае они никогда бы не встретились. Хотя рано или поздно их с Чживоном бы все равно притянуло друг к другу. «Неужели убивать так легко?» Чжинхван откинулся на спинку сидения и начал изучать мелкие щербинки по краям кружки, которую держал в руках. Никто никогда не задавал ему таких вопросов. Чживон просто принял то, чем он занимался ради того, чтобы выжить, а мнение других было не так важно. Ханбин знал не так много или делал вид, что не знал. Но, тем не менее, до сих пор не отвернулся. И не похоже было, что его отношение будет зависеть от ответа. Убивать было легко. Так легко, что об этом можно было не задумываться. Когда Чжинхван впервые нажимал на курок старой винтовки, найденной в пропахшем дешевым вином кабинете смотрителя, он был слишком занят чувством голода, которое преследовало его едва ли не с рождения, и болью от синяков, покрывавших тело. Смотритель праздновал фестиваль еще неделю, поэтому проснулся пьяным, и это означало, что кучке детей придется несладко. Чжинхван был старшим, и дети сами жались к нему, хотя он и не просил их об этом. Он был слишком маленького роста, его лицо было слишком милым, его голос был слишком мягким – все это приводило смотрителя в ярость. Убивать его было легко. На это потребовалось несколько секунд. Еще на несколько секунд, пока он падал с выщербленного крыльца, все на свете затмило эйфорическое чувство свободы. До тех пор, пока Чжинхван не поднял голову, еле заставив себя перестать смотреть на агонию своей первой жертвы, и не встретился с неприятным взглядом темных глаз, все это время наблюдавших за ним из-за полуразрушенного забора. Воздух пах порохом, дождем и фабричным дымом, но присутствие этого человека привносило запах неизбежной смерти. - Легко, - посмотрев Ханбину в глаза, ответил Чжинхван. – Если в этом есть какой-то смысл. Ханбин долго не отводил от него взгляд, но ничего не спрашивал и никак не комментировал сказанное. Эти слова его совсем не оттолкнули, возможно даже – заставили посмотреть на что-то по-новому. Но о том, что следующее убийство должно было быть последним, ему было знать совсем необязательно. *** Ужин в доме Ханбина всегда начинался и заканчивался поздно – во многом благодаря неугомонной Ханбель, которую сначала нужно было усадить за стол, а потом – выгнать спать. Сегодня она наверняка была взбудоражена предстоящим фестивалем, поэтому на то, чтобы пробраться в дом незамеченными, оставалось предостаточно времени. Донхек сверился с часами и убрал их в карман. За полчаса пути Чжунэ, шедший рядом с ним все это время, не проронил ни слова, только изредка слушал какие-то едкие фразы в свой адрес. - Уверен, что нужно сделать это сегодня? – наконец, спросил Донхек. Этот вопрос волновал его с той минуты, как Чжунэ сообщил о своих планах. - Уверен, - глухо отозвался Чжунэ, никак не прокомментировав свои действия. Он что-то скрывал, кроме того, ему немедленно нужна была какая-то информация. Информация, ради которой он готов был заставить лучшего друга заново пережить самые жуткие моменты своей жизни. В последние дни Чжунэ был особенно мрачным. Он приходил на работу в отвратительном расположении духа, немного светлел, когда дело доходило до вечерних прогулок с госпожой Ким, но на ночные патрулирования отправлялся в самом плохом настроении. Жалобы от тех полицейских, которым не везло быть с ним в группе, наутро раздавались на несколько этажей. Донхек был уверен – голову Чжунэ занимает не аттестация их отдела, которая должна была состояться через несколько дней после фестиваля. И даже не неожиданная влюбленность, как думали все их коллеги, в госпожу Ким. Было что-то другое, намного более мрачное и опасное – такое же, как то, чему сам Донхек посвящал все свое свободное время. Им нужно было поговорить об этом, но они оба медлили и ждали какого-то сигнала от обстоятельств. Донхек пробирался на изнанку города медленно и очень осторожно, помня о том, как его смерть в таком возрасте может огорчить родителей. И все же, многочисленные цепочки расследований, составлявших целую сеть, затягивали его и оплетали как паутина. Вдвоем с Чжунэ, руководствуясь его гениальными идеями, было бы намного проще. Но в то же время казалось, что он нес на себе гораздо более тяжелую ношу. Хотя оба они преследовали одну и ту же цель, с которой, не сговариваясь, когда-то подали документы в полицейскую академию. С которой работали в одном отделе и поднимали все возможные старые дела. Донхек пошел впереди по узкой тропинке, едва различимой в сумерках. Он знал эту дорогу с закрытыми глазами, и находил ее намного легче, чем дорогу к собственному дому. Несмотря на то, что дома его всегда окружали любовью и заботой, по-настоящему счастливым в детстве он чувствовал себя только здесь. До определенного момента, который все разрушил. Чжунэ бесшумно закрыл за ними дверь для слуг, и они тихо, на цыпочках, пробрались мимо кухни, рискуя быть обнаруженными и насильно усаженными за стол в любой момент. Есть действительно хотелось – в последний раз они завтракали вместе, роняя крошки от сэндвичей на старые папки из архива – но если Чжунэ был настроен в первую очередь поговорить с Ханбином, то никакая дьявольская сила не заставила бы его сначала поужинать. Тяжелые двери, которые вели в столовую на первом этаже, были плотно закрыты, но звонкий голос Ханбель был четко различим даже в центре просторного холла. Чжунэ остановился, прислушиваясь, и выражение на его лице стало намного мягче. Донхек замер вместе с ним, позволив себе эту секундную слабость. А потом так же бесшумно продолжил путь вверх по лестнице, как можно более аккуратно ступая по мягкому красному ковру. В комнате Ханбина ничего не менялось последние десять лет. Горничные приводили ее в порядок каждое утро – раскладывали книги аккуратными стопками на столе, застилали кровать и убирали в шкаф многочисленные подушки. Но к вечеру стихийный беспорядок возвращался на свои места. Стена над столом была обвешана детскими рисунками Ханбель. Донхек видел, как жадно всмотрелся в них Чжунэ, но не смог выдавить из себя ни одного ехидного комментария. Он опустился на мягкий стул и расстегнул ворот форменного плаща, чтобы было легче дышать. Тяжелые шторы, потревоженные сквозняком, лениво колыхались за его спиной. Ханбин пришел очень скоро, наверняка