20 линий

Ладони дрожат. Чонин сжимает их в кулаки, разжимает медленно, аккуратно, но тряска не прекращается. В горле клокочет невыплаканными слезами, но глаза сухие совсем. У юноши неопределенность одна за другой, а в руке странным образом оказывается крохотное лезвие бритвы. Чонин до конца надеялся, что они с Хваном поговорят с глазу на глаз после того самого инцидента с ушибленным коленом, но старший носился от него вихрем – лишь бы не встречаться взглядами и не говорить ничего. Ян надеялся, что вот он, тот самый момент откровенности, но Хёнджин разрушил все его ожидания одним неосторожным "Мне некогда". Неопределенное "некогда" затягивается на неделю, в которой каждый день – пытка. Чонин замечает странную деталь, от которой деваться некуда, но не может быть уверен точно. Ему бы проверить, но как? Руки продолжают дрожать, мальчику действительно страшно. Больше от того, что сюда может кто-то войти. Кто-то Не Хёнджин. Ян отлично знает привычку старшего влетать в ванную, не проверив, кто внутри. И он не заставляет себя ждать. Дверь открывается с грохотом, на пороге оказывается сонный Хван с гнездом на голове и отпечатком подушки на щеке. Он соображает явно с трудом, анализирует всё, что видит, а потом глаза раскрывает широко, глядя на руки макнэ. Чонин ведь только этого и ждал. Ему страшно, но. Пальцы, сжимающие острое лезвие, хватаются за него ещё крепче, словно это – спасение. Младший смотрит прямо в глаза Хёнджина и кусает губы, вдавливая острый уголок прямо в кожу чуть ниже сгиба локтя. Он еле сдерживает болезненный стон, прячет его в тяжёлом вдохе, закрывает глаза и чувствует, как место пореза пульсирует и жжётся. В голове красным горит мысль: сейчас или никогда. Ведь как ещё проверить свои догадки, если не сделать напрямую? Хван обращает на него внимание лишь тогда, когда он умудряется поранить себя. Так почему бы не?.. Хёнджин не заставляет себя ждать: немыслимым образом в один большой прыжок оказывается возле младшего и хватается холодными пальцами за его предплечье. Чонин открывает свои глаза, а в чужих – паника, непонимание и волнение. – Ты что творишь, Чонин? – вырывается хриплым, слабым голосом. Ян усмехается почти пьяно, обнажает зубы, смотрит из-под полуприкрытых век. У него в груди – радость взрывами, потому что догадки подтвердились. – Я? Ничего, – пожимает плечами младший и протягивает руку ближе к Хвану. – Хён, больно. Не хочешь обработать? Я слышал, – тянет Ян с издёвкой, – что слюна помогает быстрее заживлять раны. У Хёнджина перед глазами полыхает осознание и загорается алыми вспышками злость. И единственное желание – добить. Хорошенько вдарить по глупой башке макнэ, потому что тот делает вещи до безобразия глупые и бесстыдные. – Ты ради чего это затеял, малый? – не понимает старший, всё ещё злясь. Чонин странно улыбается, пожимает плечами и протягивает свою руку. Хван отшатывается от младшего, как от огня. Что он наделал? – Ты серьёзно режешь себя только чтобы получить моё внимание? Что за бред, АйЭн? – голос дрожит и норовит выдать его панику, что зарождается, стоит Хёнджину понять суть ситуации. Хочется ухватиться за голову и взвыть во все лёгкие, потому что он сам дурак – заварил кашу, которую не в состоянии расхлебать. – Не только ради этого, – ворчит Чонин, его настрой уже не такой боевой, как раньше. Рука болит, жжется новой раной, но он терпит, сцепив зубы. – Ты даже не пытался узнать, что за причина, хён. – С дуба рухнул! – взрывается Хван, размахивая руками. – Я только что спросил, ты не заметил? – Ты спросил только когда увидел это лично, иначе тебе и в голову бы не пришло интересоваться мной! – Чонин кричит так же сильно, как и старший. Их уже наверняка услышали все ребята, но прекращать они не собираются, кажется. Вопрос времени, когда сюда ворвётся кто-то из старших и надаёт им тумаков, чтобы привести в чувства. – Я не могу постоянно следить за тобой, Чонин. У нас всех много дел, у нас, чёрт возьми, дебют через месяц! А ты говоришь мне следить за твоей психикой? Пойми, тут все скоро с катушек слетят, ты не один такой. Так почему я должен выделять тебя из всех? Мы все на грани, – выходит чуть более грубо, чем ожидалось. Хван почти сразу же жалеет о своих словах. – Да, мы все на грани, – эхом вторит младший, не глядя на Хёнджина. – Ты прав, незачем выделять кого-то. Прости, что отвлёк тебя от дел, хён. Выйди, пожалуйста. Хван определённо жалеет о своих словах. Жалеет, но хлопает дверью со злости и идёт умываться на кухню, рыча под нос. По пути ему никто не попадается. Чан видит всё, замечает, кажется, самые мелкие детали из того, что происходит с младшими. Но не делает ничего. Он наблюдает и выжидает момент. Тот самый попадается в утро, когда Хёнджин и Чонин кричат на всё общежитие, выясняя отношения. Лидер слышит всё, видит немой вопрос в глазах остальных ребят, выбежавших на шум из своих комнат, но успокаивает всех и заставляет зайти обратно. Затем слышится громкий хлопок дверью, и Чан уверен, что не выдержал Хван. Осторожно, чтобы не издать лишнего шума и не испугать, он открывает дверь в ванную, так и замирая на пороге на несколько секунд. Он, конечно, видел многое, но вряд ли ему хотелось видеть перед собой измазанного в крови и