Если хочешь, я переименую тебя как Эдса
;)
Пошёл ты:(
Не смей трогать мои вещи, пока я буду в отъездеПонял, принял
И если вы с Биллом решите устроить бурную ночь, то, будьте добры, не на моей кроватиИ в мыслях не было)
С:
Хватит. Присылать. Смайлики.Зануда :Р
> >:(:3
Слушай, а если я буду тебе писать? Ну в отъезде Не против ???Боишься умереть без моих прекрасных шуток?
Я же говорил, и дня не протянешь)
Эдди посмотрел на Ричи испепеляющим взглядом, брат лучезарно улыбнулся и снова прильнул к экрану телефона. Ну типа у меня там друзей — 0 Только папа Ну, а вдруг он будет меня пиздить палкой? Хоть маме сможешь сказатьБез пробшлем
*проблем
В любое время звони, пиши, Ричи Тозиер всегда на связи
Они всё ещё смотрят на насТы обидел миссис Кей, чего ты ожидал?
Но она всё равно не сможет оставить в покое своего славного Эддичку
:3
Почему ты вообще до сих пор зовёшь её миссис Кей? Наши родители давно женатыХз, приелось
:)
Эдди переписывался с братом вполне непринуждённо, хотя в голове бурлили воспоминания о старом доме. О той большой квартире, летающих туфлях и новеньких клатчах, о Дезире, о Иезавель, о папе. Всё это такое далёкое, но в то же время, чётко проявляющееся в памяти, словно полароид. Он помнил каждую морщинку на папином лице, каждую улочку, по которой он гулял со своей няней, каждый стежок на мягких игрушках его нерождённого младшего брата. Всё это утягивало его назад, топило в противоречиях. С одной стороны, ему хотелось вернуться, хотя с другой — и в том прекрасном мирке были свои постыдные воспоминания.***
— Приехали, ребятки! — сообщил Уэнтворт, как только нашёл свободное парковочное место около аэропорта. Ричи и Эдди проснулись. На улице уже светило солнце. Парни вышли из машины, потянулись, размяли уставшие мышцы и принялись собирать Эддины вещи. Уэнтворт достал из багажника чемодан. Тот же маленький и неказистый серый чемоданчик, с которым Каспбрак приехал сюда. Эдди перекинул через плечо рюкзак. Мистер Тозиер попытался раздвинуть ручку, но та долго не поддавалась. Он дёрнул раз, два, три, но та, похоже, застряла. Мужчина игриво улыбнулся и на четвёртый раз дёрнул так, что свист с которым она раздвинулась, слышала вся парковка. — Документы, билеты, телефон, всё с собой? — удостоверился мужчина в последний раз. — Да, — ответила Соня, достав из сумочки билеты, Эдди помахал паспортом. — Прекрасно, отчаливаем! — скомандовал мистер Тозиер и бодрым шагом направился ко входу. Аэропорт был похож на огромную коробку, это Эдди понял, как только приехал. Напротив парковки стояли два высоких строения, напоминавшие обычные многоэтажки, если бы с другой их стороны не было длинного коридора в паре сотен метров от земли. Семья зашла в это здание через стеклянные двери и встала в длинную очередь к установке для досмотра багажа. — Ричи, вытащи наушники немедленно! — прошипела Соня. — Сейчас нужно будет достать телефон. Ричи фыркнул, выдернул наушники из ушей, обвернул их вокруг мобильника несколько раз и поглядел на медленно ползущую толпу. Эдди начинал паниковать. Он ненавидел большие толпы, а особенно те, где все вокруг толкаются, жмутся друг к другу только бы побыстрее вылезти из этой очереди. Как назло справа от него стоял толстый потный мужик, пихавший его локтем каждую секунду, а спереди забаррикадировала проход целая орава детей со своими родителями. Самая маленькая девочка уже несколько раз ударила Эдди по коленям своей сумочкой с изображением «Hello Kitty». — Стоп, где Мэтт? — всполошилась мамашка с хныкающим младенцем на руках. И сразу появился опоздавший. Лохматый пацан с кепкой набекрень пронёсся мимо Эдди, проехавшись тому по пальцам своим тяжеленным чемоданом. — С дороги, чудила! — крикнул он Ричи, отпихивая его ладонью. — Ри… — не успел сказать Эдди, как Рич рявкнул: — Может за собой будешь следить, петушок? Но Мэтью уже присоединился к своей семейке и ехидно скалился в ответ. Ричи бы сейчас много что сказал этому пиздюку, не будь поблизости родителей. Эдди же всё воспринимал стоически, успокаивая себя тем, что он видит этих людей первый и последний раз в своей жизни. Сейчас они полетят куда-нибудь в Дубай и будут нежиться в лучах солнца или в Дублин к бабушке с дедушкой на какой-нибудь юбилей или годовщину свадьбы. Какое Эдди вообще до них дело? Наконец родители выложили все детские чемоданчики на ленту интроскопа и протиснулись через металлодетектор. Мэтью замкнул цепочку. Эдди положил телефон и ключи на стеклянный столик и прошёл через рамку. Рич и Соня последовали его примеру, и через пару секунд Уэнтворт уже забирал чемодан, гордо передавая его пасынку. Пройдя по длинному коридору с огромными окнами, через которые можно было увидеть как взлетают самолёты, Эдди очутился в главном зале. Туристы с огромными рюкзаками сидели на полу, роясь в телефонах и планшетах, мамочки с сумками на перевес тащились с маленькими детишками в туалет, старушки выбирали книжки в поездку, семьи покупали путеводители, брошюры или просто что-нибудь перекусить, а кто-то просто дремал, ожидая своего рейса. Наверху висело тёмное табло со светящимися надписями на разных языках. «12 AMEZY 3816 Paris(CDG) » — привлекло внимание Эдди. Он посмотрел на билеты. — Всё верно? — поинтересовался Рич, заглянув Эдди через плечо. — Да, да, — согласился Эдди. — Ещё много времени, можно прошвырнуться где-нибудь. — Ага, сейчас! — воскликнул Эдди. — Регистрация, личный досмотр, о чём ты, чел? — Надо же, летал всего один раз, а уже такой прошаренный, — не удержался от очередного комментария Ричи. — Молодец, Спагетти! — Не зови меня так, — буркнул Эдди. Мимо парней к стойке регистрации пронеслась знакомая всем семейка. Замыкал колонну как всегда Мэтью и снова проехался Эдди по пальцу, отпихнув Ричи. — Ах ты маленький говнюк! — всполошился Тозиер, Эдди тихонько вздохнул. Уж ему предстояло ехать со всей этой весёлой компашкой.***
Регистрация закончилась благополучно, а это означало, что остался только личный досмотр. Эдди снял рюкзак с плеч и остановился у матово-стеклянных дверей, которые вели его к одинокому и крайне волнительному пути в затерявшийся в глубинах памяти дом. Он хотел попрощаться. Удивительно, но Ричи стоял молча, грустно глядя на брата. Несмотря на то, что он понимал, что это всего на несколько недель, парень не мог не печалиться. Все эти глупые детские ссоры и драки затмевались дружескими подколами, вечерами в кругу друзей, помощью в трудную минуту. Парень просто не мог представить и пары дней без злюки-астматика, который хоть и будет раздражённо пыхтеть и ворчать, но всегда поддержит и выслушает. — Ты сейчас во мне дырку своим взглядом прожжёшь, — улыбнулся Эдди. — Я тоже буду скучать. Это всего на пару недель. — Предатель ты, Эдс, — прыснул Рич и кинулся к брату в объятья. Стиснул его в своих руках так, что тот чуть не полез за ингалятором. — Бросишь меня тут на произвол судьбы! Эдди поманил Ричи пальцем и на ушко прошептал: — Не спейся и не сторчись тут… Без меня по крайней мере. — Тебе того же в твоём лягушатнике! — бросил Рич, шмякнув приятеля кулаком в плечо. — И Неудачников не бросай. — Конечно. Уэнтворт обошёлся без речей. Подошёл, обнял пасынка и взглянул на него прям как настоящий отец, гордый за сына. И наконец подошла Соня. Маленькая неказистая женщина в старом комбинезончике. Немая ярость в её взгляде пропала, сменившись тоской и волнением. Она впервые за долгое время посмотрела сыну в лицо. Она сняла нитку с воротника кардигана парня, разгладила его и чуть не заплакала. — Ты такой взрослый… — Ошибаешься, мам. — Эдди и сам был удивлён, как быстро она переключилась. — Спасибо кстати, что купила билеты. — Ничего особенного, ты же хотел. — Одна слеза всё-таки пронеслась по её щеке. — Только… Если что-то случится, то пиши нам. Я сразу приеду или вышлю деньги… Куплю билеты на обратный рейс! Не молчи, если случится что-то плохое. Эдди вдохнул побольше воздуха и активно закивал, боясь и самому заплакать. «Пара недель, всего пара недель, » — твердил он себе, но сердце так и ухало в его груди, а дыхание присвистывало. — Ну всё, — вовремя остановилась София. — Иди. Эдди взял рюкзак, помахал родным и вместе с народом скрылся за молочно-белыми дверями.***
Ощущение того детского восторга и небывалой лёгкости, когда самолёт отрывается от земли, не передать словами. Ты пытаешься рассуждать трезво, перебирать в голове то, как всё это возможно, хотя душа уже ликует, сердце вырывается из груди. Был бы рядом хоть кто-то из Неудачников, чтобы он мог схватить его за руку и ликовать вместе. «Я лечу. Я лечу. Я лечу домой, » — говорил себе Эдди, улыбаясь как придурок. Из окна иллюминатора светило солнце. Аэропорт становился всё меньше и меньше, уже до боли знакомый Дерри всё дальше и дальше. Эдди будто кто-то ударил в грудь. Спёрло дыхание, на глаза навернулись слёзы. Что-то вырвали, унесли, забрали, то же чувство появлялось у Эдди, когда Бауэрс отбирал у него что-то дорогое. Дыхание снова начало присвистывать, мужчина, сидящий рядом с Эдди, даже слегка покосился на него. Парень схватил ингалятор. Холодный металлический баллончик вернул его в реальность, словно дал электрический разряд по всему телу. Каспбрак очнулся. Он сидел в салоне самолёта, добирался до Парижа, как и все здесь. Полёт выдастся долгим, так что стоит бы чем-нибудь себя занять перед обедом. Эдди достал из рюкзака маленький блистер с пилюлями, которую всучил ему Уэнтворт, якобы от страха полётов, хотя сами по себе они представляли снотворное. Эдди выложил на руку несколько таблеток и проглотил как конфетки. За долгие годы, проведённые под маминым наблюдением, он мог на сухое горло съесть все необходимые для его растущего организма витамины и пару таблеток-пустышек, которые поддерживают иммунитет и вообще являются панацеей от всех болезней (по скромному мнению Софии). Парень откинулся на спинку кресла и глядел в окно. Скоро, совсем скоро он окажется дома.***
