Горный ветер

"Surrounded and up against a wall, I'll shred 'em all and go with you. When choices end, you must defend, I'll grab my bat and go with you" (twenty one pilots - my blood)

Волк настороженно дергает ушами и, поднимая лобастую голову, принюхивается к окружающим его запахам: ничего настораживающего, только лес шелестит летней листвой на ветру, да где-то вдалеке слышится слабое журчание горной реки. Что-то новое вторгается в привычный набор звуков: где-то рядом шевелится кто-то живой, судя по запаху – кролик. В желудке у волка с утра булькает только вода, которой он напился из приятно-морозящего ручья, и волк замирает, зная, что ветви скроют его серую шерсть, а густая листва прикроет рыжие подпалины на боках. Волк более точно определяет расположение зверька и резко срывается в бег; ветви стегают его по бокам, путаясь в густой шкуре. Кролик не успевает сделать и пары прыжков, заканчивая лесную жизнь в зубастой пасти. Волк довольно фырчит и собирается приступить к обеду, когда в бок его что-то врезается, и он чуть было не опрокидывается на спину, открывая незащищённый живот. Зверь рычит, стараясь повернуться к врагу зубами, но в нос ударяет знакомый запах, и вибрирующий рык сам собой прерывается. "А делиться со стаей тебя так и не научили, я смотрю", - в голове раздаётся звонкий девичий голос, и борзая играючи покусывает его за плечо. Волк глубоко вдыхает её аромат, знакомый ему с самого детства, и в животе скручивается тугая горячечная спираль. "Можешь присоединиться, если хочешь", - волк не допускает лишних мыслей, девчонка и так безраздельно царит в его голове. Борзая фыркает, намекая, что кролика будет слишком мало для них двоих, и кивает головой на небо. "Солнце почти село, пора". Волк, с сожалением осмотрев на кролика, со вздохом берёт его в зубы, - придётся нести в общую кучу, откуда он точно его не попробует. *** Первое его яркое воспоминание о детстве – это запахи, ударившие в нос: слишком острые, слишком многочисленные, слишком чужие. Он не может разобраться тогда в них и обиженно ревёт, чувствуя на спине успокаивающее тепло знакомой руки – его матери. Она что-то говорит ему, но звуки смываются под напором запахов, заполонивших все лёгкие, и он не может перестать плакать, потому что так легче, потому что нос сразу забивается, и ароматы притупляются, почти уходя. - Кто это тут такой плакса? Он слышал этот голос раньше, и поэтому поворачивает голову на звук. Конечно, сам смысл произносимых слов до него пока не доходит. - Дай ему время, Мако, все волчата такие. - Что-то я больше не вижу в помете отчаянно ревущих сопляков. Он понимает только интонацию и она ему не нравится: он насупливается и сжимает крохотные кулачки. - Хм, а может, и выйдет какой толк, - его перехватывают поперек живота и поднимают высоко над землёй, - ну-ка, дай на тебя посмотреть, задохлик. Он требовательно бьет ногами по воздуху, требуя отпустить, но затихает, когда прямо перед ним возникает ухмыляющееся лицо, поросшее волосами. Он зачарованно приоткрывает рот и тянет ручку вперёд, стискивая пальцы на этой поросли, оказавшейся неожиданно жёсткой для ещё нежной кожи на ладони. Ему это не нравится, и он дёргает за неё. - Посмотри-ка, чем занялся, - лицо не злится, только издаёт рокочущий звук, пугающий его. Он бы заревел снова, но тогда придется отпустить забавную игрушку, и он только сжимает пальцы ещё крепче. - Иди расти дальше, рано решился бороду мне выдирать. Его снова опускают на землю, и он высоко задирает голову, наблюдая, как отец скрывается за бурого цвета стеной внешнего мира. *** - Хороший денёк сегодня, - Эрин выжимает волосы от влаги, что принесла с собой из лесного озера, и струи воды стекают по женскому телу. Он мотает головой, разбрызгивая капли по все стороны, и она заливисто хохочет, отскакивая в сторону. - Слушай, - Рудый лежит на траве, положив голову ей на колени, и нежится в лучах заходящего солнца; последний луч, лениво мазнув его по лицу, теряется в яркости его волос. - Да? - Ты никогда не хотел убежать туда, где ещё не был? – её пальцы путаются в его волосах, но взгляд устремлён куда-то за горизонт, за рябь воды озера, за деревья на том берегу, быть может, к самым горам, что высятся на севере, а может, и далеко