***
Даня никогда не волновался перед концертами. Возможно, первые разы да, но потом это вошло в привычку, и он всегда понимал, что волноваться незачем, программу он знает идеально, людям понравится и всё в этом духе. А вот Вова волновался. По нему было видно, Красовицкий постоянно пил воду из бутылки, поправлял волосы, кусал пальцы и все его движения были какими-то дерганными. Даню постоянно уводил куда-то Павел Викторович, заполнять какие-то документы, что-то там обсудить и прочее, хотя парень очень хотел побыть с Вовой, успокоить его как-то. Они сидели в кабинете с хором, уже давно повторили программу, и теперь просто ждали своей очереди выступать. Парни выступали последним номером. Время пролетело достаточно быстро, руководитель наконец-то увел всю толпу из кабинета на сцену и Вова с Даней остались одни в кабинете. — Все еще волнуешься? — он подсел к Красовицкому, который сидел на первом ряду и тупо смотрел перед собой. — Да. Никак не могу справиться, вроде знаю, что мы с тобой все выучили, но так боюсь налажать, жуть просто. Вдруг Павел Викторович разочаруется во мне и решит, что зря он меня вообще на конкурс взял, и про тебя точно такое же утверждение… А парни с хора? — Так, кончай думать об этой херне. Мы с тобой все идеально знаем, я зря что-ли месяц с тобой занимался? Прекрати трястись, все будет отлично, — Даня встал, за руку поднял Вову со стула и обнял. — Дыши. Мы с тобой всех порвем — и сейчас, и на конкурсе. Красовицкий в его объятиях постепенно перестал дрожать и расслабился. Они стояли так, пока их не позвал Рома. — Пацаны, Павел Викторович звал, давайте, шуруйте на сцену, до вас один номер. Они оторвались от друг друга, Вова кивнул Роме и вышел из кабинета за ним. Даня догнал его и взял за руку. — Если косячишь, то делай так, что это было запланировано. Если что, я под тебя подстроюсь. По лестнице они спустились молча и за руку, за сценой их встретил Павел Викторович. — Ну что, орлы, готовы? — он хлопнул их по плечу. — А как еще? — Даня улыбнулся. — Готовы, — уверенно сказал Вова. Они выступили почти идеально. Лишь в одном, сложном месте оба слегка не дотянули, но кажется, этого никто не заметил. — Я не верю в то, что у меня получилось. Я смог. Мы смогли. Охуеть, — сказал Вова Дане, когда они ушли со сцены. — Ты умница, — Мейлихов приобнял его. — Пацанам, походу, тоже зашло. Так что готовься, сейчас нас будут поздравлять. В кабинете уже сидел хор. Как только они зашли, тут же послышались аплодисменты и одобрительные выкрики. Несколько человек подскочили и правда, как Даня и сказал, начали осыпать приятными словами. Рома потрепал Вову по волосам, все сказали ему, что если честно, ожидали меньшего, закончил за всех Павел Викторович, поздравивший их с отменным выступлением. — Вы молодцы, еще чуть-чуть доработать, и для важного всероссийского конкурса в самый раз. Я дирижировал и наслаждался.***
Последние недели перед конкурсом пролетели до ужаса быстро. Парни репетировали почти каждый день, и с учителем, и дома. Как итог, программа была заучена вдоль и поперек, звучали они, и по мнению Павла Викторовича, и по мнению самих Дани с Вовой — лучше, чем когда-либо в принципе. Оставались последние два дня перед поездом до Санкт-Петербурга, которые проходили за неторопливым сбором вещей. Папки с нотами и личные вещи были уложены в чемоданы, еда на целый день была куплена, Даня накачал фильмов на свой ноутбук, так что поездка обещала быть увлекательной.***
В семь утра Мейлихов уже сидел на вокзале. Павел Викторович зевал рядом, Анатолий Владимирович проверял какие-то документы. В дверях зала ожидания появился Вова с большой спортивной сумкой, в шарфе, шапке, перчатках, зевающий и слегка промокший — на улице пошел дождь. — Доброе утро всем, я не опоздал? — Вова пожал руку руководителю и Дане, концертмейстер не отрывался от документов, но поздоровался. — Как раз минуту назад посадку объявили, так что ты вовремя, — ответил Павел Викторович. — Толь, как там с бумагами? Ничего не забыл? — Билеты здесь, мой паспорт на месте, куча макулатуры на конкурс тоже, только что все перепроверил. Можем идти, — он достал из папки четыре билета, нашел каждому