Et impera, или Пятый элемент

– Послушай, Гарри, – вздохнул Люпин, почувствовав наконец, что раздражение, вызванное скорее не рассуждениями мальчика, а первым днём лунного цикла, отступило. – Ты ослеплён своей ненавистью. Люди пропадают каждый день! Если мы сцепимся друг с другом, не сможем выжить в этом противостоянии. Гермиона, стоявшая у дверного проёма, что вёл из кухни в гостиную, опустила голову. В воспоминаниях эхом отдавались голоса из прошлого. «С Рождеством, Гарри! С Рождеством, Рон!» Это был её собственный голос без оттенков страха, обеспокоенности, без груза ответственности. Но время пришло. Люди пропадали, люди погибали. Не стало Сириуса. Люпин был в чём-то прав, но Гермиона оставалась на стороне Гарри, который видел всё своими глазами. Ребята ошибались в своих суждениях на первом курсе, решив, что Снейп намеревался украсть философский камень. На третьем курсе уже сам профессор пришёл к неправильным выводам, не лишив всё же неугомонных подростков протекции. Однако теперь паззл складывался – деталька к детальке. Непреложный обет оказался в центре картины. Девушка пригладила каштановые кудри, словно это могло бы отогнать навязчивые дурные мысли, заполонившие голову в светлый праздник. Потеря бдительности была непозволительной роскошью. Римус с Нимфадорой вышли из гостиной, оставив Гарри с мистером Уизли. Гермиона хотела присоединиться к другу, но тут Джинни, стоявшая рядом с ней, взяла блюдо с тарталетками и подсела к парню. Буквально через полминуты мистер Уизли, замучив белую подушку, что лежала у него на коленях, неуклюже встал, словно невзначай решив удалиться. Гермиона улыбнулась и отошла вглубь кухни так, чтобы она их видела, а они её – нет. Врождённое любопытство. Джинни взяла тарталетку с блюда и поднесла её к губам Гарри, растерянно наблюдавшим за движениями девушки. – Очень вкусно, – пролепетал Гарри, откусив небольшой кусочек от лакомства и смущённо улыбнувшись. Гермиона вздрогнула, когда сзади послышались шаги. Это Рональд небрежно взял тарелку с печеньями миссис Уизли и направился в гостиную. Девушка и возразить не успела – этот чурбан неотёсанный покусился на романтику – на нечто хрупкое, неокрепшее. Рон плюхнулся на диван между сестрой и другом. Гриффиндорка раздражённо хлопнула ладонью по лбу и присела на краешек кухонной тумбы. Гермиона затаила обиду на Рона по вполне определённым причинам. Хотя сдержанным её гнев отнюдь нельзя было назвать. Разве что трём обезьянам было по силам не заметить, как когда-то мирный атом готовится к распаду. Но Рону не нужны были обезьяны – он прекрасно справлялся со всем в одиночку. Гермиона вспомнила, как они с Гарри сидели на каменной лестнице в гриффиндорской башне и делились болью от неразделённой любви. Она была рада, что дела у друга налаживались. Эти глупые мысли в одночасье стали её патронусом от дементоров-забот. Когда, как не в шестнадцать, предаваться глупостям, беззаботным иллюзиям и любви? Гермиона всегда безжалостно вырывала страницы с подобным содержимым из своей книги жизни – пришло время сожаления. Тревога не покидала мисс Грейнджер, но с этим стоило просто свыкнуться. Тревога стала перманентной. Гермиона повернулась, сжав края тумбы и внимательно вглядевшись в окно. Рождество было совсем бесснежным, а ночь такой тёмной – ни звёздочки на иссиня-чёрном полотне. В прихожей послышались шаги и голоса. Это миссис и мистер Уизли провожали Тонкс и Люпина. Рон всё ещё лопал печенье, нещадно крошившееся на диван и ковёр, великолепно справляясь с ролью аж трёх обезьян. Гарри и Джинни сидели в одинаково неловких позах: сведя колени и положив на них ладони – оба не знали, куда деть глаза. Момент был упущен. Гермиона же не знала, куда деть себя. Она ждала, когда вернётся миссис Уизли, чтобы помочь