за них, - или был, но не можешь вспомнить? - Неа, даже в голову не приходило, - он жмурится и продолжает, - говорят, в горах снег лежит почти круглый год, а чтобы перейти горные перевалы, потребуется полжизни, не меньше. И дичи там мало. Рудый молчит пару мгновений, тщательно взвешивая каждое слово, и осторожно продолжает: - Тем более, там змеи. Эрин сразу напрягается вся, закрывается, становится на мгновение /почти/чужой, но всё-таки решается. - Знаешь, я кое-что помню, - она мнется и вместо слов кладёт пальцы ему на виски. Рудый пораженно распахивает глаза, улавливая в её мыслях незнакомый образ горной вершины, окутанной шапкой снега и проплывающей под самыми ногами, взмах широкого крыла на периферии зрения, облака пара, выдыхаемые из широкой пасти, и неясный шипящий голос в глубинах мыслей. - Никому этого больше не показывай, слышишь? – он рывком садится, еле сдерживаясь, чтобы не оскалить клыки, но по коже его бегут мурашки, а в голове снова и снова повторяется чье-то имя – /не/знакомое имя. Эрин упрямо вскидывает подбородок - глаза её вспыхивают еле сдерживаемой обидой, а из горла вырывается недовольный рык. Рудый молча наблюдает, как борзая уходит в лес, оставляя после себя примятую траву и запах в воздухе. *** Его будит копошение в шатре и неясные звуки спора. - Ты не имел права так поступать! - У меня не было выбора! Не могли же мы бросить её умирать. Он затаился в своём углу, жадно вслушиваясь в чужой спор. - Ещё как могли. Ты не чувствуешь запаха? Не чуешь её дух? Она вся провоняла чертовыми змеями, чтоб им пусто было! - Я не настолько ещё стар. Но она всего лишь дитя и не ей отвечать за деяния взрослых. Будь милосердна, богами заклинаю, она ещё младше твоего единственного ребёнка! - Не стоило напоминать, - голос матери становится глухим, - положи её сюда. - Спасибо. Он глубоко втягивает воздух, и вскоре незнакомый запах щекочет его ноздри, дразня и зовя придвинуться ближе. Он пока не может ничего распознать, но аромат запоминает. Уже потом, намного позже, он отделяет ноты прошлого – одну от другой: она пахнет горной свежестью и морозностью ручьев, спускающихся с небес, и в самом конце, под всем этим, она пахнет душистой летней травой, что приминают волчьи лапы в свободном беге. *** Эрин лежит в высокой траве, пропуская сквозь пальцы колючую траву, и один высокий стебель щекочет ей лицо. Она снова и снова, как и предыдущие осознанные месяцы до этого, видит перед собой снежные вершины и восходящее солнце, что окрашивает небо в багряные, цвета крови, оттенки и слепит глаза. Эрин хмурит лоб, цепляется за эти воспоминания, пытаясь нащупать что-то ещё, но они неизменно ускользают на периферию, стоит только сосредоточиться. Её попытки прерывает отчаянный вой, подхватываемый сразу несколькими глотками и разносящийся далеко по лесу. По рукам Эрин ползёт тёмная шерсть, острые уши вылезают на морде, что вытягивается, ощетиниваясь клыками, и борзая задирает голову к темнеющему небу и коротко завывает в ответ, сразу после срываясь в стремительный бег. С севера, откуда доносится протяжный вой вожака, начинает подниматься тёмный дым и крылатая тень мечется в небе, выпуская длинные струи огня. Борзая появляется, когда большая часть лагеря уже полыхает, и обезумевшие волки мечутся по территории, пытаясь сбить пламя и самого змея, кружащего вокруг. Волк-вожак с седыми подпалинами на шкуре поднимает голову и снова воет, предупреждая об опасности. Борзая всматривается в полет змея, прослеживая его движения, и бросается к нему, когда он снижается, чтобы снова выпустить огонь. Она еле успевает отклониться, пропуская пламя сбоку, и высоко прыгает. На долю секунды ей кажется, что она летит по воздуху, она готова поклясться, что чувствует, как широкие крылья хлопают у неё за спиной, позволяя приземлиться змею на спину. В маневре оборачиваясь, Эрин вцепляется пальцами в неожиданно прохладную чешую, думает, как дотянутся до кинжалов на бедрах, и вспоминает, что два её коротких клинка остались в кожаных ножнах, что сейчас наверняка лежат в полыхающем шатре. Перемещения змея становятся еще более хаотичными от ощущения лишнего груза на спине, однако среди того круговорота, что закручивается вокруг, Эрин каким-то чудом замечает Рудого, который