свой, убрал документы в сумку и первым встал и направился к выходу на платформу. Они ехали в купе, Даня и Вова на нижних полках, а руководитель и концертмейстер на верхних. До Санкт-Петербурга оставалось ещё ровно двадцать четыре часа поездки. В поезде особенно заняться было нечем, кроме как сидеть и смотреть фильмы на ноутбуке, периодически выходить на станциях и пить чай или есть. Так Даня с Вовой провели время до самой ночи. Когда Павел Викторович и Анатолий Владимирович заснули, ноутбук окончательно сел и требовал подзарядки, чай остыл, а за окном стемнело, Мейлихов почувствовал то самое, что всегда ощущал в поездках. Какое-то спокойствие, поездную романтику. Они с Вовой решили выйти на очередной станции в каком-то городе. Остановка была двадцать минут. Смотреть на станции было особо нечего, три платформы, огороженные друг от друга забором, на котором висела гирлянда, крыша, освещение, люди, которые садились в поезд, громкоговоритель, который объявлял посадку, можно было бы сказать — обычная, ничем не примечательная остановка, как во всех городах. Но что-то такое особенное Даня все же ощущал. — Обожаю поездки. Есть в них что-то… не могу описать. Такое чувство, будто все так и должно быть. Романтика какая-то особенная, я бы всю жизнь так ехал. — Я бы тоже. Лучшее чувство в жизни. Вот это всё — просмотр фильмов, храп Павла Викторовича, чай из этих стаканов РЖДшных, станции, стук колёс… тоже не могу подобрать слово, которое бы описывало всё вот это вот. Повисло молчание. Даня внезапно понял, что ему не хватает какой-то близости. Словно в пазле, почти собранном, не хватает всего одной детальки. Он взял Вову за руку, ожидая услышать какое-то возражение, но Красовицкий вместо этого уложил голову ему на плечо. Вот теперь Даня на сто пять процентов почувствовал себя в порядке, в то время и в том месте и в той ситуации, словно удовлетворил все потребности по пирамиде Маслоу. — Знаешь, я для себя решил, если мы хоть что-то займем на этом конкурсе, я сделаю очень важную для себя вещь, — почти шепотом сказал он. — Тогда, думаю, и мне следует поступить также, — Вова прижался сильнее. Они бы так и стояли до самого утра, если бы не проводница, которая подошла и усталым голосом позвала их в поезд.***
Санкт-Петербург встретил их промозглым ветром и серым небом. Погода была не очень, что в принципе не ново для этого города. Они поели в Макдональдсе у вокзала и первым делом нужно было заселиться в гостиницу. У ребят было времени до трех часов дня, на помыться, подремать, собраться и доехать до концертного зала, где и должен был проходить сам конкурс. Дела в номере прошли быстро, парни по очереди приняли душ и начали собираться. Предстоял важный день, они оба это понимали и поэтому старались максимально подготовиться. Вова уже был готов, и поэтому спокойно сидел на кровати и ждал, пока Даня справится со своими непослушными волосами. Тот пытался расчесать их, но торопился, и поэтому они только больше путались и доставляли дискомфорт. — Может тебе все же нужна помощь? — Красовицкий с улыбкой поинтересовался у друга. — Я читал, кудрявые волосы надо сырыми расчесывать. Ты сейчас будешь, как одуванчик. — Если ты сможешь, то конечно, — Даня выглядел достаточно расстроенным, ведь он хотел достойно выглядеть на конкурсе, но все шло против него. — Они еще влажные слегка, так что можешь попробовать. Вова неспешно встал за Мейлиховым, взял расчёску в руки и аккуратно провел по одной из прядей. Даня слегка зажмурился, но также осознал, что ему нравится такая картина, нравятся прикосновения Красовицкого к своей коже. По его волосам осторожно водили расческой, и постепенно спутавшееся нечто превращалось в аккуратно уложенные волосы. Через некоторое время Вова прекратил все свои манипуляции и по окончанию медленно провел кончиками пальцев рядом с ухом Дани. Небольшая волна наслаждения пронеслась по телу. В это время Вова зачарованно глядел в отражение, откровенно залипая на контрасте двух тел. — Спасибо… — тихо проговорил Даня, поднимая взгляд на парня. — Все хорошо, — Вова немного покраснел и поспешил отойти. Позже они быстро переоделись в концертные вещи и вышли из