Лифт тихонько прозвенел и открыл свои двери. Из него вывалился поддатый мужчина, приплясывающий на ходу от радости. Он пошерудил в кармане и вытащил оттуда ключи, покрутил их на кончике указательного пальца. Бряк! Ключики со звоном упали на пол. Мужичок лишь рассмеялся. Подобрал ключи и попытался вставить их в замочную скважину. Руки подрагивали, мужчина уже раздражённо шипел, переминаясь с ноги на ногу. Не впервой ему возиться с этим чёртовым замком. Есть! Четыре оборота, щелчок, мужик наваливается на дверь, но та не поддаётся, застряв на двух цепочках. Он заглядывает в щёлку и видит маленького мальчика. Эдди сидел на полу в коридоре, прижимая колени к груди. Мама спала в гостевой спальне на полу, прижимая к груди ванночку с мороженным и пустую пачку чипсов. Иезавель сегодня ушла пораньше с разрешения Софии. Мать весь вечер держала мальчика в медвежьих объятьях, рыдая и качаясь из стороны в сторону. Эдди ничего не чувствовал в тот момент, даже жалости. Он стыдился этого, но и рассказывать никому не стал. Глядя в пустые карие глаза, мужчина сконфуженно улыбнулся. — О, Эдвард… Чего это вы закрылись? — задорно спросил он, Эдди поёжился. — Мама сказала закрыться. — А как же папа? — сгримасничал Франсис. — Мне же тоже нужно домой. — Нет, не нужно. — Почему это? Где же я буду спать? — Мама сказала, что будешь спать с той же шлюхой, с какой и трахаешься, — пробурчал Эдди медленно. Отец похлопал себя по карманам. Может сработает уловка с конфетами, которой он пользуется в гостях у старых знакомых. А, нет, Эдди не из таких, точно… Вдруг что-то его смутило, он снова поглядел на уставшего сына. — А чего ты сидишь тут? В прихожей, ещё и на полу… — Не знаю. — Эдди пожал плечами. — А тебе какое дело? Ты же собираешься меня бросить, как маму бросил, когда умер Дезире. Франсис вздохнул и привалился к дверному косяку. — Я не виноват, — прошипел он. — Я не знаю, что могло произойти! — крикнул он, стукнув по двери кулаком. — Зачем ты домой пришёл? — спросил Эдди. — Мама говорила… — А ты не слушай маму, — оборвал отец. Он присел на корточки рядом с дверью, чтобы быть с Эдди на одном уровне. — Я влюбился, Эдвард. Она лучшая женщина, что я когда-либо встречал, понимаешь? Она красивая, добрая… Ты бы ей понравился. — А мама? — Я… — Франсис подумал, прежде чем сказать. — Я не любил твою маму. В нормальных семьях люди не ссорятся постоянно. Они любят друг друга, жалеют, поддерживают. А у нас плохая семья. Эдди недоверчиво попятился назад. — Нет, постой! — воскликнул отец. Эдди остановился. — Мы тебя любим, Эдвард. — Отец попытался просунуть руку через щель, но показались только самые кончики пальцев. Что-то в груди Эдди затеплилось. Что бы мама там не говорила, он любил своего отца. Его глаза и протянутая рука заставляли верить, что он не деспот и не отморозок. Он обычный человек, он запутался, как и все вокруг. Он тоже переживал потерю, тоже пытался как-то забыть эту боль. Мальчик робко шагнул к двери и протянул руку. Папа с надеждой улыбнулся. Ещё один шажок, рука протягивается слегка вперёд. — Эддичка-а-а-а! — послышался уставший голос из гостевой спальни. — Эддичка, иди к маме… Маме очень плохо. Эдди обернулся назад, посмотрел на отца. Да, он любил его, но не так сильно, как маму. Эдди скрылся в темноте коридора, оставив позади опечаленного одинокого отца. Эдди боялся обернуться и увидеть холодный осуждающий взгляд. Он будет трусом. Трусом и плаксой, каким был всегда.***
В полёте не произошло ничего особенного. Или Эдди просто не заметил этого, потому что проспал половину полёта. Проснулся он посреди ночи, когда до конца пути осталось часов пять. Из иллюминатора открывался вид на какой-то город, усыпанный маленькими огоньками. Металлическое крыло разрезало еле заметные облака. Все в салоне спали, только пара детишек в дальних рядах не переставали хныкать. Эдди посмотрел на телефон и с удивлением обнаружил, что тот разряжен. Как только он окажется дома у отца, то обязан будет его зарядить, если не хочет, чтобы у Сони началась аневризма. После Эдди опять уснул и не просыпался вплоть до прилёта.***
Ещё до приземления многие повскакивали со своих мест и принялись доставать вещи под вежливые просьбы стюардесс и стюардов сесть и пристегнуться. Их никто не слушал, так что карма сделала своё дело. Как только колёса коснулись земли, самолёт хорошенько тряхнуло, и многие торопящиеся попадали на пол. Эдди, хоть и сидел на месте, тоже испугался. На мгновение ему показалось, что у него остановилось сердце. А в остальном обошлось без происшествий. Самолёт сел, люди похлопали, собрали вещички и нестройной колонной стали проходить к выходу, где их уже поджидал трап. Эдди вышел последним, как всегда учила его мама («Ты же не хочешь попасть в давку?»). Одним глазом взглянул на улыбающуюся стюардессу и, кивнув ей в знак благодарности, ступил на трап. Светало рано. Жёлтые лучи ласкового солнышка раскинулись по всей округе, проникая даже сквозь кучерявые облака, но синева ночного неба всё никак не желала сходить. Эдди с облегчением улыбнулся. Где бы он ни был, солнце всегда будет одно, и в своей кровати Рич готовится ко сну, чтобы завтра проснуться от света всё того же солнца.***
Ждать багажа пришлось долго. Эдди простоял добрых полчаса, чтобы забрать свой несчастный чемоданчик, а потом промучиться с его ручкой ещё с лишних полминуты. Но в конце концов он вышел в главный зал, где людей встречали турагентства, родственники и водители от дорогих отелей. Эдди старался шагать ровно, хотя ноги (особенно зад) ужасно болели, т.к. парень не вставал в течение полёта вовсе. Да и живот урчал от голода. Эдди судорожно осматривал толпу в поисках знакомого лица. Он почувствовал себя идиотом полным — шесть лет не видеть человека даже на фотографиях и наивно предполагать, что он как-то его узнает. А отец? Эдс, конечно, и в детстве был тем ещё хлюпиком, но сейчас его детские щёчки впали, под глазами появились тёмные круги, и всем своим видом он производил впечатление человека, находящегося в глубокой депрессии года три. Телефон разряжен. Эдди стоит в центре зала и не понимает, что делать. «Паника — твоё второе имя, Эдс», — отдаётся в ушах голос Ричи. Он уже хотел присесть где-нибудь у выхода и просто ждать, как вдруг слышит чей-то громкий детский голосок и топот маленьких ножек. — Эдди-и-и-и! — кричит какая-то девочка, подбегая прямо к нему. За плечами развеваются две светлые косички, на ногах покачивается модная клетчатая юбочка. Эдди не понимает до конца, что происходит. Поднимает взгляд и видит, что навстречу ему шагает отец, а рядом с ним белокурая беременная женщина с таким же белобрысым ребёнком на руках. Она не выглядела уставшей, как все матери с маленькими детьми. Скорее она напоминала какую-то инста-мамочку с идеальным розовощёким карапузом, будто прифотошопленным к её идеальным селфи с макияжем или полезным завтраком. Отец внешне почти не изменился, разве что немного раздался в талии. В волосах появились первые серебряные ниточки седины, но в остальном всё было тем же. Те же горящие карие глаза, та же притязательная улыбка, одуряющая многих людей, заставляющая доверять. В Эдди будто что-то щёлкнуло, когда он его увидел. Его портрет восстановился в памяти, словно в огромном музейном зале подсветили только одну-единственную картину, чтобы та притягивала взгляды. Девочка влетела в Эдди, обхватив его своими маленькими, но очень сильными ручками. Парень хоть и не мог скрыть своего шока, робко приобнял её за плечи. Осторожно подошёл отец, точно не понимая, что будет сейчас делать. Его взгляд Эдди понял сразу. Похоже, он заготовил целую речь, но слова перемешались и забылись, пока они с семьёй ехали сюда, и дар речи пропал, стоило ему увидеть сына. — Алисия, отстань от него, — ласково сказал он дочери. — Видишь же, как он испугался. — Да, прям глаза на лоб полезли, — улыбнулась мать. — Алисия? — переспросил Эдди. — Польское имя, — неловко вплёл Франсис. — Я Эдди, — представился паренёк. — Ну, с Алисией ты познакомился. Это Натали, — мужчина указал на жену. — А это Дезире. — Малыш на руках Натали лыбился, разглядывая кружево на рукавах своего маленького костюмчика. — Приятно познакомиться, — сказали Натали и Эдди почти хором и рассмеялись. Женщина вроде и искренне, а вот Эдди точно ради приличия. Снова повисла весьма неловкая пауза. Франсис снова растерялся, но что-то собирался сказать. — Я не особо хорошо знаю, что говорить в таких случаях… — Ох, ну кто же знает? — добавила Натали, поправляя платье. — Твой отец такой растяпа… — Ага… — Эдди мучил вопрос: можно ли растяпистостью назвать то, что он шесть лет вовсе не общался с сыном? — Ну, в общем, добро пожаловать. Пройдём в машину, дорога длинная. Посидишь, отдохнёшь, а дома за завтраком и поболтаем. — Ох, я, конечно, насиделся в самолёте. Долгий перелёт, пятнадцать часов… Ужас. — Пятнадцать часов?! — ахнула Алисия. — Да, попрыгушка, ты бы столько не просидела, — улыбнулся Франсис, потрепав дочку по голове. — В любом случае, Эдди, твой отец сегодня устраивает целый праздник в честь твоего приезда. — Сюрпри-и-из! — ликовала девчушка. — Да, там будет много твоих друзей и знакомых, — поддержал отец, — мы даже позвали твоего нашего старого дворецкого. Я слышал, что вы общались. — Общались, да… — Когда парень вспоминал месье Фюлькта, по его коже бегали мурашки. Высокомерный толстяк, злобно зыркающий на Эдди, как только тот появлялся в его поле зрения. Благо вскоре его уволили, но сегодня им с Эдди снова предстояло встретиться. — Габриэль нас уже заждался, — напомнил отец. Франсис взял у Эдди чемодан и пошёл к выходу, попутно предлагая купить новый с более хорошим замком и нормально функционирующей