ей с уборкой, но прощание хозяев дома с гостями несколько затянулось. Внезапно эта самая тревога, выбравшая душу девушки в качестве постоянного места обитания, превратилась в тугую нить – и порвалась. За почти абсолютной минутной тишиной последовал шум с улицы. Ребята мгновенно оказались у окна. Нору окружило огненное кольцо, над которым развевались чёрные туманные следы. У самого огня прямо напротив входа в дом появилась она. Беллатриса Лестрейндж. Её волосы цвета воронова крыла торчали во все стороны, а чёрные глаза горели подобно пламени, пылавшему за её спиной. – Я убила Сириуса Блэка! – прокричала она, давясь собственным смехом. Рассмеялась и повернула голову в сторону окна, у которого стояли ребята. Дикий взгляд остановился на Гарри, раззадоривая, вытягивая старательно сокрытые злобу и ненависть. Он рванул к выходу из Норы. – Гарри, нет! – выкрикнула вслед Гермиона, тут же бросившись за другом. – Гермиона! – услышала она за спиной голос Рона. Они вылетели из дома, сбив с ног стоявших в немом исступлении мистера Уизли и Люпина. – Джинни, нет! Мистер Уизли перехватил дочь за локоть, с неподдельным ужасом наблюдая за тем, как Рон с друзьями перепрыгивают огненную черту в погоне за Пожирателями. – Я убила Сириуса Блэка! – раздавался эхом истеричный голос Беллатрисы. У Гермионы сбилось дыхание, но Гарри не останавливался, а страх сжимал пальцы на её горле. Они быстро выскочили из заросшего сада Норы, спотыкаясь о камни и насыпи, наличие которых говорило о том, что хотя бы одно в этом мире осталось неизменным: гномы всё так же проказничали. – Гарри, стой! – голос гриффиндорки дрожал, растворялся в воплях и смехе Беллатрисы. Лестрейндж была не одна. Высокая сухая трава шуршала со всех сторон. – Гермиона! – Рон нагнал подругу, когда они втроём оказались на полянке по щиколотку в тюпе из воды и грязи. Нервно переглянувшись, ребята встали спиной к спине, сжав основания палочек. Из зарослей, окружавших их по кругу со всех сторон, доносились шорохи, шаги, шелест и смех, смех, смех! Юные волшебники чувствовали, как вздымаются плечи друг друга в тяжёлом дыхании. Звуки усиливались, концентрируясь с нескольких сторон. Гермиона выдохнула, приготовившись к защите. – Остол… – хором начали они. Гарри увидел перед собой Люпина, а Рон и Гермиона почувствовали, как кончики чужих палочек упираются в их шеи. Пожиратели растащили друзей в разные стороны. Гермиона дёрнулась, но хватка Беллатрисы Лестрейндж была крепкой. Женщина дышала в ухо пленнице, жутко хихикала, чёрные кудри лезли гриффиндорке в глаза, в рот. Рона безжалостно сжимал в своих объятиях Фенрир Сивый. Гарри с Люпином стали плечом к плечу, готовые нападать. – Отпустите их, Белла, – сказал Люпин, не сводя с пленников глаз. – Ха-ха-ха! – Уши Гермионы попросту уже не выносили этого смеха. – Кого мне сначала прикончить? Грязнокровку? Белла намотала на кулак волосы девушки, заставив её откинуть голову назад. – … или предателя крови? – Пожирательница дёргано кивнула в сторону Рона, дрожавшего в лапах оборотня. – Не смей их трогать, – процедил сквозь зубы Гарри. – А то что, Поттер? – воскликнула Белла, сильнее натянув волосы Гермионы, с упоением причиняя боль. – А? Ну же! Говори, гадкий мальчишка! Я думаю, твоей грязнокровной подружке и рыжему дружку не терпится услышать! Гриффиндорку трясло, слёзы невольно выступили на глазах, но нужно было собраться и думать. Палочка валялась в нескольких метрах, хватка Лестрейндж слабее не становилась, но если расслабиться и один момент нанести удар… – Я уничтожу Волдеморта, чего бы мне это не стоило! – выкрикнул Гарри. – Отпусти моих друзей! – Как ты посмел назвать по имени Тёмного Лорда, выродок! – вспылила Белла, ткнув Гермиону в правый бок. – Пожалуй, это будет стоить тебе друзей. Уходим! Не