сославшись на плохое самочувствие, и ни капли не удивился, увидев в своей комнате гостей. Только достал из карманов своего комбинезона два яблока – как будто знал, кто к нему придет – и по очереди кинул их друзьям. «Давно не виделись». - Давно, - отозвался Чжунэ, и в этот момент Донхек был готов поклясться, что он почувствовал укол совести, потому что отвернулся слишком стремительно и сделал вид, что изучает узор на шторах. Семья Ханбина посетила их выпуск из полицейской академии три года назад, и это был последний раз, когда они так просто и тепло собирались все вместе. Родители Чжунэ не пришли, хотя он долго и судорожно искал их глазами в зрительном зале, заламывая пальцы от беспокойства перед тем, как произнести выпускную речь. Он успокоился только тогда, когда по очереди встретился взглядом с тремя совершенно одинаковыми улыбками – Ханбина, Ханбель и их матери – и суровым, но ободряющим взглядом их отца. В тот день Донхек впервые в жизни видел его плачущим, но так никому и не рассказал об этом. А потом, с самого первого дня в полицейском участке, Чжунэ начал работать так усердно, что угнаться за ним оказалось невероятно трудно. И при этом совершенно забыл о себе, но, как ни странно, все это время не забывал о людях, которые ждали его к ужину каждый день. Он не приходил так долго, потому что однажды хотел заявиться сюда победителем. Потому что признание собственных родителей в какой-то момент перестало быть таким важным. - Мы хотели… - начал было Донхек, но осекся, осознав, что относиться к Ханбину, как к свидетелю старого дела, у него никак не получится. - Нам нужно знать, что тогда произошло, - почти резко сказал Чжунэ, наконец, повернув голову. «Если вы останетесь со мной сегодня, я расскажу». Ханбин не выглядел как человек, который собирался выдвигать условия. Скорее, он был похож на человека, который ни в коем случае не хотел оставаться сегодня в одиночестве. Чжунэ демонстративно снял плащ и бросил его на ближайший стул, всем своим видом показывая, что никуда не собирается уходить до утра. Ханбин вздохнул и опустился на пол рядом с кроватью. Рассказывать предстояло долго. Глава, в которой по небу плывут дирижабли. В этой части города мало кто жил, поэтому было так тихо, что, казалось, взбудораженные голоса тысяч людей, собравшихся в центре города, долетали до сюда. Чживон закинул руки за голову и откинулся на спину. С каждым днем все заметнее холодало, поэтому лежать на крыше, даже расстелив старое одеяло, было не таким уж большим удовольствием, но это был едва ли не единственный день, когда Чживон мог бы позволить себе не только вылезти на крышу ангара, но и немного прогуляться. Он уже прогулялся – проводил Чжинхвана, одетого в ярко-голубое, под цвет неба, платье, до дороги, по которой ходили экипажи с механическими лошадьми, но не стал рисковать и идти дальше, опасаясь разрушить и выбросить все их совместные старания. Чжинхван был сильно чем-то обеспокоен, и уехал на два часа раньше, чем было нужно, сославшись на личное дело. Чживон поежился. Осень в этом году наступала слишком стремительно, хотя лето еще не успело закончиться. Он чувствовал себя виноватым за то, что у них с Чжинхваном снова не получится уехать в путешествие. Два года назад он был занят работой, год назад в их жизни появился Ханбин, а в этом году явно не стоило подниматься на борт, на котором всегда дежурили полицейские. Дирижабли нравились Чживону на порядок меньше, чем автомобили, но он хотел отдать им дань уважения. С их появлением технический прогресс сделал огромный рывок вперед. Послышался скрип, с которым обычно открывался люк на крышу, но Чживон так и не шелохнулся. Он не позволял себе думать об этом весь день, поэтому теперь не знал, как сдержать рвавшееся наружу счастье. Ханбин, выбравшийся сюда впервые, шел по крыше медленно, с большой осторожностью, несмотря на совсем небольшой наклон. В первую очередь он поставил рядом свечной фонарь, с которым не расставался по вечерам, зная, что темнота обычно накрывает ангар внезапно, и только потом опустился на одеяло в нескольких сантиметрах от Чживона. - Тебя не будут искать? – обеспокоенно спросил Чживон. Ханбин лег поудобнее, плечом к плечу с ним, и демонстративно сложил руки на груди, показывая, что не хочет об этом говорить. Чживон усмехнулся, но не стал спрашивать дальше. Он был эгоистом все это время, наслаждаясь обществом близких людей, пока кто-то неизвестный не напомнил ему, что может стать с Ханбином, который уже больше года общался с двумя преступниками, если эта связь неожиданно раскроется. Поэтому он быстро смирился с тем, что Ханбин перестал сбегать к ним почти каждый день, но тоска по нему от этого совсем не уменьшилась. Ханбин относился ко всему с огромным любопытством, а их жилье воспринял с непередаваемым восторгом. Только после этого у Чживона получилось начать считать этот ангар своим домом, и он был уверен, что Чжинхван думал так же, хотя ни с кем обычно не делился своими мыслями. «Он снова не смог уехать». Воспринимать жесты с такого угла было тяжелее, поэтому слова различались медленно и неохотно, как в первые дни после знакомства, когда фразы Ханбина приходилось понимать интуитивно или с помощью карандаша и листа бумаги. Несмотря на это, выучить язык жестов оказалось легко и быстро, хотя Чжинхван, на удивление, преуспел в этом гораздо больше. Возможно, он знал что-то раньше, но отказывался рассказывать. Чживона никогда особенно не интересовало прошлое – ни его, ни свое собственное. Он редко заглядывал в будущее и строил какие-то глобальные планы, если только они не относились к новым заказам, поэтому каждый новый день пропитывался своим собственным настоящим. - Он все равно бы не смог улететь надолго, - вздохнул Чживон. – У него есть… Обязательства. Про «обязательства» Чживон знал ровно столько, чтобы не подвергать себя смертельной опасности. Он не знал людей, которых убивал Чжинхван, поэтому относился к этому ровно, как к грязной работе, которая может быть частью любой профессии. «Ты хочешь увезти его отсюда?» Чживон повернул голову вбок, и Ханбин сделал то же самое. Их первые контакты были сложными, но отношения развивались стремительно, подогреваемые любопытством. Чувства к нему были другими. Не такими, какие Чживон вообще мог испытывать