Любовь по сценарию 2: На два фронта

АТМОСФЕРА Sarah Jaffe – Pretender Я сидел на кушетке, а травматолог, хмуря свои густые смольные брови, сквозь стекла своих узких прямоугольных очков осматривал мою ногу. Иногда он брал со стола снимок, который мне сделали еще вчера, и, вглядываясь в него, снова ощупывал бледную и заметно исхудавшую конечность. -Ходить пока еще будет больно, - вынес он вердикт, усаживаясь на край своего рабочего стола и снимая очки. – Но так всегда бывает, особенно не пугайтесь. Осложнений я не наблюдаю, так что через пару-тройку месяцев полностью восстановитесь. Я вяло улыбнулся. -Придете ко мне через месяц: мы еще раз сделаем снимок, посмотрим, как там у Вас дела, - врач тоже улыбнулся и похлопал меня по плечу. -Вот ты где! – мы оба вздрогнули, услышав чье-то громкое восклицание, и обернулись на звук. В палату, держась рукой за свой фонендоскоп, вошел Кай, приветливо смотря то на травматолога, то на меня. -Привет, - он улыбнулся мужчине и протянул ему руку для приветствия. Тот, тоже расплывшись в улыбке, ответил ему сильным братским рукопожатием. -Ну как он? – спросил Кай, становясь рядом с травматологом и внимательно рассматривая мою ногу. -Все в порядке, до свадьбы заживет, - рассмеялся тот, показывая Каю снимок. -Отлично, а я уж было разволновался, когда увидел, как он ковылял к больнице, - смотря мне в глаза заботливым взглядом, сказал Кай. – Лицо у него было, прямо-таки скажем, страдальческое. Оба посмеялись надо мной, а я недовольно отвел взгляд. Постебать меня, что ли, пришел? Я тут от боли мучаюсь, а ему смешно. -Да это нормальное состояние, - махнул рукой травматолог. – Только, я бы порекомендовал как можно меньше ходить: лодыжка все еще слабая, так что лучше ее не перенапрягать. Желательно, прогуливаться не больше 4-х часов в день, остальное время лучше давать ей отдохнуть. Я поморщился. Месяц лежал – теперь снова лежать. -Нечего морщиться, - усмехнулся Кай, заметив мое недовольство. – Сам виноват! Я недовольно покосился на него, но решил не отвечать на этот комментарий в присутствии постороннего человека. -Слушай, можно мы переговорим? – Кай обратился к мужчине. – Буквально на пару секунд… Мужчина кивнул и снова напомнил мне, что в ближайшие месяцы с ногой нужно быть поаккуратней и ни в коем случае не заниматься спортом, и вышел из кабинета, прикрыв дверь. -Сильно болит? – мягко спросил Кай, усаживаясь рядом со мной на кушетку и теплыми пальцами касаясь моей ноги. От его прикосновения я дернулся и опустил ногу с кушетки. Кай вдохнул полной грудью и, как я мог видеть боковым зрением, задержал дыхание на несколько секунд, закинул голову наверх, а потом, немного попялившись на потолок, с шумным выдохом снова посмотрел на меня. -Слушай, - сказал он так тихо, как будто боясь говорить в полный голос. – Возвращайся ко мне. -Зачем? – спросил я, невидящим взглядом рассматривая жалюзи, которые слегка колыхались на входной двери, закрывая собой стекло. -Мне одиноко одному, - пожал плечами Кай, продолжая теплым взглядом рассматривать мое лицо. -Как же ты раньше жил? – мой голос звучал бесцветно. -До этого я не знал, как это – жить с тобой. Услышав это, я повернул к нему голову и посмотрел в его глаза. Его взгляд был таким теплым, приятным, добрым. На какой-то миг лед, который сковал мое тело, обжигая все внутри своим холодом, начал таять, но я быстро отвел взгляд, не давая этому процессу действовать дальше. Мне не нужно его тепло. -Вы с Минхо расстались? – спросил Кай аккуратно. Я молчал. Мне было даже не интересно, откуда он взял такую информацию. Хотя, может быть, по мне было видно, что я сломлен горем, но обсуждать это с ним мне не хотелось. -Если надумаешь все-таки – возвращайся, - Кай выдохнул, от неловкости потер ладонями