успел кислород достигнуть альвеол, как девушка почувствовала сильнейший удар и погрузилась во тьму. 666 Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап. В Средневековье так пытали людей – вода капала на темечко. И человек сходил с ума. Гермиона жмурилась от каждой капли. Конечности затекли, а она не могла сдвинуться: запястья и ноги были связаны магическими нитями. Она попыталась провести реконструкцию в своей голове и вспомнить, при каких обстоятельствах она оказалась в таком неприятном положении. Рождество, Нора, Пожиратели… Гарри кинулся на Беллатрису... Границы человеческой глупости явно более размыты, чем границы Вселенной. На что они рассчитывали? Кап-кап. Кап-кап. Что с Роном? С Гарри? Где она? Вопросы сыпались, капали на темечко, опережая друг друга. Помещение, в котором она находилась, напоминало подвал, однако точно определить было невозможно – тьма, ни одного окна. Но сырость и холодный каменный пол под ладонями говорили о многом. – Рон? Гарри? – получилось очень тихо, в горле пересохло, слова ударялись о стены, возвращаясь глухим эхом. Кап-кап. Не сдвинуться ни влево, ни вправо. Гермиона облизала губы – хотелось пить. Они, кажется, аппарировали из Норы. Гриффиндорка сразу подумала о том, что Рону ещё нет семнадцати. Хватило ли глупости Беллатрисы на то, чтобы, не скрывая местонахождения их убежища, аппарировать в конечную точку? Даже если хватило, это меняло немногое. Кап-кап. Cogito ergo sum. Это иллюзия – один из множества сценариев. Она в плену. Рон либо где-то рядом и без сознания, либо где-то далеко, либо… Нет, убивать их было не резонно. По крайней мере одного из них. Они лучшая приманка для Гарри, но это не значило, что пытки под табу. Хотелось, чтобы Рон был в безопасности, но и оставаться в плену одной… Девушка тут же подавила эгоистичные мысли, не присущие гриффиндорскому естеству. Кап-кап. Запах в подвале был откровенно мерзкий, затхлый, что не менее, чем капавшая вода, мешало сосредоточению. Кап-кап. Шаги. Голоса. Женский и мужской. Гермиону больше пугал первый. – Открывай, Хвост! – капризно потребовала Лестрейндж. – Живее! Надеюсь, она там сдохла. Хвост мешкал. Ключ не хотел вставляться в скважину, а Белла нетерпеливо переступала с ноги на ногу. На миг Гермионе показалось, что неуравновешенная женщина сейчас наградит Петтигрю круциатусом за нерасторопность. Тяжёлая металлическая дверь протяжно и грустно заскрипела, и в тусклом свете факелов, висевших подобно стражам с двух сторон напротив входа в камеру, гриффиндорка увидела Пожирательницу. Беллатриса зашла крадущимися шагами, будто змея, готовившаяся к нападению на свою жертву. – Отлёживаешься, грязнокровка? – насмешливо поинтересовалась она, став так, чтобы Гермиона имела возможность рассмотреть её ботинки в мельчайших деталях. Девушка сглотнула. Хотелось надерзить, но разумно ли? – Тебя не учили, грязнокровка, что невежливо игнорировать старших? Лестрейндж пнула Гермиону по рёбрам так, что перед глазами пронёсся целый звездопад. – Тю-тю-тю, – покачала головой женщина на стоны пленницы, последовавшие вслед за ударом. – Нас с тобой, дорогая, в будущем ждёт очень занимательный разговор: как девчонки с девчонкой. Вставай, грязнокровка! Тебе очень подходит этот интерьер, но нам необходимо сменить обстановку. Вставай! Магические нити исчезли, после чего Гермиона почувствовала несколько сильных пинков в живот и металлический привкус крови во рту. По всей видимости, Лейстрейндж рассчитывала на то, что, пролежав долгое время в одном положении связанной да ещё после нескольких ударов, пленница чудесным образом подскочит. Гермиона поставила ладони на шершавый пол и попыталась встать, преодолевая тряску. Получилось, но слишком медленно – очередное заклинание послужило наказанием, и