***
Перед началом тренировки Валерий Юрьевич напомнил всем, что в субботу будет игра, и в пятницу перед тренировкой все должны пройти периодический медицинский осмотр, и было бы неплохо по возможности явиться на него заранее, чтобы не задерживать тренировку. Дальше тренировка проходила в прежнем усиленном темпе. Правда, нагрузка давалась парням легче, — видимо, уже начали привыкать к ней, — но под конец они всё равно были без сил. Радовало то, что умереть после тренировки хотелось куда меньше, да и мышцы не отзывались ноющей болью на каждое движение. Игоря, как и раньше, оставили тренироваться на лишних полчаса. Впрочем, это не было новостью для Игоря. Он знал, что его оставят и сегодня, и на следующей тренировке, и на следующей за ней. Его это уже даже не возмущало: на возмущение просто не оставалось сил и эмоций. К тому же Игорь всё ещё думал о тесте по анатомии, и в сравнении с ним лишние полчаса на поле не казались таким уж наказанием. Но вот только за что он заслужил такое счастье, Игорь всё же понять не мог. Если он был плохо подготовлен к игре, то можно было бы просто заменить его Федей, с которым, кажется, всё было в полном порядке: его, по крайней мере, не оставляли на дополнительные тренировки. Значит, здесь было что-то другое. Марцинов, конечно, не упускал возможности предположить, что Игоря оставляют, потому что тот совсем никчемный, но Игорь старался не поддаваться на эти провокации. Не поэтому ведь его оставляют, верно же? Но других ответов на вопрос «почему?» он тоже не знал. Поэтому просто оставлял эти мысли, посылая в них Федю куда подальше, и тренировался. Вначале он старался и вроде даже стал меньше слышать свою фамилию, которая произносилась уже опротивевшим ему голосом Артёма Сергеевича, но затем все началось снова, и понять, чего от него хочет помощник тренера, Игорь не мог. Поэтому, подумав, что неважно старается он или нет — итог всё равно один — Игорь решил особо не утруждать себя и хотя бы заслуженно получать эти нагоняи. Артём Сергеевич мрачнел на глазах, видимо, понимая это, но методы преподавания никак не менял и продолжал беспрестанно указывать Игорю на ошибки. Александр Михайлович загадочно улыбался, но коллегу никак не одёргивал, и Игорь продолжал страдать. На следующий день после тренировки мышцы снова болели, не так, конечно, как после первой, но всё же ощутимо. Игорь с ужасом думал о том, как будет играть, если в пятницу снова предстоит эта пытка. А игра обещала быть сложной: у этой команды они давно не выигрывали, и сейчас была надежда на обновлённый состав в лице самого Игоря, Стаса и Кэйода — хоть и сменилось всего три человека, двое из них всё же были нападающие. Вообще, Кэйод, носящий такое экзотическое имя, всегда у всех вызывал много вопросов, и не только из-за имени, но и из-за не менее экзотической для просторов России внешности: кожа у него была шоколадного оттенка. При этом он обладал широкой, истинно русской душой. Причиной этого необычного слияния было то, что его мама, самая обычная русская девушка, вышла замуж за самого обычного камерунца, с которым вместе училась. И если его внешность вводила людей в ступор, то красивая и практически литературная русская речь добивала. Игорь и сам помнил, какое неоднозначное впечатление на него произвёл Кэйод в их первую встречу, но потом, как и остальные, привык и перестал обращать на необычность своего товарища внимание. А ещё Кэйод был хорошим нападающим и мастерски обводил соперников, что ребятами в команде очень ценилось. Конечно, они уже не раз показали себя, но в предстоящем матче ребятам предстояло приложить больше усилий, чем обычно. Они, конечно, играли уже с другими командами таким составом, но выиграть именно у этой было делом принципа как для старых игроков, так и для новичков. А ещё и для всего тренерского