раньше. - Только если ты поедешь с нами. Ханбин мягко улыбнулся – эта улыбка означала «Я так не думаю». Его дом был здесь, со своей удивительной семьей, в городе, в котором многие люди рождались с мечтой улететь отсюда навсегда. Как Чжинхван. Ханбин что-то произнес – беззвучно, одними губами, как будто проверял, способен ли на слова. Чживон смотрел ему в глаза в этот момент, поэтому все упустил. Но, как это бывало раньше – когда они еще только начали узнавать друг друга – без труда понял эту фразу без каких-либо повторений. И улыбнулся в ответ. *** - Ты был прав, - заметил Чжинхван, как только Чжунэ появился в кабинете после недолгого отсутствия. Идеальнее момента, чтобы обшарить его стол, не могло представиться, но папок с делами было так много, что Чжинхван почти сдался уже через несколько минут. Самым подозрительным предметом был фотоаппарат, лежавший в верхнем ящике стола, но в стопке фотографий рядом с ним не было ничего, что могло бы привлечь внимания. С инспектором Ку Чжунэ было намного легче, чем Чжинхван изначально себе представлял. Было легко перейти на более неформальное общение, было легко изображать влюбленных дамочек, которые часто встречались им по вечерам. Он сам шел навстречу – в своей непередаваемой манере – и легко раскрывался. Во всем, кроме работы. Чжинхван мимоходом узнал, что какую-то часть материалов по личным расследованиям Чжунэ хранил дома. И это была едва ли не единственная ценная информация за все время. - Я знаю, - самодовольно фыркнул Чжунэ, остановившись напротив окна рядом с Чжинхваном. – Это лучшее место на фестивале. Я пробрался сюда в прошлом году, когда мы здесь еще не работали. Здание участка было самым высоким в округе, и с него открывался панорамный вид на город. Дирижабли должны были вылетать с гигантской, размером едва ли не в половину города, площадки за фабричным районом, на которой специально для фестиваля были построены причальные мачты, и, пролетев над городом, улететь в различных направлениях. Из окна кабинета можно было проследить большую часть их пути. Так близко, как Чжинхван еще никогда их не видел. Сейчас за фабриками виднелись только их разноцветные верхушки. До начала парада оставалось несколько минут, и усталость, накопленная за весь день, куда-то исчезала. Четыре часа назад Чжинхван, воспользовавшись фестивальной суматохой, исследовал окрестности вокруг дома своей последней жертвы. Он оценил, как легко было смешаться с толпой, будучи переодетым в женщину – никто, даже охрана рядом с воротами особняка, не воспринимал его как потенциальную угрозу. До этого Чжинхван часто прикидывался чумазым фабричным мальчишкой, но его часто гоняли слуги, потому что простым рабочим было не место в этом районе. Чжунэ встретил его в начале праздничной процессии два часа назад и увел с главной улицы, пожелав ненадолго оказаться подальше от толпы. Потом, после долгой прогулки, пробраться в здание полиции оказалось нелегко – настолько густой была толпа перед зданием. И, наконец, оказавшись в кабинете, Чжинхван чувствовал только смертельную усталость. До того момента, как стрелки настенных часов показали шесть вечера. Дирижабли начинали свой путь медленно, плавно поднимаясь выше, друг за другом, чтобы не мешаться в воздухе. Казалось, что за фабриками, прекратившими работу в этот день, чтобы не портить чистое небо бесконечным дымом, постепенно вырастали разноцветные горы, разрисованные тысячами неизвестных художников. Чжинхван подошел ближе к окну, а потом, не стесняясь, практически уткнулся в стекло носом. Он впервые видел их так близко. Дирижабли плыли на небольшой высоте, и, когда они медленно пролетали совсем рядом, можно было рассмотреть днище до мельчайших деталей. Люди, отправлявшиеся в свое долгое путешествие, прилипли ко всем доступным окнам и радостно махали тем, кто с восторгом смотрел на них снизу. Это были едва ли не единственные моменты в жизни Чжинхвана, когда он чувствовал свой личный, не скопированный ни у кого восторг. Он так жадно вглядывался в небо, стараясь не упустить ни мельчайшей детали, что почти не обратил внимания на фотоаппаратную вспышку, мелькнувшую сбоку. Это все не имело никакого значения. Когда-нибудь он будет точно так же смотреть на людей внизу и оставлять их позади с невероятно легким сердцем. Когда-нибудь тяжелый взгляд темных глаз, неприятное выражение на неприятном лице, перестанут преследовать его. Двадцать шесть лет в заточении у этого города стремительно истекали, и до эйфорической свободы оставалось совсем немного. Следующий фестиваль просто обязан был быть для Чжинхвана последним, и он пообещал себе, что вернется сюда только в том случае, если заскучает по дирижаблям. Если ничего более волнующего нигде не увидит. Дирижаблей было пятнадцать, и все они были совершенно разных форм, размеров и раскраски. От гигантских, размером с особняк, до совсем небольших, не предназначенных для далеких путешествий. Когда последний из них уплыл, Чжинхван еще долго вглядывался в неожиданно потемневшее небо, как и многие люди, даже не заметившие, как прошло два с половиной часа. Каждая секунда отпечаталась в памяти яркой вспышкой, и теперь сложно было поверить, что следующие вспышки будут только через год. Осталось полчаса до финального фейерверка – он должен был начаться, когда небо станет совсем темным, и Чжинхван, увидев, как праздничная процессия, замершая на время, продолжилась, с сожалением оторвался от окна. Чжунэ стоял рядом, совершенно расслабленный, держа в руке фотоаппарат. Вероятно, все это время он фотографировал небо. Хотя черно-белые снимки вряд ли могли отразить все великолепие, зато они вполне были способны сохранить в себе воспоминания. - Они так нравятся тебе? – спросил Чжунэ с интересом, отложив фотоаппарат в сторону. Чжинхван долго думал, прежде чем ответить, потому что не привык показывать свое искреннее отношение к чему-либо. Но предыдущие часы его восторг был у Чжунэ как на ладони, поэтому не оставалось никакого смысла это скрывать. - Да, - помедлив, ответил он. – Я тоже хочу поехать в путешествие. Говорить об этом оказалось неожиданно легко – так легко, как делать все остальное. И время, минута за минутой, бежало так же быстро, как темнело небо за окном. Темнота сковывала кабинет, и совсем скоро стрелки часов стали совсем