плачущего навзрыд младшего. Что с ним сотворил Хёнджин, раз юноша дошёл до такого? В полном онемением он падает на колени перед Чонином, берёт его раненую руку в свою, осторожно гладит по волосам и прижимает к своей груди, давая шанс выплакать все нервы. Заплетающимся языком он шепчет: "Тише, малыш", и почти плачет сам. Видеть младшего таким измученным больнее всего. Он осторожно снимает с него футболку, отмывает предплечья от крови, помогает принять горячий душ, при этом пытаясь не смотреть на стройное юношеское тело. Чан терпит с самого начала и, кажется, будет ждать до конца. Всё для других – ничего для себя. Он укутывает младшего в мягкое полотенце и даже не даёт самому встать на ноги – хватает на руки и несёт в свою комнату, бережно укладывая на кровать и накрывая одеялом. Чонин плачет ещё долго, утыкаясь в Чанову грудь и позволяя обнимать себя горячими руками. Он отдаёт старшему часть своей боли, будто Чану своей мало. Лидеру всё равно. Он вытерпит абсолютно всё, если этим сможет помочь младшему. Обессилев от избытка эмоций, Чонин засыпает, согретый чужими объятиями. Чану всё это причиняет боль. Он смотрит на гибкое, податливое тело, не скрытое лишней одеждой кроме нижнего белья, и сглатывает горький ком жалости к себе. Чан считает себя не более, чем жалким, хотя знает, что обрёк себя на это сам. Он лежит рядом ещё несколько мучительно долгих часов, боясь прикоснуться, сдвинутся с места, провести ладонью. В груди его что-то щёлкает, ломается. Ему бы хотелось, чтобы это были рёбра. Хотя каменеющее сердце, кажется, уже дробит их в пыль. Он встаёт медленно, пытаясь не разбудить. Хочется остаться подольше, прижать к себе, заставив спиной вжаться в грудь, перехватить поперёк живота и душить в объятиях, своей болезненно отчаянной любви, позволив самому себе избавиться от жестокого бремени. Он смахивает с лица остатки эмоций и идёт в студию, оставляя младшего в своей комнате. Чонин перебирается в комнату Чана, потому что находиться рядом с Хёнджином становится невыносимо. Невыносимо отчаянно, невыносимо болезненно, невыносимо обжигающе. Рядом с ним сердце превращается в ком пылающей боли, а ему хочется от неё избавиться. Лидер каждый вечер делает ему успокаивающий ромашковый чай и следит за тем, чтобы он засыпал, обнимает крепко, лёжа рядом несколько часов, а потом уходит в студию, не способный выдерживать младшего, что засел крепко под рёбрами, рядом. Чонин просыпается тут же, не чувствуя чужого тепла. Спустя неделю Чонин выглядит ещё хуже, чем до этого. Под глазами залегли лиловые синяки от недосыпа, исхудавшие пальцы, кажется, готовы переломаться от любого движения, каждого чёртового прикосновения. Чан отчётливо видит, как под одеждой проступают очертания рёбер. Спустя эту неделю Хёнджин приходит к нему сам. Первый заходит в комнату без стука, прекрасно зная, что лидера рядом нет. Некому помочь и защитить. Чонин сжимается весь, когда видит старшего, закрывающего за собой дверь. Они не говорили ни разу с того момента в ванной, и Чонин правда не знает, что можно было бы ещё сказать. Хёнджин отчётливо дал ему понять, что до младшего ему нет никакого дела – пусть хоть с крыши бросается, пусть хоть прямо перед ним. Он молча садится перед ним, опустившись коленями прямо на пол. Чонин поджимает под себя ноги, ловя кожей мурашки от подступающего холода. Хёнджин смотрит на него мучительно долгие несколько секунд, взглядом режется об острые скулы, подмечая, насколько младший исхудал; мажет по упрямо поджатым, искусанным губам и задерживает взгляд на потухших тёмных глазах. Внутри что-то переворачивается от этой отрешённости. Его луч солнца, тот, кто всегда дарил ему мотивацию и желание работать дальше, развиваться, не смотря на усталость, нервы и напряжение, вот он перед ним. Погасший. И виноват в этом Хёнджин. Прикрывая глаза, он делает глубокий вздох. – Давай поговорим. Чонин, вообще-то, говорить совсем не хочет. Что можно ещё сказать, если всё уже давно было сказано? Он смотрит на Хёнджина так отчаянно, что тому хочется вдруг обнять изо всех сил и долго шептать, чтобы не плакал. – Нам не о чем говорить, хён, – отбрасывает он, и получается это жёстче, чем он хотел. Какая, по сути, разница. – Есть. Чонин, я подумал над тем, что произошло тогда, – младший фыркает раздражённо. Подумал он. Спустя неделю. Хёнджин на него лишь шикает. – Дай мне сказать, пожалуйста. Я был на нервах. Не каждый раз ты можешь зайти в ванную утром и вместо спокойных утренних процедур смотреть на то, как ты при мне режешь себя. Я был в панике. А тут ещё и... Ты, понимаешь ведь, Чонин-а, что это я виноват? Из-за меня ты это сделал, а я даже не заметил твоего состояния. Я был так зол на себя, что вылил всю эту злость на тебя вместо того, чтобы успокоиться, подумать и поговорить с тобой. – И что ты теперь предлагаешь? Сказал ты это – и что изменилось? Твоё отношение? Твой игнор в мою сторону? Я уже просил тебя поговорить, но когда ты меня слушал? Ты только и умеешь, что откладывать сложности на потом, ожидая, пока они тебя раздавят своей тяжестью. – Прости меня. Я был полным придурком. Прости, Чонин-а, – пальцами он прикасается к его голым коленям, и младшего простреливает электричеством. – Прошу тебя, дай