Follow you

      Прошло три месяца, как Томас живет у меня. Это время пролетело незаметно. Вещей у парня оказалось совсем немного, вероятно, все они напоминали ему о том прошлом, которое он хотел забыть. К тому разговору мы больше не возвращались, тема «Ньют» была под запретом, как и тема порнофильмов.       Лишь однажды я спросил его:       — А почему ты всё-таки привёз синий мотоцикл, если хотел обо всем забыть?       Блондин нахмурил брови и обдумывал мой вопрос довольно долго, а затем отвернулся. Я уже было подумал, что он оставит меня без ответа, но в тишине прозвучал его серьёзный голос:       — ...Он был бы очень зол, если бы я оставил его мотоцикл. А когда он зол, он берет верх, и я теряю контроль.       Затем он быстро сменил тему и всё. После всего, что я узнал о Томасе в тот вечер, я неосознанно стал относиться к нему с особой заботой и осторожностью, словно он был сделан из хрусталя, но его это только раздражало.       В порывах он говорил, что его унижает моя жалость, и что лучше бы он мне ничего не рассказывал. В такие моменты бывало больно. Чертовски больно слышать такое от любимого человека!       У таблеток, которые он принимал, был один существенный недостаток: они влияли на его настроение и иногда не лучшим образом. Порой он реагировал на любую мою реплику слишком остро и был словно бомба замедленного действия, — чуть заденешь, и резко рванет.       А временами всё было наоборот: его накрывало волной безразличия, и что бы я ни делал, его карие глаза оставались пусты, словно за ними никого не было. И вот этот вариант был гораздо хуже истерик, потому что я был бессилен в этой борьбе с пустотой...       Томас отгораживался от меня и от всего мира, игнорировал, тем самым причиняя мне боль, сильнее чем крики или упрёки. Я должен был его поддерживать, быть чутким и понимающим, но я не был...       В какой-то момент, не знаю «как» и не знаю «зачем», я снова стал смотреть порно с Ньютом. Наверно, это было на эмоциях. Наверно, я не совладал с собой. Наверно, можно придумать множество оправданий, но я снова это делал. Как наркоман, что был в завязке, и вот соскочил...       Но в этот раз у меня появился новый интерес, я пытался отличить Ньюта от Томаса. И у меня всё-таки получилось: на третьем или четвертом просмотренном видео я заметил особую ухмылку на один уголок.       Такая острая зловещая ухмылка и глаза темнее, чем обычно, почти чёрные, с ослепительно ярким безумным блеском. Я ненавидел себя за это, но мне нравилось смотреть на Ньюта также, как и прежде.       Я чувствовал себя последним предателем, но почему-то не мог остановиться. Как будто мне было мало спать с Томасом в одной постели, готовить, кататься на красном мотоцикле...       У меня всё время ощущение, будто я вижу картинку не целиком, а лишь частично. И эта сокрытая от меня часть сводила меня с ума... Я хотел познакомиться с той неизвестной частью Томаса, которая звала себя Ньют. Но мне следовало быть осторожнее со своими желаниями, потому что в один «прекрасный» день мне выпал такой шанс...  

***

      Когда я прихожу в себя, меня окружает мрак, затем глаза привыкают к темноте, и я различаю очертания комнаты. Я нахожусь в своей спальне, но не могу вспомнить как я здесь оказался и почему связан. В комнате загорается торшер, и я понимаю, что я в ней не один.       — Томми, что происходит?       — Тшш... тише, мой милый… — прошептал знакомый голос.       Мои руки связаны над головой, а голос вмиг оказывается совсем близко, прямо над ухом.       — Томас отпусти меня, что ты делаешь!       Резкий удар приходится на челюсть справа. Боль накатывает, как от удара кувалдой. В глазах темнеет на несколько секунд.       — Это не моё имя, котёнок, — приторно нежно вновь звучит знакомый голос.       — Блять. Это было больно. Это не смешно, Томас. Зачем ты это делаешь?       — Потому что я хочу слышать, как ты зовёшь меня по имени, — шепчет мне на ухо блондин.       — Том... — пытаюсь проговорить я. Меня прерывает хлёсткая жгучая пощечина, что приходится на левую щёку.       — Ответ неверный! Перестань прикидываться дураком, Дилан, ты давно знаешь моё имя. Ты даже кричишь моё имя, когда кончаешь. Или тебе нравится, когда я бью тебя? Может это тебя заводит?       Всё это происходило слишком неожиданно и абсолютно не укладывалось у меня в голове. Те же глаза, то же лицо, те же руки и всё же совсем другой. Другая интонация, грубее, насмешливый взгляд, дикий, сумасшедший, движения резкие, непредсказуемые.       Перемена была слишком глобальной, всё в нем нисколько не напоминало знакомого мне Томаса. И всё же я знал его, того другого, кто связал меня и лупил наотмашь без тени жалости.       — Как ты смог меня скрутить? Я больше и сильнее, у тебя бы не хватило физической силы.       — Томасу бы не хватило. Ты ещё не понял? Дело ведь не в физической силе, — рассмеялся двойник, — дело в том, что у тебя вот здесь, — говорил он, постукивая указательным пальцем по своему виску.       — Я не понимаю...       — Твоя личность, вот кто слаб. У меня же было время подкопить силы, я долго ждал этой возможности и наконец мы наедине, только ты и я. В этот раз Томас не помешает нам. Мы повеселимся на славу, — говорил он с широкой улыбкой на лице.       Карие глаза теперь были чёрными и сияли тем самым лихорадочным блеском в свете небольшого торшера. Во рту пересохло и где-то на краю сознания зарождался неподдельный страх. Томас никогда бы не причинил мне боль, но вот насчёт его альтер-эго я не был бы так уверен...       — Чего это ты так испугался? Разве ты не хотел меня? Не мечтал обо мне?       — Нет. Верни мне настоящего Томаса!       — Настоящего? — оскорбился Ньют. Горло тут же сжала жилистая рука.       — Я недостаточно «настоящий» для тебя?       Рука сильно сжалась вокруг шеи, так, что каждый палец наверняка отпечатался на ней синим пятном. Другая рука больно сжала член через джинсы. От мучительной боли закружилась голова. Из глотки вырвался полухрип-полустон, сразу после чего меня отпустили.       Когда я открыл глаза, Ньют исчез из моего поля зрения, но, как и ожидалось, совсем ненадолго. Через минуту или две блондин снова оседлал мои бёдра. Я открыл рот, чтобы выразить протест, и в эту же секунду парень прильнул ко мне всем телом и со скоростью гепарда пропихнул в рот резиновый шарик. Я замычал в кляп.       — Тшшш... тише-тише, мой хороший... Я замотал головой, пытаясь сбросить чужие руки.       — Гмпф вулф, — что-то невнятное произнёс я.       — Ну-ну, будь хорошим мальчиком, Дилан. Не дергайся, — шептал мне на ухо мучитель.       Я не перестал дёргаться, но это уже не имело значения, после того, как послышался щелчок застёжки у меня на затылке.       Круглый резиновый кляп был у меня во рту, а на коленях сидел чрезвычайно довольный блондин и расплывался в улыбке. Я стал дёргаться энергичнее, пытаясь сбросить психа с себя.       Пока вдруг в поле зрения не мелькнуло что-то чёрное и не последовал громкий щелчок, с которым обычно отрывается складной нож. Я почувствовал, как холодная сталь коснулась шеи. Я сразу же замер и перестал дышать. Лицо самозванца снова было напротив моего и выражало недовольство.       — Я же сказал — не дёргайся. Мне бы не хотелось убивать тебя… это слишком скучно. А мы ведь не хотим, чтобы было скучно, правда?       Ньют отнял лезвие от горла и поднёс к моему лицу. Ножик был отнюдь не швейцарским и не кухонным. Это был настоящий охотничий складной нож. И он был в руках у самого опасного человека, которого мне доводилось повстречать. Человека, которого мне довелось полюбить.       Сияющая сталь завораживала и пугала одновременно. Я не смею пошевелиться, только смотрю на длинное лезвие. И мне страшно, действительно страшно... Но это не всё.       Есть что-то ещё кроме страха... Напряжение? Нет. Жар охватывает всё тело, я будто в огне... Тьма сгущается вокруг. Внимательный взгляд чёрных глаз скользит по моему лицу, так близко... И вдруг он смеётся, заливисто, как ребёнок, и опускает нож.       — Ты такой милый, когда боишься... — выдаёт Ньют, внезапно смягчившимся голосом.       Он склоняется надо мной, медленно проводит языком по резиновому мячику у меня во рту, и это выглядит слишком сексуально...       После этого он подцепляет воротник моей рубашки, и нож в правой руке снова появляется в моём поле зрения. Кончик лезвия щекочет ключицы, я непроизвольно зажмуриваю глаза и слышу треск, с которым рвётся ткань. Ньют разрезает рубашку от горла до пупка, каким-то чудом не задевая кожу. Но я всё равно представляю, как он вскрывает мне грудную клетку таким же движением.       Вжимаюсь в кровать подо мной изо всех сил и втягиваю живот на чистых инстинктах. Он распахивает разрезанную рубашку и кладёт свободную руку на голую грудь. Прикосновение любимой руки такое знакомое и родное, что глаза сами начинают слезиться.       — Ну-ну, чего ты так напрягся? Ты же считаешь меня ненастоящим. Но знаешь, что? Я докажу тебе, что ты не прав... Я помечу тебя, чтобы ни ты, ни Томас ни на минуту не забывали, что я настоящий и я всегда рядом. Вот здесь, — сказал он, прислоняя кончик лезвия к собственному виску. Он едва коснулся, и на том месте сразу же появилась капелька крови, — Ауч.       Я заворожённо смотрел, как капелька вздулась и потекла по скуле к подбородку. Там он её поймал, облизал палец (будто поранил его, а не висок) и улыбнулся.       — В конце концов только боль бывает настоящей... — с грустью закончил мысль Ньют.       Детское лицо в миг становится серьёзным, и он склоняется над моей грудью, в его руке нож, и он берет его всей ладонью за остриё. «Не слишком безопасно, Томми, ты ведь можешь порезаться, пока будешь резать меня.»       Кончик лезвия щекотно касается ямочки между ключицами, скользит ниже... Я не могу дышать, я смотрю перед собой и ничего не вижу. Ничего не слышу. Только шелест занавески на ветру, когда я впервые проснулся рядом с Томасом. Солнце пробивалось сквозь окно, и его блики бегали по кукольному лицу Тома. Пшеничные волосы раскидались по подушки, дыхание ровное, совсем как у ребёнка. Такой красивый и беззащитный...       Кончик ножа пронзает кожу в районе солнечного сплетения. Первый порез. Дальше я не считал. Просто чувствовал боль, мычал в кляп, жмурился, не давал слезам вытекать из глаз.       Всё закончилось очень быстро и в то же время будто длилось несколько лет... Я потерял счёт времени, потерял способность дышать и чувствовать.       — Что это ты так притих?       Кровь медленно растекалась по моей груди, нож был отложен в сторону, парень отодвинулся, чтобы оценить результат своих стараний.       Удовлетворено кивнув, он снова прильнул ко мне и размашисто провёл языком по свежим порезам, слизывая кровь. Раны неприятно защипало.       — Ммм... вкусная. Я никогда раньше не пробовал чужую кровь... Своя не считается. Ты когда-нибудь убивал, Дилан? Мне приходилось... Не пойми меня неправильно, я этим не горжусь.       Меня насквозь прошибает дрожь от прозвучавшего факта, страх сковывает мышцы. Чужой язык вновь проходится по груди, я чувствую, что он шершавый, как у кошки.       — Ты такой восхитительный, что мне хочется съесть тебя. Я никогда не практиковал каннибализм. Тебе не кажется, что это и есть «высшая степень любви»? Когда любишь и принимаешь человека настолько, что хочешь поглотить его полностью, стать одним целым...       Острый язык непрерывно скользит по груди, доходит до соска, обводит по периметру и без предупреждения больно кусает, захватывая сосок вместе с ореолом. Из моего горла вырывается еле слышный стон.       — Томас с ума сойдёт, буквально! Съесть объект своего обожания, он этого не перенёс бы. Он такой нытик, ты же знаешь...       Последние слова он мурлычет мне прямо в ухо, покусывая мочку. Живот скручивает спазм, в горле встал ком, внутри меня всё похолодело от только что услышанного.       Затем Ньют отстраняется, проводит пальцем по сгустку крови на моей груди, касается испачканным пальцем кончика моего носа и, ликуя, произносит:       — Котёнок!       Зачерпывая пальцем кровь, он мазнул ещё раз по щеке. Я стал уворачиваться, вертеть головой в разные стороны и мычать. Но долго я сопротивляться не смог. Второй свободной рукой он поймал мой подбородок и зафиксировал в удобном для себя, но не для меня, положении.       Вновь завладев моим лицом и вниманием, Ньют засмеялся:       — Ну что ты вертишься, как будто тебя режут? Ахаха... заценил каламбур?       Пока он старательно вырисовывал кровью полоски на моих щеках, я обрабатывал в голове тот факт, что мой парень психопат, садист и просто ужасный шутник...       Закончив своё творчество, он оценивающе оглядел меня и стал таким довольным, как ребёнок на рождество. В награду за свой внешний вид я получил ещё один укус, на этот раз в шею, сразу же с нежностью зализанный мягким языком. Затем цепочка укусов-поцелуев проследовала на ухо, а я, несмотря на болезненно ноющую кожу на груди, неминуемо возбуждался...       Что-то внутри меня реагировало на него и отвечало именно ему, Ньюту. Сочно облизав моё ухо и не забыв прикусить мочку, Ньют запустил руку мне в штаны, и на его лице появился хищный оскал, больше похожий на волчий.       — Так и знал! Тебе нравится! Теперь я понял, что Томас в тебе нашёл. Ты такой же как он, тоже боишься своих истинных желаний. Мы с тобой поладим, ведь сегодня мы оба сможем выпустить своих демонов...       Он обхватывает мой член рукой, сжимая, и медленно двигает ей, пока тот поднимается и вытягивается.       — Хочешь, расскажу, что будет дальше? Уверен, тебе не терпится узнать...       Второй рукой он оглаживает грудь, цепляя соски и свежие порезы. Я жмурюсь от боли и удовольствия в одно и то же время.       — Сначала я хорошенько помучаю тебя...       В это время костлявые пальцы смыкаются на соске, сжимают и покручивают. Из груди вырывается отнюдь не болезненный стон, и это так чертовски неправильно, но так здорово! Вторая его рука ласкает половой орган, и я не контролирую себя ни в коей мере.       — …пока ты не начнёшь скулить и умолять, чтобы я тебя трахнул. А потом, когда ты дойдёшь до исступления, до отчаяния... когда забудешь про оковы стыда и выпустишь наружу свои самые грязные желания, я дам тебе то, чего ты так желаешь! Я трахну тебя так, как Томас никогда не смог бы! Я покажу тебе настоящего тебя... Я сделаю тебя своим...       Я чувствовал себя уязвимым, как никогда прежде, словно марионетка в руках умелого кукловода. И самое страшное, что мне действительно это нравилось, и убеждать себя в обратном нет никакого смысла, ведь всё ясно, как белый день.       В этот момент, резко прекратив всё свои манипуляции, Ньют сильно ударил меня в живот кулаком, я охнул от боли, но кляп всё заглушил, мышцы пресса напряглись, а живот скрутило спазмом.       — Не расслабляться!       Стоять от этого грубого удара вовсе не перестало, даже наоборот, член налился и стал выпирать, что не укрылось от глаз мучителя.       — Смотри-ка! Тебе в самом деле нравится, когда я тебя бью... Чертов мазохист!       После этих слов британец вновь прильнул губами к животу, покрывая его короткими поцелуями, будто извиняясь за причинённый вред. Он стаскивал с меня джинсы вместе с трусами, спускаясь губами всё ниже, забираясь языком в пупок и очерчивая им рельеф пресса, не забывая ставить засосы и кусать время от времени, будто специально игнорируя уже полностью эрегированный член. Я выгибался и подставлялся, как только мог, давно забыв о страхе.       — Я смотрю, ты меня уже не боишься. Это хорошо, потому что тебе придётся мне полностью довериться сегодня. Ты даже не представляешь, КАК тебе повезло… — промурлыкал Ньют с многообещающей ухмылкой.       Секундой позже парень неожиданно слез с меня и скрылся из виду, оставив меня уже полностью обнаженного и привязанного к изголовью кровати. На всякий случай я решил подёргать верёвки на руках, но мои сомнения были сразу же развеяны. Верёвки были крепкими и завязаны на совесть. Вырваться легко не получится, но теперь я уже не был уверен, «надо ли вообще»? Разве не этого я хотел?       От раздумий меня отвлёк блондин, возникший из ниоткуда, также внезапно, как исчез. В руках у него была небольшая коробка.       — Сюрприииз! Уже успел заскучать? — с радостной улыбкой поинтересовался Ньют, глядя на опустившийся член.       Он присел на край кровати сбоку от меня и тут же принялся надрачивать мой полу-расслабленный член. После нескольких движений его жилистых пальцев вверх-вниз по стволу я снова был возбуждён.       — Знаешь, я обожаю использовать всякие приспособления в сексе! Но Томас, мать его за ногу, оставил в Лондоне все мои игрушки… — сказал он с лёгкой обидой в голосе, — Поэтому пришлось покупать заново! Хорошо, что доставка день в день. А то пришлось бы тебе так лежать до завтра, — захихикал Ньют.       — Есть пожелания, с чего начнём?       Я глухо промычал в кляп, что мне непринципиально, хотя в целом вопрос был скорее риторическим. Поэтому вообще неважно, что конкретно я там промычал. Театрально выдержав паузу, Ньют продолжил:       — Я пошутил. Конечно, я уже знаю с чего мы начнём. Я хорошо подготовился.       Затем парень открыл коробку и извлёк содержимое. На удивление там было море каких-то проводков, что-то вроде пульта и силиконовая штука, похожая на крючок для одежды только ультра-странной продолговатой формы. Увиденное сбило меня с толку, я вновь начал вырываться и мычать в кляп.       — Тшш… тише-тише! Успокойся, Дилан. Уверен, что тебе, как знатоку гейской порнографии, должен быть знаком термин «электростимуляция». Томас наверняка рассказал тебе, что я большой фанат физики. Поэтому, когда я узнал, что в сексе можно применять электрический ток, я даже сначала не поверил. Слишком хорошо, чтобы быть правдой!       Дальше Ньют с головой погрузился в увлекательный процесс наклеивания электродов на моё тело, игнорируя и пресекая все мои попытки помешать ему. Через несколько минут два контакта были закреплены на сосках и два на внутренней стороне бёдер, после чего блондин перешёл к моему члену с яичками. Для этого у него была припасена целиковая конструкция, которая надевалась на мошонку и закреплялась на самом члене ремешками.       Я никак не мог поверить, что всё это происходит на самом деле. Мои чувства перемешались, перепутались… Я хотел и одновременно не хотел всего этого. Если бы Ньют снял с меня кляп, я не знаю, что бы я сейчас сказал ему. Попросил бы всё прекратить или наоборот умолял бы продолжать?       — Эй, Котёнок, хватит ворон считать! Представление начинается прямо сейчас…       Не успевает он закончить эту фразу, как меня прошивает насквозь ударом тока. Тело по инерции изгибается, а изо рта вырывается крик, заглушаемый резиновым шариком во рту. Электрический ток глубоко проникает в мышцы и нервы, заставляя их взвизгнуть на долю секунды. По всему телу от яиц и до макушки проносится волна мурашек и оставляет после себя легкое покалывание на кончиках пальцев. ЭТО ЧТО БЛЯТЬ ТАКОЕ БЫЛО?!       — Упс… Прости! Случайно на максимум врубил… Хотя, может, и не случайно, — невинно улыбнулся Ньют, — как ощущения? Необычно, правда?       — Ммммм...ммм..мм! Ммм...ммм! *непереводимая нецензурная брань*       — Боже… мне даже интересно, что ты там говоришь. Ну да ладно! Продолжим.       Я приготовился к новому удару, но вместо него я почувствовал щекочущее покалывание в местах прикреплённых контактов. В отличие от прошлого разряда это ощущение было длительным. Мышцы сокращались и расслаблялись. Изо рта вырвалась череда глухих стонов. Член вытянулся по стойке смирно и начал выделять смазку, а яички поджались.       Ньют присел на стул возле кровати, вскинул запястье правой руки, на которой красовались дорогие часы Rolex, и произнёс будничным тоном:       — Так… получается, мы начали с троечки, и у нас есть 14-15 минут. Я буду добавлять по одному делению мощности каждые 2-3 минуты, и мы посчитаем, сколько раз ты успеешь кончить, пока мы не дойдём до десятки. Он поднял на меня глаза и задумчиво добавил:       — …А я пока подрочу. Картинка-то очень сексуальная!       Он без какого-либо стеснения достал уже эрегированный член и начал медленно дрочить себе, безбожно пожирая меня глазами. Я смотрел ему прямо в глаза и старался запомнить этот голодный бешенный взгляд.       Покалывание усилилось, а ритм мышечных сокращений на члене и на ногах чуточку участился. Я задыхался от всех этих невероятных ощущений, или, может, это взгляд Ньюта доводил меня до исступления окончательно.       Либо время неслось как безумное, либо Ньют слукавил, что будет придерживаться какого-то «графика». Потому что я чувствовал, что вот-вот сойду с ума или кончу, или и то, и другое! «Намордник на член», сплошь покрытый электродами, заставлял мои мышцы сокращаться снова и снова, а яйца болезненно тянуло от острой необходимости в разрядке.       Я уже на пределе. И вот он, тот момент, когда из головки моего полового члена выстреливает фонтанчик, и у меня резко темнеет в глазах. Оргазм накрывает длительный и мощный.       — Дотерпел до семёрки! — провозглашает Ньют и выключает электроды, тем самым даёт мне немного времени, чтобы прийти в себя. Я открываю глаза и ничего не вижу, блики в них слишком яркие. Меня слепит яркий свет. Неужели Ньют решил включить верхний свет в комнате?       И тут я понимаю, что прямо передо мной лицо моего любимого человека, чьи глаза светятся сейчас ярчайшим безумием вперемежку с похотью. Я чувствую, как любимые руки касаются ошалевших после многократных микроударов током нервных окончаний, и мне хочется разрыдаться от отчаяния.       — «Ты великолепен! Ты знаешь об этом?» — произносит он, изображая голос Томаса. На лице Ньюта насмешливая гримаса. И вот тут я уже не выдерживаю, слёзы против моей воли катятся по щекам.       — Оооу, Дилан! Да брось! Неужели так похоже получилось??? Не плачь, малыш! Ещё рано расслабляться.       Руки блондина тем временем стирают слёзы с щёк, гладят мои руки, связанные над головой, оглаживают бока и аккуратно снимают вереницу электродов с обмякшего члена.       — Весь испачкался, — констатирует Ньют, покачивая головой, — Сейчас я тебе помогу.       В следующую секунду мой мягкий член оказывается во рту у Ньюта, после чего сразу твердеет и вновь начинает приходить в боевую готовность. А блондин принимается за дело очень усердно, сначала тщательно обсасывая, а затем вылизывая сам член и яички.       После недавнего оргазма чувствительность повышена в несколько раз, поэтому от каждого движения Ньютова языка я получаю просто нереальный кайф. Глаза закатываются от удовольствия, а стоны разрывают грудную клетку. Ньют резко прерывается и смотрит на меня снизу в верх, его губы растягиваются в пошлую ухмылку на один уголок, присущую лишь ему одному.       — Как думаешь, кто лучше сосет? Я или Томас? — спрашивает он, стирая большим пальцем капельку моей спермы из уголка своих блестящих губ. Моя голова настолько ничего не соображает, что я даже не понимаю, что это был вопрос. «Как я думаю?» Я сейчас вообще думать не могу!       Тут в моем поле зрения появляется тот самый продолговатый силиконовый «крючок». А затем щёлкает колпачок какого-то тюбика в руках блондина.       — Ты знал, что смазка на водной основе обладает отличной электропроводностью? — тщательно смазывая силиконовый девайс, вещал Ньют.       Остатки смазки он распределил по своим пальцам и продолжил интенсивно и глубоко сосать. Мои стоны возобновились. Одной рукой умелый партнёр массировал мне яички, слегка оттягивая на себя, а вторая плавно подбиралась к заднему проходу. Ньют не спешил. Сначала он обвёл сжатое колечко мышц по периметру смазанными пальцами, а затем скользнул одним пальцем внутрь. Честно говоря, он так хорошо отвлекал меня минетом, что я даже не почувствовал в себе что-то инородное. Только когда добавился второй палец, и парень стал двигать пальцами в такт движениям рта, до меня дошло, что меня растягивают. Причём так грамотно, что я не ощущал абсолютно никакого дискомфорта.       Теперь я знал, что Ньют не просто шикарный порно актёр, он действительно невероятен в постели. Его талант доставлять удовольствие партнёру просто феноменален.       Одним движением «невероятный партнёр» заменил свои пальцы внутри меня на силиконовый девайс и резко выпрямился, прекращая все манипуляции. Я не смог сдержать разочарованного вздоха. Блондин вытер руки белым полотенцем, вновь взялся за свой пульт и, будто разговаривая сам с собой, пробурчал:       — На чём мы там остановились? Восьмерка.       Меня снова прошибло так, что аж подбросило на кровати. На этот раз ощущения были другими, меня било током изнутри. Это был тот самый девайс у меня в заднице. Характер самого импульса тоже изменился, теперь вместо сокращения мышц я чувствовал удары током, как толчки точно в центр удовольствий в мужском организме, называемый не иначе как «простата».       После каждого толчка внутри, я вздрагивал всем телом, пальцы на ногах неконтролируемо сгибались и разгибались. Я тяжело дышал, член сочился смазкой, импульсы, посылаемые загадочной силиконовой штукой, сводили с ума.       — Время! — объявил Ньют и нажал на пульт.       Сила и частота толчков внутри удвоилась. Мои стоны превратились в один протяжный вой, а член налился кровью. В голове не осталось ни одной мысли, кроме «Я сейчас умру!» Костлявая рука Ньюта легла на мой член и, сразу взяв высокий темп, за несколько секунд довела меня до финала. Струя жидкого наслаждения выплеснулась на мой живот, и я чуть не потерял сознание от такого сильного оргазма. Когда я смог открыть глаза, Ньют уже отклеивал электроды с моего тела.       — Они нам больше не понадобятся, — прочитав немой вопрос в моих глазах, ответил блондин, — а вот эта штучка ещё может пригодиться.       Речь шла о неопознанном силиконовым предмете в моем заднем проходе, который Ньют почему-то не спешил вытаскивать.       — Это «массажер простаты» — для твоего первого раза незаменимая вещица. Потому что, помимо электростимуляции, она может просто вибрировать, — пояснил парень и продемонстрировал эту волшебную функцию массажёра.       Лёгкая вибрация в области анального отверстия вызвала очередную волну приятных ощущений во всём теле. Словно эхо только что отгремевшего оргазма.       — А теперь в благодарность за удовольствие, которое я тебе доставил, ты подаришь мне свою анальную девственность. А то у нас счёт 2/0, не порядок — тоном, не терпящим возражений, констатировал Ньют.       Колпачок электропроводной смазки снова открылся, и парень выдавил её сразу на свой возбуждённый орган, затем распределил по всей длине.       Блондин всё-таки вынул массажёр, освобождая место для себя. Широко раздвинув мои ноги, он расположился между них и заботливо засунул подушку мне под поясницу.       — Не зажимайся, иначе будет больно. Расслабься. В первый раз очень важно расслабиться. Если бы Томас это знал, в первый раз, все последующие разы не были бы такими мучительными...       — Мммм…ммм..мм — промычал я сквозь кляп.       — Их было трое, и они драли меня как черти, вернее на тот момент ещё Томаса. Это длилось несколько дней, как пытка какая-то... Я появился не в первый день. По началу Томми хотел быть сильным и держался. Сопротивлялся, боролся. Но на третий день они его сломали... Бедный-бедный Томми... ведь те сволочи даже не сразу остановились после того, как он потерял сознание. Но давай не будем о грустном. Я вхожу…       Несмотря на солидный объём смазки, член Ньюта не вошёл также легко как пальцы или массажёр простаты. И теперь член Томаса вовсе не казался мне тонким. Я болезненно замычал в кляп, когда Ньют, удвоив усилия, вставил мне наполовину.       Мне было больно, и расслабиться из-за этого никак не получалось. Через несколько мучительных для нас обоих секунд Ньют всё-таки засадил мне до конца.       Я выгнулся и запрокинул голову назад от пронзившей всё тело боли. Теперь член Тома казался мне просто гигантским, и все мысли сводились лишь к одной «умоляю вытащи его, он слишком большой». Но донести эту мысль было достаточно трудно с кляпом во рту, поэтому я просто скулил и смотрел на Ньюта умоляющим взглядом. Но он делал вид, что не замечает ни мольбы в моих глазах, ни жалобный скулёж.       