размахивает руками и кричит, широко разевая рот. Все его усилия бесполезны - в её ушах свистит только ветер. А змей закладывает очередной вираж, и Эрин остаётся только прижаться к чешуйчатой спине и молиться всем богам, любому, кто только согласится покровительствовать глупой девчонке. "Давай, с-соскальз-сывай, противное животное" Чужая мысль звучит слишком громко, и Эрин чуть было не съезжает по покатой спине к хвосту, но вовремя упирается ногами. - Это ты мне, ящерица? – от волнения она забывается и дублирует слова и вслух, и в сознании. "Ты можеш-шь меня слыш-шать?" Змей чуть поворачивает к ней голову, изумленный не меньше её самой. - Ещё и вижу прекрасно, не сомневайся, - Эрин скалится, демонстрируя клыки. Что-то свистит в воздухе, пролетая над Эрин, чудом не проделав дыру ей в голове, и мимоходом цепляет крыло змея. Эрин отлично знакома с особыми волчьими копьями - копьями с зазубренным наконечником, который она собственноручно крепила к древку. Подбитое правое крыло машет чаще, чем надо, и полёт змея комкается, становясь рваным. "Чертовы зубочис-стки!" Змей сердится, змей дышит огнём; вместе с волчьим лагерем занимается пожаром и окружающий его лес. В воздух взметается ещё парочка копий, от которых змей с трудом пробует увернуться, но одно предательски пробивает второе крыло и застревает там. Крик Эрин поднимается в небо вместе со змеевым, чей рёв раскалывает ей голову на неровные части. Ветер свистит у неё в ушах, когда змей заваливается на бок и неровными кругами снижается к земле. - Правее бери! – Эрин зажмуривается и буквально падает грудью на чешуйчатую спину. Змей сносит горящие верхушки деревьев брюхом и застывает на черной земле, тяжело поднимая бока в неровном дыхании. Эрин неловко скатывается вниз, стараясь не наступить на разметавшиеся по траве крылья, и вскрикивает от неожиданности, когда очертания змея плывут, складываясь, и на земле остаётся лежать молодой человек. "Я вс-спомнил тебя, человечеш-шка" У него пот выступает на лбу и дыхание хриплое. Эрин нерешительно делает шаг к нему, но приближающийся шум заставляет отступить. - Эрин! – Рудый первый показывается из-за догорающих деревьев и мёртвым кольцом из рук обхватывает за талию, оттаскивая назад, - не приближайся к нему. - Посмотри на него! – Эрин рвётся у него из рук, ей главное – помочь-спасти-уберечь от разъяренной стаи её единственную связь с прошлым. "Эрин? Раньш-ше тебя з-свали по-другому" Змей пытается перевернуться на живот и тут же закашливается - на губах его выступает кровавая пена. - Ты разве не слышишь? – она готова рыдать от отчаяния, она готова вонзить выступающие клыки в руку Рудого, - он помнит меня, он знает меня! Ему плохо, Рудый, ему очень плохо! Позволь мне… - Он заслужил это, девочка, - среброголовый вождь с отвращением смотрит на парня, который приподнимается на подрагивающих руках, чтобы принять последний бой, но стая уже окружает его, и тихий рык исторгается из оскаленных пастей. "Тебя з-совут Ирка" Он смотрит только на неё, но ей кажется, что больше сквозь, и его совсем не волнуют волки вокруг, что смыкают ряды, скрывая его за могучими плечами. "Ты не принадлежиш-шь этой стае, девочка. Найди Айта, слыш-шиш-шь, най..." Эрин не может оторваться от его сознания, вылезти из его головы, Эрин не знает – как, и дугой выгибается в чужих руках; она кричит на пределе связок и захлебывается этим криком, что к концу переходит в предсмертные хрипы. Ей кажется, что это в её тело вгрызаются сейчас острые клыки. *** - Меня зовут Ирка, - девочка улыбается ему, а у него всё внутри холодеет. - Шшш, тише, - она сосредоточенно сдвигает брови, не понимая, что сказала не так, - у тебя не должно быть имени до самого совершеннолетия, иначе боги решат, что ты не достойна. Девочка наклоняет голову набок и упрямо заявляет: - У меня есть имя. Позже ей прилетает от приемной матери, которая, чередуя слова с хлесткими ударами, втолковывает непокорной девчонке законы стаи. Та вздрагивает, когда тяжёлая рука опускается на кожу, оставляя яркий след, но ни звука не произносит; только по щекам бегут две солёные бесцветные дорожки, смешиваясь с красной, что сочится из прокушенной губы. Он напрасно сжимает руки в кулаки, а после, не в силах смотреть, отворачивается. Он