мне ещё один шанс. Один единственный. Вернись ко мне, пожалуйста. Чонин закусывает губы. Он бы рад дать ему шанс прямо здесь и сейчас, броситься на старшего с болючими объятиями и вернуться на своё законное место, но в голове всплывает, просто засев внутри, образ Чана. Чонин будто наяву смотрит в его глаза, – как и у него, – полные боли, и останавливается, пытается дать себе секунду на передышку и осмысление. Он почти изгрызает губы в кровь. – Дай мне время, хён. Я должен подумать, ладно? Со стороны Хёнджина слышится рваный вздох. Чонин, кажется, чувствует, как тот ломается, как и он сам. Но поделать с собой ничего не может. Старший гладит пальцами его колени, затем берёт в руки его ладони и держит долго-долго, даже не смотря младшему в глаза. Чонин вздрагивает, когда Хван поднимается ладонями выше и закатывает рукава свитшота к локтям. Он выглядит так, словно даже не удивлён тому, что видит. Пусть даже внутри он кричит во весь голос и пытается дать самому себе оплеуху за то, что натворил. На том самом предплечье, с которого начался их конфликт, розовыми полосами вырисованы новые раны. Хёнджин неосознанно считает каждую загрубевшую линию, понимая, что за каждый день из ссоры добавлялось по два пореза. – Их пятнадцать,– исступлённо шепчет юноша, даже не обращая на тихого Чонина внимания. Пальцами он проходится вдоль иполосованной кожи, подушечками собирая все неровности и несовершенства. Некоторые из них – самые свежие, – начинают кровоточить, и Хёнджин кончиками пальцев собирает с кожи рубиновые капли. Он поднимает на Яна взгляд, а затем просто облизывает измазанные кровью пальцы, получая от этого извращённое удовольствие. Младшего трясёт от того, что он видит. Он сглатывает ком в горле, когда Хван наклоняется к нему низко-низко и своими невозможными губами целует каждую рану. – Не делай так больше, АйЭн-а. Я волнуюсь за твоё состояние. – Но если ты каждый раз будешь так делать, то я наоборот стану чаще причинять себе вред. Дай мне повод этим не заниматься, – устало шепчет младший, вырывая свою руку из чужого плена. Он забирается на кровать и прячется почти у стенки, принимая безуспешные попытки с ней слиться. – А теперь иди уже. Мне нужно побыть одному. – Хорошо. Приходи ко мне, когда будешь готов. Иначе я приду сам, – бросает он уже на выходе из комнаты, и Чонину кажется, что воздух становится тяжелее в несколько раз. Чонин к нему так и не приходит. Ни через день, ни через два. Всё, что ему остаётся – мучить себя отчаянным ожиданием и ловить от лидера многозначительные взгляды в свою сторону. Кажется, будто каждый такой взгляд пробивает его грудь насквозь. От каждого он задыхается и понимает, что уже давно умер бы, будь это настоящие удары. На четвёртый день обоюдного молчания он приходит к младшему сам. Вылавливает момент, когда в общежитии нет Чана, и заходит в его комнату, надеясь, что младший не выгонит его с безумным криком. К его удивлению, внутри пусто. Окно открыто на проветривание, и из него в комнату залетает мелкое крошево колючих снежинок. Он ёжится и выходит, слыша шелест оставленных на столе бумаг. В общежитии до безумия тихо. Чонина он не находит ни в гостиной, ни на кухне. Он заглядывает в пустые комнаты участников, понимая, что дома никого нет. Он отвлекается на шум льющейся воды где-то со стороны ванной. Он сглатывает и направляется туда, надеясь, что не прав. К его несчастью, он открывает дверь с лёгкостью. Комнатку заполонил вязкий пар, оседающий на стенах. Дышать нечем. Сквозь мутную белую пелену виден силуэт, сгорбившийся в ванной. Хёнджин вдыхает побольше свежего воздуха из коридора и закрывает за собой дверь, щёлкая замком. Чонин вздрагивает от неожиданности, и горячая вода громко плещется, когда он дёргается. Хёнджин подходит впритык. Двигается вязко, медленно, словно хищник, что настиг свою жертву. Он опирается руками о холодный бортик ванной и громким шепотом обращается младшему куда-то в загривок: – Почему ты не пришёл? И губами чувствует, как чужая кожа покрывается мурашками. Чонин расправляет плечи, чтобы избавиться от неприятного чувства, и ничего не говорит, упрямо поджимая губы. Хёнджину надоело ждать. Надоело бежать от самого себя, в который раз доказывая себе, что у него к Чонину – ничего. Надоело скрывать от всех взгляды, брошенные на младшего, учащенное сердцебиение и боль, раскалённым оловом расползающуюся по венам. Что, если бы он научился с этим бороться вместо того, чтобы скрывать? Ему становится тошно от одной только мысли, что когда-то он не будет влюблён в Яна. Он подаётся вперёд, обхватывая хрупкое тело руками. Чонин выдыхает, и Хёнджин чувствует, как под его ладонями заходится сердце. – Посмотри на меня, – говорит он и сам разворачивает младшего лицом к себе. Чужие глаза словно покрыты туманом, неуверенностью, но в то же время – желанием безудержным, полным отчаяния. Словно ему уже нечего терять. Хёнджину нечем дышать – воздух теряется где-то у Чонина в лёгких, потому что он крадёт у него всё, не оставляя после себя ничего. – Я же сказал, что сам приду. На что ты надеялся? Чонин дрожит, слушая чужой голос – мурлычащий, убаюкивающий. И от него становится так спокойно, как не было за последний месяц. Прошедшие дни будто