Волчица в львиной шкуре

      Она уже не могла думать.              По крайней мере, Джейме был абсолютно честен с ней. Она видела это по его лицу, по его глазам, по застывшим слезам, сверкавшим как алмазы. Он говорил правду: не пытался защищаться или оправдываться. Джейме все объяснил, признал вину и попытался извиниться. Санса думала, что он будет обвинять Серсею, будет говорить что-то об эмоциональных манипуляциях, шантаже или нездоровой привязанности. Но он скорее бы отрезал себе руку, чем признал, что шел у кого-то на поводу.              Санса не солгала, когда сказала, что все еще любит его. Но она не солгала и когда открыто признала, что ненавидит его. Она все еще видела в нем своего мужа, ее Джейме, человека с добрым сердцем. Но, кроме этого, теперь Санса увидела в нем мужчину, разрушившего ее семью. Если бы он разрезал ее грудь, вытащил сердце и сшил обратно, ей было бы не так больно. Она хотела ненавидеть его.              Даже теперь, стоя в его объятиях, она черпала силу. И от этого ей хотелось ненавидеть его еще сильнее. Было бы куда проще, если бы она могла просто презирать Джейме и покончить со всем этим, если бы она могла смириться с браком без любви, которого и ожидала. Но Санса попробовала любовь на вкус: он кормил ее нежностью и заботой, и она наполнилась ими. И хотя ее гнев перешел в холодное и расчетливое спокойствие, она все еще чувствовала это. Она любила этого человека.              Это разрывало ее сердце и разум на части, но Санса все еще любила его. Оставаться в его руках не было испытанием — это было потребностью. Она думала, что ей должно быть противно, надеялась, что ненависть поглотит ее, и она сможет вырваться. Ее мать была бы в ярости, она презирала бы Сансу за то, как хорошо она чувствует себя в руках потенциального убийцы Брана. Кейтилин Старк никогда не простила бы ей то, как она обнимала своего мужа.              Разве можно чувствовать так много и при этом не сломаться? Сансе казалось, что малейшее движение любого из них способно разбить ее словно стекляшку. Возможно, было бы лучше, если бы она просто сломалась. По крайней мере, ее мучения бы закончились. Она молила Богов о смерти до своей свадьбы, но сейчас… Нет, нельзя. Несмотря на эти неописуемые чувства, она должна продолжать. Санса должна продолжать сражаться с высоко поднятой головой, смело смотря в глаза противникам. Ей нужно было сохранить свое место в этой игре, иначе все ее усилия были бы напрасны. Маленькая брешь в ее броне, и кому-то, вроде Мизинца или Тайвина, понадобится лишь один удар, чтобы узнать все секреты, что она так тщательно хранит. Один признак слабости, и Серсея проглотит ее с потрохами, а Джоффри снова заставит пресмыкаться.              Нет, это их не сломает. Их будто ранило, глубоко ранило, обоюдоострым ножом, как медведей в бойцовой яме. Но, как и медведи, они были достаточно сильными, чтобы продолжать сражаться. И, если за закрытыми дверями у них так и не получится восстановить все то, что у них было, на публике они могли бы оставаться счастливой семьей. Разделяй и властвуй. Санса могла разделить свои противоречивые чувства. Она была достаточно сильна, чтобы сделать это, и она делала это раньше. Она надевала маску, когда просила о жизни Робба, когда любезно отвечала на выпады Серсеи. Поддержка Тириона и плащ Сандора дали ей сил в прошлый раз. Ее ребенок, их с Джейме ребенок, станет ее силой теперь. Санса могла бы любить его на людях и отвергать наедине. Им даже не нужно было спать: она уже была беременна. Санса чуть отстранилась от мужа и аккуратно потянула его за подбородок, удерживая на себе его взгляд.              — Вот как мы поступим, — твердо сказала она, — Независимо от того, что произошло, мы все еще женаты, и я все еще беременна. Нас окружают люди, которые желают нам зла, и которые используют любую возможность, чтобы вбить клин между нами. Мы не можем показывать им, что что-то не так. Поэтому на публике мы действуем так, будто между нами ничего не изменилось. Мы так же счастливы и влюблены, как и сегодня утром. Мы держим удар вместе, мы действуем вместе, мы боремся вместе. Нам удалось провести всех, когда мы ничего не знали друг о друге, и теперь, когда мы любим друг друга, мы сможем с этим справиться. Но наедине, в наших покоях — каждый сам за себя. Нам нужно делить постель, мы будем есть вместе, мы поддерживаем друг друга, если это требуется. Но я не буду спать с тобой. Я не смогу. Нам повезло, что мы уже зачали ребенка, и нам не нужно продолжать попытки. В общем, мы начинаем все заново. Когда мы поженились, ты был любезен и подождал, пока я освоюсь. Сейчас я прошу тебя сделать это еще раз. Ты согласен? — боль на его лице ранила ее, но Джейме кивнул.              — Как скажешь, — ответил он, — Я сделаю все, что ты попросишь.              — Очень хорошо, — Санса отступила из его объятий и коснулась кончиками пальцев царапин на его лице, — Я правильно понимаю, что это дело рук Серсеи? — спросила она.              — Она поцеловала меня, — признался Джейме. Это не вызвало никаких эмоций. В ее сердце не осталось места дня боли, — Я поцеловал ее в ответ, но тут же отстранился.              — И она ударила тебя до или после?              — До. Так всегда было: страсть во всем, — где-то в глубине ее души, в той крохотной части, которая еще не болела, кольнула ревность. Но Санса так же смутно осознавала, что он с ней честен.              — Я поцеловала Сандора Клигана сегодня, — сказала она прямо, — Моя сестра в городе. Он и Джендри с ней. Сандор присягнул мне, встал на колени и пообещал свою службу. Я приняла его клятву и спросила, что он хочет взамен. Он попросил поцелуй, и я дала его ему. Завтра они втроем отправятся в Браавос.              — Понятно.              — Ты не имеешь права злиться, — тихо сказала Санса.              — Я не злюсь. Я ревную, мне сложно это понять, я злюсь на себя за то, что, когда я тебя подвел, он справился, но я не злюсь. Никогда не смогу злиться на тебя, — они смотрели друг другу в глаза, — Я обещал твоей сестре, что, если наступит тот день, когда я сделаю тебе больно, я приду к ней, встану на колени, дам ей кинжал и обнажу горло. Ты хочешь, чтобы я пошел к ней, исповедался в грехах и сделал это? — у Сансы перехватило дыхание. Он был абсолютно серьезен.              — Ты бы сделал это, если бы я попросила? Если бы я сказала тебе, где они, ты бы сложил оружие и ушел?              — Если это то, чего ты хочешь. Если ты потребуешь кровь за кровь, я заплачу эту цену.              Значит, вот как оно происходит. То самое испытание, о котором ее отец иногда говорил с Роббом, Джоном и Теоном. Он рассказывал, что на каком-то этапе жизни человек сталкивается с выбором между личным удовлетворением и чем-то справедливым и правильным. Было ли справедливо, если Джейме умрет за то, что сделал с Браном?              — Нет, — медленно ответила она, — Если ты умрешь, возможно, пройдет эта агония. Но это точно не сделает меня счастливой. Ты согрешил против Брана, а не против меня, не мне решать. Не я жертва, и не мне назначать цену, — Джейме кивнул.              — Тогда я буду жить, — сказал он. Санса отвернулась. Боги, она была полностью истощена.              — Я ложусь спать, — даже ей самой было слышно, как отстранено звучит ее голос, — Можно мне побыть одной?              — Конечно, — он кивнул, разворачиваясь, — Я побуду в солярии.              Так и началась их рутина. Они выходили в залитые солнцем дворы Красного Замка рука об руку, оставив все проблемы за дверями их покоев. Они улыбались и танцевали, и следили за тем, чтобы как можно больше людей видело их вместе. Они низко кланялись королю и вели бессмысленные разговоры за семейными обедами с Тайвином и Серсеей. Не без удовольствия Санса брала мужа за руку, с теплотой смотрела на него, коротко клала голову на его плечо. Джейме не отходил от нее ни на шаг, он будто схватился за единственную возможность дотронуться до нее, и обнимал ее куда чаще, чем это позволяли правила приличия. И несмотря ни на что она все еще чувствовала сильнее, когда рука Джейме была на ее спине или талии, ее сердце трепетало, когда она вдыхала его запах. Они устроили настоящий маскарад для Тайвина, Мизинца и Вариса: они танцевали, миловались, как молодожены, Санса нежно улыбалась, слушая истории, которые Джейме шептал ей на ухо. Почему-то глаза Мизинца всегда сверкали яростью, когда он видел их вместе, Варис казался приятно удивленным, а Тайвин был в совершенном отчаянии.              