ручкой. На парковке их уже дожидался чёрный микроавтобус с большим салоном и комфортабельными креслами. За рулём сидел тот самый Габриэль — угрюмый седой мужчина, который не очень-то любил разговаривать. Отец его нахваливал: сорок пять лет стажа, ни одной аварии и даже царапинки. Настоящий водитель! Эдди сел на самое последнее сиденье у окна, подальше от детских криков и неловких взглядов. Они успеют и дома поговорить. Габриэль выбрал не самый живописный маршрут. Через центр они не ехали, и Эйфелева башня напоминала о себе торчащим вдалеке крохотным шпилем. Из окон Эдди любовался не очень-то притязательными улочками, больше напоминающими старый добрый Дерри (и то, не самый богатый район), а никак не Париж. Никаких тебе цветочных горшочков на подоконниках, балкончиков, заставленных растениями, маленьких киосков и булочных… Только угрюмые лица, закуривающие сигареты. На первых этажах — универмаги и ломбарды. И как жемчужина в куче прелых листьев стояла одна булочная из отцовской сети — чистая светящаяся вывеска, выдержанный стиль, вечнозелёные пластиковые растения. Эдди быстро стало скучно наблюдать за однообразной серой картиной. Он посмотрел на семью. Все будто изменились. Отец потерял малейший интерес к дочери и отстранился. Алисия от скуки водила пальцем по окну. Дезире (ох, как непривычно называть его этим именем) хныкал, пока мать проверяла ленту соцсетей, иногда включая ему мультики. И вот образцовая семья с картинки стала фикцией, единичной игрой в куклы. — Кхм… — кашлянул Эдди, обратив на себя внимание. — Странную дорогу вы выбрали, конечно… — сказал Эдди, словно извиняясь перед кем-то. — М? — оторвалась от телефона Натали. — В этом нет ничего такого, в каждом городе есть такие районы. — Я понимаю. — Ну так не бери в голову, — сказала она, возвращаясь в образ идеальной женщины, — тебя же здесь не ждёт такая жизнь. После этих слов Эдди задумался, как бы так намекнуть, что такой примерно жизнью он и жил последние лет шесть. Гулял с Беверли по исписанным подъездам, воровал дешёвый алкоголь в похожих универмагах и курил точно так же. Но сейчас его, такого непросвещённого холопа, выведут в люди. Как великодушно! Парень снова уставился в окно. К его глубочайшему удивлению семья вскоре выехала из столицы, и всё, что Эдди так жаждал увидеть, осталось позади. Вскоре автомобиль въехал в небольшой городок, уставленный только частными домами Анген-ле-Бен и помчался вдоль по пустой дороге. Алисия, увидев знакомую местность, захлопала в ладоши и громко скандировала: — Почти дома! Почти дома! Дезире перестал хныкать и радостно засмеялся. Только Эдди оставался равнодушным. Через двадцать минут Габриэль свернул к одному из домов, скрытому за тёмными кронами высоких деревьев. — Спасибо, Габриэль, — поблагодарил отец и открыл дверь. Сначала вышел он, потом две его маленькие дамы с Дезире на руках, а затем и Эдди. Парень увидел роскошный дом в изысканном французском стиле. Стены украшали пилястры со сплетающимися витками и листьями неизвестного растения. На наличниках окон красовались мордочки маленьких, но гордых и непоколебимых львов. Ряд пузатых колонн окружал балкончик, а под ним было вылеплено вечно печальное лицо девушки, роняющей слёзы прямо в садик перед домом. Но привлекало к себе внимание больше всего навершие, стоящее на двух витиеватых завитках, на котором раскинулись в разные стороны две ветви с колкими листьями, обрамляя тем самым каменный цветок. Но несмотря на свой внешний вид домик всё равно был маленьким. Званого ужина с тем размахом, что любил отец, точно не устроишь. — Сюда гости приедут? — спросил Эдди. — Да, домик маленький, но есть пристройка. Мы всегда там принимаем гостей. Вдруг двери распахнулись и из дома вышел повар, дворецкий и няня. Все встали вряд, словно солдатики. — Знакомься, Эдди, — важно начала Алисия. Родители сразу улыбнулись ей. Ну просто маленькая звёздочка! — Это Филлип, — представила она повара, — Бернар, — дворецкого, — и Анна. — Не много персонала для такого дома? — усмехнулся Эдди. — Ничуть, — сухо сказала Натали и передала младенца Анне. — Усадите его на стульчик. Няня унесла ребёнка в дом. Она была достаточно молода, но уже немного прихрамывала на одну ногу. Немного полная, да и не особо довольная жизнью — это Эдди понял по её печальным глазам, что не загорались даже когда она улыбалась. В ней не было и десятой части того, какой была Иезавель — любимая Эддина нянюшка. Ему хватило одного взора, чтобы это понять. Интересно, что с ней сталось спустя столько лет? — Завтрак готов? — спросил отец у повара. Молодой паренёк, чуть старше Эдди, улыбнулся голливудской улыбкой и кивнул. — Французские тосты, яйцо пашот, овсянка и свежие фрукты. Всё как вы любите, месье. — Эдди, милый, — обратилась Натали. Астматика будто кипятком ошпарили. С каких пор она называет его милым? — есть какие-то особые пожелания? — Я бы сейчас что угодно съел, ужасно голодный! — Что же? Тебя не кормили в самолёте, какая жалость! — продолжала любезничать женщина, проходя вместе с Эдди в дом. — Ох, нет, я просто спал половину полёта. — Многое потерял, сынок, — откликнулся отец, — какие виды можно разглядеть из окна иллюминатора, ты представь! Когда они зашли в гостиную, то Эдди сразу замер. Комната была почти точной копией той, которая была в их квартире на Елисейских полях. Те же обитые голубым шёлком стены, тот же диван, пуфик, кресло… Даже камин и тот как две капли воды! Облицован гладким мрамором, украшен золотыми цветочками и паутинками. Сверху стоит пустая вазочка с пластиковым нарциссом в ней. — Милая гостиная, — кивнул Эдди, поправив на плечах лямки рюкзака. — Позвольте мне провести вас в вашу спальню, — обратился Бернар, высокий старикан в идеально выглаженном фраке. — Х-хорошо, — сказал Эдди слегка растерянно и просеменил за дворецким. Парень уже давно отвык от таких приёмов, и странное чувство искусственности и цинизма окружающих щемило его. Пройдясь по узенькому коридорчику мимо столовой, где взгляд Эдди опять зацепил искусственный пластиковый нарцисс, дворецкий юркнул под лестницу, где был проход на веранду, а рядом небольшая комнатка. Рукой, облачённой в белоснежную перчатку, дворецкий повернул позолоченную ручку и открыл перед гостем дверь. — Есть какие-то вопросы? — окликнул Бернар. — Нет, спасибо. — Тогда обустраивайтесь, месье. Чувствуйте себя как дома. — Мужчина закрыл за собой дверь. Парень осмотрелся. В сравнении с другими комнатами эта выглядела пустой. Просто шкаф, просто кровать, просто два столика по обе стороны от неё и просто коврик. Никаких картин, бра, часов… Только эта тупая вазочка с тупым пластиковым нарциссом, словно он являлся символом этого дома. Эдди даже не думал, что это местечко станет для него тихой гаванью, где он сможет отдохнуть после бурного шторма событий. Скорее это было койка-место в холодной тюремной камере. Но жаловаться он и не собирался, не так уж часто он будет здесь отдыхать. — Телефон! — вспомнил Эдди и достал из кармана разряженный мобильник. Порылся в боковом кармане рюкзака и вытащил зарядное устройство. Быстро нашёл розетку, подключился и поставил телефон. Экран засветился, парень отложил мобильник и упал на кровать, разглядывая потолок, украшенный гипсовой лепниной в виде нарциссов. Интересно, как там дома? Наверное, мама плакала… Стоило извиниться перед ней за то, что он устроил со Стэном. Хотя и тому, наверное, досталось, раз тот поле школы галопом мчал в общину, только бы не опоздать. Да и вообще отношения с Урисом натянулись, только Майк иногда что-то вещал о их «делах», хотя что за «дела» и не пояснял. А вот Ричи в последнее время частенько пропадал. Всё с Биллом да с Биллом. У них свидание, у них ночная прогулка, они вместе делают уроки, устраивают себе киномарафон… А Эдди чурался признать, что скучает. Сидел себе один в четырёх стенах, перебирая старые вещи, пока Тозиер радостно шатался по улицам под ручку со своим парнем. А Эдди за всё то время даже ни разу не напился, хотя очень хотелось. Так чтобы вдрызг и валяться в пьяном угаре на полу, депрессивно свернувшись калачиком. И он не знал почему. Вроде всё было как он хотел, но всё равно было плохо. Зажрался, наверное. Вдруг за дверью послышался топот. Дверь тихонько отворилась, и в щёлке показался карий глаз. — Заходи, — позвал Эдди, поднимаясь с кровати. Его нежданная гостья просияла и забежала в комнату, держа в руках кучу детских рисунков. — На! — Она торжественно вручила брату стопку. — Это подарки. — Спасибо. — Эд не заметил, как и его лицо озарила улыбка, когда он начал разглядывать смешные непропорциональные детские почеркушки с ногами и руками — палочками; треугольными, круглыми и прямоугольными туловищами, головами непонятных форм. — Очень красиво. — А ты тоже рисуешь? — поинтересовалась Алисия. — Ну, да, типа того… Я как-то пытался ходить на живопись в школе, но я оттуда ушёл. — А почему? — Наивно хлопая светлыми ресницами, спросила девчушка. — Мне стало скучно, вот и всё. — А мне на учёбе не скучно. Со мной дома занимаются, когда и мама здесь, и братик. — Я тоже дома занимался, пока не уехал. — А почему ты уехал? — Это… Не успел Эдди договорить, как в комнату кто-то постучал. — Месье Каспбрак, юная мадам, — учтиво обратился Бернар, — завтрак подан, прошу пройти к столу. Позабыв об их разговоре, Алисия вскочила и побежала через весь дом на завтрак. Эдди сложил рисунки на тумбу и проследовал за ней, ловя себя на мысли, что после завтрака неплохо было бы сходить в душ и переодеться.***