В конце концов Ньют решил, что выждал достаточно времени, чтобы дать мне привыкнуть к новым ощущениям, и начал медленно двигаться. Для начала он выбрал медленный темп. Его член медленно скользил внутри, почти полностью выходя из меня и снова погружаясь в самую глубь. Меня разрывало на части. Казалось, время замедлилось, и боль, которую доставлял мне огромный детородный орган, не прекратится никогда.       Видимо, обнаружив, что процесс не приносит мне должного удовольствия, Ньют встал на колени, оставил одну из моих ног между своими, а вторую закинул себе на плечо, тем самым развернув меня боком. Растяжки мне не хватает, чтобы так широко развести ноги, поэтому нога съезжает с плеча на талию блондина.       Изменив угол проникновения, он делает ещё один медленный толчок. Я задыхаюсь. В этой плоскости он проникает ещё глубже, хотя, казалось бы, дальше просто некуда.        Раз за разом Ньют постепенно наращивает темп, и появляется классический порнушный звук шлепков кожи об кожу. Не знаю, в какой момент это происходит, но после смены позиции боль отступает, уступая дорогу новому, ранее неизведанному ощущению «наполненности».       С каждым толчком мне становится всё приятнее, а мои стоны, заглушенные кляпом, становятся всё громче, выдавая перемену в ощущениях.       Обнаженный Ньют перед моими глазами выглядит невероятно: накаченная грудь покрыта бусинками испарины, волосы взмокли и зафиксировались в красивую укладку, накаченный пресс напряжён и делает волну во время каждого толчка. Как же он чертовски красив… Я не могу перестать любоваться им.       Мой член в очередной раз налился кровью и требовал разрядки, блондин уже не сдерживался и вколачивался в меня на огромной скорости. Я чувствовал, что вот-вот кончу как вдруг… всё прекратилось.       Я открыл глаза и вопросительно посмотрел на парня, который молча разрезал верёвки на моих руках. Они безвольные рухнули на подушки под тяжестью собственного веса. Я почувствовал чудовищную пустоту…       «Почему? Почему он остановился? Ведь он не кончил, я уверен в этом». В следующую секунду расстегнулась застежка на моем затылке, и я вновь получил возможность говорить.        После этого блондин как ни в чем не бывало слез с меня и сел на стул рядом с кроватью.       — Ну и чего ты притих? Ты же хотел, чтобы я тебя отпустил? Вот, я тебя отпустил, — будничным тоном пояснил Ньют.       Я так и не смел пошевелиться, я ничего не понимал. В чёрных глазах напротив плясали и резвились дьявольские огоньки, а злая ухмылка на один уголок разрезала ангельское лицо.       — …Или может ты хочешь, чтобы я продолжил? Хочешь, чтобы я довёл тебя до пика наслаждения? Всё, что для этого нужно, — признать это. Давай же! Не стесняйся! Проси меня… Умоляй на коленях, как течная сука, чтобы я, твой хозяин, позволил тебе кончить.       Горькая обида острыми когтями вцепилась в моё нутро, горячие слёзы застилали мне взор. Я закусил нижнюю губу в попытке сдержать подступающую истерику.       Теперь я понял, чего именно он хотел… Стояк никуда не спадал, тело требовало разрядки, но я не мог выдавить из себя ни единого слова.       — Что же ты застыл? Будь хорошим мальчиком, встань на четвереньки и предложи мне себя. Чего ты ждёшь? Я хочу видеть, как ты покорно прогибаешь спинку и выставляешь свою чудесную попку напоказ… — приторно сладко проговорил Ньют и, облизнувшись, показал свой волчий оскал.       Сердце стучало как бешеное, мне закладывало уши, я тяжело дышал. Всё моё естество противилось требованиям Ньюта. Жалкие крупицы гордости не позволяли поддаться на провокацию.       — Значит, ты всё-таки хочешь остаться неудовлетворённым? Хорошо. Как хочешь… тогда я пойду, — парень встал со стула, чтобы пройти мимо меня. Вдруг, не помня себя, я подскочил на кровати и схватил его за запястье. Я не мог дать ему уйти и не мог поднять на него глаза.       — П-п-пожалуйста, — еле-еле смог выговорить я, глядя в пол.       — Что «пожалуйста»? — переспросил Ньют с интересом.       — Пожалуйста, не уходи…       Лицо блондина кривится от этих слов, и он выдергивает руку, а в антрацитовых глазах проскальзывает злость.       — Хватит строить из себя невинность! Ты прекрасно знаешь, что это не то, что я хочу услышать, — Ньют начинал терять терпение, очевидно, неоконченный половой акт сказался и на нём.       Сделав глубокий вдох, парень вплёл в пшеничные волосы свои костлявые пальцы, мысленно вернул себе самообладание и спокойно скомандовал:       — Встань на четвереньки, Дилан.        В этот раз я, сам не знаю почему, подчинился приказу. За что меня сразу же похвалили:       —Так-то лучше. Хороший мальчик.       В качестве награды за послушание блондин ласково провёл рукой по моим волосам, зачесывая их назад, а затем погладил меня по спине, проскользнув нежными пальцами от шеи до поясницы вдоль позвоночника. От этого его движения я невольно прогнулся в пояснице, а затем без какого-либо предупреждения Ньют смачно ударил меня по заднице, да так, что на ягодице остался гореть красный след от его пятерни. Стоять от этого стало только сильнее, и я невольно отметил у себя некоторую склонность к мазохизму…       Затем последовала ещё серия отточенных шлепков по ягодицам, которые не столько причиняли боль, сколько подстегивали желание продолжить прерванный акт.       Низ живота скручивает мучительный спазм, и я сквозь зубы проговариваю:       — Ньют, пожалуйста… Я больше не могу!       — Всё ты можешь! Говори «как надо»! — потребовал парень.       — Я… я хочу, чтобы ты трахнул меня…       — Тааак. И? Почему ты этого хочешь?       — Потому что ты в этом невероятно хорош!       Ньют грубо хватает меня за волосы и запрокидывает мне голову, заставляя смотреть себе прямо в глаза.       — Опять не то! Кому ты принадлежишь? Говори!       — Тебе! Я принадлежу тебе!       Удовлетворенно хмыкнув, он отпускает мою голову и наваливается на меня сзади, прижимаясь грудью к моей спине. Правую руку он заводит вниз и массирует мне мошонку, с моих губ сразу срывается нетерпеливый скулёж. Теперь я могу чувствовать его горячий твёрдый член, прижатый к ложбинке между моими ягодицами.       — А теперь повторяй за мной: «Отныне я буду принадлежать только тебе. Я — твоя игрушка и буду делать всё, что ты скажешь» — обжигающе шептал мне на ухо строптивый «хозяин».       — Я..я — твоя игрушка, я сделаю всё, что ты скажешь. Только, умоляю, вставь мне скорее!       — Умница, — произнёс Ньют, целуя, а затем больно кусая меня в шею.       В следующее мгновение я забываю об этой кратковременной вспышке боли, потому блондин одним движением беспрепятственно входит в меня до конца. Я протяжно застонал, но в этот раз мне вторил гортанный стон Ньюта. Ведь ему тоже стоило большого труда сдерживаться всё это время.       После этого парень хватается за мои тазовые кости двумя руками и начинает ритмично толкаться в меня, каждый раз задевая простату. Мне так хорошо, что я стону, не прекращая. Развратные сочные звуки шлепков сливаются с моим и Ньютовым голосом, рождая симфонию страсти.       