по своим коленям и встал. – Я тебя всегда буду ждать. Он вышел, а я посидел еще минуту, уставившись куда-то в одну точку невидящим взглядом, затем надел на ужасно худую лодыжку носок и, шипя от неприятных ощущений, сунул ее в ботинок. Выдохнув, поднялся с кушетки и, сделав первые шаги, которые были самыми болезненными, остановился передохнуть. Мне хотелось скорее убраться из этого места, поэтому я пересилил себя и кое-как вышел из палаты. На улице меня ждала Ен. Она сидела в сквере, закинув обе ноги на лавочку, и подняв лицо яркому теплому солнцу, иногда жмурясь, открывала один глаз, чтобы оценить обстановку вокруг. Кроме нее, в крошечном сквере сейчас не было никого. Я на минуту застыл, не решаясь подойти к ней, и разглядывал свою сестренку издали, тоже жмурясь от солнца. Она была спокойна сейчас, но я уверен – стоит мне подойти, и она сразу превратится в замкнутую, недовольную девчонку, которая не захочет даже посмотреть на меня. Тогда зачем она пошла со мной? Ведь помощи от нее не было никакой, ведь помогать мне идти она не могла, а молча идти со мной рядом, думая о чем-то своем и не обращая на меня никакого внимания, тоже не очень-то бодрило меня. Я был обижен на Ен. Мне сейчас так была нужна ее поддержка, ведь я чувствовал себя просто отвратительно: у меня невероятно болела нога, меня бесило то, что мне снова назначают постельный режим и разрешают ходить не более 4-х часов в день. Меня убивала мысль о том, что родная сестра за все это долгое время не сказала мне практически ни одного слова, и… я умирал от того, что моя любовь была несчастна. Последнее настолько лишало меня сил, что справиться с тремя предыдущими причинами моей депрессии я был просто не в состоянии. Казалось, внутри я был опустошен, и, если меня толкнуть на землю, я, ударившись об асфальт, тут же разлечусь на куски, словно хрупкая фарфоровая кукла. Мне казалось, что я был единственным, на кого не попадало это яркое весеннее солнце, потому что в то время, когда всем было тепло и радостно от его лучей, мне было холодно, словно на моей коже росли ледяные глыбы. И все кругом приобретало для меня те мрачные краски, которые обычно приобретает город, когда над ним нависают хмурые грозовые тучи. Выдохнув, я медленно подошел к Ен и навис над ней, закрывая собой солнце. Сестренка открыла глаза и, увидев меня, спустила ноги с лавочки, освобождая мне место. Я присел рядом с ней и вытянул вперед нывшую ногу. -Ну, что сказали? – спросила она безучастно. -Все в порядке, через пару месяцев приду в норму, - мой голос звучал так же безучастно, как и ее, словно я говорил вовсе не о своей ноге. -Так долго, - протянула Ен и, надув щеки, начала мотать ногами в разные стороны. Я подумал, что больше не могу этого терпеть. -Ен, - сказал я, посмотрев на нее, - скажи уже хоть что-нибудь! Поговори со мной! Упрекни меня, поругай, избей, если хочешь! Но только перестань молчать! Я так больше не могу! Выпалив это на одном дыхание, я, тяжело задышав, отвернулся от нее, как будто стыдясь своего нетерпения скорее все высказать. Ен, как будто не ожидав от меня таких бурных эмоций, даже отстранилась от меня. -А что я могу тебе сказать? – спросила она. -Ну, я не знаю, - я замялся. – Скажи, что тебе противно находиться рядом со мной после всего того, что ты видела… Скажи, что ты ненавидишь меня за то, что я так долго скрывал от тебя возвращение нашей матери… Скажи хоть что-нибудь, чтобы я мог хотя бы знать, что творится у тебя в голове! Ен пожала плечами и перестала махать ногами. -За маму я тебе благодарна, Тэ, - сказала она своим мудрым не по годам голосом, который обычно прорезался у нее тогда, когда она хотела сказать что-то важное. – За то время, что ты скрывал ее от меня, я успела, наконец, прийти к мысли, что