штаба, но особенно — для Артёма. Для Артёма это была первая игра в качестве тренера, поэтому его желание выиграть можно было понять. Он хотел, чтобы ребята непременно выиграли, и доказать, что он смыслит в тренировках, и им действительно нужно больше работать. Вот только кому он хотел доказать свою состоятельность — всему тренерскому штабу и в первую очередь Анне Игоревне, до сих пор смотревшей на него с некоторым пренебрежением, или самому себе — он не знал. Правда, в отличие от ребят, которые начинали волноваться уже за пару дней, Артём не испытывал этого чувства. Он вообще был спокоен и даже немного равнодушен. Потому что играть — не ему. Потому что, каким бы хорошим тренером он не был, исход игры зависит не от него. Да, победа многое докажет, но он не видел смысла переживать. Но это было пока. Спокойствие всегда проходит в самые решающие и неподходящие моменты, и Артём это прекрасно знал. Иногда оно проходило за час до игры, иногда за пять минут до выхода на поле, иногда уже на самом поле, но проходило всегда. И у него пройдет, это Артём тоже знал, сколько бы он себя не убеждал в том, что от него на этой игре ничего не зависит. Другое дело, что ему не стоит показывать своё волнение ребятам, не хватало ещё, чтобы его переняли или засомневались в своих возможностях, потому что, как сказал Черепанов, взволнованный тренер — это тренер, неуверенный в своей команде. А команда, в которой даже её собственный тренер сомневается, вряд ли сможет победить.***
Пятница, последний рабочий день недели, для Игоря выдался особенно тяжёлым. Положение усугублялось тем, что потрудиться парню предстояло ещё и в субботу. Причем не мало. А сегодня был ранний подъём, потому что надо успеть на занятия к восьми тридцати. Четыре пары и все, как назло, семинары, на которых нет возможности поспать, как на лекции. А завершение учебного дня преподнесло неприятный сюрприз. В конце последней пары староста попросил не расходиться и, когда установилась относительная тишина, сказал: — Первая лекция в понедельник отменяется, — в группе уже послышались радостные восклицания, которые тут же сменились разочарованными, потому что за этими словами тут же последовало продолжение фразы, — она будет сейчас. «Да твою ж мать», — про себя выругался Игорь, едва удержавшись от того, чтобы не сказать это вслух. Половина группы, впрочем, не сдержала своего возмущения. Задержка на полтора часа Игоря совершенно не радовала. Даже при всём своём желании и быстроте передвижения он окажется на стадионе только через пятнадцать минут после начала тренировки. И это именно в тот день, когда их попросили прийти пораньше для осмотра. И прогулять эту лекцию не было возможности. Дотошный преподаватель отмечал каждого лично, а за пропуск заставлял писать рефераты от руки на двадцать листов А4 по теме пропущенной лекции, хотя сама лекция умещалась максимум на десять тетрадных листочков. За попытки немного смухлевать и написать реферат почерком побольше и поразмашистее следовали санкции в виде дополнительного задания. Игорь совершенно не горел желанием заниматься этим всем, поэтому попытался, уповая на то, что вселенная будет к нему хоть чуть-чуть милосердна, и, конечно, попробовал отпроситься, объяснить ситуацию, даже попросил войти в положение, но в ответ услышал лишь: — Вы, конечно, можете идти, — эти слова поначалу дали надежду, что всё решилось так легко, но чуда, разумеется, не произошло, — принесёте мне потом реферат. Как его делать знаете? — Знаю, и, пожалуй, останусь, — сквозь зубы проговорил Игорь. Что ж ему так не везло на наставников в последнее время? — Скажите спасибо, что я собираюсь отпустить группу на десять минут раньше, — поправляя очки, добавил преподаватель. «Да уж спасибо, огромное спасибо» — про себя отозвался Игорь, поднимаясь наверх, к своему месту.***