разом отматываются назад, отправляя их обратно к точке начала, где у каждого из них душа ещё не изломана неуверенностью и горечью чувств. – Надеялся, что придёшь, – подаёт Чонин голос, и Хван слышит, как сильно он дрожит. Он разворачивается обратно. Не сдерживаясь, Хёнджин носом утыкается во влажные волосы младшего на затылке, вдыхает запах мокрой кожи, невесомым поцелуем опускается на шею и прикусывает его плечо. Чонин вскрикивает скорее на автомате, чем от боли. – И что дальше? Ты дашь мне второй шанс? – пальцами он оглаживает его грудь, словно невзначай задевает твердые соски и ловит краем уха тихий вздох. Нравится. Конечно нравится. – Я не могу. Я нужен Чану. Хёнджин удивлённо вскидывает брови и убирает свои руки с чужого тела, в ответ получая разочарованное мычание. – Это он тебе сказал или ты сам додумался? Что изменится, если ты вернёшься обратно в свою комнату? Он и раньше справлялся сам, теперь-то что не так? – он не хочет злиться, но чувствует, как горячее чувство упрямо заполняет весь его разум. – Я не могу тебе сказать, – он вертит головой, жмуря глаза, – но я вижу, что он сам не сможет. Тебя я давно простил, хён, но ты видел его глаза? Его оставлять нельзя. Пожалуйста. Давай продолжим наше общение? Хёнджин задумывается надолго, прячет лицо в ладонях и глубоко вздыхает, позволяя вырваться изо рта лёгкому пару. Он боится. Понимает: позволить Чонину остаться с лидером равносильно его потере. Вопрос времени, когда Чан заберёт его себе, обхватит своими руками и оторвать уже будет невозможно. Ещё один вдох. Он взвешивает все за и против, позволяя мыслям унести его именно туда, куда нужно. Что об этом подумает младший? Если Хёнджин ему запретит, то вернуть доверие станет ещё сложнее. Он не замечает взволнованного взгляда напротив, так и не убрав от лица рук. – Хорошо, – отзывается он глухо, смотрит на то, как Чонин ногтями срывает со свежих ран грубую корочку, на то, как из размякших порезов сочится рубиновая кровь. В горле пересыхает. Он смотрит на спокойное лицо младшего, снова переводит взгляд на руки, и теряется. На бархатной молочной коже алые капли смотрятся до ужаса эстетично, оттеняют чужую бледность, сводя старшего с ума. Не ведая, что делает, он протягивает руку и берёт Чонина за запястье, поднося к своему лицу. Он плоско мажет языком по разгоряченной коже, собирая кровавый узор. Чужая кровь отдает металлом, но почему-то Хёнджину останавливаться не можется и не хочется. Он не понимает, как может выглядеть со стороны, потому что думать он тоже не в состоянии. В голове вместо мыслей – густой пар из ванной, липнущий к стенкам черепной коробки. Он считает губами каждый порез, чувствуя сладкую тяжесть внизу живота. Чонин смотрит на него сверху вниз, сглатывает горькую слюну. Последнее, чего ожидает Хёнджин – того, что младший откуда-то вытащит крохотное лезвие и проведёт им по коже тонкую линию. Хвану бы испугаться, забить тревогу и заставить думать, но у самого ничего не получается. Перед глазами упрямо стоит картинка сочащейся алой жидкости, и юноша слизывает её, поддаваясь порыву. На языке перекатывается солоноватый привкус. На языке остаются рубиновые разводы, и он мажет по чужой шее, оставляя на коже кровавые полосы. Чонин дрожит; от страха или от удовольствия – он не знает. Хёнджин берет его запястья в свои руки, разводит в стороны и заставляет юношу протянуться к себе. Чужие руки он заключает у себя за спиной, склоняется к лицу младшего и оставляет на губах мажущий красным поцелуй. От шока Чонин не знает, что делать, и на автомате раскрывает рот, чем Хёнджин пользуется незамедлительно, проникая в чужой рот языком. Поцелуй отдаёт металлическим привкусом, но вкус этот ни одного не отталкивает. Чонин пахнет распаренной кожей и мятным шампунем, с его влажных волос капли стекают по Хёнджиновым щекам, застывая слезами. Ян жмется к нему, не сдерживаясь, целует слишком открыто, так, как никогда бы не осмелился. Но горячий воздух и этот вкус срывают крышу ко всем чертям. Они оба отдают себя без остатка, не давая никому возможности одуматься. В голове проясняется только когда слышится стук входной двери. Хёнджин отстраняется медленно, неохотно. Раньше он вскочил бы с места и на всех парах помчался прочь, но делать этого не хочется ни в какую. За дверью слышны голоса Минхо и Джисона, остальных на горизонте, кажется, не предвидится. Чонин смотрит на него туманом в глазах, кусает распухшие губы, полощет руки в мыльной воде, и Хван улыбается самому себе, скорее в истерике, чем от радости. – Не говори никому, Чонин-а, – громким шепотом просит Хёнджин, но уходить не спешит, жадно рассматривая тело младшего. Словно запоминая каждую деталь. – Это останется между нами. Оставайся с Чаном, но не забывай обо мне. Я буду ждать тебя здесь завтра. Приходи после ужина, ладно? Он дожидается неуверенного, сконфуженного кивка, и незримой тенью выскальзывает за дверь, оставляя Чонина в одиночестве со своими мыслями и чувствами. Кто-то из них, кажется, запутался. Чонин действительно приходит на следующий день, прячась от тяжёлого взгляда Чана в тени углов. Избегать его получается лучше, чем говорить по душам. Хёнджин смотрит на него голодными глазами, сразу же хватаясь за