я простила ее. И если бы ты не сказал сам, я, рано или поздно, сама задала бы тебе вопрос о том, вернется ли наша мама когда-нибудь или нет. Потому что я уже и сама хотела, чтобы она вновь вернулась к нам. Я облегченно выдохнул. Господи, неужели ты стал благосклонен ко мне? Неужели ты решил дать мне хотя бы крохотный повод наконец-то порадоваться и скинуть с себя груз этих тяжкий мыслей? Ведь они так мучали меня все это время, буквально поедали меня изнутри! -Ну а что касается тебя… - Ен посмотрела на меня, щуря один глаз от солнца. – Это шокировало, знаешь ли… Она вздохнула и, кажется, на ее губах появилась неуверенная улыбка. -Ну, мои одноклассницы всегда с таким отвращением говорят о «таких» парнях. Говорят, что это так мерзко и все такое… - она пожала плечами. – И тут вдруг я узнаю, что мой брат «такой»… Я усмехнулся. Бедняга! Представляю, что она чувствовала в тот момент, когда увидела картину, как ее брат целуется со своим другом. Слава небесам, что она не видела тех вещей, которые мы вытворяли несколькими часами до этого, иначе точно лишилась бы чувств! -Я все это время думала над всем этим, и, кажется, впервые в жизни поняла, что не все то истинно верно, что говорят другие, - Ен улыбнулась. – Я всегда считала, что то, что говорят нам учителя в школе, что говорят нам родители и друзья – настоящая правда и единственная истина, которой нужно следовать. Но вот я столкнулась с такой ситуацией, когда люди вокруг говорят, что это плохо, что это неправильно, но я вижу своего собственного брата и понимаю, что он не может делать плохого! Это же мой родной брат! Человек, который делал для меня столько важных вещей, в поступках которого я никогда не видела зла или чего-то неправильного… Просто не может быть, чтобы что-то, что делает мой брат, по-настоящему плохо! Она продолжала говорить, казалось, выпуская наружу все те мысли и чувства, которые тревожили ее все это время, а я готов был заплакать. Она говорила такие трогательные вещи, о которых я даже никогда не подозревал! Я никогда не думал, что Ен испытывает ко мне подобные чувства, что она думает обо мне именно так глубоко, что она верит в меня и во все, что я делаю. Я никогда не задумывался о том, что она считает меня примером для подражания; что она видит меня чистым и светлым человеком, который не способен на предательство, который настолько открыт для других, что никто и не подумает о том, что такой человек способен даже вырастить в себе мысль о каком-то злодеянии. В середине ее речи слезы градом полились из моих глаз, и я, обняв свою сестру, упал ей на колени. Я плакал от того, что ее слова обо мне были такими светлыми и легкими, в то время как я чувствовал себя совершенно иным. Я чувствовал себя грязным, развратным, низким и подлым человеком, который так ужасно поступает с очень дорогими ему людьми, во всем ища выгоду и удовлетворение только для себя. Перед моими глазами вспыхивали все те картины, которые доказывали существование грязи в моей ничтожной душонке, и я чувствовал, что мое сердце обливается кровью. В устах этого невинного ребенка я представлялся добрым, честным и светлым человеком, и я рыдал от того, что я смог пасть так низко, не оправдав ее ожиданий, не сумев остаться таким, каким она представляла меня. Еще с самого рождения я обещал этой женщине, что никогда не предам ее ожиданий и ее желаний, что я никогда не разочарую ее своими поступками или словами, что я всегда буду верен ей, но сейчас я чувствовал, что я предал Ен. Я предал ее чувства, предал ее ожидания, предал ее мысли. И мне было так тяжело, что казалось, тот груз, который я сбросил с себя несколькими минутами ранее, когда Ен говорила про маму, снова навалился на мои плечи. Но только он стал тяжелее в миллионы раз, и я