Анна Игоревна, поправляя фонендоскоп на шее, давала указания трём своим помощницам-медсёстрам. — Девочки, работаем быстро, чтобы не задерживать ребят. Саш, ты меряешь давление, температуру и пульс, передаёшь мне, я осматриваю. Кать, ты сегодня на велоэргометрах, пять минут ЭКГ в покое, потом пять минут при нагрузке и пять после. И после ко мне. — Да, Анна Игоревна, я всё помню, — отозвалась Катя. — Лен, ну а ты сегодня за компьютером всё забиваешь, не запутаешься? — Нет, Анна Игоревна, всё будет на высшем уровне. — Хорошо, девочки. Саш, посмотри, нет там никого в коридоре? Время уже три, кто-нибудь, да должен подойти — Есть. — Следующую фразу Саша уже сказала в коридор: — Заходите сразу трое. Первым в кабинет зашел Илья Фалеев, следом за ним потянулись Петя Хлебодаров и Владислав Мирошниченко, что-то активно доказывавший заговорщическим шёпотом. — Добрый день, — за всех и со всеми поздоровался Илья. — Добрый день. Раздевайтесь до пояса, — привычно отозвалась Анна Игоревна. — Так, кто из вас первым будет? Ну давай ты, Пётр Александрович. Иди сначала к Саше, потом ко мне, остальные морально готовьтесь. Петя послушно повернулся к Саше, которая отточенными движениями измерила ему всё, что просила Анна Игоревна и отправила к ней, подзывая Илью. Петя, всё так же послушно, подошёл к Анне Игоревне, уже державшей наготове фонендоскоп. Проведя по его грудной клетке, будто перекрещивая, Анна Игоревна коротко скомандовала обычное «развернись спиной и дыши ртом глубже», после чего Лене, добросовестно стучавшей клавишами, было сообщено: — Тоны сердца все в порядке, дыхание везикулярное. Чуть больше, чем через пять минут от начала осмотра Петя был передан в руки Кати. — Так, теперь Владислав Викторович, — проговорила Анна Игоревна. Мирошниченко, по каким-то своим причинам не любивший медицинские осмотры, быстро подошёл к ней и устремил взгляд в пространство. Выполнив с ним все точно такие же манипуляции, как и с Петей, женщина отдала его медсёстрам и принялась за сидевшего на кушетке Фалеева. — Зови следующего, Саш. Как закончила, сразу зовёшь, — напомнила Анна Игоревна. Она умудрялась не создавать очереди между теми, кто подошёл к ней в первый раз, и между теми, кто подходил во второй. Чёткая и слаженная работа медицинского персонала позволяла не задерживать тренировку больше, чем на десять минут. Перед тем, как отпустить последнего, которым был Стас, Анна Игоревна, слушая его во второй раз, как-то внимательно посмотрела на него и покачала головой. — Девочки, вы можете быть свободны, я дальше справлюсь сама, — она давала понять, что сейчас их необходимо оставить одних. Медсёстры послушно вышли, хотя Саша, работавшая совсем недавно, и попыталась сказать, что ей не трудно остаться и доделать всё, но более опытная Катя одёрнула её и вытащила-таки за дверь кабинета. Она знала, что тут дело не совсем в работе, но предпочитала не вникать в подробности. — Два вопроса, Станислав Андреевич, — серьёзно произнесла Анна Игоревна и Стас даже вздрогнул. — Первый: где Игорь? — Он написал, что задержится, — не думая скрывать, ответил Стас. На Анну Игоревну можно было положиться, она всегда, за редким исключением, была на стороне ребят. Врач кивнула в ответ. — Второй: где сигареты? — Какие сигареты? — удивлённо спросил парень, понимая, что, в общем-то, врать и отпираться бесполезно. — Которые ты куришь, котик. Отдашь сам, или мне твои вещи обыскивать? — произнесла женщина. — Они в сумке, — Стас предпринял последнюю попытку спасти свою собственность, всё же надеясь на то, что изымать её силой Анна Игоревна не будет, хотя с неё станется, особенно, когда речь идет о здоровье подопечных. — Ну так неси, я подожду, — всё тем же непоколебимым тоном говорила Анна Игоревна и Стас понял, что спорить смысла нет. Ладно, хотя