неразличимыми, а костюмы людей внизу окрасились в сумеречные цвета. Чжинхван подумал о Чживоне, который смотрел на фестиваль с крыши ангара, и о Ханбине, который наверняка ускользнул к нему от своей семьи. Возможно, они сейчас были вдвоем, и у них не было никого ближе в этот момент. Небо за окном с грохотом расчертила оранжевая вспышка, за ней, через несколько секунд, последовали белая и красная. Мир вокруг сразу же стал разноцветным. Огоньки плясали по кабинету, делая его похожим на цирковую арену. После парада дирижаблей фейерверк казался не таким величественным, но был по-своему захватывающе красивым. Его запускали совсем рядом, с небольшой площади в центре улицы, поэтому, как и сказал Чжунэ, этот кабинет был самым лучшим местом для наблюдения. Разноцветные вспышки появлялись и исчезали над их головами. Как будто бы всего остального мира в эти моменты просто не существовало. Услышав щелчок фотоаппарата в перерыве между залпами, Чжинхван повернул голову вбок, чтобы что-то сказать, но заметил, что в этот момент Чжунэ фотографировал далеко не фейерверк и замер, не зная, как к этому относиться. Чжунэ медленно опустил фотоаппарат. Выражение на его лице в этот момент было абсолютно не читаемым, но не таким мрачным, как обычно. Яркие цвета за окном делали его, полностью одетого в черное, очень ярким. И бесконечно красивым. Сделать шаг ему навстречу и потянуться вверх, за поцелуем, было легко. И, впервые за долгое время делая то, чего действительно хотелось, Чжинхван почувствовал себя почти свободным. *** Решетка лифта закрылась со скрипом, и они начали свой медленный подъем. Чжинхван не обратил внимания на кнопку – просто не успел – и даже не замечал, с каким скрипом и рывками лифт ехал вверх. Инспектор Ку Чжунэ оказался хорош не только в своей работе. Поцелуи были разными. Короткими и порывистыми или долгими и настойчивыми, напористыми. Они целовались практически всю дорогу, как только заворачивали с оживленных улиц, чтобы спрятаться от глаз праздновавших людей, поэтому дорога до дома заняла несколько часов и время перевалило далеко за полночь. Все эти долгие часы приходилось тратить много сил на то, чтобы сохранять бдительность, и к концу пути их почти не осталось. Чжинхван собирался оглушить инспектора, забрать все материалы по делу Чживона и навсегда исчезнуть из его жизни. Он был готов не выходить из дома целый год, чтобы ни в коем случае не быть узнанным. А потом сбежать окончательно. Чжунэ не подозревал о том, что на пороге квартиры его ждал неприятный сюрприз, но вырубить его в самом начале казалось Чжинхвану гораздо более гуманным вариантом, чем сделать это позднее, когда раскроется правда. Но порог квартиры остался позади, дверь закрылась несколько минут назад, а Чжунэ все еще находился в сознании и становился все настойчивее в своих прикосновениях. Чжинхван поднимал руки только для того, чтобы вцепиться в рукава его плаща и сохранить маленькую дистанцию. В какой-то момент Чжунэ неожиданно отстранился сам, и через несколько секунд вспыхнул свет. Чжинхван зажмурился от неожиданности, хотя свет не был особенно ярким, и, когда открыл глаза, увидел перед собой стену, увешанную фотографиями и заметками, сделанными на блокнотных листах. Фотография в самом центре была самой старой, немного помятой и выцветшей. На ней можно было различить мертвую женщину, одетую в форму горничной. Ее горло было вскрыто от уха до уха и зрелище было настолько неприятным, что Чжинхван почти сразу перевел взгляд на другую фотографию. И замер. Фотография была сделана на прошлом фестивале, скорее всего уже после того как он, устав от толпы, ушел домой после парада дирижаблей, встретив фейерверк по пути. Чживон и Ханбин остались вдвоем, с их знакомства на тот момент прошло не больше трех месяцев, но, тем не менее, они целовались, как два безумца, за спинами отвлеченных зрелищем людей, совершенно не думая о том, что могло случиться. Чжинхван внутренне похолодел, осознав, что именно пришло Чживону в конверте, который он получил несколько недель назад. Вместе с холодом появилось легкое ощущение предательства, которое росло с каждой секундой. Все это время Чживон защищал не себя, а Ханбина, и даже ничего не сказал об этом. Рядом с фотографией была нарисована стрелка, и Чжинхван невольно проследил за ней взглядом. А, проследив, сделал полшага назад от неожиданности и ощущения надвигающейся опасности. С других фотографий на него смотрели мертвые лица последних шести жертв. - Словами не передать, как ты меня удивил. Одновременно с этими словами Чжинхван ощутил тяжесть наручников на своих запястьях. Глава, в которой приходится быть честными. Цепь наручников была длинной, тонкой, но очень тяжелой. Чжинхван посмотрел на нее с насмешкой, потому что в его руки только что попало одно из самых надежных орудий бесшумного убийства. Вопреки всему, Чжунэ смотрел на него не с превосходством. К усталости в его взгляде примешивалось что-то непонятное. - Буду тебе благодарен, - начал Чжинхван, повернувшись к нему спиной, - если ты избавишь меня от этого. Он сам чувствовал себя странно. Необходимость еще одного убийства немного… Огорчала. - У тебя почти получилось, - заметил Чжунэ, распуская шнуровку на его корсете. – Я знал, что ты придешь, но не хотел верить, что это действительно ты. - Где я прокололся? – спросил Чжинхван, повернувшись к нему, когда корсет упал на пол, звеня металлическими вставками. - Здесь. Чжунэ осторожно, минуя наручники, стянул перчатку с его руки и указал на рану, перевязанную бинтом. - Горничная господина судьи, которого ты, на счастье многих людей, убрал с дороги, подтвердила, что пропал нож для бумаг. Господин судья ранил тебя в руку, когда ты душил его. Ты забрал нож и стер кровь с пола, но оставил след на подоконнике, когда уходил. - То есть, хочешь сказать, ты меня поймал? – спросил Чжинхван. В этот момент на лице Чжунэ появилось самодовольство. Он не собирался отвечать, и в этом была его ошибка. Двигаться в платье было неудобно, но проворства на то, чтобы обойти его, резко ударить его под колено, заставив опуститься, и накинуть на шею цепь от наручников, у Чжинхвана хватило. Он натянул цепь, заставив Чжунэ податься назад, и тот откинул голову, дерзко и вызывающе посмотрев ему в глаза. - Ты мог убить меня уже несколько