Никто и никогда не сможет заменить для Эдди Иезавель. Молодую женщину лет двадцати восьми, которая при всей своей бедности была красива и умна. Всегда могла поддержать разговор о чём угодно, в идеале знала немецкий и интересовалась живописью. Сейчас, уже будучи подростком, он хотел нарисовать её портрет, но всё, что он помнил, никак не складывалось в единую картину. Вытянутое лицо, прямой нос, тонкие губы в силу немецких корней, струящиеся рыжие волосы и блёклые зелёные глаза. Ей бы быть моделью, а она возилась с маленьким мальчиком богатеньких родителей. Соня тогда почти не уделяла внимание сыну. Подбирала платья, красовалась у зеркала и ежедневно твердила мужу, что ей место на подиуме, а не дома перед зеркалом. Даже на почве этого вспыхивали конфликты. Кто угодно, узнав о характере родителей Эдди, сбежал бы и не возвращался даже за огромные деньжищи, но не Иезавель. Она была наставником, лучшим другом и даже родителем. Она всегда старалась просвещать Эдди. Водила по музеям или просто по улицам города, попутно рассказывая об удивительной истории Парижа, Франции. Иногда уходила в такие дебри, что начинала рассказывать уже про Германию, бегло вставляя непонятные мальчику слова. Тот слушал, хмурил брови, и когда уже становилось совсем непонятно, дёргал няню за рукав. Она беспокойно оглядывалась, понимала, что разговорилась, и начинала смеяться. «Капут!» — всегда говорила она в таких случаях. Как-то раз (не без помощи Франсиса, конечно), сорвавшись пораньше, Эдди и Иезавель пошли в Лувр. Конечно, весь его обойти они не могли, это было бы мучительно как для маленьких ножек Эдди, так и для Иезавель, расхаживающей на шпильках. — Представляешь, площадь Лувра более 22 футбольных полей! — восторженно рассказывала няня по дороге. — И в нём хранится история и искусство. От коллекции, посвящённой культуре Ирана, Мессопотамии и Леванта, до скульптуры и живописи. Все же знают Джоконду, так? — Так, — поддакнул Эдди своим писклявым детским голоском. Нелепая шапка налезла ему на глаза. Иезавель улыбнулась и поправила её. — Гномик, — сказала она, положив ему руки на плечи. Но всё это было не так уж важно. Всё они не обойдут, у Иезавель был совершенно другой план. Она пришла, чтобы показать малышу свою самую любимую картину. Когда они оказались в нужном зале, Эдди ничего не понимал и уж тем более не видел за плотными рядами ровных спин. Группа ходила за группой, экскурсоводы читали один и тот же текст снова и снова, каждый со своей интонацией. Они звучали ярко и красочно, хотя по сути были пусты и скучны. Никто (!) не сравнится с тем, как всё описывала Иезавель, когда маленький Готье картину ещё не увидел. — Эту картину написал Эжен Делакруа. Тебе это вряд ли что-то скажет, но он был великим живописцем. — Эдди слушал вполуха, но только пока. — Неумолимый романтик, тонкая душевная натура, складность. Он принёс нам эпоху романтизма! Иезавель не заметила огня в глазах Эдди, присела перед ним на корточки, пока мимо протягивалась новая группа. — Он создал множество картин, полных трагедии, смысла, гордости, доблести… Они все заставляют думать. — Подушечкой пальца она постучала мальчонке по лобику. —Знаешь, что может показать портрет? — Чьё-то лицо? — наивно предположил Эдди. — Он может передать человеческие мысли, эмоции, заставить окунуться во что-то настолько глубоко, что мы буквально оказываемся рядом с героем, можем оживить в его в голове. Он жив, он осязаем! Все картины живые. Толпа немного расступилась, Иезавель сразу нацелилась. Она взяла Эдди за руку и протиснула его вперёд, шёпотом говоря: «Не веришь? Сам погляди!» И Эдди увидел. Он увидел небольшой холст, посреди которого сидела совсем молодая девочка. Её тёмные глаза, полные слёз, были направлены далеко-далеко в небо. Мальчик не видел, куда она смотрела, и их обоих пугала чудовищная неизвестность. Сирота растеряна, неуверенна, нерешительна. Совсем одна в холодном и чуждом теперь ей мире. Она хмурится, но сил в ней больше нет. Нет слёз, нет слов, есть только бесконечная утрата и потерянность. Эдди снова отпихнули. И хоть разглядывал картину он недолго, но сердце его забилось чаще. Он понял слова Иезавель, он понял всё. И в его памяти навсегда осталась та сирота. Сирота на кладбище.***
Стол был полностью забит едой. От количества разнообразных фруктов, соусов и напитков просто глаза разбегались. А от того, как красиво и аппетитно выглядела обычная овсянка (которая до этого вызывала у Эдди рвотные позывы), можно было и дар речи потерять. Натали уже сидела за столом рядом с Дезире. Малыша, несмотря на его громкие вопли, кормила Анна. Алисия сидела на стульчике с позолоченной гравировкой её имени. Отец, восседавший во главе стола, поманил Эдди к себе рукой. Каспбрак немного смутился, мол, точно ли он, а потом всё-таки подошёл и присел рядом. — Что ж… Приятного аппетита! — Приятного аппетита, — сказали Алисия и Натали почти хором и приступили к трапезе. Натали взяла ломтик ржаного хлеба, положила сверху кусочек авокадо и присыпала солью. После положила сверху яйцо пашот и налила кружку зелёного чая. Алисия поглядела на мать и в точности всё за ней повторила. Эдди уставился в свою тарелку. Овсянка была украшена розочкой из манго и клубники, окружённой листьями мяты. — У тебя аллергия на что-то, Эдвард? — спросил Франсис мягко. — В этом блюде — нет, — ответил Эд, через мгновенье поняв, как это убого прозвучало. — Я просто не привык к таким огромным завтракам. — Мы потому и взяли Филиппа на работу. Ресторанный уровень! — подметила Натали, отхлебнув немного чая. — Да, Натали вообще весь персонал набирала, я тут только плачу, — признал мужчина, дипломатично кивая. — Кстати, завтра с утра приедет горничная, так что не пугайся, — предупредила Натали. — Миссис Смит, — добавила Алисия, закинув в рот горсть виноградных ягод. — Душечка, не говори с набитым ртом, — сделала замечание Анна. — Когда мы её нанимали у неё был такой акцент… — рассмеялась Натали без тени злорадства, так, по-доброму. — Почти как у тебя. — Разве она американка? — смутился месье Готье. — Не британка? — Ох, милый, вот что значит жена подбирала персонал! Говорю тебе, она американка! Говорила точь-в-точь как Эдди сейчас! Грамматика чудесная, речь вежливая, но вот произношение… — Женщина потрясла кистью в воздухе. Знакомый Эдди французский жест в знак невероятного удивления. — Без обид. — Женщина выставила ладонь, мол, извини. — Я… — начал Эдди слегка скомканно, вслушиваясь в каждый звук. — Ну, жизнь в другой стране всегда сказывается на тебе и твоём произношении. Отец хлопнул сына по плечу и жизнерадостно произнёс: — Ничего! Пара вечеров и ты снова заговоришь как нормальный человек! Даже английского не вспомнишь! — Отец посмотрел на Эдди сияющими глазами, но в ответ получил какую-то бледную эмоцию. — Кхм… — А твоя мама вышла замуж за американца? — Ну, да… Уэнтворт. — Эдди сам не понял, зачем пояснил имя своего отчима. — Интересное имя, — поддержала Натали, неосознанно подчеркнув всю странность ситуации. — И что, как он к тебе относится? — Он нормальный, со мной общается. Ему в принципе было проще, чем тем мужчинам, которые сталкиваются с детьми в первый раз. — Значит он прирождённый родитель, — восхитилась Натали с наигранным позитивом. Она пыталась угодить Эдди, и не заметить это мог только слепой. Правда, не очень-то понятно, зачем ей это было нужно. — Нет, это значит, что у него уже есть сын. — Да? — изумился Франсис. — Ещё братик? — ахнула Алисия. — Чего же твоя мама не рассказывала? — проигнорировав дочь, продолжил мужчина. — Она никому не рассказывала, я сам в осадок выпал при первой встрече. — И как вы? Вздорите? — продолжила Натали. — Сейчас нет, даже компашка своя есть. — О, когда я была в школе, у меня тоже была компашка. Знаешь, толпа модных девчонок. — Ты училась в Польше? — предположил Эдди, но Натали отрицательно покачала головой. — Мои родители учились в Польше, ну а потом переехали сюда. Мои сёстры ещё помнят Варшаву, а я уже родилась здесь. — У неё большая семья, — внёс свою лепту отец. — Да, четыре сестры, представляешь? А я поздний ребёнок… Представь, одна уже в институте учится, вторая в старшей школе учебники штудирует, третья в средней школе уже краситься начинает, четвёртая читает вовсю, а я под стол хожу! Натали и Франсис расхохотались как от хорошей шутки, а Алисия и Дезире в типичной детской манере повторяли за родителями, только в несколько раз громче. Эдди снова вспомнил, как проходили завтраки у него дома. Тихие, мирные, без лишних разговоров. В турке варится кофе, Уэнтворт читает свежий «Дерри-ньюс», который Ричи называет пережитком прошлого. Мама ставит на стол яичницу с парой гренков, сэндвичи или овсянку. И да, пускай они выглядят не так аппетитно, как здесь, но они куда вкуснее от того, что просто сделаны мамиными руками. Эдди вздохнул. Новый день, новые сомнения. Не пора бы уже взять себя в руки и решить всё чётко и быстро? — Кстати, пап, — непривычно было обращаться на «пап» спустя столько лет, — ты уволил Иезавель до того, как мы с мамой уехали? — Кого? — переспросил Франсис, не понимая вопроса. — Иезавель. Моя няня. Дезире хлопнул по детскому столику и расхохотался. Натали настораживающе покосилась на Анну, которая сразу начала энергично вытирать младенцу рот. Всё сопровождалось громким хохотом Алисии. — Душечка, — шикнула Анна так, что девчушка сразу умолкла. — Так что же с Иезавель? — требовал Эдди унять свой интерес. — Ну да, я её уволил, как только вы уехали. — Ты что-то знаешь о ней? — А почему тебе так важно о ней что-то знать? — спросила Натали как бы невзначай, стараясь выглядеть как можно более невинно. — Она была важной частью моей жизни, влияла на мой вкус в литературе и искусстве. Может из-за неё я и начал рисовать. Натали зыркнула на Анну коротким взглядом. Та играла с Дезире в самолётик, надувая щёки и издавая странные звуки. Мальчика это забавило, он шаловливо стучал ручками по столу и с радостью уплетал ложку за ложкой. Франсис вздохнул. Жена прожигала его своим ядовитым взглядом. Казалось, что стоит ему сказать хоть слово, как она