отеля вместе с руководителями ровно в два часа дня. Им выдали целый кабинет, где можно было спокойно распеться и повторить программу. Чем ближе они двигались к последнему произведению, тем сильнее Вова начинал волноваться, вся его уверенность отступала куда подальше, уступая место тревоге. И если в школе еще не страшно было налажать, то сейчас каждый фальшивый звук карался минус одним-двумя баллами. Произведения внезапно стали нереально сложными, хоть они и знали всё идеально, колени предательски дрожали. — Я пойду, разузнаю, сколько до нашего выхода осталось, вы тут, никуда не уходите. Анатолий Владимирович, пойдёмте со мной. Даню и Вову оставили одних в кабинете. Мейлихов выглядел спокойно, словно у него сейчас не важный всероссийский конкурс, а концерт для родителей на новый год, в то время как Красовицкий постоянно поправлял волосы, заламывал пальцы и слегка дергался. — Как ты вообще не переживаешь? Всё-таки, важный конкурс, важные люди, такой уровень… — Сто раз было, поэтому и не парюсь, — Даня подсел к Вове на скамейку, которая стояла в кабинете напротив пианино. — А ты что, опять волнуешься? Я тебя на сцену не пущу, если не прекратишь, в таком состоянии это вообще бессмысленно. Забудешь весь текст, все ноты, как петь и как тебя зовут. Мы знаем всё идеально, мы вместе и хрен нас тут кто победит. Разве что, парни из Питера и Москвы, они всегда первые места занимают, — Даня улыбнулся, но Вове этот монолог вообще никак не помог. Мейлихов встал, за руку поднял парня и заключил в свои объятия, горячо зашептал на ухо: — Кончай давай трястись. Помни, что мы с тобой всё выучили, если проиграем, то не корову, это просто конкурс. Я рядом, если начнёшь лажать — подстроюсь под тебя, и ты тоже должен под меня подстраиваться. Иди ко мне. Сильные руки с напором проводили по спине, прижимали к себе, Даня успокаивающе что-то шептал, Вова потихоньку расслабился, почувствовал то самое единение, о котором только что говорил парень. И правда, а чего он переживает, ну не займут они что-то, ну налажают, ничего не случится, его не выгонят из хора, Мейлихов никуда не денется, они отлично общаются. Красовицкий даже сказал бы, что, возможно, влюблен в него. В голос, в глаза, в улыбку, в характер, юмор, во всего Даню, если говорить короче. Эти мысли вновь пронеслись в его голове, и даже придали какой-то мотивации спеть идеально. Для себя он еще на той платформе на вокзале в каком-то из городов решил, что если они займут хоть какое-то место, то он признается ему во всём. Их объятия прервал Павел Викторович. — Парни, погнали в вестибюль, до вас три номера. Я опять не вовремя? — он улыбнулся. — Да нет, все в порядке, — Даня оторвался от Вовы и зачем-то склонил голову набок. — Мы уже идем. Руководитель кивнул и вышел. — Удачи нам, — Мейлихов протянул парню руку. — Удачи, — Красовицкий переплел их пальцы и они вместе покинули кабинет.***
В зале оказалось больше людей, чем думал Вова. Сидели парни, которые уже выступили, посередине рядов стоял стол, за котором сидело шесть человек жюри, зал был разбавлен взрослыми женщинами и мужчинами, по краям стояло две камеры. Их произведения объявили. Даня осторожно задел его руку своей, Вове даже показалось, что этого никто не заметил. Этот жест придал уверенности. Павел Викторович показал вступление, Анатолий Владимирович дал ноты в тональности и их выступление началось. В голове Красовицкий держал только свою партию, слушал Даню, и подмечал для себя, что они поют прямо так, как надо. Ни на тон выше, ни на тон ниже, именно так, как должно быть. Так продлилось все девять произведений. Их голоса ни в одной песне не дрогнули, даже на самом сложном моменте, где Дане надо было сделать скачок на очень высокие ноты, а Вове в этот момент мягко и в другом ритме держать партию на одной ноте и внятно пропевать слова. Аплодисменты были самыми громкими, которые парень слышал в своей жизни. Они поклонились и ушли со сцены. Даня тут же заулыбался, но молчал. Вова тоже был доволен, от переполняющих его эмоций он готов был прыгать. — Вы лучшие, — Павел Викторович хлопнул по плечам обоих. — Мне кажется, это было лучшее выступление за сегодня. Сейчас