раз и взять все, что тебе нужно. - Я не собирался тебя убивать, - почти ласково сказал Чжинхван, пристально рассматривая его лицо, в выражении которого не было ни капли страха. – До этого момента. Чжунэ смотрел на него долго, гипнотически вызывающе, и в какой-то момент мягко отстранил его руки и, вывернувшись, поднялся на ноги. - Я ищу убийцу, - сказал он, указав на центральную фотографию. - Это не моя жертва, - мотнул головой Чжинхван. Он чувствовал себя так, будто все это время упускал что-то важное. - Ты помнишь всех, кого убил? Этот вопрос остался без ответа. Напряжение, разлившееся в воздухе еще в тот момент, когда они оказались в квартире, возросло до невероятных пределов. Чжинхвану казалось, что еще немного – и по цепи наручников побегут искорки. - Десять лет назад этот человек, - медленно начал Чжунэ, оторвав взгляд от фотографии и посмотрев Чжинхвану в глаза с высоты своего роста, - вскрыл горло молодой женщине на глазах у подростка, который был привязан к ней с раннего детства. Убив ее, он подошел к нему, - с каждым словом Чжунэ медленно придвигался вперед, но Чжинхван даже не думал отступать назад и смотрел ему в лицо с таким же вызовом, - наклонился, вот так, - Чжунэ наклонился к его уху, раздвигая спутавшиеся за день пряди парика, - и произнес: «Ты никому не скажешь ни слова». Чжинхван выдохнул и сжал руки в кулаки, понимая, к чему все шло с самого начала. Порез снова почти невыносимо заныл. - Мы с моим напарником, - продолжил Чжунэ, не отстранившись ни на сантиметр, - поступили в полицейскую академию и начали работать только для того, чтобы поймать убийцу. Потому что этот подросток был нашим единственным другом. - Теперь это и наш друг тоже, - фыркнул Чжинхван. Напряжение после этой фразы стало почти невыносимым, но никто из них принципиально не отстранился. - И потребуется огромное усилие, чтобы уберечь его от ваших дел, - сказал Чжунэ, и с каждым словом его голос становился все тише и вкрадчивее. Чжинхван резко вскинул голову, проехавшись носом по воротнику его плаща, и посмотрел на стену с фотографиями. Этому расследованию, этой задумке был не один месяц. Чжунэ собирал информацию месяцами, скрупулезно отсеивая ее в общем потоке. Он продумал и придумал все заранее. И в этом он, пожалуй, мог потягаться с боссом подпольного мира. Чжунэ выпрямился. Он смотрел на Чжинхвана долго, и это было новое испытание на предмет того, кто сдастся первым, но легко подался вперед в тот момент, когда цепь снова оказалась на его шее. В этот раз поцелуи были совсем другими. Несдержанно отчаянными и отчаянно горячими. Чжунэ целовал его так, будто понимал, что в любой момент может получить ножом под ребра, но в то же время наотрез отказывался отстраняться и убегать от опасности. Чжинхван не заметил, как они оказались в соседней комнате. Он успел отметить, что за большим окном, не закрытым тяжелыми бордовыми шторами, уже начинался рассвет, а потом повалился вместе с Чжунэ на большую мягкую кровать с высокими резными спинками. Через какое-то время он почувствовал, как наручник соскользнул с его руки, все еще затянутой в перчатку, и начал судорожно расстегивать тысячу и одну пуговицу на форменном плаще. Маленький ключ от наручников, который Чжунэ сунул в карман после того как освободил его, на этот раз скрылся между спутанными волосами. Чжунэ неосторожно потянул за пряди парика, слишком надежно закрепленного заколками, и, после того как Чжинхван прошипел ему в рот что-то про содранный скальп, принялся стягивать с него платье, попутно покрывая поцелуями открывавшиеся участки кожи. Добравшись до кобуры на бедре, он с ухмылкой отбросил револьвер далеко себе за спину – кажется, он попал на одну из полок открытого шкафа, стоявшего рядом с кроватью, и, избавившись от платья, приподнялся на локтях, тяжело дыша и заглядывая Чжинхвану в лицо так доверчиво и открыто, что невольно сжималось сердце. Последняя здравая мысль Чжинхвана была о том, что он явно перестарался, копируя влюбленных леди, гулявших по улицам города. *** Потребовалось некоторое время и неограниченное количество ругательств, чтобы, наконец, снять окончательно спутавшийся парик. Чжинхван провел рукой по слипшимся от пота волосам и с наслаждением отбросил его в угол кровати. Чжунэ, наблюдавший за ним все это время, усмехнулся и поднялся с кровати. Он подошел к окну, совершенно не стесняясь своей наготы, и настежь открыл створки, впуская в комнату холодный воздух. Он бросил взгляд на холодное после рассвета небо и задернул тяжелые шторы, оставив только тонкую полоску света и создав для себя иллюзию, что новый день еще не начался. - Как ты узнал, что я приду к тебе? – спросил Чжинхван. Этот вопрос волновал его с того самого момента, когда они, наконец, нашли в себе силы отстраниться друг от друга. - Я был уверен, что вы сообщники. Но, похоже, ошибся. Чжунэ повалился на кровать, подмяв под себя одну из множества мягких подушек, затянутых в белоснежные наволочки. Теперь он выглядел как человек, решительно настроенный проспать несколько дней. - Почему? - Автомобили, - лениво сказал Чжунэ, широко зевнув. – Все они были подарками от разных чиновников другим чиновникам. Все заказчики были разными. А жертвы умирали через какое-то время после подарка. Я был уверен, что вы работаете вместе, и тебе ничего не будет стоить прийти и убить меня. Я думал, что было опрометчиво с вашей стороны использовать один и тот же трюк несколько раз подряд. Потом я понял, что это был единственный выход для тебя, потому что ты работал один – было не так сложно спрятаться внутри и пробраться в дом. Чжинхван молчал некоторое время, перебирая в голове варианты своих ошибок. Пробираться в дом вместе с автомобилями, которые собирал Чживон, было опрометчиво и опасно, но это всегда была самая идеальная составляющая всех последних планов, особенно когда в моду у высших кругов вошло делать друг другу подарки в виде дорогих автомобилей. Он надеялся, что эта связь между подарками и убийствами вскроется намного позже. Когда они с Чживоном будут уже далеко. - Я собирался тебя убить, так было бы намного проще, - согласился Чжинхван. – У Чживона много покровителей, и никто из них не позволил бы связать твое убийство с его делом. Но Ханбин был против и придумал этот дурацкий план. Он впервые произнес