бы пачка была не новая, и сигарет там оставалось штук семь. Обречённо кивнув, Стас отправился в раздевалку. Уже по пути обратно он подумал, что, пожалуй, можно было бы вынуть парочку сигарет и оставить на потом, чтобы не покупать новую сегодня же, но потом решил не рисковать. Тем более, что сейчас ему будет стыдно, но вовсе не за то, что его поймали на вредной привычке. — Вот, — Стас протянул пачку врачу. — Положи на стол, — кивнула Анна Игоревна, заканчивая что-то забивать в компьютере. Бросив взгляд на пачку, которую Стас положил на край стола, она легко улыбнулась одним уголком рта и слегка приподняла бровь. Стас стоял у двери и уже успел покраснеть. На уголке стола лежала, отсвечивая цветочными фиолетовыми узорами, тонкая белая пачка с броской надписью «Kiss». Анна Игоревна перевела взгляд на парня, затем снова на пачку и, улыбнувшись сильнее, так, что на щеках появились ямочки, сказала: — Мало того, что куришь, так ещё и всякую хрень. — Вы ведь никому не скажете? — попытался проигнорировать её замечание Стас. — Не скажу, если обещаешь бросить, солнышко. — Обещаю, — закивал парень. Сейчас он был готов пообещать что угодно, ведь за курение его никто по головке не погладит. По крайней мере, на этот раз обошлось без воспитательных бесед, да и тренерам Анна Игоревна ничего говорить не будет. — Вот и хорошо, бери витаминку и иди. Стас прошептал быстрое «Спасибо» и, сунув в рот ярко-желтое драже, вышел из кабинета. В дверях он столкнулся с Артёмом Сергеевичем, вид которого не предвещал ничего хорошего. — Здравствуй, Акинфеева не видел? — сразу начал мужчина. Стас, почему-то почувствовав приступ необъяснимой паники, растерялся, но тут же быстро собравшись, сказал: — Так он в туалет отошёл. — Да? Я тут минут десять назад проходил и никого не было. — Ну так может в раздевалке что-то забыл, — попытался выкрутиться парень и, отчаянно желая прекратить этот разговор, добавил: — Я пойду на поле? — Конечно, иди, — кивнул Артём. Врал Тарновский просто отвратительно, а Акинфеев опять опаздывал. Зная, что пропустить осмотр Игорь не сможет, Артём остался стоять у кабинета в ожидании опаздывающего.***
По окончанию лекции, которую лектор закончил, как и обещал, на десять минут раньше, Игорь бегом выбежал из здания университета, на ходу набирая сообщение Стасу о том что задержится и прося прикрыть его, если будет возможность. Он не сбавлял темп до самого стадиона и, как только очутился там, привычными движениями начал, как и неделю раньше, переодеваться прямо на ходу: времени уже не было. В раздевалке он побил собственный рекорд по облачению в спортивную форму и бегом направился к кабинету врача. Но, несмотря на все старания, он всё же опоздал. Игорь уже подумал о том, как будет объяснять Анне Игоревне свою просьбу прикрыть его и сказать, что он задержался у неё, не сомневаясь, что врач ему не откажет, но тут, как назло, в коридоре у кабинета стоял Артём Сергеевич. — Здравствуй, Акинфеев, — мужчина скрестил руки на груди и осмотрел парня внимательным и оценивающим взглядом. — Здравствуйте, — попытался как можно более ровным голосом сказать Игорь, но из-за сбитого дыхания это не очень вышло. — Как-то ты сильно запыхался, идя из уборной, — Артём продолжал смотреть на Игоря нечитаемым, но очень внимательным взглядом. — Что? — переспросил Игорь, почти тут же понимая, что Стас, видимо, пытался его прикрыть. Сказал бы хоть. — Да, торопился к врачу. — А мне вот кажется, что ты так не из уборной бежал. Или, во всяком случае, не из той, которая здесь, — вначале голос Артёма был таким же невыразительным, как и взгляд, но с каждым словом тон становился всё более раздражённым. — Снова опаздываешь? Мы уже, кажется, говорили об этом или тебя хватило всего на два занятия? Ещё и друзей подставляться заставляешь. — Да Артём