Я чувствую, что эпичный финал уже не за горами, потому что дыхание Ньюта становится сбивчивым, рванным. Он вколачивается в меня уже на сверхзвуковых скоростях, а я дрочу себе примерно в том же ритме.       В последнюю секунду перед фейерверком происходит то, чего я никак не ожидаю. Ньют наклоняется ко мне, обхватывает шею всей ладонью, разворачивая голову на себя, и впивается в мои губы. Он сминает их в грубом глубоком поцелуе, и в этот момент я кончаю. Мы кончаем, одновременно… И это так охуенно, что я просто не могу подобрать других слов.       Ньют даже целуется по-другому. Совсем не так, как Томас. Его поцелуй получается таким жадным, страстным, мокрым… Он вовлекает мой язык даже не в танец, а скорее в бой без правил. Я чувствую, как блаженство окутывает меня с ног до головы.       Ньют прерывает поцелуй (хотя это даже не «поцелуй», это что-то среднее между укусом, поцелуем и облизыванием) и выдыхает мне в губы:       — Не забудь о том, что только что сказал. Теперь ты мой…       Эти слова заставляют меня напрячься и вынырнуть из толщи наслаждения от только что пережитого оргазма, я разворачиваюсь на спину, чтобы увидеть его лицо. На нем снова насмешливая гримаса, и она выглядит так неестественно, что походит на маску.       — …Ну что, по-прежнему «любишь меня»? — с явной издевкой спрашивает Ньют.       Я замираю на несколько минут, потому что испытываю такую разнообразную гамму чувств, словно до этого всю жизнь не испытывал ничего, а сейчас кто-то повернул кран, и эмоции рвутся наружу бурным потоком. Одна перекрывает другую, а затем уступает место следующей, и так бесконечно… Но если представить мои мысли и ощущения в тот момент как бурную реку, то посередине этой реки был остров. Остров спокойствия и уверенности, на котором жила и продолжает жить моя любовь к Томми.       Поэтому я проплыл через бурю своих сложных чувств, забрался на этот остров и наконец выжал из себя членораздельный ответ:       — Наверно тебе покажется это глупым и бессмысленным, но я всё равно скажу: я уже давно для себя всё решил. Не важно, как ты себя назовёшь… Ньют, Томас, да хоть Английской королевой. Не важно, что ты скажешь или сделаешь… я буду любить тебя в любом случае. Даже если мне придется пройти через Ад, чтобы быть с тобой, я последую за тобой куда угодно. Только позволь мне быть рядом с тобой.       Глаза блондина закрывает чёлка, ухмылка на один уголок исчезает, губы сжимаются в линию. Я чувствую, как на мою грудь что-то капает, капля за каплей. Угольки безумия гаснут, а в глубине карих глаз вновь читается страшная боль. Его маска трещит по швам, и я вижу, как слёзы струятся по детскому лицу.       Вдруг он хватается за голову обеими руками и воет подобно раненному зверю. Сразу после этого он падает на меня, теряя сознание.       — Ньют! Что с тобой?! Очнись! — тормошу я парня, не имея ни малейшего представления, что только что произошло.       Через несколько секунд британец еле заметно двигается и начинает приходить в себя.       — Ммм... моя голова… голова болит, — бормочет он, не открывая глаз.       Парень уперся руками мне в грудь в попытке приподняться, а я зашипел от боли, когда его длинные пальцы коснулись свежих порезов. Томас непонимающе моргает, опускает взгляд на мою грудь и натыкается на изрезанную кожу и запекшуюся кровь. В карих глазах проскальзывает ужас.       — Нет... нет-нет-нет!!! Что я наделал?! Только не это! — кричит Том. А дальше всё происходит слишком стремительно…       Томас подскочил и помчался в коридор, где лежала новая полка, крепления и дрель, подготовленные к тому, чтобы занять своё место на стене. Я кое-как обернулся простынёй, побежал следом, и чуть не упал от нестандартного ощущения в бёдрах и пояснице.       Томас схватился за дрель, та зажужжала, как стая ос-убийц, и направил её к своему виску. Я закричал не своим голосом:       — Томми, что ты творишь?!!       Я едва успел схватить визжащую дрель до того, как она коснулась черепа блондина, и стал вырывать опасный инструмент из костлявых рук, но мертвую хватку оказалось не так уж просто разомкнуть.       — Я вырежу его! Сделаю лоботомию своими руками! Я должен!! Я должен уничтожить его, пока ещё не поздно!!! — не унимался Томас.       Не знаю, откуда я взял на это силы, учитывая недавние события, но я всё-таки вырвал дрель из цепких рук, отбросил в сторону. Блондин сразу рванул в ту же сторону, но я не позволил ему этого, за шкирку оттаскивая обратно и сразу заряжая мощную пощёчину:       — Томас, очнись! Ты не понимаешь, что делаешь! Посмотри на меня!       Он не смотрит, его пустой взгляд по-прежнему направлен на лежащую на полу дрель, и сухие губы, как будто сами, еле слышно произносят:       — Ты не понимаешь... я должен… должен его убить, даже если это значит, что...       Я стискиваю его плечи изо всех сил, ощущая бесконечное бессилие. Костлявые плечи подрагивают, сначала слегка, но постепенно всё сильнее, пока вся худощавая фигурка парня не начинает содрогаться в немых рыданиях, а он сам не сползает по стене.       Теперь он кажется мне совсем крошечным, хрупким, невесомым. Я сгребаю его в объятия на полу, и он ревёт мне в плечо совсем как ребёнок.       Невозможно поверить в то, что это был тот же человек, что правил меня ножом и отчаянно трахал буквально десять минут назад.       Когда истерика начала спадать, я стал поглаживать его мягкие волосы и приговаривать:       — Тихо... тише, тише успокойся, пожалуйста... Всё хорошо... Ничего ужасного не произошло...       Наступает пауза. Полная тишина воцаряется в коридоре, а затем Том отпихивает меня и вскрикивает:       — Я порезал тебя! И, судя по всему, трахнул! По-твоему, это «ничего ужасного»?! Боже-Боже! Он же безжалостен, какие кошмары он может ещё сотворить с тобой... Я должен... должен бежать! Да, точно, как можно дальше от тебя!!!       — Нет. Томми... что ты такое говоришь? Не нужно тебе никуда бежать! У тебя шок.       — Ты не понимаешь, я не смогу... не смогу, — срывается его голос.       — Послушай! Послушай меня! Разве ты не понимаешь? Он — это тоже ты! Мне ничего не угрожает. Это всего лишь пара царапин… Пойдём в постель, Томми. Тебе нужно прилечь, и мне тоже…       — Дилан, я схожу с ума. Я опасен для тебя и окружающих! Я не контролирую своё тело и не знаю, что происходит, находясь в сознании. Меня нужно запереть, а ключ выбросить!       — Ты опять впадаешь в панику... Давай мы сначала успокоимся, а потом будем думать, что делать, хорошо?       — Дилан, я уже однажды просыпался с руками по локоть в крови. Я не стану ждать, пока тебя настигнет участь тех людей...       — Перестань. Ничего меня не настигнет, тебе нужно успокоиться.       — Как ты можешь быть таким спокойным?! Я же изнасиловал тебя, чёрт возьми!!!       — Да нет! Какое же это может быть изнасилование, если мне всё понравилось? Я в порядке, правда. Считай, БДСМ сессию провели. Разнообразили сексуальную жизнь. Оказывается, быть снизу тоже прикольно.       — Ты идиот? Какую нахрен «БДСМ сессию»? Ты должен ненавидеть и бояться меня после того, что я сделал. Ты как будто не сознаёшь всей серьёзности ситуации!       — А ты явно преувеличиваешь серьёзность ситуации! У всех есть свои недостатки. Я придурок, а у тебя альтер-эго психопат... Будешь получать два подарка на Рождество: один для тебя и какую-нибудь плёточку для Ньюта, — попытался пошутить я, чтобы хоть немного расслабить Томаса.       — Ты что, спятил? Вернее я спятил… да, я точно съехал! Я сорвался. Надо позвонить Мисс Пейдж! Точно.       Я не успевал за ходом мысли Томаса, но кое-что я точно понимал: мне необходимо успокоить блондина, чтобы тот не натворил глупостей. И в данном случае все средства будут хороши.       — Я же говорил этой тупой суке, что нужно поднять дозу таблеток! Нет же! Надо было нассать мне в уши про поддержку близких и принятие себя...       — Давай я позвоню ей? Где твой… — я хотел сказать «телефон», но глядя на Томаса, я остановился на середине фразы.       Парень выглядел очень напуганно, его глаза непрерывно бегали по комнате. Его сердце стучало так громко и так часто, что мне даже не нужно было напрягать слух, чтобы это услышать. Я понял, что беспокоить его сейчас лишними вопросами — это плохая идея. Вместо этого я мягко отстранил от себя парня со словами:       — Подожди меня пару минут. Я сейчас вернусь.       Я, немного пошатываясь, встал на ноги. Теперь блондин загнанно смотрел на меня снизу вверх. Провожаемый пристальным взглядом печальных карих глаз, я отправился на поиски своего телефона, чтобы затем с его помощью найти телефон Тома.       Свой телефон я нашёл без особого труда. (Он был в куртке в прихожей.) А вот чтобы отыскать мобильник Томаса пришлось походить по квартире туда-сюда.       Наконец обнаружив гаджет, я сразу же отправился в угол, где оставил Тома. Он так и сидел там, обнимая свои колени. Его вымученный взгляд был направлен в пустоту, пшеничные волосы были взъерошены и торчали в разные стороны, под глазами пролегли тёмные круги.       Как только я присел к нему, он перевёл взгляд на меня. Я молча протянул Томасу его телефон. Он на автомате разблокировал его, а затем вернул мне обратно.       Я быстро нашёл в записной книжке нужный контакт и набрал со своего телефона. В трубке зазвучали длинные гудки, я мельком глянул на дисплей второго телефона. Время 3 часа ночи.       На третьем или четвертом гудке на том конце послышался женский голос:       — Алло?       — Здравствуйте, Мисс Пейдж. Я прошу прощения за поздний звонок.       — Кто это?       — Меня зовут Дилан. Я парень вашего пациента, Томаса Сангстера.       — Кто? Чей парень?       — Блондинчик с раздвоением личности.       — Ах, Томас! Я поняла. И что вы хотите от меня в такое время?       — Эмм… не знаю, как это сказать. У нас тут кое-что случилось… и сейчас Томасу очень плохо. Я надеялся, что вы сможете мне подсказать, что мне делать, — говорил я, путая слова.       Формулировать мысли в предложения получалось очень плохо. Томас выглядел таким разбитым и потерянным, что сердце невольно сжималось от этой безрадостной картины.       — У него был «эпизод»? Он причинил вред себе или кому-то ещё?       — Кажется у него была паническая атака. Он пытался сделать себе лоботомию электродрелью… Но я остановил его.       — Хорошо. Что спровоцировало паническую атаку?       — Я не могу точно сказать, — соврал я.       — Это был Ньют? Вы видели его альтер-эго?       — ...Да, я его видел. Но это не так важно! Важнее сейчас помочь Томасу. У него, кажется, ступор. Он как будто в трансе.       Несмотря на то что я разговаривал с врачом, я не особо ей доверял, и не спешил раскрывать подробности моего «знакомства с Ньютом».       — Он разговаривает с вами? Реагирует на просьбы? Сможете уговорить его выпить лекарство?       Я посмотрел на сжавшуюся фигурку Томаса и взял его за руку. Он перевел тяжелый взгляд на мою руку, а затем виновато поднял на меня глаза.       — Да, думаю смогу.       — Хорошо, тогда слушайте меня очень внимательно. Лучше запишите куда-нибудь. Очень важно не перепутать названия препаратов и соблюсти нужную дозировку.       Я жестами попросил Томаса снова разблокировать свой телефон, он это сделал, и я всё записал к нему в Заметки.       — Когда он это всё выпьет, попробуйте уговорить его поспать. После перенесённого стресса его сознанию нужен отдых. И позаботьтесь о том, чтобы ничего вокруг не напоминало Томасу о недавнем «эпизоде».       — Хорошо. Спасибо огромное, Мисс Пейдж.       — На следующий сеанс можете прийти вместе или приходите один. Нам есть, о чем поговорить. Доброй ночи, Дилан, — на этом она завершает вызов, я не успеваю ей что-либо ответить.       Теперь появилось какое-никакое понимание, что делать дальше. Я снова попросил Томаса подождать меня какое-то время, но на этот раз он никак не отреагировал.       Я отправился в ванную собирать медикаментозное комбо для восстановления психического здоровья Томми. Только сейчас я почувствовал, как адски ноет моя поясница. Какая жесть! Но оказалось, это были ещё цветочки…       Когда я вошёл в ванную и включил свет, я непроизвольно посмотрел на себя в зеркало и просто охуел…       Я уже и забыл, что в самом начале Ньют приложил меня по лицу и неслабо так. На правой стороне расцвёл синяк, шея вся искусана и покрыта гематомами, яркий укус в области соска и… О Боже! Вот почему Томас сразу всё понял, как только посмотрел на меня.       На груди у меня были не просто хаотичные порезы, как мне это виделось. Из-под запёкшейся крови виднелись слова… Фраза, которая отпечаталась в моем сознании и была вырезана аккуратными буквами на моем теле, гласила: «Собственность Ньюта».       Стоп. Я пообещал себе не анализировать всё произошедшее до тех пор, пока не разберусь с психическим состоянием Томаса.       Я открыл зеркальную дверцу шкафчика, в котором теперь хранились медикаменты и снова замер. Как много… обе полки были плотно заставлены баночками с таблетками. Кроме базового аспирина и сиропа от кашля, все остальные баночки были подписаны именем Томаса Сангстера.       Как я мог быть настолько слеп? Не замечал. Не хотел замечать… Только сейчас до меня дошло, как эгоистичен я был, когда злился на Томаса из-за переменчивости его настроения. За все время, что мы вместе, я даже ни разу не задумывался о том, как тяжело живётся Томми с его «недугом» …       В приступе злости на самого себя я ударил кулаком по раковине. Стаканчик с зубными щётками упал на пол, каким-то чудом не разбившись. Костяшки пальцев пронзила боль, но легче от этого не стало. Я сжал руку в кулак и решил, что должен взять себя в руки. Внутри себя я ещё раз проговорил: «Самое главное сейчас — это вытащить Томаса».       Быстро пробежавшись глазами по рядам с баночками, я вычленил все препараты по списку. Затем сверился с дозировками и собрал необходимую комбинацию. Но это ещё не всё! Теперь надо было как-то скрыть все следы недавнего пребывания Ньюта.       