Но, как только двери их покоев закрывались за ними вечером, они практически не разговаривали. С каждым днем Джейме выглядел все более уставшим и напряженным, а под ее глазами начали все отчетливее проявляться синяки. Фасад, на котором она настаивала, утомлял ее, Санса плохо и мало спала, и, независимо от того, как быстро ей удавалось заснуть, Джейме ни разу не заснул первым. Она лежала спиной к мужу на краю их огромной постели, и знала, что он, так же как и она, мучается и не спит. Тириону понадобилось меньше недели, чтобы понять, что что-то не так. Санса наблюдала, как братья о чем-то яростно спорят на старом пирсе, когда она возвращалась из Богорощи. Джейме ничего не рассказал ей об этом, а она не нашла в себе сил, чтобы спросить.              Она больше никуда не ходила одна. Тайвин был в ярости, когда узнал, что она, хоть и не долго, была без охраны в их первый день в столице. Куда бы Санса не пошла, Кингстон и один из гвардейцев Тайвина всюду следовали за ней. Во время ее ежедневных чаепитий с Оленной и Маргери они молча становились рядом с гвардейцами Тиреллов, что не вызывало возражений даже у Оленны, и сопровождали ее, как только Санса собиралась уйти. Когда она шла молиться, они ждали ее у Богорощи, и, независимо от того, сколько времени она была там, они оставались на том же месте, когда возвращалась.              Это было всего лишь вопросом времени, когда кто-то из них расколется, когда нависшее напряжение сломает одного или обоих и полностью уничтожит их. Это было всего лишь вопросом времени, когда Тирион будет не единственным, кто заметит перемены. Санса всегда ложилась спать первая, но никогда не могла заснуть, пока Джейме не придет. Мысли, кишащие в ее голове, медленно убивали ее. Джейме молча раздевался, ложился, и она чувствовала на себе его взгляд, прежде чем он мягко и грустно вздыхал, она ненавидела этот звук, и переворачивался, отводя от нее глаза. Каждый вечер становился все холоднее, и Сансе приходилось сворачиваться в маленький комок, чтобы хоть как-то согреться и погрузиться в беспокойный сон. Она хотела чувствовать его тепло рядом. Ее разум кричал, чтобы она повернулась, протянула руку, окликнула его по имени. Но тело не слушалось, и ночь за ночью Санса лежала на другом конце кровати, не двигаясь, пока холод и тоска убивали ее.              Джейме не выдержал первым. Они ужинали в своих покоях, когда он внезапно с грохотом уронил нож и застонал от чистой боли.              — Я не могу продолжать этот маскарад, — хрипло прошептал он, — Я не могу день за днем продолжать притворяться, что мы счастливы, и каждый вечер сидеть в этом гребаном звенящем молчании! Санса, пожалуйста, накричи на меня, прокляни меня, ударь меня, в конце концов, но я не могу так больше! Мне нужно обнять тебя. Дай мне каждый кусочек своего гнева и своей ненависти, позволь мне терпеть это, потому что это меньшее, что я заслуживаю, но я умоляю тебя, Санса, любимая, скажи хоть что-нибудь! Я вот-вот сломаюсь!              Санса встретилась с ним взглядом и почувствовала, как гнев, бурливший в ней две долгих недели, хлынул через край. Она вскочила на ноги, даже не заметив грохота, с которым упал стул Джейме, когда он вставал, и обошла вокруг стола. Она поцеловала его. Гнев, отчаяние, ненависть, любовь — все смешалось в одном жадном поцелуе.              Санса не знала, как она может так сильно любить и ненавидеть его одновременно. Наверняка она знала только то, как отчаянно она нуждалась в Джейме.