Кто же ты мне, сестричка?

      Вот живешь и порой думаешь, что врать — это просто. Гораздо проще, чем сказать о своих реальных эмоциях, настроении или проблемах. Ложь довольно часто не приносит боль. Разумеется, только не в том случае, если человек, которому вы наврали в скором времени узнаёт об этом. Тогда да. Паршиво. И как-то пусто. Мне тоже приходилось врать. Часто. Я сбегал от Алисы на тусовки, притворившись больным, прогуливал школу, чуть не был отчислен. Я врал ей о своих успехах, промахах, девушках и любовных похождениях. А она жестко стебала мои провалы. Но сейчас ложь вышла на новый уровень. Такой бессовестный и опасный, если все это вскроется. Когда Алиса только пропала, а я узнал, что Андрей поместил ее в частную лечебницу, то стало понятно, что у меня попросту не оставалось выбора. Заявление о пропаже человека никто бы не принял. А если бы и принял, то не стал бы зацикливаться на нем. Чушь. Меня прямым текстом отправили проспаться, а сестру назвали легкомысленной девушкой, которая завела себе очередного любовника и укатила навстречу приключениям. И мне пришлось сделать это. Придумать гнусную ложь, которая опорочила бы всех, но помогла бы добиться хоть какого-то результата. А я стал жертвой. Жертвой ее развратного ума. Мне тогда было 17, а ещё мы переспали по моей инициативе. Но следователь услышал от меня не эту историю. Моя ложь заключалась в том, что Алиса сама напоила меня и… Ну это и так понятно. Пришлось строить из себя наивную овечку, а на душе становилось все противнее. Ведь эта тайна изначально касалась только двоих. Хладнокровный на вид следователь внимательно слушал мои показания. А я врал на ходу. Выдумывал какие-то невероятные повороты событий, зная, что с каждой минутой, будет сложнее отступить назад. В запасе было всего три дня. А ещё — ее мог в любую минуту тронуть Андрей, попросту накачав наркотой или сильным успокоительным. В то время, когда мне приходили эти неутешительные мысли, я все сильнее сжимал пальцы в кулак и мысленно представлял, как уничтожу этого человека, разорву его на отдельные части, если он только посмеет… В тот первый вечер я напился. Жестко напился. Почти до беспамятства. Перед глазами прочно закрепился ее образ, который умолял меня остановиться. Жаль, что было поздно. На пол летели остатки посуды — кружки, тарелки, плохо вымытые бокалы с отпечатками губ Алисы. Она правда любила заливать горе таким вот банальным образом. Наверно, это наша общая черта. Но, в тот момент, когда мысли, превратившиеся во внутренний крик, пророчивший, что я никогда ее не верну, становились невыносимыми, приходилось вновь и вновь скатываться по стенке вниз. Так делают все ванильные телки, которых бросил парень. Я сидел напротив этих осколков, прижимая руки к коленям и рыдал. Сука. Я ныл как беспомощный щенок, у которого умер хозяин. Я хотел только ее. Только Алиса смогла бы спасти меня. Приходилось считать минуты. Вот, кажется послушался скрип ключей в замке. Через минуту она бы вошла в квартиру. Черт. Опять эти слуховые глюки. Ее ведь должны были освободить. Забрать у Андрея. Он бы не сумел ее найти… Но нет. Алиса так больше и не появилась в этой квартире.

***

Регистрация уже давно началась, но я стоял здесь как дурак. Посредине терминала вылета D в Шереметьево. На улице было зябко. Под толстовкой собралась кучка мурашек, которая перетекала по коже с молниеносной скоростью. Мы больше никогда не увидимся! Этот город такой невыносимо быстрый и серый оставил после себя какие-то частицы воспоминаний, которые постепенно озарялись яркой вспышкой и голосом. Спокойным голосом диктора, объявившего посадку на мой рейс. Но самое сложное сейчас заключалось не в этом. Утром мне пришлось вернуться в ментовку, чтобы забрать своё ранее поданное заявление. Ведь я надеялся, что она уже находится в безопасности. Пусть эта безопасность и заключалась в паре холодных металлических решёток. Алиса бы не поняла этого поступка. Но сегодня, каждый озлобленный взгляд был направлен только на меня. Как оказалось — я не могу так просто отказаться от своих показаний. Пришлось подавать встречное заявление, разбираться в каких-то бюрократических мелочах. На них категорически не хватало времени. Тайные мысли окружавших меня людей сверлили своим непониманием. Пришлось врать ещё больше, чем в первый раз. Я сказал, что просто хотел развести сестру на деньги. Мне нужны деньги на учебу, я уезжаю за границу. Маты. Они тоже пошли в ход. Им пришлось мне поверить во второй раз. Хотя менты этого и не хотели. Как только я вышел за пределы этого заведения, то стало понятно — битва за свою честь была явно проиграна. Сейчас мимо меня промчались какие-то незнакомые люди с большими кожаными чемоданами. Они также куда-то спешили. Они хотели отдохнуть, получить определённые эмоции или начать новую жизнь. Завтра и я ее начну. А пока… В руках зажат огромный лист ватмана с едва засохшей надписью. Мысленно я ищу наиболее выгодное место. Внутри столпотворения сделать это непросто. А еще и время на большом циферблате приближается к полудню. У меня остаётся единственный шанс улететь отсюда. И почти никаких шансов на то, что бы быть счастливым.