Сергеевич! — воскликнул вратарь, понимая, что его всё-таки поймали, и врать больше смысла нет. — Меня в универе задержали, я правду говорю. Не мог уйти. Я, между прочим, на красный диплом иду. Артём, впрочем, не особо поверил в это и, разве что, не приподняв бровь в скептической усмешке и внимательно оглядев парня, спросил: — И сколько сессий сдал, отличник-краснодипломник? — Пока ни одной, — признался Игорь, поняв, что и эта уловка не удалась, и тут же с тем же напором продолжил: — но это не говорит о том, что я не иду на красный диплом! — Так может тебе учёбой заняться, а то футбол, я смотрю, отвлекает. Их разговор прервал шум открывающейся двери. На пороге стояла Анна Игоревна и мрачным взглядом, снизу вверх, смотрела на Артёма. Уже начав разбирать ЭКГ, она услышала разговор в коридоре, который переходил на повышенные тона. Узнав голос Артёма Сергеевича и Игоря, она поняла, что нужно спасать парня, пока он сам не усугубил своё положение. — Артём Сергеевич, не задерживайте Игоря Владимировича. Задерживая его, вы задерживаете и меня. А мне ещё результаты расшифровывать, — словно в подтверждение своих слов Анна Игоревна потрясла объёмной пачкой листов. Артём вернул врачу не менее мрачный взгляд и немного отстранился, как бы пропуская Игоря вперёд, и сопроводил свое движение словами: — Ну иди, отличник. Пока Игорь проходил стандартные процедуры осмотра, попутно рассказывая о том, что произошло между ним и Артёмом Сергеевичем и почему он, собственно, опоздал, его товарищам по команде объявили, что, хоть игра завтра будет в два, но всем, как всегда, быть на стадионе уже за два часа, чтобы как всегда пройти предварительный осмотр и хорошо размяться. Ещё одну радостную для всех новость сообщил Артём Сергеевич. Игоря она, впрочем, касалась лишь наполовину. — Тренировка сегодня будет облегчённой и закончится на полчаса раньше, чтобы вы успели отдохнуть и набраться сил перед завтрашней игрой, — в ответ раздались негромкие радостные возгласы, которые Артём прервал решительным: — А теперь как всегда побежали. Игорь появился на поле только через двадцать минут и к нему сразу направился Артём Сергеевич. Вратарь думал, что сейчас продолжится разговор, который они начали в коридоре, но нет, Артём заговорил с ним о другом. — Так как уже прошло полчаса, ты не успеешь нагнать ребят, поэтому у тебя будет индивидуальная тренировка. Легче, чем обычно и все сегодня заканчивают раньше, но свои пропущенные полчаса ты всё равно отработаешь. Тебе, в общем-то, не привыкать задерживаться дольше, чем все, — Игорь с трудом сдержался, чтобы не ответить что-нибудь резкое, но, решив, что он сейчас не в том положении, промолчал. — Теперь бегом шесть кругов и после к Александру Михайловичу. — Шесть кругов? — всё же возмутился Игорь. Нечего сказать, легче, чем обычно. — Если будешь пререкаться, будет семь, — невозмутимо произнёс Артём. Парень закатил глаза и побежал. «Да когда же из тебя выбьется вся эта дурь» — подумал Артём.***
Ближе к концу тренировки Артём зашёл к Анне Игоревне, чтобы узнать результаты осмотра. Ведь если кто-то не будет допущен, лучше узнать это сейчас. Врач устало развернулась на стуле в ответ на звук открывшейся двери. Круговыми движениями потерев уставшие глаза, которые сегодня изрядно напрягались — ещё бы, вглядываться в двадцать ЭКГ в попытках найти там отклонения от нормы это не тоже самое, что следить за этими же двадцатью подростками на поле — она сфокусировала свой взгляд на вошедшем. — Как результаты осмотра? — сухо спросил Артём. — У Мирошниченко и Беркутова есть некоторые изменения, но они в пределах допустимых значений. Скорее реакция на такой резкий переход к усиленным нагрузкам. К следующему осмотру, думаю, они адаптируются. У остальных, к моей радости, всё в порядке. Угробить ребят вам не удалось, — усмехнулась