идите в кабинет, переодевайтесь, и, Дань, под твою ответственность отдаю тебе Вову, потому что нам с Анатолием Владимировичем надо остаться здесь, ну, знаете всю эту петрушку. Можете погулять по городу, но только чтобы к десяти как штык были в гостинице. — Спасибо, — Даня кивнул. Они молчали до самого кабинета, но как только они переступили порог и закрыли дверь, Мейлихов тут же начал разговаривать. — Охуеть, Вова, просто охуеть. Это мое лучшее выступление за всю жизнь, — он заулыбался еще больше, его слегка передергивало. — Спасибо тебе, ты самый лучший человек в мире, — Мейлихов обнял Вову так сильно, как никогда раньше не обнимал. — Ты прекрасно спел, — зашептал он ему на ухо, а затем поцеловал в щеку и снова обнял. — Да не за что… — Красовицкий как-то растерялся, хотя тоже готов был скакать от счастья и улыбался. — Ты тоже очень здорово спел, лучше, чем всегда. — Ой, извини меня, — Даня резко отстранился. — Да ладно тебе, — Вова снова улыбнулся, когда заметил, что парень покраснел. — Пойдем гулять? — Конечно.***
Даня предложил зайти в кофейню. Он все еще улыбался, очень много и быстро говорил. Вова внимательно слушал и любовался вечерним Санкт-Петербургом. Очень романтическая обстановка, он подмечал мягкое освещение, мирно текущую реку слева от них, исторические дома и светящиеся вывески. Было прохладно, слегка дул ветер. Даня завернулся в свой шарф, но свое пальто расстегнул. Питер вообще удивлял погодой, судя по рассказам, там в один день может идти снег, а в другой уже солнце светит и люди раздеваются, видимо, сейчас была именно такая ситуация. Мейлихов в этом образе вообще был похож на петербуржца, что Вова и подметил. В ответ Даня улыбнулся и завел его в кофейню, в которую они, собственно, и шли, периодически проверяя расстояние до нее по Гугл Картам. Они взяли стаканчики с собой. Красовицкий загадочно посмотрел на него от стойки, когда парень показывал паспорт, но спросил лишь когда к нему подошли обратно. — Я взял нам кофе с коньяком. Отметить выступление и согреться, два в одном, так сказать. Хочешь погулять еще, или уже домой поедем. — Давай погуляем. Тут обстановка такая… романтичная. Понимаю, почему здесь так много поэтов и писателей жило. Идеальный город для того, чтобы творить. — Согласен, — Даня улыбнулся и потрепал Вову по волосам. — Блять, какой же ты охуенный, — это он уже сказал потише, потому что материться в общественном месте, вообще-то, неприлично. Красовицкий смутился, и не успел ответить, потому что на столик для выдачи поставили их стаканчики. Они оба пили кофе и чай без сахара, так что париться и что-то там еще добавлять, как делали многие, не приходилось. Парни гуляли по вечернему Питеру и продолжали разговаривать обо всяких вещах, попутно рассматривая обстановку. Кофе согревал, был достаточно горьким, но ароматным и вкусным. Заковыристыми путями Даня с Вовой двигались к метро, стараясь зацепить как можно больше красивых видов. Людей на улице постепенно становилось все меньше и меньше, даже в вагоне никого не было, хотя, когда они ехали на конкурс, их было очень много. Даня протянул Вове наушник, включил какую-то тихую музыку. Красовицкий прилег к парню на плечо, прикрыл глаза и не открывал их до самой нужной станции.***
В номере они вместе повесили костюмы, переоделись в домашнюю одежду. Между ними все еще сохранялось какое-то домашне-веселое настроение, поэтому из простого обсуждения на тему «кто первый пойдет в душ» они устроили шутливую борьбу у Дани на кровати. В какой-то момент получилось так, что Вова сидел на нём, а парень шутливо отпихивался. — Ладно, ты победил, хорошо, иди первый, — он улыбнулся и посмотрел на Красовицкого снизу вверх. Повисла неловкая пауза. Парни смотрели друг на друга, Даня поднял руку и провел по Вовиной щеке, палец устроил за ухом. Мейлихов приподнялся и получилось так, что Красовицкий сидел на нем, носом почти касаясь его носа. Они оба понимали, к чему всё идет. Вова прикрыл глаза, Даня потянул его на себя. В дверь постучали. — Кто там? — Красовицкий резко отстранился, слез с парня и пошел открывать дверь. На пороге стоял Павел Викторович. — Добрый вечер, надеюсь, не помешал, — Вова услышал, как Даня на заднем фоне засмеялся. — В общем, вы завтра выступаете, будете петь Богородицу, так что давайте-ка, мыться и спать. Руководитель пожелал спокойной ночи и ушел. — Я в душ, — Вова достал из сумки чистые вещи и скрылся в ванной, пока Мейлихов мысленно проклинал Павла Викторовича.***