руку. Он выцеловывает Чониновы руки, не обращая внимания на шершавую неровность царапин. Его это, кажется, раззадоривает лишь больше. Он боится прикасаться к чужой коже, но ему хочется и хочется. Чонину кажется, что перед ним Чертов вампир, зависимый только от его крови. – Чонин, – исступлённо шепчет Хван, пальцами оглаживая шероховатый узор. Ян мало что понимает, но потом видит умоляющий взгляд глаз напротив. Когда всё успело дойти до такого? Им бы остановиться, прекратить всё прямо тут и сейчас, забыть все как страшный сон. Чувства к Хёнджину оставляют на теле Чонина раны. И он был бы рад, будь они не настоящими. Каждая такая встреча с Хёнджином дарит Чонину очередной порез. Они останавливаются на девятнадцатом. Чан ловит его в темноте коридора поздно вечером, пальцами задевая новую царапину под рукавом. Чонин морщится, стараясь не выдать неприятных ощущений. Без слов его затаскивают обратно в комнату. Чан садится на нижний ярус их кровати, смотрит на юношу глазами, полными тревоги и отчаяния, и Чонин от бессилия оседает на стул напротив. Долгие минуты они проводят в обоюдном болезненном молчании. Чан не знает, как начать разговор. Чонин боится, что лидер обо всем догадался. Вихрь в голове не даёт связно мыслить. – Почему ты убегаешь каждый вечер? Я настолько хуже него? – в чужом голосе боль мешается со злостью, но Чан сдерживает себя как может. Чонин думает, что не понимает. И ему бы хотелось, чтобы так оно и было. – Я никого не выбирал, – упрямо поджимает губы Чонин, но в глаза напротив не смотрит. – Я не могу. Никто из вас не лучше или хуже. Сравнивать вас невозможно. Чан пальцами зарывается в свои волосы, невесело усмехается и откидывается спиной на стену. Потерянный взгляд блуждает по картинке за окном. Снегопад усиливается, и юноше кажется, что это происходит и у него на душе. – Ты давно догадался, да? – лидер заламывает пальцы, нервно дёргая ногой под ритм собственного сердца. – Обо мне. – Нет. Чонин качает головой. Действительно, когда до него дошло, почему лидер так опекает его? Наверное, только сейчас. Он был бы рад понять, что чувствует сам, но в мыслях – Хван Хёнджин. Мешает, не давая покоя. Возможно, им всем следует поговорить. Но Чонин чувствует чем-то внутри: разговора у них не получится. Каким-то шестым, десятым чувством понимает, что ни один из них не сможет объяснить так, чтобы остальные поняли. Юноша в бессилии закусывает губы. Может, проще оставить всё как есть? – Он тебе нравится? – сдавленным голосом интересуется Чан, надеясь получить отрицательный ответ. – Я не знаю. – А я? – Не знаю? – Чонин растерянно шепчет, рассматривая собственные отпечатки пальцев. Стереть бы их, превратившись в ничто. Почему выбор всегда такой трудный? – Не ходи к нему. Чонин наступает на собственные чувства, не в силах ослушаться. И отношения лидер-подчиненный тут не играют никакой роли. Хёнджин ждёт исправно, отчаянно и долго. Вечерами поджидает Яна у той самой белой двери, но ловит лишь его тень. Ему бы головой – прямо о стену, чтобы выбить из неё всю бессмысленную обиду. Они друг другу никто, чтобы Хёнджин мог присвоить его себе. Ему бы хотелось, но реальность кидается ему в лицо фактами. Он запутался в себе, жалея, что тогда поддался собственной слабости перед младшим. Жил бы себе сейчас, как и всегда, так нет же! Бездействие причиняет боль, но иногда одно неосторожное движение может сломать всё. Их хрупкие взаимоотношения грозятся рухнуть вниз, словно шаткий карточный домик, наскоро выстроенный неумелой рукой. Усмехаясь, Хёнджин понимает: так и есть. Они и есть неумелые, неопытные и слабые. И оба они запутались. Возможно, даже не только они. Чонин больше не приходит. Чан бросает на Хёнджина убийственные взгляды, одновременно наполненные сочувствием и чем-то похожим на слабость. Хёнджин видит в чужих глазах отражение собственной трусости. И отзеркаливает её вдвойне, надеясь, что Чан сломается так же, как и он. Надеется, не зная, что лидер давно сломлен. Колючие снежинки разбиваются о теплые щеки Чонина. Точно так же он бьёт себя в грудь, когда клянётся, что больше ни за что и никогда не поддастся слабости перед чувствами. У них неделя отдыха – всё разбрелись кто куда, большинство ребят уехали домой, оставив остальных в общежитии. У Яна ноет всё тело – сказываются непрерывные тренировки до, а ещё он понимает, что даже на неделю останавливаться нельзя, чтобы не потерять весь полученный прогресс. Движения ему даются тяжелее, чем остальным. На улице десять утра, огромный Сеул окончательно просыпается, на улицу высыпают люди в разноцветных пуховиках, с улыбками на лицах и ожиданием весны где-то в груди. Чонин только возвращается домой после бессонной ночи в зале для практики. Лицо краснеет от ветра, пальцы мёрзнут на морозе, но юноша упрямый – всё равно держит в руках телефон онемевшими руками, так и не положив его в карман. В общежитии тихо. Неудивительно, ведь никого нет. Медленным, уставшим шагом он направляется на кухню, чтобы непослушными руками заварить себе горячий чай. Устраиваясь в гостиной на диване, он принимается бездумно щёлкать каналы на телевизоре, надеясь найти хоть что-то стоящее. Под чужую болтовню думается сложно, так что Чонин выбирает какой-то фильм, даже