чувствовал, как от этой невероятной тяжести стонут и скрипят мои кости, готовые вот-вот треснуть под этим грузом отчаянья и разочарования. Впервые в жизни я почувствовал, что груз мыслей может быть намного тяжелее, чем физический груз. Я, не переставая, уже онемевшим пальцем давил на дверной звонок. Мое тело ломало, перед глазами все плыло, в ушах невыносимо звенело. Казалось, если резко тряхнуть головой, весь мир перевернется и запляшет вокруг бешеным калейдоскопом, а если и вовсе закрыть глаза, создастся ощущение, будто тебя с огроменной скоростью кружат на детской карусели. -Ну, давай же, - заплетающимся языком промямлил я, прислонившись головой к двери, и с новой силой, вдруг прилившей к моему онемевшему пальцу, начал давить на звонок. Наконец-то я, словно издалека, услышал, как щелкнул дверной замок и отошел чуть дальше. -Тэ? – на пороге появился Кай. Он смотрел на меня уставшими и заспанными глазами, однако одет он был вовсе не так, как если бы он только что вылез из кровати – на нем была строгая рубашка, в которой он обычно ходил на работу, и черные, сейчас слегка помятые брюки. Я почувствовал, как колени подкосились, и я, пошатнувшись, уже собирался упасть, но рука вовремя схватилась за дверь, и я устоял на ногах. -Ты что, пьян? – Кай внимательно вгляделся в мои глаза. – Да перестань ты звонить! Он одернул мою руку от звонка, на который я до сих пор все еще настойчиво давил пальцем. А я, вдруг заулыбавшись непонятно чему, нетвердым шагом зашел в квартиру. -Ты, вообще, что здесь делаешь? Тебе дома нужно лежать, с твоей-то ногой! – Кай смотрел на мою ногу, которая сейчас чувствовала себя вполне комфортно. Накачав себя алкоголем, я практически не чувствовал ничего, даже собственного тела, не то, чтобы какой-то там боли. -Так много вопросов, - шикнул я, закрывая его рот ладонью и стягивая с себя обувь. Кай в недоумении хлопал глазами. Кажется, он не понимал, что происходит. А разве я понимал? Все, что сейчас вертелось у меня перед глазами – это дебильное сообщение на каком-то сайте, где было написано о том, что Минхо и Гу Чжэ Хи, которые вместе снимаются в новом сериале, официально объявили о том, что они встречаются. Прежде чем разозлиться и позволить себе наделать глупостей, я тщательно перепроверил эту информацию и стопроцентно убедился в ее истинности тогда, когда собственными глазами увидел какое-то интервью с актрисой, признававшейся журналисту в том, что на съемках сериала между ними возникли чувства, и теперь они не просто партнеры по сериалу, но и партнеры по жизни. Просмотрев это видео 4 раза, я час не мог прийти в себя, обливаясь слезами и проклиная Минхо со всей охватившей меня тогда яростью. Понятно теперь, почему он ушел от меня! Конечно, лучше выбрать девушку, чем парня - это естественно. Я так и знал, что в итоге все так и получится. В отличие от меня, Минхо не открещивался от женщин и в итоге влюбился в свою напарницу. Все просто. Природа берет свое. Я понимал, что это не его вина, но мне было слишком больно, чтобы пытаться убедить себя в том, что все так и должно быть. Поэтому я, плюнув на запреты врачей, плюнув на упрашивания моей матери и сестры не ходить никуда на ночь глядя, плюнув на самого себя, приперся в местный бар заливать свое горе алкоголем. Самое действенное средство. Хряпнешь пару-тройку стаканчиков соджу скрипя зубами, а потом уже и не будешь замечать, как она вливается в тебя непрекращающейся очередью залпов. Никто не говорит, что после этого станет хорошо - после этого станет еще хуже, потому что лично я, когда пьянею, даже при хорошем настроении часто впадаю в апатию, а уж когда есть над чем пострадать, то здесь нет предела потокам слез и соплей, которые в одночасье вырываются наружу, словно дикая птица из