накинется на него словно кобра. Хоть она и лыбилась как кукла Барби, от неё веяло угрозой. — Ну, после того, как вы с мамой уехали, в моей жизни появилась Натали. Она сразу взяла на себя всё, а я просто… — Развлекался, — закончила Натали, нервно улыбнувшись. — Кхм, да… — Мужчина поправил воротник рубашки. — И в то же время у моего коллеги родился сын, и он просто не представлял, что ему делать. А его жена… — Двадцать лет всего, молоденькая, — снова вставила женщина. — Коротко говоря, я ему посоветовал Иезавель, и он её взял на работу. Там она зарабатывала гораздо больше, чем у нас. — Я с ней пересекалась несколько раз, — снова прервала рассказ Натали, — милейшая женщина. В последний раз я её видела, ровно перед тем, как она… — Мы обычно не говорим на такие темы за столом. Но, как не прискорбно, она умерла. — Что? — недоумевал Эдди. — Она же такой молодой была, я помню, у неё даже парень был. Они у него в квартире жили. — Насчёт его не знаю, но дочь она забрала года два назад, — слегка хмуро произнёс отец и отпил кофе. — Дочь? — Эдди обомлел от внезапной новости. — Твоя ровесница, — с довольной улыбкой сказала женщина, но помрачнела от удивлённого взгляда пасынка. — Ну да, странно, что няня воспитывает чужих детей, пока её дочка у родителей, — поддержала Натали. Вся едкость в её взгляде разом исчезла. — Но мы не знаем всю ситуацию. — И что же с ней произошло? А с этой дочерью что? Жена в очередной раз въедчиво покосилась на мужа, веля одним взором закончить этот разговор как можно скорее. Мужчина пожал плечами и вытаращил на неё глаза. — Я говорю, мы не знаем всей картины! Мы прислали этой несчастной девочке деньги в знак соболезнования, но больше мы ничем помочь ей не можем. Знаем адрес, только адрес… Эдди уже вдохнул, чтобы спросить его, как отец взмахнул в воздухе пальцем и быстро, дабы не затягивать и без того затянувшийся разговор, сказал: — Если будет желание ей что-то сказать, то попроси его у Бернара. Эдди остепенился и кивнул. Остальной завтрак он сидел тише воды, ниже травы, изредка отвечая на какие-то односложные вопросы.***
Вечер. Сумерки медленно надвигались. На улицах уже светили фонари, а некоторых детишек укладывали спать, но в доме Готье веселье только начиналось. Подъезжали машины, лимузины, битком набитые людьми. Какие-то богатенькие дяди с папиной работы, старушки с маленькими собачками на руках, двоюродные братья папы со всем их семейством и ещё более дальние родственники. Двери пристройки (выполненной в том же стиле, что и дом) уже распахнулись настежь, места в зале, казалось, не хватало, но гости всё входили и входили. Эдди смотрел на это с веранды, от которой шла тропинка прямиком в зал, где планировался вечер. Вдруг чьи-то тяжёлые руки упали на его плечи. Эдди подскочил от неожиданности. Это был отец в идеально выглаженных брюках и пиджаке (вид дипломата также поддерживал накрахмаленный воротник и изящная бабочка). — Это всего лишь я, — сказал Франсис, улыбаясь. — О чём задумался? — Они там как селёдки в бочке, — проигнорировав вопрос отца, фыркнул Эдди. — Я и половины из них не помню. — Ну, там парочка моих коллег, знаешь… — сконфуженно лепетал мужчина, но не переставал улыбаться, словно от этого ситуация могла задеть Эдди меньше. — Мне надо уладить с ними пару вопросов, ты не против? Вопрос опять остался без ответа. Заметив понурое лицо сына, Готье отошёл на пару шагов назад, сложив руки в карманы. Он всегда отступал, когда что-то шло не так, а потом, наивно хлопая глазками, утверждал, что никогда и не помнил такого случая. Так при соседях он всегда оправдывался за ругань из-за стены, перед прислугой за найденные за комодом осколки дорогущей венецианской вазы и перед коллегами, когда какая-то часть сделки не выполнялась. Похоже, привычку отступать Эдди перенял именно от него. — Не хочешь выпить? — сам вопрос звучал странно, так что Эд сделал вид, что вовсе не понимает, о чём идёт речь. — В зале есть шампанское, джин, коньяк, вино… — Эдди всё ещё глядел на него круглыми глазами. — Это же праздник, тебе можно. — Мужчина задорно усмехнулся, схватил Эдди под локоть и тихо на ухо ему сказал: — Клянусь, рот на замке, мама не узнает. Эдди смущённо отвёл взгляд. С одной стороны, он давненько не пил, а с другой — не понимал, сможет ли вовремя остановиться. Но не скажешь же отцу, что прибухиваешь иногда со своими приятелями. — В общем, как хочешь, — бросил мужчина на прощание и направился в «домик для проведения пышных вечеров», как называла его Натали. Эдди постоял пару секунд, слегка напуганным взглядом обходя виноградную лозу, обвивающую колонны и старую железную решётку, а потом рванул за ним таким же неловко быстрым шагом, каким вор покидает ограбленный дом. Благо им не пришлось входить через огромные парадные двери, им хватило чёрного хода и небольшой лесенки, ведущей в маленький коридорчик, выходящий в зал. В нём уже заждались Натали и Алисия. — Интересная пристройка, не правда ли? — поинтересовалась Натали, лукаво ухмыляясь. — Не могу пока судить. — Эдди пожал плечами. — Я бы сказал, что её идея странная, но в какой-то степени инновационная, — поддержал беседу Франсис, расправив плечи. — Если тебе вдруг станет плохо, то можешь вернуться в дом, — ласково сказал он жене. — Не дождёшься! — шутливо пригрозила та. — Я сегодня в новом платье и не собираюсь уходить, пока каждая мадам не начнёт истекать слюнями от зависти! А ты, Алисия? — спросила она девочку в пышном голубом платье. — Да! — поддержала та. И снова семейная идиллия, так смущающая парня. В такие моменты он выглядел как ненужная массовка в кульминационной сцене фильма. Несуразный болезненный щуплый мальчишка на фоне здоровых и красивых людей. Он шмыгнул носом, протиснулся между родителями и оказался в огромном светлом помещении, внешне напоминавшем кадры из фильма «Золотая молодёжь». Начищенные золотые перила, столы с закусками и алкоголем, живая музыка, гости, рассевшиеся по удобным диванчикам… Всё как в фильме, как с картинки в интернете, слишком наигранно и нереально. В такой обстановке в Эдди нарастала паника. Все ходят, болтают, пихаются и толкаются, пока ты кружишься в этом звенящем водовороте, теряя ориентацию в пространстве. Горло сужается, лёгкие сжимаются в два маленьких комочка. Эдди вытащил ингалятор и прыснул струю лекарства. Он здесь и дышит, это не кошмарный сон и не иллюзия. — Грех не выпить, — убедил он себя и поплёлся к одному из столов, где в рядок стояли бокалы с непонятной жидкостью, чуть светлее белого вина. Залпом осушив бокал (парень сам не понял, как это у него вышло), во рту загорелась странная приторная сладость, жар растёкся по лицу, а голову пронзила боль. — Не рановато ли тебе пить вермут? — сказал странный незнакомый голос. Эдди не мог разглядеть лицо, всё вокруг кружилось как на карусели. — Я… — Голова не работала, поэтому Эдди не издал больше ни звука. Где здесь можно прилечь? Эта приторная сладость душила горло. — Не узнал меня? — весело спросил голос, и чья-то огромная рука ободряюще потрясла Каспбрака за плечо. — А мы в детстве были так дружны! Помнишь, как весело играли? Это же я, Шарле, ну, от Шарлеман. Тут всё прояснилось. Перед Эдди стоял его троюродный брат Шарле. Он почти не изменился: такой же высокий и широкоплечий, как был всегда. Даже невинная улыбочка так и не сползла с его хитрой физиономии. — Ох, Шарле… — Ну, вот! Совсем про меня забыл что ли? — Знаешь, да, похоже… Хотя очень хотелось бы во всей той домашней суматохе забыть о нём и всех его «играх». Всегда, когда семья отца собиралась у них дома, Шарле держал всех детишек в страхе. Обычно для «игр» он выбирал именно Эдди. Любимой игрой маленького хулигана были прятки. Если Эдди находили где-то в доме, то Шарле тащил его за шкирку в ванную и заталкивал астматика под неё. Потом выходил из комнаты, запирал дверь и выключал свет. В темноте мальчик должен был просидеть десять минут и не завыть, чтобы родители не услышали, а если они хоть что-то узнают, то Шарле грозился, что посадит Эдди в гардероб и запустит туда своего питона — экзотического питомца, которого юному садисту якобы подарили на день рождения. — Как жизнь? Покорил Америку? По акценту твоему слышу, что совсем отуземился! — Живу, учусь, ничего необычного. А что насчёт тебя? — Хотя ни малейшего желания видеть Шарле у Эдди не было, просто так свалить было нельзя. Парень раскачался, наверняка сможет Эдди снова затолкать под ту же ванную на позолоченных львиных ножках. — О, — воскликнул Шарле, как будто этого вопроса и ждал. Его распирала гордость. — Можешь поздравить меня, я женюсь! Моя леди сегодня немного занята, выбирает платье с матерью. Бракосочетаемся на берегу моря, потом поедем в шикарный ресторан, всё по высшему классу. — Интересно, — кротко сказал Эдди. — Ладно, был рад тебя увидеть. В общем, как и многие здесь. — Шарле стащил бокал со стола и скрылся дальше в толпе. — Ага… Головная боль не проходила. Лицо при каждом вдохе разгоралось как угольки в костре. Нужно было присесть и перевести дух. Ещё никогда Эдди не было так плохо после алкоголя. Когда диванчик уже был не так далеко, посреди дороги возникла ещё одна фигура. Сгорбленная, морщинистая женщина в мехах, с выкрашенными в алый волосами и трясущейся собачонкой под боком (точь-в-точь карикатура на буржуазию) преградила Эдди дорогу тростью с рукоятью в форме головы какаду. — Э-Э-Эдвард! — проскрипела она, искривив тонкие сухие губы в улыбке. — Эдвард, мальчик мой! — На её шее блеснула цепочка с драгоценным камнем. — Тётушка Кларисия, здравствуйте, — выдавил из себя Эдди. Тёте его бабушки было под девяносто, а она всё ещё щеголяла по разным вечерам, показам и ужинам, распивая вино и огревая тростью людей, посмевших усомниться в её энергичности. — Здравствуй, солнце, давненько не виделись. — А вы всё