не вдумываясь в картины на экране. Лишь бы отвлечь себя. За бессмысленным времяпровождением он не замечает, как сильно тяжелеет его голова от усталости. Всё так же незаметно для себя он засыпает, не в состоянии ничего с собой поделать. Будят его чьи-то горячие руки, оставляющие отметины на его щеках. Чей-то слабый шёпот доносится до его затуманенного разума, но Чонин никак не может понять, что ему говорят. Чан возвращается домой на удивление бодрячком. Конечно же, в студии он не только писал музыку. Ему немного стыдно признаваться, но половину ночи он откровенно проспал вместо того, чтобы придумывать очередные переходы между партиями. Дом встретил его тишиной. За столько времени в общежитии, вдали от родной страны, он слишком привык называть это место домом. Его друзья покидали его один за одним, в итоге оставив в одиночестве. Но он был бы не собой, если бы не заполнил пустоту вокруг людьми, ставшими для него дороже кого-либо. В гостиной совсем тихо щебетал телевизор, а на диване пристроился макнэ, укутавшись в колючий плед. На столике рядом остывала чашка мятного чая. Юноша предпринял несколько попыток его разбудить, но все они были тщетными – Чонин лишь недовольно мычал, когда лидер гладил его по щекам и просил проснуться. Только сейчас, глядя на чужой сон, Чан понял, насколько он устал. Насколько устали они все. Стараясь не поддаваться отчаянию, юноша подхватил младшего на руки, чтобы уложить в кровать – на диване совсем неудобно, каким бы мягким он ни был. Мысль нести его в свою комнату отпала сразу, ведь зачем, если есть комната Джисона и Чанбина? У них на двоих слишком много места, кровати слишком широкие – такие, что трое поместятся запросто. Повинуясь чувствам, лидер делает именно то, что хотел. Лёжа рядом с Яном, чувствуя его мерное сердцебиение под своей ладонью, он успокаивается окончательно, позволяя и себе провалиться в мир грёз, укрываясь мягким, воздушным одеялом. – Я дома, есть кто? – со стороны входной двери слышится крик, когда часы медленно ползут к отметке пяти вечера. Хёнджин вплывает в комнату, сверкая довольной улыбкой. Чан смотрит на него исподлобья, намереваясь испепелить. – Есть. Не кричи так, ребёнка мне разбудишь, – фыркаеть он, игнорируя напряжённый взгляд Хвана, которым он проходится по ним двоим. – Этот ребёнок иногда спит крепче меня, так что не разбужу. Что это вы, тихий час себе устроили? – интересуется Хёнджин, снимая свитер одной рукой. Какими бы напряжёнными ни были у них отношения, но Хван всегда уважал Чана как человека. Как лидера, с которым можно поговорить и на которого можно положиться. – Угу, – сонно кивает Чан, покрепче прижимая к себе хрупкое тельце младшего. – Я устроил себе незабываемую ночь в студии, а Чонин, видимо, только утром приехал из агентства. – Тогда ничего удивительного, – кивает Хёнджин, надевая домашнюю футболку и залезая в кровать к парням. – Тесно же, дурак, – смеётся Чан, в шутку спихивая юношу с кровати. Он удивляется, как их возня и разговоры ещё не разбудили Чонина. Они лежат так некоторое время, в комнате тихо совсем, слышно лишь их тихое нестройное дыхание и сонное сопение. Хёнджин чувствует, как напряжение растет с каждой секундой. Как бы искусно Чан не притворялся, его неприязнь чувствуется даже в воздухе. – Ты домой ездил. Почему вернулся обратно, а не остался? – лидер закидывает руки за голову, рассматривая белое полотно потолка. – Не было никакого смысла там оставаться. Там, конечно, хорошо и всё такое, но работу никто не отменял. – Тебе стоит отдохнуть от тренировок, ты знаешь? – Чан недовольно сопит, поворачиваясь к Хвану лицом. Чонин между ними во сне причмокивает губами. – Могу то же самое сказать тебе, – криво усмехается юноша в ответ. В окна бьётся мелкая россыпь снежинок. Кажется, на утро город утонет в выпавшем за ночь снегу. Небо сереет, предвещая скорое наступление ночи, и загорается первыми искрами далёких звёзд. Чонину не спится. Не спится, наверное, ещё с того момента, как хлопнула входная дверь, впуская Хёнджина в тепло общежития. Слушая, как в шутку спорят между собой Чан и Хёнджин, Чонину становится на удивление спокойно. Пока он не подслушивает разговор, состоявшийся уже ночью. Чонину бы хотелось его не слышать, но воспоминания подкидывают чужие слова, закладывая громкостью уши. Чонин хотел бы забыть, потому что такие разговоры не предназначаются для его ушей. Лишняя ответственность сжимает грудь тисками. Ему стоит разобраться в себе. Как он засыпает, он даже не помнит. Половину ночи он провёл в бессмысленных раздумьях и переживаниях, укутаный в одеяло и объятия с обеих сторон. Утро скользит солнечными лучами по его лицу, заглядывая в окно. Он стонет от того, насколько же болит его тело, медленно поднимаясь в постели. Чан и Хёнджин всё ещё сонно сопят, сцепив пальцы у Чонина на животе. От увиденного у юноши ноет где-то под рёбрами. – Проснись и пой, – щебечет Ян, неловко пытаясь выбраться из чужих объятий. – Который час? – трёт глаза Хёнджин. Лицо у него немного опухшее после сна, от чего юноша выглядит совсем как ребёнок. – Уже десять, – лепечет Чонин, выбираясь из кровати. Убегая на кухню, он пытается унять нервно заходящееся сердце. Чан всё ещё спит, но Хёнджин приходит