она вернулась в прежнюю позу. – Мерзкая неуклюжая грязнокровка! – прошипела явно довольная собой Белла. – Шевелись! Не заставляй Тёмного Лорда ждать! Тёмного Лорда? Гермиона снова пошатнулась, едва не налетев на Хвоста. Её вели к Волдеморту? Вопросы как будто возникали наперегонки. Страх выдавил физиологию с основания пирамиды потребностей, потому что единственное, с чем не возникало вопросов, так это с безопасностью. Почти однозначно её вели не на казнь (этим мог заняться кто-нибудь другой), а вот пытки лучшей подруги главного, в представлении Тёмного Лорда, антагониста для выведывания нужной информации… Вполне! Девушка шла за Петтигрю, в спину ей упиралась палочка Беллатрисы. Подъём по скользким каменным ступенькам дался с большим трудом. Гермиона застопорилась, когда они вышли на поверхность. В глаза ударил дневной свет, судя по интенсивности которого было обеденное время. В наказание за маленькую остановку у входа в подземелье Лестрейндж схватила девушку за шиворот и потащила дальше как зверушку. – Я привела грязнокровку, Тёмный Лорд! – торжественно воскликнула Пожирательница, когда они оказались в просторном зале. Гермиона сначала зажмурилась, но затем раз и навсегда решила вести себя, как подобает бесстрашной гриффиндорке. От мыслей отвлекло столкновение с чёрной плиткой – Беллатриса отшвырнула девушку. – Хорошо, можешь идти, – ответил тягучий, шипящий голос. Откашлявшись, Гермиона смело поднялась, чтобы смотреть в лицо пресловутому Волдеморту, стоя не на коленях. Лица она не увидела. К сожалению или слава Богу? Тёмный Лорд стоял к ней спиной, наблюдая за огнём в камине. Пауза затянулась, но в какой-то момент он плавно обернулся, и зрачки налитых кровью глаз расширились. Сердце девушки от ужаса пропустило несколько ударов, но она лишь гордо вздёрнула подбородок, заставляя себя смотреть на него. И без того искажённое лицо Волдеморта скривилось в недовольной яростной гримасе при виде Гермионы. – На колени, грязнокровка! Как ты смеешь стоять передо мной? – Он брезгливо вытянул верхнюю губу. Она не намеревалась стоять на коленях перед жалким убийцей, ничтожеством, не способным ни на любовь, ни на дружбу. – За такие мысли я могу превратить тебя в горстку пыли! – прошипел он, вскинув палочку. – И поверь, грязнокровка, так будет с тобой и со всеми остальными дружками Поттера. А теперь на колени! Всем было известно, что Волдеморт прекрасный легилимент. Манипулятор. Она чувствовала, как длинные худые пальцы с почерневшими острыми ногтями перебирали её мысли, воспоминания. Мерзко. Не больно, но мерзко. Она снова оказалась в уютном домике Уизли, где один предмет мебели настолько отличался от другого настолько, что казалось, будто всё это собрали из сотни разных домов. Даже стулья у обеденного стола были все разные. В камине горел огонь, в кресле волшебные спицы вязали очередной шарф, а они сидели за праздничным ужином. Волдеморт сморщился – его раздражали воспоминания девочки. Гермиона не успела овладеть окклюменцией на нормальном уровне – лишь в теории. Ограждение разума от чужого проникновения было энергозатратной манипуляцией и требовало максимальной концентрации. Девушка часто заморгала не только для того, чтобы попытаться исключить зрительный контакт, но и просто чтобы собраться и всё вспомнить. Гарри рассказывал, как профессор Снейп, растолковывая технику, говорил, что стоит освободить разум. В нескольких книгах, которые удалось достать, Гермиона прочитала другое и предпочла взять это «другое» на веру, учитывая шаткий авторитет зельевара. Она пыталась наполнить разум отстранёнными воспоминаниями, поставить призму у врат сознания. Одно ему точно нужно было знать. Никогда она не встанет на колени перед ним. – Раз так… Империо! Связь мозг-мышцы оборвалась – теперь ею управлял Тёмный Лорд. И он не церемонился: бросил девушку на пол так, будто желал, чтобы она разбилась. Спустя секунду подлетел к ней, как коршун, шелестя тёмной объёмной мантией. – А теперь ты будешь со мной говорить, грязнокровка. – Волдеморт приставил свою палочку к её подбородку. – Не думаю, – коротко ответила она, стараясь не вспоминать о его отвратительном лице. – Я ничего не скажу. Не желая наблюдать за тем, как он проходит все стадии ярости, Гермиона осмотрела зал. Помимо камина здесь был огромный прямоугольный стол из тёмного дерева, у которого хаотично стояли тяжёлые стулья с высокими спинками. Потолки возвышались сводами, чёрные шторы с воланами скрывали огромные окна, кроме того взгляд приковывали серые колонны, чуть выделявшиеся на фоне остальной черноты, но отнюдь не делавшие зал ярче. Здесь явно когда-то было больше мебели и украшений, но теперь помещение, видимо, играло иную роль. Очередной вопрос возник в процессе немногословного диалога с Тёмным Лордом: с чего вдруг допрос такой интимный? Так или иначе стоило напрячься и применить знания об окклюменции на практике. Но почему всё же Волдеморт лично занялся допросом "мерзкой грязнокровки"? – Потому что тебе, Грейнджер, посчастливилось быть лучшей подружкой Поттера, – ответил он на вопрос. – Быть может, круциатус развяжет твой поганый язык, поверь, когда мне надоест возня, я просто посмотрю всё, что нужно, а потом отдам тебя своим подопечным. Круцио! Её будто вывернули наружу, как выворачивают одежду. Вывернули и принялись топтаться, отделять мышечные волокна друг от друга по клеточкам, сжимать крупные сосуды, дробить кости, давить на нервные пучки. А затем снова выворачивать, чтобы на этот раз оторвать кожу от тела. Она боль. Боль повсюду, боль с ней – боль бесконечна. – Хочешь, чтобы это прекратилось? – прошептал Волдеморт, с наслаждением наблюдая, как девушка изгибается, прижимает колени к груди, отчаянно стараясь избежать боли. Но боли не избежать. – Говори, грязнокровка, расскажи всё, что знаешь о Поттере, и я прекращу твои мучения. Она почти ничего не видела – даже его рептилиеподобного лица. Слёзы лились, не позволяя карим глазам хоть что-то разглядеть, но это было ни к чему. Была важна лишь боль. Не только нужна, но и важна. Боль – защита. Так организм сообщает о проблемах, а круциатус был не просто непростительным, под действием которого ломались судьбы. Круциатус наполнял человека болью до краёв, боль заполняла разум так, что ничто не могло проникнуть в него – боль становилась щитом. Самым бессмысленным щитом – исход всё равно один. Он мог упростить задачу. Но Тёмный Лорд не выносил скучных утомительных игр. – Какая неразговорчивая грязнокровка, а я слышал, что на занятиях в Хогвартсе тебя заткнуть невозможно, – сказал Волдеморт. – Ничего. Ещё немного, и такие, как ты, вообще не смогут говорить без позволения. – Не тебе решать, – простонала Гермиона. – Ещё немного, и от тебя не останется даже воспоминаний. Это было крайней степенью нерациональности (или безумства) – дерзить ему, но либо она будет давить его Эго, либо его Эго раздавит её. – Гриффиндорцам не присущ инстинкт самосохранения, – насмешливо произнёс он. – Что ты слышала о Трансмогрифианской пытке, грязнокровка? – Слышала от Златопуста Локонса… Очень квалифицированный преподаватель… – Жалящее заклинание задушило иронию. Нерационально. Никто из тех, кто когда-либо встречался с Гермионой Грейнджер, не назвал бы её глупой, но своенравной и нетерпеливой она определённо была. Будучи разумной и рассудительной, она понимала, что нетерпеливость и своенравность нельзя определять как храбрость, и в некоторых ситуациях они не будут играть в её команде. – Запомни, грязнокровка: твоё положение здесь весьма шаткое. – Он с силой вжимал