так же молоды. — Не надо лести! — махнула она рукой, обтянутой в элегантную чёрную перчатку, хотя солгала, она очень любила, когда кто-то скидывал ей пару десятков лет. — Не стоит, солнце! Как ты? — Ничего, правда тут столько людей, — Эд окинул взглядом огромную толпу. Казалось, что привезли каждого прохожего, который когда-либо встречался с ним. — Не так уж и много! Когда я была на свадьбе Селесты, там было три сотни гостей! Тут не больше ста пятидесяти… — Она брюзгливо фыркнула и рассмеялась своим старушечьим смехом. — Помнишь Селесту хоть? Она тоже здесь, представь! Голова Эдди не переставала кружиться. Ему вообще не хотелось говорить ни о какой Селесте, а уж тем более искать её в этом огромном зале. Не очень-то он часто со своей тётушкой раньше виделся, да и особо тёплых отношений не имел… Чёрт возьми, да дайте ему уже присесть! — Да, спасибо, — кинул Эдди невпопад и обогнул старушку. Пара шагов под непонимающий возглас женщины и лай собачонки, как к нему уже идёт какой-то старый папин коллега, имени которого Эдди и не припомнил. С другой стороны ковыляла целая орава родственников. Парень словно попал в капкан из белозубых пастей, скрытых под лицемерными улыбками. Он устал, он чертовски устал за первые полчаса на этом вечере. Паренёк огляделся. Вокруг были только люди. Где-то должен быть туалет, уж там до него не докопаются. Эдди смотрел на стены, но видел в них только своё отражение. Это будто зеркальный лабиринт, и он в нём потерялся. Всё кружится, всё давит. Сейчас ему живая музыка, что скрип пенопласта по стеклу, такая же громкая и раздражающая. — Эдвард! — зовёт низкий женский голос. — Эдвард, — вторит мужской. — Эдвард, Эдвард! — подхватывают другие. — Хватит! — шипит Эдди сам себе и идёт куда глаза глядят, сурово отталкивая всех гостей, одаривая их холодным взглядом. Снова приступ. Сраный приступ астмы, как всегда, сука, в самый нужный для этого момент! Парень хватает ингалятор, снова прыскает лекарство, но привычное облегчение не обволакивает его со всех сторон, а, наоборот, только подогревает пьяный гнев. Он поднимается по лестнице, сыплет проклятья на этот дом и этих людей, обходит стороной гостей, желающих с ним поговорить? и выходит на балкон, не слушая чужих предупреждений. Его обдаёт холодом, лёгким дуновением ветра. Он опирается руками о парапет и закрывает глаза. Деревья поют свои шуршащие колыбельные, всё беспокойство остаётся позади. Темно. Пусто. Легко. На лице Эдди даже появляется усмешка. Головная боль спадает. Он расстёгивает первые две пуговицы рубашки, оттягивает галстук, и дышать сразу становится легче. Он смотрит на луну. Безликую, но прекрасную луну. Героиню многих сказок, одинокую повелительницу ночного неба. Вдох. Медленный выдох. В кармане зажужжал телефон. Спустя долгое время он наконец дал о себе знать. Эдди провёл пальцем по его холодному экрану и вытащил. Пришло оповещение. Ричи 9:32 PM Бонжурлефрансендолбоёбен) Как там в лягушатнике, Спагетти? Эдди ухмыльнулся. Сейчас даже тупые приколы Ричи не раздражали.Отвратительно
К удивлению Эдди ответ последовал незамедлительно. Ну не надо было бросать нас тут на произвол судьбы Твоя маман который час мечется, не знает, как ты там :( Так что за херня-то?Тут просто собрали ВСЕХ, и ВСЕ хотят со мной поговорить
Но это выглядит неуклюже и неестественно
Никто меня не знает, но все уже стремятся похвастаться своей личной жизнью, припомнить мне, какой я был маленький миленький мальчик
Бесит
Следующего ответа Эдди никак не ожидал, но не сказать, что вывод Ричи его как-то поразил. Скорее парень обалдел от того, что не подумал об этом сам. В чём проблема, Эдс? Возьми и уйди оттуда.Это… Неприлично?
Но тебя же бесят эти люди Свали куда-нибудь Ты же богатенький Эдди уж было начал печатать «Куда?», как что-то щёлкнуло и показалось Эдди весьма и чертовски заманчивой идеей. Ну так что?Спасибо
Чё??? Эй Эдс? Спагетти? Бля хоть кто-то кроме тебя слушает мои советы всерьёз??? -_- Но Эдди уже не читал дальше, а окрылённый нёсся через весь зал, чуть ли не пританцовывая. Выглядел он как придурок, да и насрать. Пьяную башку посетила крайне интересная мысль! Эврика! Эврика! Он снова расталкивал толпу, бежал под громкие крики «Нахал!» и хохотал. На шее, как петля, болтался галстук, накрахмаленный воротничок помялся. Ему плевать, он не золотой мальчик, он обычный алкаш-неудачник из маленького городка. Пусть эти напыщенные придурки остаются позади! Чёрт с ними! Тупая горячечная окрылённость, тотальная уверенность в каждом действии. Такой Эдди нравился самому себе куда больше, чем какой-то сопливый дрищ, хватающийся за ингалятор. Он слабак? Чёрт возьми, конечно! Бесхарактерное чмо? Так точно! Идиот? Не то слово! Ну и плевать, потому что в поле зрения Эдди появился виски. Эдди провёл рукой по гладким каштановым волосам, виртуозно (как ему показалось) проскользнул мимо толстой родственницы в меховом воротнике и подхватил стаканчик с янтарным напитком. Лёд внутри предупреждающе потрескивал, а Эд всё продолжал скользить по блестящему паркету прямиком к выходу. Он быстро осушил стакан, поморщился, жар растёкся по лицу, обжёг горло и затеплился где-то в груди. На вкус почти как водка. Самогон для богатеньких? Да, наверное, так бы он его назвал. Мимо пробегал официант с пустым подносом, Эдди подкинул ему стаканчик. Надо же, прямо как настоящий хозяин своей жизни (так бы сказал отец). Пританцовывая, Эдди шагал к двери, телефон в кармане всё не унимался. Рич, возможно, беспокоился, хватался за голову, хотя скорее всего просто строчил шутки, не подозревая, что идея его брату нравится всё больше и больше. Вот он уже у выхода, лучезарно улыбается, поворачивает ручку и слышит: — Эдди? — Писклявый девчачий голос эхом отдался от стен коридорчика и прошёлся по телу Эдди ушатом холодной воды. Он дёрганно обернулся. — Да? — Уже уходишь? — спросила Алисия, хлопая светлыми ресницами. — Папа очень огорчится. — Да? — Эдди сделал вид, что крайне удивлён. — А давай так, ты просто ему не расскажешь об этом и всё. Я ненадолго… наверное, — прибавил он, ведь ни в чём не мог быть уверен. — Ты врёшь. Ведёшь себя как папа, когда он врёт. И да, он лгал. Давно уже привык лгать. Ему не хотелось огорчать сестрёнку, поэтому стоило как-то избавиться от этой неловкости, может, перевести диалог в шутку или игру. Он сел на корточки перед ней, прикусил изнутри щёку. Немного подумал и наконец посмотрел на неё. Глаза у неё карие, прямо как у него и отца, но тем не менее совсем не похожие. Ещё совсем невинные и детские, легко заполнялись слезами, ярко горели идеей и искренне переживали. Полные мечтаний и надежд наивные глазки. — Ты же умеешь хранить секреты, так? Я могу тебе довериться? Глазки сразу загорелись преданностью и уверенностью. — Да, конечно! Рот на замке! — Отлично, — улыбнулся Эдди. — Сейчас мне нужно сделать кое-что важное, я могу задержаться. Это моя… — он наклонился над её ушком и прошептал: — секретная миссия. Алисия ахнула. Такой секрет не каждый день доверяют! — Так что ты скажи родителям, что видела только то, как я говорю с гостями, хорошо? — Нет, он не предполагал, что отец и Натали совсем тупые, но тогда это казалось ему чертовски гениальным планом. — Угу! — Прекрасно, хорошего вечера, — откланялся Эдди и вышел из такого душного и тёмного помещения. Улица тоже была наполнена звуками, но куда тише. Тихо жужжали фонари, стрекотали сверчки, шелестели деревья. Эдди до них уже не было дела, он вернулся в дом, где ещё горел свет. Усталый Бернар сидел в кресле, читая какую-то книжку в мягком переплёте. — Ох, месье Эдвард! — подскочил он. — Я не ожидал, что вы придёте так рано. — Рано? — Да, месье, такие вечера они проводят до шести-семи утра. — Ничего себе… — Соглашусь, — кивнул дворецкий. — Мадам Готье может проводить на этих вечерах вечность. Ходил слушок, что как-то она три дня провела в карточном клубе без сна и отдыха. — Мадам Готье? — переспросил Эдди с недоверием. — Она отличный игрок в карты. Перед её умениями просто преклонялись! — Нет, а как её звали до женитьбы? — Натали Кравчик, месье. Это столь важно? Эдди снова усмехнулся. Мадам Готье звучит куда солиднее, чем мадам Кравчик. — Я на самом деле не за этим, — вернулся к теме Эдди. — Где живёт та девушка… Ну, дочь Иезавель. — Ох, не рекомендовал бы я туда ездить. Китайский район, арабский базар с кучей краденого, уф… — Он хлопнул себя по карманам. — Менильмонтан, двадцатый округ, дальше адрес могу написать на бумаге. Эдди кивнул, Бернар снова громко ухнул, достал маленький блокнотик и ручку. Каллиграфическим почерком написал адрес, вырвал лист и сунул его Каспбраку. Тот благодарно улыбнулся и направился к выходу. — Постойте! — окликнул дворецкий. — Мне сказать об этом вашим родителям? — Скажите, что мне нужно встретиться со старым другом, — слетела очередная ложь из его уст. Он вышел на улицу. Впереди его ждал долгий путь.***