к нему, обнимает со спины и утыкается носом куда-то в затылок. Юноша пальцами перебирает его волосы, оставляя на мягких прядях лёгкие поцелуи. У Чонина по телу скачут разряды тока, прячась где-то на пояснице. Чужое дыхание тяжело оседает на шее, впитываясь в кожу. – Ты же не спал вчера? – мурлычет Хёнджин ему на ухо, рукой обхватывая поперек живота. Чонин дрожит, но высвободиться не спешит. – Когда? – Не притворяйся дурачком, АйЭн-а. Ты же слышал наш разговор вечером? – на шею опускается тяжесть чужих поцелуев. Хёнджин еле касается, но Чонину каждое прикосновение – весом в центнер; прибивает к полу на раз. –Слышал. И что теперь? Что ты мне предлагаешь? – кусая губы, он спрашивает скорее у себя, чем у старшего. Горячие руки скользят по его талии, сжимают бока и прижимают к крепкому телу. Чонину впервые хочется его оттолкнуть. – Предлагаю не спешить. Подумай хорошенько. Прими решение и выбери, – он переходит на громкий шёпот, а затем внезапно отпускает Чонина, отходя на шаг. Чонин хочет вернуть его тепло и избавиться от противоречивости внутри. О чем думать, внутренне кричит Ян. У него в голове ни единой связной мысли не проскакивало уже длительное время, так что изменится от того, что ему сказали думать и выбирать? Да и как он может выбирать между Чаном и Хёнджином? В голове от мыслей плывёт. И подслушанный ночью разговор делает только хуже. Чонин вспоминает горячие руки, обвивающие его с обеих сторон, словно делящих его между собой. В мыслях сразу же всплывают слова о том, как в него влюблён Чан, и в груди сжимает тяжёлыми тисками. Под рёбрами щебечет что-то, похожее на сердце. В нелепом смущении к лицу приливает кровь, и юноша неосознанно кладёт прохладные ладони на щеки. Краем глаза он замечает, как за ним наблюдает Хёнджин, расслабленно опираясь поясницей на обеденный стол. И этот мимолётный взгляд, кажется, делает лишь хуже: Чонин вспоминает, как ночью Хван клялся лидеру, что в Чонина – до безумия. И от всех этих воспоминаний его тошнит ещё сильнее. – Мне нужно подумать, – булькает Ян и отлепляется от столешницы. Внутри поднимается непонятное волнение. – Конечно, – улыбается Хёнджин и выглядит при этом так уверенно, словно уже знает ответ. Ответ, которого не знает даже сам Чонин. "Он сам выберет одного из нас", – стучит в голове, пока Ян на ватных ногах бредет в сторону спальни. Слова лидера отпечатались внутри черепной коробки неоновыми буквами, так что как бы юноша не хотел от них избавиться – не может. Уже почти на подходе к комнате от слышит оттуда шум шагов и совсем неосознанно забредает в ванную, чтобы спрятаться от чужого взгляда. Почему-то встретиться взглядом с кем-то ещё для него страшно до жути. Закрывая за собой дверь, он прислоняется к ней спиной, чтобы в тихом бессилии осесть вниз. За дверью слышится голос Чана, и это делает только хуже. Когда его спросят о том, что нужно ему самому? Неужели мнение и чувства самого Чонина не учитываются? От этого становится только больнее. Он понимает, что его влечет к обоим, но выбирать между ними не в силах. Нежность Чана перекликается с уверенными прикосновениями Хёнджина, сплетаясь в узел внизу живота. Чонин вдыхает поглубже, чтобы вдуматься. Лезет в карман, чтобы достать самое важное, чего не брал в руки так давно. Холодные прикосновения тончайших лезвий оставляют на коже приятное покалывание, отдаются ноющей болью в старых ранах, и Чонин цедит воздух сквозь зубы, делая глубокий надрез. – Нужно позвать АйЭни на завтрак, – чуть слышно бормочет себе под нос Чан, переворачивая золотистый омлет. Хёнджин хмыкает себе под нос. – Пойди позови? – вторит Хван, пролистывая новостную ленту в телефоне. Лишь бы унять дрожь в пальцах. Лидер неохотно отвлекается от готовки, выключает плиту и тягуче медленным движением откидывает фартук в сторону. Насвистывая себе под нос отрывок дебютной песни, он прогулочным шагом ступает в коридор. Он обыскивает комнаты, чтобы не обнаружить младшего ни в одной из них, а затем слышит тихий скулежь из-за закрытой двери ванной. Руки действуют скорее на автомате, когда он уверенным движением открывает дверь. Конечно же, помня про привычку младшего не закрываться. И он благодарит Яна за эту привычку, влетая в комнатку взволнованным вихрем. Двадцатая линия. Единственная, свидетелем которой стал Чан. Единственная, которую Чонин не хотел бы никому показывать. Размазывая сочащиеся из вен рубины, он кусает губы, дышит загнанно, прерывисто. Боль пульсирует огненными отпечатками на месте пореза, и юноша понимает, что переборщил. Кожа рвётся, давая открывшемуся виду голых вен заполниться алым. Чонин смотрит завороженно, не в силах оторваться. Потому что сил правда нет. Последние крупицы он отдаёт вместе с каплями, стекающими на белую плитку пола. Сколько он так сидит, в голове не откладывается. Он пропускает мимо ушей крики извне, открывшуюся дверь, взлохмаченные волосы Чана. Стеклянными глазами он смотрит куда-то сквозь, совершенно не замечая, насколько мокрые от слёз щеки. Совершенно не помня собственных болезненных стонов, застрявших в горле. – Так сложно, – улыбается юноша, прежде чем погрузиться в беспамятную темноту. Звуки приходят резко, вместе с пульсирующей болью в висках. Под веками жжется