имя Ханбина, незримо витавшее между ними все это время. Ханбин знал с самого начала – и о целях Чжунэ, и о его способностях выстраивать сложные логические цепочки. Он наверняка заранее знал, что ничего хорошего не выйдет, но зачем-то промолчал. Как будто… Как будто хотел, чтобы они встретились. - Мне нужна твоя помощь, - честно и открыто сказал Чжунэ. – Я хочу поймать убийцу. - Чтобы поймать одного убийцу, ты готов отпустить другого? – хмыкнул Чжинхван, подняв руку, на которой до сих пор болтался наручник. Красные следы от цепи были у Чжунэ по всему телу вперемешку с синяками и засосами. - Я не говорил, что готов тебя отпустить, - в тон ему ответил Чжунэ, словив второй наручник и демонстративно застегнув его на своем запястье. – Я не хочу сажать тебя в тюрьму. Чжинхван не стал говорить, что чувствует себя намного хуже, чем в тюрьме, только придвинулся ближе, чтобы пристально посмотреть ему в глаза. - Я не могу заложить своего босса, - сказал он. – Если я это сделаю, ты найдешь мою голову на своем столе уже через пару дней. - Мне не нужен твой босс, - мотнул головой Чжунэ. – Не сейчас. Сейчас мне нужен только тот человек. Чжинхван хотел объяснить ему, что сдать одного из людей босса – все равно, что совершить самое страшное предательство, пусть даже его контакт к тому моменту закончится, но решил, что Чжунэ все равно не поймет их законы, пока не поплатится. В конце концов, отрубленная голова предателя была не самым страшным предупреждением. Чжинхван узнал почерк убийцы. Не сразу, только после того, как услышал историю Ханбина, но не спешил ничего рассказывать. Сейчас на это не было никаких причин. - Поговорим потом, - зевнув еще раз, сказал Чжунэ и закрыл глаза с упорством человека, готового проспать вечность. Не последовать его примеру было невозможно. *** Чжунэ проснулся от того, что комната неожиданно наполнилась ярким солнечным светом. Он чувствовал себя отлично выспавшимся и отдохнувшим, но отчаянно зарывался в подушку, не желая признавать, что прошло всего несколько часов. - Мне пора. Эта фраза заставила его приоткрыть один глаз. Чжинхван стоял напротив кровати, окруженный ярким солнечным светом. - Одолжил у тебя одежду. Платье можешь оставить себе на память. Старая, еще времен полицейской академии, рубашка Чжунэ была ему немного великовата, а брюки держались только на подтяжках, что делало его похожим на подростка с фабрики, одетого в старые вещи старших братьев. Он был еще одной вспышкой – потрясающе красивой, невероятно естественной и смертельно опасной. Он был такой вспышкой каждый раз, когда появлялся в жизни Чжунэ, и его хотелось фотографировать до бесконечности, изводя километры пленки. Чжунэ лениво подумал о том, что Чжинхван не мог просто выбраться из наручников сам, не разбудив его, потому что ключ должен был лежать в кармане плаща. Что-то упорно не стыковалось в его голове, но думать об этом не хотелось. Он с трудном поднял руку, чтобы потереть глаза, и долго с непониманием рассматривал браслет на своей руке. Цепь должна была свободно болтаться, но она почему-то тянулась… К другой руке. - А это, - Чжинхван помахал ему чем-то, зажатым между пальцами, и Чжунэ запоздало узнал ключ от наручников, - я оставлю себе. Подниматься с кровати даже для того, чтобы придушить его, не хотелось. Чжинхван стремительно обошел кровать и, сделав мимолетное движение рукой, выскользнул из комнаты. Входная дверь хлопнула спустя несколько секунд, и этот хлопок оставил после себя звенящую пустоту. Чжунэ позволил себе провалиться в спасительный сон, обещая себе, что обязательно встанет ближе к вечеру. Но проснулся только после полуночи, и, выйдя в гостиную в поисках того, чем можно было бы разбить наручники, обнаружил, что со стены исчезли все заметки и фотографии. Кроме той, что была в самом центре. Глава, в которой кому-то приходится делать выбор. Грузное тело опустилось на пол на удивление бесшумно. Чжинхван посмотрел на мертвое лицо с долей отвращения и, почувствовав боль в руке, закатал рукав куртки. Сквозь плотный слой бинтов проступило кровавое пятно. Половина четвертого утра была самым идеальным временем для тихого убийства. Слуги, как правило, начинали свой день в пять, и в это время еще крепко спали. Смена у охраны, стоявшей на воротах и у дверей особняка, заканчивалась в шесть, поэтому сейчас было время, когда люди мерзли и отчаянно боролись с подступающим сном. Чжинхвану пришлось узнавать все экстренно. Он несколько раз пожалел о том, что предпочел сначала составить план, вместо того чтобы завершить дело сразу, на следующий день после фестиваля, пока город был слишком пьян и ленив, чтобы двигаться. Он осмотрел комнату на предмет подозрительных следов и, ничего не обнаружив, бесшумно выскользнул из спальни владельца дома. Чжинхван без приключений добрался до маленького кухонного окошка, минуя огромные коридоры с высокими потолками, ярко освещенные светом множества ламп – по-другому в доме владельца энергетической компании и быть не могло – и слегка задел башню из кастрюль, когда выбирался наружу. Одна из них опасно кренилась долгие секунды и, наконец, слетела вниз, потянув за собой остальные. Чжинхван стремительно пересек расстояние до небольшой дыры в высоком каменном заборе, через которую, как он сам видел, пробирались бродячие собаки и подростки, ищущие приключений, и ускорился, слыша за спиной обеспокоенные крики разбуженных слуг. Он исцарапал лицо и ладони, пока выбирался, и преодолел несколько кварталов за считанные минуты, в последние моменты сворачивая в узкие переулки, чтобы не столкнуться с сонными полицейскими патрулями. Потом, спустя очень короткий промежуток времени город, взбудораженный утренним убийством, начал просыпаться. Лениво, неохотно, рывками. Дополнительные патрули полицейских начали усиленно прочесывать город, поэтому приходилось постоянно прятаться до тех пор, пока не получилось смешаться с толпой людей, высыпавших на улицы, чтобы отправиться на работу или поделиться новостями с соседями. Чжинхван не рассчитывал, что возвращение домой затянется на несколько часов. Он надеялся, что шум поднимется гораздо позже, уже после того, как он доберется домой и, наконец, нормально поспит в первый раз за последние три дня. Плохие новости оживляли город так же быстро, как и хорошие