кончик палочки в её сонную артерию. – Насколько мне известно, у Поттера два лучших друга, оба здесь. Два – это как-то много. Достаточно и одного. – Такой себе стимул, – сказала она, смотря ему в глаза. – А Трансмогрифианская пытка хороший стимул? – яростно воскликнул Лорд. – Мучительная смерть, – протянула Гермиона полушёпотом. Девушка усиленно вспоминала всю теорию из книги по окклюменции и тут же пыталась применить её на практике. Она наполняла свой разум воспоминаниями, никак не связанными с Хогвартсом – то, что происходило с ней до одиннадцати лет и на летних каникулах, когда она жила в родительском доме. Во-первых, это лишало Волдеморта любой информации о Гарри, во-вторых, картинки маггловской жизни определённо должны были обрадовать его. Она пыталась грамотно выстраивать нужные образы. – А ты знаешь, грязнокровка, сколько отнимает сил неумелая окклюменция? – иронично усмехнулся он, издеваясь над её неудачной попыткой. – Не больше, чем пытки. Круцио. Дрожь не успела пройти после прошлого заклинания, как её наградили новым. Ничто не спасёт от боли – боль отыщет повсюду. Снаружи с неё наждачкой сдирали кожу, а внутренности пропускали через мясорубку. Снова и снова. Снова и снова. Связки разрывало, но не кричать было невозможно, а этот проклятый крик… её собственный крик. Она уже ненавидела его. – Знаешь, ты теряешь моё время, бесполезная девчонка, – произнёс он, рассматривая свою палочку. – А оно бесценно в отличие от твоей поганой жизни. Хватит. Беллатриса! Гермиона наконец-то смогла выдохнуть. Шея болела от бесконечных бесцеремонных тычков палочкой, ладони покрылись мелкими ранками от ногтей, про остальные части тела даже думать не хотелось. Каждая клетка неустанно напоминала ей о своём существовании. А он стоял над ней, смотря надменно, презрительно. От нетерпения в ожидании своей верной собачонки Лестрейндж Лорд поставил свою ногу на грудную клетку Гермионы. – Вот сейчас ты находишься на своём месте. – Волдеморт сильнее нажал ступнёй на грудь, стараясь вдавить девушку в пол. Она и не думала, что спасением станет мчащаяся со всех ног Беллатриса. Лестрейндж так спешила к своему повелителю, что, запутавшись в складках чёрного платья, растянулась у дверей зала. – Единственный, кто сейчас на своём месте, – начала Гермиона, рёбра которой под давлением Тёмного Лорда не позволяли лёгким расправиться и наполниться воздухом, – это она. Девушка не верила в спасение, но верила в борьбу. Она не верила в то, что Орден Феникса вот-вот явится, чтобы забрать их из плена, но сражаться собиралась до конца. И сейчас ей доставляло удовольствие видеть лицо Волдеморта, искажённое не только Тёмной магией, но и бесконечной ненавистью. Он, не прекращая давить, переместил ногу с её груди на шею, совсем перекрывая доступ воздуху в лёгкие и произнёс: – Так кто тут на своём месте? – Лицо гриффиндорки начало синеть, глаза же стали совсем красными от слёз. А ему доставляло удовольствие видеть отчаяние тех, кто попадал под его власть. К этому времени Беллатриса уже стояла на ногах, ожидая, когда Повелитель отдаст ей новую игрушку. – Забирай свою грязнокровку, Белла, – с улыбкой проговорил Волдеморт, наконец-то убрав ступню с шеи Гермионы и с вожделением в алых глазах наблюдая, как её выворачивает в приступах кашля. Свою грязнокровку. Девушка едва не задохнулась, и слова ударялись о её сознание, отдавались глухим эхом. Но эту фразу Волдеморта она чётко расслышала. Свою грязнокровку. Как будто она маленькое настырное животное. – Благодарю, мой Лорд, – мягким полушёпотом произнесла Лестрейндж, не смея медлить. Гермиону в который раз схватили за шиворот. Белла потащила девушку, еле волочившую ноги, обратно в подземелья. – Не ты, – тихо произнесла гриффиндорка перед тем, как они скрылись.