женщина, скрещивая руки на груди. — Оставьте свои ехидные замечания для кого-нибудь другого, у меня не было цели их угробить, — серьёзно сказал Артём, снова мрачнея. — Не будьте таким суровым, вам не идет. Возьмите лучше витаминку, — спокойно продолжила Анна Игоревна, совершенно не обращая внимания на тон, вид и взгляд собеседника. Артём кивнул и собирался уже уходить, но тут его взгляд упал на белую пачку с фиолетовыми узорами, так и оставшуюся лежать на краю стола. — Вы курите? — непонятно для чего спросил Артём. — Что? — Анна проследила, куда направлен взгляд тренера, и торопливо убрала пачку в карман. — У каждого свои слабости. Кто-то пирожки с луком любит, я курю, а вы детей мучаете. Вы ведь пришли обсуждать не это? — Да, не это, — Артёма начинали злить её выпады. — Я допускаю до игры всех членов команды, — неожиданно резко, словно перечёркивая всё сказанное ранее, сказала врач. — Вот и отлично, — Артём вышел из кабинета, в последний момент удержавшись от желания погромче хлопнуть дверью.***
Тренировка и вправду была облегчённой и всех, как и обещали, отпустили раньше. Кроме Игоря. Хотя закончить раньше того времени, в которое он заканчивал обычно, он тоже считал определённым успехом. Уже переодевшись, Игорь вдруг вспомнил, что оставил перчатки где-то у выхода с поля. Решив заглянуть туда перед уходом, он собрал вещи. Как обычно, в полном одиночестве. Без ребят было даже как-то скучно. Не было привычного шума, дурацких шуток Лёни и серьезных замечаний Ромы, шумной суетливости Геворга, безуспешных попыток Князева сбежать побыстрее, чтобы не ехать домой с Лёней. Даже чёртового Феди с его придирками не хватало. Собрав вещи и взяв сумку, Игорь отправился на поиски перчаток: потерять их перед игрой было бы просто непростительно. Да и как-то было похоже на дурной знак. Игорь суеверным не был, не больше, чем любой спортсмен, во всяком случае, но всё же. К его радости, перчатки быстро нашлись, и он уже собирался уходить, как заметил краем глаза какое движение на поле. Удивившись, что ещё кто-то там остался, и он этого не заметил раньше, Игорь пригляделся. И удивился ещё больше. На поле был не кто иной, как Артём Сергеевич. Узнать его не составило труда, рост его всегда выдавал. Игорь и сам не знал, почему он вдруг остановился и решил понаблюдать за ним. Он просто стоял в полумраке коридора, точно зная, что сейчас его не видно с поля. Да и к тому же тот, за кем он наблюдает, слишком сосредоточен на своих действиях. Игорь смотрел, как тренер перекидывает мяч с ноги на ногу, обходит выставленные на поле конусы, как набирает скорость и бьёт по пустым воротам, а сразу после удара падает на колени и в следующую секунду бьёт кулаком поле в каком-то приступе то ли злости, то ли бессилия. От этого Игорь даже вздрогнул. Затем Артём встал и медленно, будто боясь наступить на правую ногу, и от этого прихрамывая на неё, пошёл за мячом. Не торопясь, выкатив его из ворот и отойдя на исходную позицию, он снова начал обводить конусы и выполнять различные финты. Игорь, наблюдавший за этим, почему-то никак не мог отвести взгляд, пока не ощутил какое-то острое и необъяснимое чувство жалости. Это чувство ему не понравилось, поэтому он поспешил прогнать его мыслями о том, что если тренеру их не жалко, то и он его жалеть не собирается. Боясь, что неприятное чувство вернётся, Игорь повыше закинул лямку сумки и, развернувшись, пошёл прочь со стадиона, оставив Артёма в одиночестве.***