события. Чжинхван успел уловить обрывки минимум десяти версий произошедшего, пока добирался домой, и, оказавшись на пустынной улице между ангарами, вдали от навязчивых голосов, наконец, вздохнул с облегчением. Люди, которые здесь работали, как правило, были молчаливыми, неприветливыми и уж во всяком случае относились к окружающим без какого-либо интереса. Чжинхван не знал, сколько именно времени он добирался до дома. Он чувствовал себя замерзшим – осень обещала быть очень холодной – и смертельно уставшим. Не было даже призрака от ощущения свободы, которая должна была прийти к нему совсем скоро. Чжинхван еще не думал о том, что будет делать дальше. Контракты с преступным миром в этом городе подразумевали, что его оставят в покое, когда все закончится – если он, конечно, не свяжется с полицией и не начнет сливать информацию. Крыс было много. Но никто из них не проживал долгую и счастливую жизнь. В конце концов, можно было просто залечь на дно до следующего фестиваля, не рискуя показываться полиции на глаза. В конце концов, никакой инспектор Ку Чжунэ не смог бы найти его в других странах. С этой мыслью Чжинхван толкнул дверь ангара и целеустремленно направился вперед, к лестнице, минуя как всегда не заправленную кровать Чживона, но, услышав голоса, раздававшиеся в кухонном углу, оторопело остановился. Инспектор Ку Чжунэ сидел за столом, спиной ко входу. Выражение лица Чживона, который сидел напротив него, не предвещало ничего хорошего. Ханбин, сидевший рядом с ним, казалось, цепенел с каждым сказанным словом. Чжинхван подошел ближе, вытаскивая из кармана револьвер. Не такой привычный и не такой любимый как тот, который он забыл в квартире Чжунэ, но стрелявший так же безотказно. Заметив его, Чживон подскочил с места так стремительно, что сидевшие рядом с ним вздрогнули от неожиданности. Чжинхван почувствовал укол совести – он швырнул в него фотографией, когда вернулся домой на следующий день после фестиваля, и отказался разговаривать или идти на контакт. И впервые за долгие годы их знакомства подумал о том, что хочет путешествовать в одиночестве. И необъяснимые чувства, душившие его с того момента, как Чживон появился в его жизни, схлопнулись и погасли от переваренной обиды, как будто их никогда не было, как будто между ними все время существовала только эта полная понимания и принятия дружба. Встретиться глазами с Ханбином Чжинхвану так и не удалось. На его лице в этот момент не было ничего, кроме глубокой вины. - Не лучшее время для убийства, - заметил Чжунэ, услышав щелчок за своей спиной. Чжинхван не думал угрожать ему, но револьвер с предохранителя все же снял. Чжунэ был зол на что-то и не особенно старался это скрыть. - Я приду за тобой завтра в полдень, - сообщил он Чживону, поднимаясь с места. Чжинхван очень редко видел Чживона таким. Требовалось огромное количество усилий, чтобы вывести его из себя до такой степени, что на его лице появлялось опасное и злое выражение. Казалось, в этот момент он был готов познакомить голову инспектора с богатым набором своих любимых гаечных ключей. *** - Тебя видели, - сообщил Чжинхвану Чжунэ, как только за ним закрылась дверь комнаты. – Может быть, ты не очень наблюдательный, но на кухне был сын служанки. И он очень детально запомнил твое лицо. - Отличный из тебя полицейский, - заметил Чжинхван, усаживаясь на кровать и открывая аптечку, которую Ханбин вручил ему перед подъемом на лестницу, все еще стараясь не смотреть в глаза. Царапины на лице и ладонях сильно ныли, а порез взрывался болью. – Сообщаешь одному преступнику дату его задержания, а другому – подробности дела. Если начнешь брать взятки, быстро поднимешься по карьерной лестнице. - Меня не интересуют деньги, - мотнул головой Чжунэ, сердито глядя на Чжинхвана сверху вниз. Его острый взгляд отмечал, похоже, каждую, пусть даже самую мелкую, царапину. – Ты убил очень влиятельного человека. - Влиятельный человек мог позволить себе охрану получше. Чжунэ напряженно смотрел за тем, как Чжинхван с шипением снимал бинт с руки, а потом неопределенно фыркнул и, сев рядом с ним на край кровати, довольно грубо оттолкнул его пальцы и взялся за дело сам. Он не был похож на человека, который заботился о других. Курс первой помощи наверняка был включен в программу его обучения, но он явно не ставил себе цель применять эти знания как можно чаще. И все же, снимал повязку очень аккуратно. - Он торговал детьми на черном рынке. Господин судья и господин прокурор прикрывали его. Господин младший советник губернатора давал взятки нужным людям, чтобы расчистить им дорогу. Господин секретарь младшего советника организовывал доставку детей посредникам. Господин старший детектив уничтожал улики. И, наконец, почтенный господин генерал, слишком халатно относившийся к своей охране, курировал приюты, из которых пропадали дети. Если журналисты раскопают эту информацию, они назовут тебя героем. - Я не герой, - твердо сказал Чжинхван. – Мне платят за то, что я убиваю людей. - Значит, твой босс не так уж и плох, - сказал Чжунэ, рывком отрывая от пореза прилипший к нему бинт. От неожиданности Чжинхван зашипел и, подавшись вперед, уткнулся лбом в его плечо. В этом жесте не было ровным счетом ничего сложного и, опомнившись, он быстро отстранился, но на несколько секунд появилось ощущение, что усталость от пережитого и тяжесть, которую он нес на себе все время, уменьшились вдвое. Похоже, так чувствовали себя люди, которым было на кого положиться. - Ты не проживешь и года, когда начнешь заниматься серьезными делами, если будешь таким наивным, - отстраненно сказал Чжинхван. – Все люди, которые убивают других людей – чудовища. Чтобы бороться с чудовищами, тебе нужно самому стать таким. - Если поднимать старые дела, - продолжил Чжунэ, проигнорировав его слова, - можно обнаружить, что первую партию детей эти люди забрали из приюта в западном районе после смерти смотрителя десять лет назад. Они забрали всех, кроме одного. - Значит, кому-то повезло больше, - ответил ему Чжинхван, всем своим видом давая понять, что не хочет продолжать эту тему. Он не сразу понял, что произошло дальше. Ткань форменного полицейского плаща, расшитая позолоченными пуговицами, внезапно оказалась перед глазами. Лоб снова уперся в теплое твердое плечо, и тяжести снова стало в