белым светом, моргает белыми пятнами. Чонин жмурится, переворачиваясь на бок. Боль обступает со всех сторон, не давая дышать. Со стороны слышатся чьи-то приглушённые голоса, скрытые за пеленой болезненного стона. Юноша открывает глаза, и его слепит слишком ярким светом. Он стирает слёзы слабыми ладонями, рассматривает окно перед собой. За ним – вечерняя синева, изрисованная розовым маревом облаков. В голове стучит. – Проснулся, – тихо говорит кто-то справа, и в этих мягких, заботливых нотах Чонин узнаёт лидера. – Мне позвать врача? – откликается второй голос, и Ян безошибочно понимает, что Хёнджин тоже тут. – Погоди пока минуту. Чонин испуганной птицей переворачивается на другой бок, лицом к лицу встречаясь с Чаном. Его глаза слишком близко, сверлят его с нескрываемой тревогой и заботой, и младший плавится от такого приятного внимания. – Как ты? – шепчет Чан, осторожно беря руку Чонина в свои большие, чуть шершавые ладони. Младший лишь пожимает плечами, не зная, что ответить. К ним подходит Хёнджин. Ближе, медленнее, словно боится, что его прогонят за любое неправильное движение. У него под глазами - густые следы усталости и волнения. Чуть спутанные волосы красиво спадают на влажный от пота лоб. Он облизывает пересохшие губы, присаживаясь на кровать у Чониновых ног. – Зачем? – подаёт голос Хван, беря Чонина за другую руку. От таких жестов младший чувствует себя словно меж двух огней. Что и есть на самом деле. – Я так не могу, – признается тихо Ян, откидывая голову на больничную подушку. В висках тут же отдаётся пульсирующей болью. – Вы сказали мне выбирать, но как я могу? За закрытыми веками не видно опустившихся лиц. Чонину больно физически и морально. На его хрупких плечах слишком тяжёлая, почти непосильная ноша, и нести её одному просто невозможно. Чонин вздыхает, не надеясь на помощь со стороны. У него к Хёнджину – влечение, окутанное алой дымкой; ему вспоминается тёплый язык, слизывающий его кровь, горячие поцелуи в шею, глаза, полные эмоций и желание большего. К Чану у него необъятная нежность, доверие, желание заботиться и пройти все невзгоды вместе до конца. Они оба такие разные, по-особому важные для Яна, создающие вместе дикую смесь всех тайных желаний младшего. И выбирать кого-то одного он просто не в силах. Выбрав одного, он потеряет второго. Он сжимает зубы до боли в челюсти, борясь с желанием выбрать одиночество и потерять всё. – Вы оба важны мне, – продолжает Чонин, так и не открыв глаза, чтобы взглянуть на поражённые лица. – Я не могу оставить кого-то одного. Тогда я не буду целым, понимаете? – он освобождает обе ладони из плена чужих рук и прячет глаза в сгибе локтя. – И что ты предлагаешь? – осипшим, взволнованным голосом уточняет Чан, заведомо зная ответ. – Я хочу быть с вами обоими, – он сглатывает, борясь с собственным страхом и неуверенностью. – Если вы к такому не готовы, то я лучше останусь один. В тяжёлой, гнетущей тишине слышно, как в коридоре ходят люди. Мысли каждого перемешиваются со звуками извне. Чонин слышит, как тяжело сглатывает ком в горле Хёнджин, а затем чувствует, как обе руки вновь обхватывают чужие ладони – почти синхронно. – Я готов попробовать, если это сможет сделать тебя счастливым, – голос Кристофера звучит где-то на периферии сознания, лёгким и невесомым звуком скользя по коже. Хёнджин дышит глубоко, надрывно, но сжимает его ладонь только крепче. – Я готов сделать для тебя что угодно, лишь бы ты чувствовал себя хорошо, – теплые губы касаются костяшек пальцев, когда Хван решается дать ответ. Чонин боится открыть глаза и осознать, что всё – не по-настоящему. Ничего так просто не бывает. Но он покорно разлепляет тяжёлые веки, чтобы увидеть самых близких людей по обе стороны от себя. Он еле сдерживает улыбку от осознания реальности. Она наползает на лицо сама, чтобы скрыть горячие слёзы, омывающие его щёки. Всё выглядит слишком странно, так просто и сложно одновременно, будто за него уже давно приняли решение. Он не знает, что делали парни, пока он был не в сознании. И это заставляет его дрожать. – Кажется, я влюблён, – сквозь смех признаётся Чонин. Он слышит, как оба парня смеются в ответ. – Чонин-а, – в нерешительности подаёт голос Хёнджин, – почему ты продолжил делать это? – он жестом указывает на исполосованные тонкими шрамами руки, осматривает повязку на правой, под которой ровными стежками прячутся швы. – Я пытался почувствовать себя снова живым, – тихо отзывается Ян, переплетая пальцы с чужими. – Чтобы почувствовать себя живым, необязательно ходить по краю от смерти, – Чан целует его висок в попытке передать в глупую голову младшего хоть частичку ума. – Я уже знаю, – улыбается младший, опуская тяжёлые веки. Их ждёт много испытаний, о которых каждый из них догадывается. Но их сила в том, что они – вместе. Рядом, поддерживая друг друга и помогая тем, чем возможно. Чонин знает, что теперь у него сердце – на части, но не ломается, как в прошлом. Чан понимает, что теперь придется делить свою любовь с Хёнджином, но ради младшего он готов на всё. Хвану сложно сдерживать себя и свою ревность, но он готов перетерпеть, чтобы сделать дорогого человека счастливым. Там, где никто не был счастлив, обрести любовь оказалось проще всего.