Артём медленно, всё ещё прихрамывая на правую ногу, шёл от ворот, пиная перед собой мяч. Он не мог однозначно ответить на вопрос, зачем остаётся после каждой тренировки и бьёт по пустым воротам, пока не начнёт темнеть или неприятная, острая боль не станет слишком уж сильной. Лучше ему от этого не становилось. Хуже… Пожалуй, да, хуже становилось. Сделав несколько шагов в сторону, Артём остановился и повернулся к воротам. За ними чернел пустой стадион. Первые ряды просматривались чётко, но чем выше, тем более размытыми становились очертания. Темнота спускалась с пустых трибун, как лавина, и Артему казалось, что она вот-вот накроет его собой, погребая под своей неподъёмной тяжестью. Артём всерьёз задумался над тем, что медленно и неотвратимо сходит с ума. Невидящим взглядом он оглядел стадион, который сейчас показался ему несравнимо огромным. Или он сам себе ничтожно маленьким. И дело здесь было не в том, что он делал. Дело в том, где он находился. Куда бы он ни шёл, он неосознанно двигался именно к этой точке. Потому что все дороги ведут в Рим. Артём посмотрел в сторону ворот и опустил взгляд на лежавший перед ним мяч. Он не чувствовал ничего особенного. Ничего из того, что предполагал почувствовать, впервые встав на то место, где его дорога разошлась с профессиональным спортом навсегда. Он долго старательно обходил эту точку на поле по широкой дуге, но, оказалось, что оно того не стоило. Ему казалось, что встань он туда, то непременно окажется во временном разрыве или вроде того, в висках будет стучать кровь, мысли, все до единой, исчезнут, сердце будет биться в грудную клетку, умоляя выпустить его и не мучать. Но ничего подобного не произошло. Темнота всё так же неумолимо надвигалась с трибун, секундная стрелка на наручных часах двигалась вперёд. Время не остановилось, мир не замер, вселенная не двинулась в обратном направлении ради него. Артём был одновременно и рад, и разочарован. Рад, потому что это означало, что с ним всё не так плохо, как было по началу. Разочарован, потому что безразличие мира в очередной раз напомнило: приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Из забытья Артёма выдернуло навязчивое ощущение, которое трудно было спутать с чем-то другим: кто-то смотрел на него. Смотрел в спину, пристально, словно изучая. Взгляд был равнодушным, и оттого чувствовать его на себе было вдвойне неприятно. Артём нервно дёрнулся и обернулся, мельком успев подумать, что ничуть не удивился бы, увидев позади себя Ковальского. Но сзади была та же чёрная и безмолвная пустота поля и безлюдных трибун, как и перед ним. Артём снова посмотрел на мяч и, отступив назад на несколько шагов, коротко разбежался и ударил, вкладывая в этот удар всё те немногие чувства, которые у него были. Ему хотелось бы, чтобы это были злость или ненависть, чтобы, наконец, избавиться от них, но у него сейчас не было ничего, кроме безысходного сожаления. Мяч, ярким пятном выделяясь в темноте, мгновенно окружившей его, влетел в ворота. Вратарь бы его не поймал. Физически не смог бы. И вот теперь Артём ощутил и злость, и ненависть, и всё то, что не почувствовал в первые секунды, когда остановился на нулевом километре своего нынешнего пути. Темнота, до этого спускавшаяся с трибун неумолимо, но медленно и осторожно, выверяя каждый шаг, обрушилась на него. Всё, что он делал, снова перестало иметь смысл. Артём пошёл за мячом, который лежал в углу сетки. Он поторопился. Он все ещё не готов вернуться на это место и сделать с него шаг в сторону свободы от пережитого. А ведь стоило постоять там с минуту, чтобы понять, что его новый мир, который он выстраивал полгода с почти каторжным трудом, не более, чем карточный домик. Ночью Артём плохо спал. Ему приснился сон, который преследовал его вот уже полгода, то появляясь чуть ли не каждую ночь, то исчезая на месяцы. Ему снился тот день, когда его карьере футболиста пришел конец. До ворот далековато, но вратарь не ожидает удара, так что можно попробовать. Оглядываясь в поисках кого-нибудь из своих, Артём натыкается взглядом на Ковальского и понимает, что тот совсем близко и вариантов, кроме как бороться с ним за мяч до