Начать я решил с себя, а именно одеться. Наверх я накинул чёрное худи с капюшоном, чтобы спрятать шею, покрытую пурпурными и синими пятнами, а на ноги натянул спортивные штаны с вытянутыми коленками. Надевая трусы, я почувствовал, как из меня вытекает чужая сперма. Этот момент почему-то оставил у меня в душе неприятный осадок, но я отогнал подальше очередную въедливую мысль о Ньюте из своей головы и вернулся в комнату, чтобы навести порядок уже там.       Я выделил себе ровно 10 минут на уборку, потому что это максимум, сколько я мог не думать о произошедших в этой комнате событиях. В первую очередь я снял постельное бельё, причём делал это с таким остервенением, словно это оно было виновато во всех моих бедах. Затем я собрал разбросанные по комнате эротические девайсы, стараясь представить, что я просто сотрудник клининговой компании, который пришёл убрать квартиру после чьей-то оргии. Это оказалось очень хорошей идеей, потому что помогло мне быть максимально продуктивным.       Когда я заправил чистое бельё и открыл настежь окна, я почти смог вздохнуть полной грудью… почти.       Оставалось самое трудное… На негнущихся ногах я пошёл к Томасу. Но на месте, где я его оставил, была только физическая оболочка Тома. Его взгляд был пустым и ничего выражал, а сам он был похож на сломанную фарфоровую куклу. Видеть его таким было чертовски тяжело.       Я касаюсь молочного плеча. Никакой реакции. Тогда я хватаю второе плечо и разворачиваю блондина к себе, вынуждая смотреть мне в лицо. Но он отводит взгляд в сторону.       — Том! Томас, ты слышишь меня? — легонько трясу его за плечи, — Томми, пожалуйста, посмотри на меня. Я рядом, я здесь…       Проходит секунда, другая, взгляд карих глаз фокусируется на мне.       — Дилан? Я не помню, как прошёл вечер… Откуда у тебя этот синяк?       Томас касается моего лица кончиками пальцев, и я вспоминаю, что забыл замаскировать синяк на челюсти. Британец всматривается в мое лицо, и его озаряет удивление.       — Это я сделал?       — Нет. Конечно, нет! — накрываю его пальцы своими и сразу же целую.       — Почему я ничего не могу вспомнить?       — Томми, надо выпить лекарства. Пойдём со мной, — я помог ему встать и повёл за собой.       Томас не сопротивлялся и делал всё, о чём я его просил. Так он выпил все предложенные мной препараты, оделся в одежду, которую я ему дал и лёг туда, куда я сказал. Но делал он это все скорее на автомате, чем осознанно. Я ощущал, что Том был со мной лишь частично.       Я укрыл его одеялом и лёг рядом поверх одеяла.       — Почему ты не раздеваешься? — вдруг спросил он тихим голосом.       — Не хочу, — слишком быстро отвечаю я.       — Я знаю, это я ударил тебя по лицу, — тихо проговаривает британец, — я вспомнил ощущение. Я ударил со всей силы, до хруста.       После этих слов челюсть как-то резко болезненно заныла. Черт! А ведь и правда сильно он мне вмазал. Парень закрывает лицо руками, а затем зарывается ими же в свои пшеничные волосы.       — …Иногда после пробуждения я могу вспышками ощущать то, что ощущал другой я. Но я не могу вспомнить что-либо конкретное…       — Томми, тебе сейчас и не нужно ничего вспоминать! Давай ложиться спать.       — Прости меня! Я не должен был этого допустить… Я утратил контроль, и ты пострадал. Прости-прости-прости... — срывающимся голосом исступленно шептал Сангстер.       — Томас, со мной все в порядке, — говорил я и не верил самому себе, — всё будет хорошо. Тебе просто нужно немного поспать.       Его глаза были чуть прикрыты и блестели в темноте комнаты от подступающих слез.       — Дилан, пообещай мне одну вещь… если я снова потеряю контроль, — дрожащим голосом взмолился Томас, — если я попытаюсь причинить тебе вред… убей меня.       От того, что я услышал, меня прошиб холодный пот, а глаза поползли на лоб.       — Томми, что ты такой говоришь?! Я ни за что не сделаю этого.       — Пожалуйста, Дилан, пожалуйста! Только ты сможешь это сделать… — всхлипывал блондин.       — Нет. Томми, ты с ума сошёл. Я никогда не смогу сделать тебе больно!       — Зато Ньют сможет! Я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится… Я смотрю на него, а внутри мне хочется закричать: «Со мной уже что-то случилось! Твоя смерть ничего не исправит».       — …Если ты не сделаешь этого, и произойдёт что-то непоправимое, я… я сам себя убью, — договаривает британец уже спокойным голосом.       Я сгребаю парня в объятия и прижимаю к себе изо всех сил, в то время как на меня самого, словно волна цунами, накатывает отчаяние…       — Перестань… не говори так! Всё будет хорошо… — шепчу я в любимую макушку, глотая непрошенные слёзы.       Через несколько минут, когда я размыкаю объятие, я обнаруживаю, что Томас уже спит, и это даёт мне возможность почувствовать облегчение. Я укладываю его голову на подушку и укрываю одеялом. Его ресницы мокрые и слегка подрагивают, я стираю лишнюю влагу с них большим пальцем.       Я осторожно слез с кровати и пошёл в ванную, там я быстро скинул с себя всю одежду и поспешил забраться под душ. Спасительные струи воды ударили меня по затылку и потекли вниз по телу, смывая накопившуюся усталость. Теперь, когда я был весь покрыт тёплыми потоками воды, я наконец-то ощущал спокойствие и умиротворение.       С этого момента мне было некуда деваться от своих тяжелых мыслей. В голове прокручивались слова Ньюта: «…Когда ты забудешь про оковы стыда и выпустишь наружу свои самые грязные желания, я дам тебе то, чего ты так желаешь! Я трахну тебя так, как Томас никогда не смог бы! Я покажу тебе настоящего тебя... Я сделаю тебя своим...»       Каждое его слово оказалось правдой, каждое обещание, которое он дал, он сдержал. Это не было изнасилованием. Я отдался ему по собственной воле.  Я наконец выпустил свои грязные низменные желания. И как бы ни было сложно себе в этом признаться, мне это понравилось…       Ньют оставил после себя неизгладимое первое впечатление и довольно размашистый «автограф» у меня на груди. Но больше, чем незапланированное шрамирование и явные мазохистские замашки, меня смущал тот факт, что я поклялся Ньюту в верности… И у меня не было для этого какого-то серьёзного оправдания вроде психического расстройства или альтернативной личности, вследствие чего напрашивался один закономерный вопрос: «КАКОГО ХРЕНА Я ТВОРЮ?!»       Вспоминая недавние события, я не испытывал ни страха, ни ненависти. Хотя, как справедливо заметил Томас, вообще-то должен был. Более того стоило мне вспомнить наполненный похотью взгляд чёрных глаз Ньюта, как меня вновь охватывало возбуждение. Альтер-эго Томаса вне всяких сомнений было чистейшим воплощением секса, и то, как умело у него получалось чередовать удовольствие с болью, заслуживало отдельных аплодисментов.       Когда я вышел из душа, зеркало уже запотело, и я прошёлся ладонью по гладкой поверхности, чтобы увидеть своё отражение. Но вместо этого на меня из-за стекла смотрел кто-то другой. Я вглядываюсь в глянцевое стекло и не узнаю сам себя. После событий этой ночи что-то во мне незримо изменилось. Я уже не мог быть прежним.