два раза меньше. На спину легла тяжелая рука, слишком горячая для такой холодной погоды. Это было самое первое объятие в жизни Чжинхвана, и он совершенно не представлял, что нужно делать. Копировать в этот момент было некого. Он неловко поднял здоровую руку и почти робко сжал рукав плаща Чжунэ. В этот момент на него нахлынуло запоздалое чувство свободы. - Один год, - сказал Чжунэ. – Все это время мне будет нужна твоя помощь. На следующем фестивале я засуну тебя в дирижабль лично, даже если для этого придется убить кого-нибудь, и ты улетишь отсюда навсегда. Но сейчас ты мне нужен. Чжинхван с трудом отстранился, и Чжунэ, как ни в чем не бывало, обработал порез на его руке, технично наложил повязку и занялся царапинами на щеках и ладонях. Чжинхван мог бы рассказать ему многое о том, чего он еще не знал и что ему предстояло узнать за не очень долгую, но крайне насыщенную жизнь в качестве инспектора полиции. Можно было рассказать о законах преступного мира – честных, четких, построенных на никому не понятных принципах и невероятно жестоких. Люди становились ворами и убийцами, чтобы выжить в огромном мире, и многие слетали с катушек и начинали получать от этого свое извращенное удовольствие. Чжинхван мог бы рассказать о детях из приюта, которых никогда не считал близкими, но которые, несмотря на его отстраненность, липли к нему в поисках защиты. Люди, приехавшие за ними и посадившие их в большой экипаж с занавешенными окнами, сказали Чжинхвану, что он уже достаточно взрослый и должен полагаться сам на себя. Настой, в который Чжунэ обмакивал небрежно оторванный и скомканный кусок бинта, чтобы обработать ему раны, едко пах спиртом и лекарственными травами. Чжинхван мог бы рассказать, что запах спирта напоминал ему о кабинете смотрителя. Но вместо этого сказал только: - Если нас увидят вместе, мы не проживем и недели. Чжунэ криво усмехнулся и, нырнув в карман, протянул Чжинхвану фотографию. - На этот случай у тебя есть отличная маскировка. Он вышел из комнаты раньше, чем Чжинхван опустил взгляд и испытал жгучее желание добавить к позолоченным пуговицам весь барабан пуль из револьвера. На фотографии был он сам, с детским восторгом наблюдавший за плывущими по небу дирижаблями. Будучи одетым в женское платье. Что-то вроде эпилога, потому что во всем, как всегда, виноват Чживон. «Мне сказали, что меня ждет подруга. Теперь мои родители думают, что по ночам я убегаю к девушке». Чжинхван криво улыбнулся. Сейчас Ханбин смотрел на него открыто, без мук совести, и, казалось, был очень рад его видеть. Корсет, который Чживон постарался затянуть так, будто завтра его должны были отвести на смертную казнь, давил на ребра сильнее обычного, и хорошего настроения это не прибавляло. Чжинхван ни за что бы не согласился выйти из дома в таком виде, если бы теперь поверх плакатов с лицом Чживона не были наклеены плакаты с его собственным лицом. Полицейские обращали пристальное внимание только на парней его роста и комплекции, а по девушкам скользили безразличными взглядами. Весь город стоял на ушах – всплыло слишком много информации об убийствах, и количество полицейских на улицах увеличилось вдвое. Журналисты, жадные до сенсаций, выпускали новые статьи каждый день, и большая часть из них не была правдивой, но простые люди, обсуждавшие новости на улицах, казалось, знали каждую описанную в них подробность наизусть. - Почему ты не рассказал мне? – спросил Чжинхван, усаживаясь на стул и скрестив руки в защитном жесте. Мотивация Ханбина была до сих пор ему непонятна. – Что вы друзья. Он бросил мимолетный взгляд на детские рисунки, развешенные по стене. Они не блистали талантом, но мрачный высокий силуэт Чжунэ, изображенный, почему-то, всегда с фотоаппаратом в руках, угадывался на них без труда. «Потому что хотел, чтобы вы встретились не как враги». - Зачем? Ханбин посмотрел на него с грустной и немного виноватой улыбкой. «Потому что думал, что вы нужны друг другу». Чжинхван посмотрел на него, не скрывая скепсиса. Он понимал необходимость Чжунэ в этой встрече, но не понимал свою выгоду. - С чего ты взял, что он мне нужен? Улыбка Ханбина стала еще более виноватой. Он долго собирался с мыслями, прежде чем ответить – хотя, возможно, для ответа ему требовалась некоторая смелость. Он произнес ответ, не прибегая к жестам – губами, беззвучно, но очень четко, как будто репетировал свое будущее произношение. Как будто действительно хотел произнести это вслух. «Чживон». Чжинхван прыснул в кулак, не давая внезапной горечи расползтись глубоко внутри. Ханбин толкнул его на безумный поступок из ревности, потому что видел его насквозь, потому что не хотел, чтобы кто-то, кроме него, любил Чживона. И это был его единственный эгоистичный поступок за все время их знакомства. Чжинхван молча вытащил письмо от Чживона, который очень сильно не хотел прощаться лично, хотя и был совершенно уверен, что не пробудет в тюрьме много времени, и, положив его на стол, вышел из комнаты. Домой отчаянно не хотелось. *** Чжунэ зажал подмышкой свой блокнот с записями, чувствуя какое-то маниакальное удовлетворение, использовав одну из фотографий Чжинхвана вместо закладки, и отодвинул решетку лифта. Количество информации в голове зашкаливало. Сегодня Донхек, который тактично молчал все время с того момента, как бросил все и примчался к нему домой, стоило позвонить ему и попросить освободить из наручников, выложил все свои мысли по поводу дела, которое они негласно окрестили «делом Ханбина». Получилась какая-то жуткая гигантская паутина, которая, к несчастью, могла привести к чему-то большему, чем к поимке рядового маньяка. Пока Чжунэ маниакально копался в прошлом Чжинхвана, Донхек рисковал жизнью, вылавливая нужную информацию по крупицам. В ответ на его самопожертвование Чжунэ рассказал все о своем деле – за исключением маловажных эмоциональных деталей. И едва ли не впервые почувствовал полную уверенность, что все сделал правильно. Лифт, наконец, остановился на нужном этаже и, выйдя на площадку, Чжунэ обнаружил, что дверь в его квартиру была приоткрыта. За ней его с одинаковой вероятностью могли ждать как пуля в лоб, так и новая вспышка с силуэтом в сером платье. Поэтому, удобнее перехватив свой блокнот, он без раздумий толкнул дверь и с улыбкой шагнул в неизвестность. Конец.