Они выступили так же хорошо, как и вчера, сели в зал, слушать награждение. Сейчас должны были начать награждать победителей. Вова знал, что если ты выступаешь на гала-концерте, то вы, скорее всего, что-то да заняли. Третье место заняли дуэты из Нижнего Новгорода и Якутии, второе — из Санкт-Петербурга и Вологды, первое — из Москвы и Омска, на что Даня ответил, что «он же говорил, что москвичи и петербуржцы всегда побеждают». — Ну и наконец, гран-при нашего важного всероссийского конкурса взял дуэт Даниила Мейлихова и Владимира Красовицкого! Поздравляем! Вова аж замер. Они победили. На конкурсе. Победили всю Россию. Охренеть. Вот на это он точно не рассчитывал. Зал взорвался аплодисментами. — Чего застыл, пошли на сцену, — шепнул ему Даня, который улыбался во все тридцать два. Им вручили два пакета и статуэтку с гравировкой в форме сердца, которая делилась на две части. Ведущий пожал им руки. Павел Викторович, казалось, был рад больше чем парни. От переполнявших его эмоций Вова не смог сказать ничего до самой гостиницы, пока их руководитель, концертмейстер и Даня трещали без умолку. Они поздравляли друг друга, Вову тоже пару раз спросили, но он не ответил. Павел Викторович раза три успел сказать, какие они молодцы, как они классно выступили и не подвели его, Мейлихов прямо в метро включал голосовые сообщения, которые приходили от парней в общей беседе хора. — Ну, ты рад? — спросил его Даня, когда они дошли до номера. — Я охуеть, как рад, — Вова наконец-то дал волю всем эмоциям. — Мы лучшие. Я так благодарен, что ты взял меня с собой, что занимался и помог достичь такого результата. Мейлихов обнял его, Красовицкий прижался к нему в ответ. Получилось так, что Даня каким-то образом умудрился прислонить парня к двери. — Ты лучший, — он прижался к нему лбом, носом касаясь его носа. — Помнишь, я говорил, тогда, на платформе, что сделаю очень важную вещь для себя, если мы что-то займем? Так вот, эта самая вещь — это мое признание в любви. Вов, я люблю тебя, — выдохнул ему Даня прямо в губы. — Я тогда тебе тоже сказал, что сделаю кое-какую важную вещь для себя. Это взаимно. Я тоже люблю тебя, Дань. Всего и полностью, твои волосы, твой голос, тебя. Ты лучший человек, которого я встречал, хотя изначально ты был мудилой еще тем, — он положил руки ему на шею и прикрыл глаза. Даня нагнулся и поцеловал его, так, как он давно хотел сделать — напористо, кусая губы и языком проникая в чужой рот. В этот момент все эмоции сконцентрировались в их поцелуе, они плавно передвигались к кровати. Даня навис сверху, руки просунул под Вовину толстовку. — Ай, они холодные, — прошипел в ответ парень и снова притянул его на себя. — А тебе точно есть шестнадцать? — улыбаясь, спросил парень куда-то в шею. — Могу паспорт показать, — ответил Вова и продолжил эту фразу нечленораздельным выражением, потому что Даня поцеловал его в шею, слегка прихватывая кожу зубами. Он размашисто провел языком по укушенному месту, Красовицкий подтянулся и укусил его в ответ, но тут же отстранился. Мейлихов слез с него и прилег рядом. Они оба понимали, что дальше поцелуев заходить сегодня не будут. — Ляжешь спать со мной? — Даня слез с кровати, чтобы выключить свет, а заодно и снять лишнюю одежду. Свои джинсы и толстовку он кинул на соседнюю кровать, туда же отправилась одежда Вовы. Футболку ему было слишком лень искать, да и свет уже был выключен, поэтому он лег так, голой кожей прижимаясь к парню. — Я люблю тебя, — прошептал Красовицкий, когда его обняли. — Я тоже, солнце. Спокойной ночи. — Спокойной. Вова понял, что конкретно в данный момент времени он самый счастливый человек на земле. Они победили в конкурсе, он обрел свою любовь, которая прямо сейчас сопела ему в макушку, и именно за все эти чувства Красовицкий внутри себя простил всё плохое, что Даня когда-либо ему делал и про него говорил.