защитил бы её, не будь обидчица его матерью. Больше про имя девочка не заикается. *** Эрин уходит той же ночью, не взяв ничего из вещей, - у неё и нет ничего – кроме, быть может, любимых кинжалов, что стали ей роднее, чем всё вокруг. Борзая бесшумной походкой удаляется в лес, обернувшись всего один раз, когда приютившее её племя постепенно скрывается за обгоревшим лесом, и сердце её тревожно ноет, когда память предательски подбрасывает картинку, где пальцы её путаются в чужих рыжих волосах. Борзая озадаченно принюхивается к запахам ночного леса, когда сверху на неё обрушивается тяжесть волчьего тела и прижимает к земле. Она рычит, вертясь на месте и стараясь скинуть чужака, пока в нос не забивается знакомый запах, и черты борзой плывут, изменяясь. Эрин с удовольствием запускает руки в густую шерсть с рыжими подпалинами и прижимается к ней щекой. Обида мелькает в желтых волчьих глазах. "Ты серьёзно надеялась уйти и даже не попрощаться?" - Это было сложно, Рудый, - шепчет Эрин и вздрагивает, когда вновь приходит ощущение разрываемого на части тела. "И неужели ты думала, что пойдёшь в одиночку?" Тёплое волчье дыхание опаляет ей щеку, и волк коротко касается её уха влажным носом. "Вместе начинали, вместе и закончим" Эрин готова урчать на манер дикой кошки от благодарности; она признательно касается лбом широкого лба волка, и крупная борзая с коротким тявканьем бросается в просвет между деревьями. Опаленный дыханием огня лес кончается, и живая листва шелестит на ветру, приветствуя борзую. Земля мягко стелется той под лапы, а бока касается рыжая волчья шерсть, наполняя привычным чувством всесильности. *** - Сегодня важный день для нашего племени, - седовласый поджарый вождь обводит взглядом свою стаю, что расселась вокруг ритуального костра, и особенно задерживается на двух фигурах прямо перед ним, - молодняк растет чересчур быстро, и даже я не в силах удержать их в счастливой юности. Вокруг раздаются смешки, но он только выше поднимает подбородок, зная, что это его ночь, что он сегодня станет полноправным членом стаи, и мысль эта греет его лучше костра, что горит за спиной. Он аккуратно скашивает глаза в сторону, где стоит еле достающая ему до плеча девушка, и тут же исправляется – это они сегодня станут полноправными членами стаи. От неё тянет радостью, возбуждением и, быть может, немного кислым запахом страха. Он находит её руку /в полумраке всё равно не видно/ и ободряюще сжимает тонкие пальцы, что тут же благодарно сжимаются в ответ. - Сын Мако, - он тут же выходит вперёд, и её рука выскальзывает, оставаясь позади, - ты хорошо показал себя на испытании, ты достоин своей семьи и своего отца. Он кидает взгляд в сторону, где во тьме ночи возвышается фигура его отца, и грудь его заполняется незнакомым чувством гордости. - Я нарекаю тебя Рудым. Теперь ты полноправный воин и волк, и пусть земля стелется у тебя под ногами, а звезды указывают путь, - Рудый склоняет голову, и рука вожака ложится ему на плечо, сжимая, - можешь присоединиться к отцу. Рудый степенно шагает в круг сородичей, еле сдерживая себя, чтобы не помчаться вприпрыжку подобно годовалому щенку. - Теперь ты, - тяжелый взгляд останавливается на девушке, но вожак медлит, и по толпе уже начинает гулять неясный шепот. Рудый замечает медленно сжимающиеся девичьи кулаки и остро жалеет, что не может успокоить: сколько он не касается её мыслей, он неизменно встречает глухую тишину. - Ты показала себя отважной и решительной воительницей. Пусть ты не кровь от крови нашей, но ты заслужила это право – вступить в стаю. Стая принимает тебя. Рудый со своего места видит, как она облегченно выдыхает и расслабляется. - Но ты не волк, а значит, я не дам тебе волчье имя. Не стоит так дико смотреть, девочка, поумерь свой пыл. Я нарекаю тебя Эрин, в честь мира вокруг тебя, который ты так стремишься увидеть, - вожак кладет руку ей на плечо, ожидая ритуального поклона. Эрин улыбается – ядовито, выдавливая не улыбку, ухмылку даже, и в голове старого вожака звенит её голос. "Псы не кланяются, это удел шавок" И Эрин следует за Рудым, становясь рядом, как равная ему. Вожак пристально смотрит ей вслед, но сделать ничего не может – от девчонки веет превосходством. Стая принимает её.