Иезавель должна была вернуть Эдди домой ровно в девять. На улице уже было темно, но город и не собирался засыпать. На Эйфелевой башне загорались шаловливые огоньки. Толпы туристов кружили по улице, с интересом осматривая её со всех сторон. Такую высокую и волшебную, упирающуюся своим величественным шпилем прямо в тёмное синее небо. Правда Эдди её было не видно за спинами прохожих. Он запинался, терялся в толпе, но высокая красивая женщина не отпускала его, крепко сжимала тонкую детскую ручонку. Они вместе спешили из филармонии, сегодня был вечер, посвящённый королеве музыкальных инструментов — скрипке. Иезавель хотела, чтобы мальчик развивался, мог похвастаться знаниями хоть дома, хоть в школе. Может, он даже захочет чему-то научиться, начнёт что-то чувствовать, от чего его сердце будет мурлыкать и лепетать, щекоча грудь. Лифт зазвенел. Женщина подошла к двери и нажала на кнопку звонка. Тот застрекотал, а потом наступила полная тишина. — Снова! Снова и снова тебе повторяю, Франсис, если ты… — угрожающе шипела Соня из-за двери. — Если я что? Что, Соф?! Трать мои деньги, сколько тебе влезет, ломай всё на своём пути! Деньги на моей карте ведь бесконечны, так? Вдруг что-то с грохотом влетело в дверь изнутри и со звоном разлетелось. Похоже, какая-то посуда или очередная ваза. — Продолжай! Продолжай! Они бесконечны, так и надо! Бей! Круши всё! — Если у тебя есть бабло на ту шлюху, то и на это хватит! — проверещала Соня, и что-то снова звякнуло. Эдди спрятал розовый нос в шарф. Ему было стыдно за родителей, все вокруг из-за них смотрели на Эдди с сочувствием, а это было до жути унизительно. Он поднял детские глазки на Иезавель. Та стояла неподвижно и о чём-то думала, засунув руку в карман пальто с запасными ключами на случай, если родителей Эдди не будет дома, а мальчика надо будет завезти. Эддичка вздохнул. — Не вешай нос, — сказал её мягкий и нежный голос. — Заберёшь меня? — с надеждой спросил Эд, хоть и понимал, что это невозможно. — Нет, увы, не смогу, — ответила она слегка виновато. — Но когда-нибудь позову тебя в гости. — Она подмигнула, в Эдди затеплилась надежда. — А когда? — Не знаю, — пожала она плечами. — Наверное, когда ты будешь уже совсем большим. — А это когда? — Тоже не знаю, — вздохнула она с полуулыбкой, потрепав мальчишку по макушке. Что-то громко шарахнулось о стену, как будто кто-то швырнул стул или пуфик. Иезавель от испуга отбежала на несколько шагов назад, загребая Эдди в объятья. Она посмотрела ему в глаза. Детские, невинные и почти не понимающие глазки. Её очень огорчило его печальное личико, но она не подавала виду. Провела рукой по бледной щёчке и постаралась улыбнуться. — Я думаю, они не будут против, если мы немного задержимся. — Правда? — Да. Сейчас магазины ещё работают, может съедим по кусочку пиццы? — Но это же вредно, — смутился Эдди. — И миссис Бланчард рассказывала, что заказывает её сыну только по праздникам. — Значит, у нас сегодня маленький праздник, — подбодрила женщина, поправив на Эдди шарф. — Пошли. И действительно. Они просто ушли, забыв о том грохоте за стеной. Забежали в первую попавшуюся пиццерию и устроили себе маленький праздник. Сами не знали, по какому случаю, просто так, для удовольствия.***
Добираться до Менильмонтан было довольно неудобно, особенно когда ты пьяный. Парень вообще не до конца осознавал, как оказался в вагоне метро с пожухлым букетом в руках, помнил только его заоблачную цену, с которой точно надурили. Всё вокруг будто противилось ночному путешествию Эдди, то и дело вставляя палки в колёса. То в автобусе к нему подсядет какая-то женщина, громко разговаривающая по телефону в течение всей поездки, то в цветочном магазине обманут, то он уснёт в метро, пропустив свою остановку, а проснётся в опустевшем вагоне с каким-то жуликоватого вида парнем. Но ничего, он уже добрался. Прошёл мимо спящего в подъезде бомжа, поднялся на узеньком трясущемся и мигающем лифте на нужный этаж, стал напротив хлипкой на вид двери, сжимая в пальцах Бернарову записку, и уже трезвой и просветлённой головой понимал, как глупо смотрится вся эта история. «О, привет, меня зовут Эдди, и шесть лет назад я свалил из города, знаешь, так забавно получается, что твоя мама была моей няней, и я как бы пришёл, чтобы почтить её светлую память, да и с тобой познакомиться. Может, даже утешить смогу, я же дофига психолог! О, и кстати, погляди на этот веник, что я купил за огромные деньжиши, потому что я бухой долбоёб, следующий любому желанию, пришедшему ко мне в пьяном бреду!» — уже и сам усмехался с этой ситуации парень. — Дебил, — буркнул он и развернулся к лестнице, как вдруг за его спиной открылась дверь. Та самая хлипенькая деревянная дверца квартиры Иезавель. — Привет, — сказал прокуренный девичий голос. Из проёма показалась катастрофически худая и бледная девушка с лохматой копной длинных чёрных волос на голове. — Эм? — Эд сделал вид, что удивился. — Не придуривайся, ты минут пять тут стоял, — она прижала парня к стенке, тон её звучал угрожающе. — Что надо было? — Эм, ну, знае… те, — он поправил себя на полуслове, — тут такая длинная история. Твоя… Ой, ваша мама была когда-то моей… — Эдди? — оборвала его девушка, сухие потрескавшиеся губы растянулись в усмешке, такой, будто она увидела старого знакомого. — Я? Ну, то есть, да, я. В смысле, — парень набрал воздуха в грудь и собрал остаток пропитых мозгов в кучку, — меня зовут Эдди. — Заходи, — она кивнула, зазывая внутрь. Эдди сконфуженно улыбнулся, пожал плечами, приподнял букет, но резко убрал его за спину: — Извини, он ужасен. — Похуй, — пропищала она всё с той же насмешливостью, — я всё равно делаю гербарий. Она выхватила из рук паренька букет и положила его на стул, там же его потом и оставила. Наконец Эдди смог разглядеть девушку вблизи. Странно, издалека она казалась выше. От худобы выпирали ключицы и кости на плечах, рёбрах и даже спине. Девушке не требовался лифчик, и чёрная майка с огромным человеческим черепом висела на теле мешком. На вид дочь Иезавель была совсем хрупкой, словно тонкая фарфоровая статуэтка, совершенно не похожей на мать. — Я Од, — бросила она, сдув с лица прядь чёрных волос. — Очень приятно, — застенчиво сказал Эдди. — Мама о тебе много рассказывала, — просипела Од. — О том, какой ты скромный тоже. Эд отступил, не зная, что на это сказать. — Чего зыришь испуганным взглядом? — рассмеялась девушка. — Ты бы видел своё лицо! — Ну, я… — Да не парься ты, принцесса, — промурчала подруга и ткнула Эдди кулаком. Оказалось, что бить она умеет довольно сильно (это Эдди выяснит на следующий день, когда на месте удара появится чёрное пятно). — Выпьем? Тут уж парень реально удивился. Всего пара минут знакомства, как она уже предлагает выпить. Она либо чокнутая, либо ужасно везучая, если принимает так каждого гостя. — Ну так, соображай быстрее, пучеглазик, — простонала она измотанно. — Давай, — Эдди кивнул. — Тогда снимай пиджак, чувствуй себя как дома и всё такое, — выпалила она быстро, отгоняя Эдди в сторону. Голыми ногами она прошлась по лестничной клетке и позвонила в дверь напротив. Эд наблюдал за всем, попутно стаскивая пиджак с плеч. В той квартире кто-то копошился, а потом из-за двери напротив показалась какая-то китаянка. На ней была тонна макияжа, но тот не смог скрыть её глубокие морщины. Она посмотрела на Од, та активно жестикулировала, и из всех её движений Эдди понял лишь одно — два пальца, поставленные буквой «V», мол, на двоих. Соседка выразилась на китайском, заглядывая девушке через плечо и тыкая в Каспбрака пальцем. Заметив, как он побагровел, она расхохоталась. Од расслабилась в плечах и наивно похлопала глазками, китаянка закивала и с радостными охами побежала в квартиру, а вернулась уже с двумя бутылками водки. Девушка забрала их, кивком поблагодарила соседку и вернулась в квартиру. — Ты ей понравился, — пробормотала Од, быстрым шагом проносясь на кухню. — Кому это? — Не знаю, я её называю Суньхуйвдуй сан, — бодро сказала девушка, отвинчивая крышку от одной из бутылок. — У нас тут безбашенный райончик! Тут за стенкой живёт студент института искусств или какого-то художественного колледжа, — она нахмурилась, пытаясь вспомнить, — не суть, — быстро заключила Од. — Короче, он вообще курит травку и друзьям всякие увеселительные таблеточки раздаёт. — А ты уже пробовала? — Не-а, но когда-нибудь попробую, когда деньги будут. Эдди аккуратно присел на стул, не отрывая взгляда от подруги, возившейся на кухне. Там был бардак, вся посуда была грязной, на доске валялся заплесневелый кусок хлеба и растаявшая пачка маргарина. В поисках чистой посуды, Од даже раздавила одного таракана стаканом. Странная, конечно, жизнь. Хаос в квартире и соседи — наркоман и китайская шлюха. Не верится, что Иезавель купила квартиру в этом месте. — Мама говорила, что купила бы новую квартиру, если бы у неё были деньги. Но я с ней не согласна. Тут весело, всяко лучше чем у бабушки с дедушкой. — М? — Эдди заинтересовался. — Типа я жила с ними в какой-то залупе ебаной просто, нахуй, с рождения. Они типа воспитывали из меня хорошую девочку, но дальше «Мой руки, чисти зубы и пользуйся гандонами» дело не зашло. А в той жопе пиздец тоска, поверь уж. — Крышка звонко чмокнула, Од заполнила каждый стакан на половину и поставила их на стол. — Выпьем за знакомство! — Она торжествующе подняла стакан, Эдди слегка вяло последовал её примеру. Они чокнулись. Эдди за два подхода осушил стакан, в то время как Од выпила сразу всё, привалилась к стене и схватилась за горящее лицо. — Чем увлекаешься? — Рисую, вот только я бездарный художник, — просипел Эдди, чувствуя, как алкоголь растекается по его телу словно лава. — Класс, — промычала Од, подливая ещё водки, — маме всегда нравились картины. Я в них нихуя не смыслила, а она всё пыталась толкать мне, какую трагедию автор передает этим шедевром. А я стою среди этих зевак с умными лицами и вообще не втупляю, где тут трагедия. Она из-за этого огрочалась, но никогда виду не подавала. — Очень на неё похоже, — прошептал Эдди и выпил ещё полстакана. Светлый силуэт расплылся в памяти и закружил плёнкой, расходясь по белому нимбу, словно мазки краски наползали друг на друга. В голове царила полная неразбериха, мешались вопросы, портреты, отрывки фраз. Столько всего хотелось спросить и сказать, но чужой голос, почему-то выходящий из его горла, спросил всё сам: — Что с ней случилось? В ответ Од высокомерно на него взглянула, стрельнув зелёными глазами, обнажив щербатые зубы. Она снова выпила, волосы упали на лицо. — Тут скучно. — Хлопок по столу. Ещё один таракан убит. Она снова наполнила стакан. — Исправим это!***
