Ответы Кошатницы

Река жизни Дома скрыта от Наружности берегами-стенами лесных чащоб, иероглифами охранных надписей да бисерными амулетами у самого сердца. Кто-то сопротивляется потоку, барахтается против течения, другой поднимает парус и плывёт, набирая скорость. Я же просто сижу на плоту — на своём матрасе. Только я и моя душа... Реку Дома несут волны музыки. Из распахнутых дверей спален, с губ, струн, магнитофонных лент по проводам наушников, из динамиков проигрывателей и транзисторов, они часто сливаются в единый поток, по которому можно путешествовать. Узор не рвётся, расцветает переливами — Крысиная металлическая стружка ложится на кожистые листья Птичьей монстеры, в стебли вплетается тявкающий блюз губной гармошки, с ним перекликается собачий вальс в стиле хардкор, три поросёнка играют на саксофонах, каблуки Крёстной отстукивают чарльстон по потолку... Каждый занят своим безумным делом, каждый вплетает свою нить в пряжу паутины. Крутится, крутится колесо большой прялки, Арахна плетёт ковёр судеб. Звуки флейты обвивают ветки дуба. Писк настигаемой жертвы в подвале. Обрывается струна и тут же начинает звучать новая. Только я и моя душа, мы танцуем в комнате словно тени... Можно плыть и не двигая конечностями, вслед за силой волны, пропуская мелодию сквозь каждую клеточку тела, напитываясь её силой, переплавляясь в нечто новое. Я везде, где звучит музыка, во всём Доме, и в тоже время остаюсь в спальне, на своём матрасе. Только я и моя душа в полном подчинении течению. Волнам... Слепой и Сфинкс курят, сидя на подоконнике. Они тоже слышат музыку Дома, но она уводит каждого в свою собственную берлогу безысходности. Сфинкс прикрывает глаза, чуть запрокидывая голову назад, выдыхает дым белёсой струйкой. Неуёмная ладонь Слепого, ощутив вдруг свободу, занята отколупыванием высохших чешуек краски с рамы, в то время как её хозяин совсем неподвижен. Прядь спутанных волос прилипла к губам, но вожак не замечает и этого. А если бы можно было сейчас рассказать им всё... Если бы можно было рассказать Сфинксу о том, что Русалка не выдержит в Наружности и трёх дней, но никогда не признается в этом... Рассказать о том, как Слепой вечером не включает свет на своей веранде, чтобы мотыльки не летели и не обжигались о лампу. Что у него нет решеток на окнах, зубастых охранников и запасов еды для потенциальных пленников. Что он чертовски не любит ограничивать близких ему людей в свободе, потому что слишком хорошо понимает, каково это... Если бы можно было сейчас рассказать Слепому, что он не будет в одиночестве перетаскивать спящих домовцев, что ему помогут с обеих сторон... Рассказать, как сжалась и стала горячей ладонь Крысы, когда она заговорила о нём... Всё сон. Взгляд на ситуацию, точка отсчёта рисуют реальность похлеще художников-сюрреалистов. У одного Босх. У другого — Сальвадор Дали. Сны наяву. Только я и моя душа, мы танцуем в комнате словно тени... Табаки больше всего похож сейчас на дикоглазого домовёнка. Он сидит под столом, к нечёсанным лохмам прилипли комочки пыли, чумазый нос задорно морщится, и губы растягиваются в хищную ухмылку. Шакал быстро накрывает кружкой темное пятно, падает на нее всем телом сверху, но, увы, иерихончик снова ускользает, не желая ловиться. На моське Табаки застывает выражение крайнего разочарования и скуки. А если бы можно было сейчас рассказать ему всё... Если бы можно бы было рассказать, что Дом не разрушится. Что три стены устоят обязательно. Хотя бы три... Что мы никогда не расстанемся. И не будем вместе. Что его не забудут. Никогда не забудут... Рыжий притулился между раковиной и душевой кабинкой. Шум воды из открытых кранов перекрывает истеричный визг малолетнего Крысёнка в спальне. Полотенце на веснушчатых плечах висит как потрёпанное сложенное крыло. На выцветшую от времени фотографию попадают капельки воды. Черные угольки глаз смотрят со снимка с немым укором. Пальцы Рыжего едва касаются глянцевой бумаги, трепетно стирают капли с лица Рыжей. А если бы можно было сейчас рассказать тебе всё... А если бы можно было сейчас рассказать тебе всё...