клетки. Выпив, наверно, бутылки три водки, я начал истерично искать собеседника, но все те, к кому я обращался, отворачивались от меня, давай мне понять, что они не хотят разговаривать со мной. Ну, еще бы! Я был в таком ужасном состоянии, что находиться со мной в одном баре уже было противно, не то что еще вести со мной беседу и слушать мой пьяный несвязный бред. Разочаровавшись, я вдруг вспомнил о Кае, который накануне предлагал мне вернуться к нему, и подумал, что, возможно, он сможет поговорить со мной. Ведь он меня любит… И вот теперь я, спустя такую сложную и, как казалось мне, долгую дорогу, я стоял в его прихожей и думал о том, что мне совсем не хочется разговаривать. Мне хотелось мести, хоть на подсознании я понимал, что Минхо о ней не узнает, а даже если и каким-то образом прослышит, то ему все равно будет параллельно, чем я там занимаюсь. Но мне хотелось заглушить эту боль, хотелось знать, что я отомстил, хотел сам насладиться этой местью. Быть может, хоть так мне станет спокойней? Взяв Кая за руку, я, шатаясь и держась одной рукой за стену, потянул его в комнату. Кай молча шел сзади, наверно, прекрасно понимая, зачем я веду его туда. Войдя в комнату, я на пару секунд застыл на месте и увидел, как на кровати три разгоряченных обнаженных тела ублажают друг друга, переплетаясь между собой, словно скользкие ядовитые змеи. У меня все сжалось внутри, я тряхнул головой, закрыл глаза, а когда открыл их снова, обнаружил, что кровать пуста. Толкнув Кая на кровать, я стянул с себя майку и залез на него сверху. Усевшись поудобнее, я начал расстегивать его рубашку, путаясь в пуговицах потерявшими координацию пальцами. -Тэ, - сказал Кай, взяв меня за запястья. – Тэ, подожди… Тэ… Я не слышал его, как будто находился в каком-то омуте, куда не доходили звуки этого мира, кроме глухого стука собственного сердца и оглушающего звона в ушах. -Тэмин, ты слышишь? – Кай подергал меня за запястья, заставляя обратить на себя внимание и остановиться, и только тогда я его услышал. Посмотрев на него, я нахмурился. -Не надо, - сказал Кай, взглядом словно умоляя меня не делать этого. -Ты тоже меня не хочешь? – спросил я, переставая теребить пуговицы на рубашке парня. -Нет, нет, - Кай смущенно улыбнулся, - конечно хочу, но дело не в этом… Кай отпустил мои запястья и приподнялся на локтях. Его смуглая грудь оголилась из-под раскрывшейся от натяжения рубашки, и я, взглянув на нее, вдруг почувствовал отвращение. Простонав, я слез с него и плюхнулся на кровать рядом с ним, повернувшись к парню спиной. Что я здесь делаю? Зачем я пришел? Что я пытаюсь здесь найти? Утешение? Жалость? Любовь? -Почему ты напился? Что случилось? – спросил Кай, пододвигаясь ко мне и дыша мне в шею. Его руки, тем не менее, не прикасались ко мне. А я молчал. Перед глазами снова появилось счастливое лицо Гу Чжэ Хи, а в ушах прозвенели ее слова о том, что они с Минхо начали встречаться. Я сжался калачиком и закрыл лицо руками. Внутри все болело, к горлу подступал давящий комок, в голове так звенело, что было уже просто невыносимо. Я взвыл и, не имея больше сил сдерживать слезы, зарыдал. Громко, с надрывом, с такой силой, что казалось, это был мой последний плач. Кай, уткнувшись носом мне в шею, обнял меня сзади. Я почувствовал его слабые поцелуи на шее, которые даже больше были похожи на легкие прикосновения, будто бы он боялся поцеловать меня в полную силу, как если бы у меня на шее были раны, касание к которым могло принести мне невыносимую боль. Я вдруг почувствовал такую нежность к Каю, что взял его руку и прижал к своей груди. Сейчас я чувствовал утешение, чувствовал его любовь, которую он выражал в своих невесомых поцелуях, и, казалось, на моей душе становилось чуть светлее. Но только надолго ли это?