Они с Од сидели в её комнате. Признаться, от неё Эдди ожидал чего угодно: плакатов с черепами и рок-группами, магнитофон, стопку дисков, старый компьютер, да всё что имеет место быть, но только не то, что он увидел. Полупустая комната с железной кроватью под батиковым покрывалом, на полу ковёр, посреди которого стояла полная окурков вонючая пепельница и куча зажигалок. И всё. Вот, буквально, всё. Голые стены, окна без занавесок — пустота. Од, покачиваясь, прыгнула на кровать, пошерудила под подушкой, нашла сигареты и подняла с пола зелёную зажигалку. — Куришь? — Убиваю себя как могу, — констатировал Эдди, выхватывая сигарету из рук подруги. На третий раз огонёк загорелся, и они прикурили. Од выпустила струю дыма и сразу запила её двумя глотками водки прямо из горла. — Со скольки лет? — поинтересовалась девушка. — Не помню уже… Одиннадцать? Может двендацать… С друзьями попробовали. — У тебя же астма, — опомнилась девушка. — Откуда ты знаешь? — Идиот, моя мама была твоей няней! — вновь загоготала она, глядя на то, как Эдди хлопнул себя рукой по лбу. Эд перенял бутылку и тоже хлебнул. — А родители у тебя в курсе? — не унималась Од. — Узнали недавно. Но пофиг. У тебя как? — Эдди затянулся, закашлялся, схватился за ингалятор, но смог отдышаться. — Тоже. Батя полтора года в завязке типа, но от этого курит как паровоз. После маминого ухода потрахивает иногда ту китайскую шлюху, — она кивнула в сторону двери, — поэтому она меня знает. Она, наверное, думает, что я ему бухло беру. Ну и похуй, по-французски ни пык, ни мык! — Твой отец был алкоголиком? — Во-первых, бывших алкоголиков не бывает, — нравоучительно сказала Од, — а во-вторых, мою мать всегда тянуло на всяких «плохих мальчиков». — Она снова отхлебнула из горла и передала бутылку Эдди. — Например? — Эд влил в себя почти четверть, голова закружилась. Он упал на кровать. — Она залетела в семнадцать от героинового наркомана. Когда я родилась, он клялся ей, что типа завязал, снял квартиру в ближайшем городе, мы туда переехали. А спустя месяц после моего рождения, когда мы были в дерьме по самые уши, он вышел в окно. Лучше бы этот уебан выжил, чтобы я могла лично придушить его! — прошипела девушка. — Он разрушил мою жизнь, понимаешь? Просто всю её изничтожил! — Ш-ш-ш… — Не шикай на меня! — Огромный глоток. — Из-за него она оставила меня у своих предков. Кого они воспитают, если их дочь связалась с ублюдком-наркоманом и родила от него в 18?! Я же не видела её почти всю свою жизнь, ты понимаешь? Я, блядь, только и слушала наставления от этих старых хуесосов! Всю свою жизнь! — Од… — Она работала, высылала деньги, приезжала раз в месяц, пока эти пердуны компостировали мне мозг, что я типа неблагодарная сука. Им было похуй на меня и мои проблемы, меня пиздили все одноклассники, я приходила домой вся в крови и синяках, а они продолжали причитать и жаловаться на свою нелёгкую жизнь! Я лучше убью себя, чем поеду к ним жить! Серьёзно, лучше умереть! — Что? — Я ненавижу их всех! Всех ненавижу, понимаешь? Всех! Они разрушили мою жизнь, мне стыдно, что я на них похожа! Если бы можно было разорвать на себе кожу и выдрать все волосы, я бы сделала это! Я ненавижу их! Всех ненавижу! В глазах Эдди всё плыло. Он уже машинально отпивал и пытался ухватиться за тощую руку рядом с собой, но Од была не в себе. Пьяные истерики были Эдди знакомы, сам он с ними сталкивался и не раз. В основном, когда Ричи сильно перебирал и ложился клубком в углу домика, бесконтрольно рыдая и качаясь из стороны в сторону, невнятно что-то шепча. Тогда он это решал просто — пил ещё больше и через пару мгновений уже плясал с Бев под руку под аккомпанемент из звона бутылок и аплодисментов. Но тут вой не прекращался. Чем больше девушка пила, тем дальше в воспоминания уходила. Про то, как приезжала Иезавель посреди ночи всего на пару часов и с каким рёвом её провожали на утренний поезд, про то, как какой-то парень притащил в школу нож и приставил его к горлу Од, про то, как она посылала всех нахуй и отбивалась рюкзаком. — В мире много мудаков, от таких нужно избавляться. Может я убивала бы таких, будь во мне больше решимости. Пусть сдохнут! Мне не жалко… — Од. — Но сейчас папа нормальный. Он удочерил меня, он меня обеспечивает и всё с ним в порядке! — завершила свой рассказ девушка, яростно дыша. Всё лицо покраснело от злости. Эдди смотрел на неё. Потерянную, озлобленную и сломленную девушку, не способную найти себе места в мире. Отчаяние и ненависть поселились в её душе, отражались в глазах. Как бы широко она не улыбалась, как бы не говорила, душа её была наполнена страхом и полным одиночеством. Она навечно застряла на перепутье, но все дороги вели только в бездну неизвестности. Она всего лишь сирота в этом огромном мире. Сирота на кладбище. В ней были и черты Иезавель. Те же тонкие губы, тот же ровный нос, белая кожа. Она была так похожа на неё, но в то же время так далека. Ни капли той сдержанности и терпения, ни тени доброжелательной улыбки, но это и делало Од собой. Взрывной, поехавшей, глупой и наивной, но собой. Эдди ничего ей не сказал. Он уже понимал, что некоторые раны не залечишь добрым словом. Они долго и тяжко затягиваются, покрываются корочкой, которую то и дело отскабливают. Боль снова даёт о себе знать, но с каждым разом всё меньше и меньше, пока наконец на душе не остаётся глубокий белый шрам. — Меня тоже пиздили в школе, — сказал Эдди спокойно, без какого-либо умысла. — Маленький городок, как у тебя. Эдди сам отвинтил крышку от новой бутылки. Выпил, докурил и кинул окурок в переполненную пепельницу, протянул бутылку Од. Она отхлебнула. — И чё дальше? — Включи музыку. Од посмотрела на Эдди раскрасневшимися глазами и устало всхлипнула. Он думал, что сейчас она накинется на него, ударит по голове, да посильнее, а он ляжет замертво. Но подруга подскочила, убежала в другую комнату и вернулась с магнитофоном в руках. Поставила его на пол, подключила к розетке над полом и нажала на кнопку. Началась отчего-то знакомая Эдди песня. Словно он уже где-то её слышал. Переливающиеся звуки синтезатора, почти монотонный хрипловатый голос вокалистки, странная мелодия. Знакомое, но позабытое. Но разве это имеет значение? Он вспомнил, как они развлекались с Неудачниками, смеясь в лицо ужасным дням. В пьяном угаре они плясали в пустоши под старое радио, повешенное на прочную ветку дерева. Кружились с бутылками, махали руками, качали головами и смеялись. Все забывали о том, как их сегодня дразнили, пинали и материли. Всё рассыпалось, чтобы сложиться во что-то новое. В историю отвратительного дня, закончившегося чем-то прекрасным. Од это тоже нужно было. Она напоминала Эдди настоящую Неудачницу — сломанная, отвергнутая. Может он не сможет её починить, зато хотя бы даст что-то светлое. Алкогольно-гипертрофированное, но прекрасное. Сначала Эдди просто покачивался из стороны в сторону. Голова кружилась, стены наползали на потолок, пол изгибался по ломанной линии. Музыка долбила в уши, разрезая мысли с оглушительным звоном. Он не чувствовал ни рук, ни ног, они сами болтались и вертелись. Од не отставала, попыталась раствориться в музыке, но не чувствовала ритма, шевелила худым угловатым телом отрывисто и резко. Их танцы скорее были похожи на радостные припадки от исцеления в какой-то религиозной секте. Музыка, глоток, опять музыка, ещё глоток… Мелодия. Мелодия. Кружится голова. Мелодия. Хочется спать. Музыка, глоток. Поперёк горла ком, но есть музыка, музыка — глоток — музыка. Голова. Слишком тяжёлая голова. Музыка, музыка, — глоток, — музыка. Музыка, музыка, голова, глоток, мелодия, музыка, глоток, голова… Всё смешалось. Алкоголь из стаканчиков, шипящее старое радио, сигареты. Плачущий Рич, танцующая Беверли, бухой розовощёкий Стэн, город под крылом самолёта, крики, вопли, мать, Иезавель и Од. Всё сошлось воедино, стало огромной абстрактной картиной, где каждый кусочек стал маленькой деталью мира. Всё небрежно, неровно, странно и запутанно. Музыка, глоток, музыка, глоток, музыка, глоток, глоток, музыка. Голова. Голова. Слишком сильно болит голова. Проигрыватель шипит, голова болит, болит голова, голова болит. Всё раздваивается, голова болит. Блевать. Хочется блевать, он заблюет и упадёт в обморок. Голова болит, болит голова. Он сам не понял, как вцепился в её тощие пальцы, и они закружили вместе. Шатались, чуть ли не падали, но продолжали кружить. Од смеялась, выпуская в скучный белый потолок густые облака дыма. Она улыбалась щербатой улыбкой, скакала, хватала Эдди за плечи и становилась всё ближе и ближе. Каспбрак глазел на неё стеклянными глазами. Музыка, музыка, музыка… Музыка. Музыка. Музыка. Од. Музыка, музыка, музыка, Од, музыка, Од, Од, музыка, Од, Од, Од, Од, Од… Он не понимал, что в ней было такого. Она не была красавицей, не проявляла мягкого характера… Вся она и её мысли были словно построены из Эддиных воспоминаний о каких-то рассказах, лицах прохожих, поведении друзей и близких. Она была призраком забытого сновидения. И пусть даже так, этот сон Каспбраку нравился. Он подошёл к ней почти вплотную, из колонок послышался женский крик, электрогитара шипела. Казалось, что даже стены затрещали, а все зеркала и окна в доме треснули. Но он не отступил, а схватил подругу за руку. Хотел понять, действительно ли она существует и не является его пьяным сном или глупой фантазией. Она подняла на него глаза болотного цвета. — Я слышала, что человек способен влюбиться за три секунды, — промямлила она, перекрикивая колонки. — Бред, — фыркнул Эдди, ухмыляясь её наивности. — Ничего подобного! — взбунтовалась Од, смыкая руки на его шее. Она прильнула к его губам, дыша перегаром. Она поцеловала его сладостно и жадно. Она вцепилась в него как кошка. И это было лучшим моментом, самым желанным. Отстранившись, они друг другу и слова не сказали. Одни их взгляды говорили: «Я люблю тебя».