победного, нет. Но вот Ковальский уже стоял, разводя руками, в то время, как его тонкие губы были сложены в противную ухмылку. Он ведь смотрел прямо ему в глаза. Смотрел так, как будто понимал, что только что сделал и чем это кончится для Артёма, который предпринимает попытки встать. Ужасное слово «перелом» во сне повторяется сотней разных голосов, оглушительно громко и почти беззвучно, отдаваясь эхом и шелестом листьев или мягкой ткани. После этого Артём всегда переводит взгляд на ногу, которая очень неестественно выгнута, будто на голени появился ещё один сустав. А затем он ясно и чётко чувствует боль, как будто она действительно существует. От неё он и проснулся. Первые десять секунд Артём жадно хватал ртом воздух, как будто он только что вынырнул из глубины, до онемения сжимая руки, и не вполне понимая, где он сейчас находится. Под окнами тихо прошелестела по влажному асфальту машина, и свет фар скользнул по стене, пробившись за неплотно зашторенные шторы. Артём сел на кровати и включил стоявшую на столе рядом лампу. Её света не достаточно, чтобы осветить всю комнату и прогнать из углов темноту, но Артёму вполне хватает для того, чтобы начать пристально разглядывать ногу. Каждый раз просыпаясь после этого сна он хотел увидеть, что там нет никаких отметин того дня, и каждый раз натыкался взглядом на тонкий шрам от скальпеля. И сон, только что снившийся ему, не просто ночной кошмар, а часть его жизни, его воспоминаний. Артём вспомнил, как его везли в больницу, как для надёжности, понимая, что этот человек встанет на ноги раньше времени, делали операцию и ставили пластины — от этого и остался этот едва заметный шрам. Напоминание на всю жизнь, захочешь — не забудешь, хватит одного взгляда, чтобы всё вспомнить. Артём бессильно опустился на кровать и выключил свет. В темноте как-то спокойнее, потому что чувствуется оторванность ото всего мира. Артём закрыл лицо руками и сделал несколько глубоких вдохов в попытке успокоиться. Пролежав так около пяти минут и поняв, что сегодня это не поможет, Артём встал и пошёл на кухню, чтобы выпить стакан воды. Тишину спящей квартиры нарушал только громкий стук секундной стрелки старых часов в коридоре. Иногда на него совсем не обращаешь внимания, а иногда он раздражает настолько, что хочется снять эти часы немедленно и выкинуть. Артём уже пару раз порывался это сделать, но родители не позволили по каким-то ностальгическим причинам, и часы остались на прежнем месте. Впрочем, сейчас часы волнуют его меньше всего. Наступая босыми ногами на кухонную плитку и ощущая её прохладу, Артём на ощупь, чтобы не включать свет, достал из шкафчика стакан и налил воду. Пить хотелось так, как будто он не пил целую вечность, поэтому Артём чуть ли не залпом осушил стакан и налил ещё. Теперь он пил медленно, потихоньку начиная успокаиваться. В коридоре раздались тихие шаги. Оля. Конечно же. Артём повернул голову к дверному проёму, глаза уже привыкли к темноте, поэтому он различил смазанные черты лица. — Тебе опять приснился плохой сон, — тихо, но скорее утвердительно, нежели вопросительно, сказала девушка. — Я слышала, как ты кричал во сне… Она знала, что брат не очень любит говорить на эту тему, но одновременно с этим чувствовала, что ему нужна поддержка. Артём молчал. А что он может сказать? Что он, взрослый мужик, кричит по ночам от кошмара, который преследует его? Признаться в этом не хотелось. А кому захотелось бы? В том сне, который снится ему, большинство людей не нашли бы ничего страшного. Оля тоже молчала, а затем подошла и порывисто, крепко обняла брата. Артём вначале сопротивлялся, но потом всё же прижал сестру к себе. Младшая сестра, казалось бы, это он должен быть её защитником. Но только всё наоборот, это она его защищает, причём от самого себя, от его саморазрушительных мыслей.