***

Девушка на стойке информации осматривала меня недоверчивым взглядом. Эй, я не террорист. И не планирую совершать суицид у всех на глазах. Мне нужны только эти несколько минут. Я разворачиваю плакат и становлюсь на выбранную позицию. Всем окружающим меня людям открывается лишь одна единственная надпись. А точнее имя — Алиса! Разумеется, что этого жеста мало, чтобы привлечь внимание всего аэропорта. Но знающая где я ее жду девушка точно должна заметить! Я надеюсь, она разобрала шифр в записке. И что Таня выполнила своё обещание. Ее текст я помнил наизусть: «Дай мне ТРИ ДНЯ. На четвёртый около полудня я навсегда исчезну из твоей жизни. P. S. Ты ещё раньше мне искала нормальную академию. Лень для школьника естественно разрушит его мотивацию если ты bерешься ее выбивать ограничениями.» Первая часть означала дату и время встречи. Вторая — место. Оно было скрыто за незамысловатой загадкой, которую мы так любили использовать в детстве. Я и раньше писал записки для Алисы подобным образом. — Васильев Роман Георгиевич, просим вас немедленно… Остальная часть фразы проплыла мимо ушей. Да. Я зарегистрировался на рейс заранее. Ещё пара минут и нужно будет бежать… Но я не мог. Громкоговоритель не утихал… Лица людей смешались в кучу. По пальцам бежала дрожь. Вот и все. Пришёл конец. Больше надежды не было. Я смял плакат и последовал к выходу. Не зная куда мне идти и зачем. За спиной отражался гул микрофона и какие-то обрывистые фразы… Среди них, кажется, звучала до боли знакомая нота, либо я уже начал сходить с ума. Мимо идущие люди толкали меня из стороны в сторону, так, что пришлось мысленно умолять их остановиться. Пришлось на время тормознуть самому. И тут, сквозь возникшую суматоху постепенно начали проясниваться отдельные фразы… — Пожалуйста… если ты слышишь меня, Ром, подойди к информационной стойке на первом уровне зала прилёта. Пожалуйста, Ром… я не успею… пожалуйста… Голос сменился всхлипываниями, а затем диктор в своей привычной манере вновь начал озвучивать важную информацию. Но вся эта фигня уже не имела ни каплю важности. Я не хотел думать, как она там оказалась. Я даже не мог поверить в это. Мне пришлось просто бежать…

***

Знаете, когда ожидание становится непосильной ношей, а ваши догадки не подтверждаются даже слабым намёком на то, что все будет хорошо, приходится сдаться. И я сдался. Стоя на коленях прямо у ее ног. Алиса не могла произнести ни слова. На ее бледной коже просвечивали венки, рукава свитера были закатаны по самый локоть, на котором отражались следы от недавно оставленных уколов. Такие сиреневые пятна. В это было сложно поверить. Она гладила меня по голове ослабшими пальцами и умоляла успокоиться. А я не мог… Просто не мог и все. — Ты… ты получила мою записку? Да блин… Алиса! Я думал, что мы… Она молча достала из кармана смятый клочек бумаги. — Я не знала что думать. Меня закрыли в этой гребаной больнице. Потом приехала полиция. Меня обвиняли в совращении. Грозились посадить. Рома. Я думала, ты меня предал. Ты представляешь что я пережила за эти дни? — Прости… прости Я целовал ее шею, поблекшую кожу, губы… — Я тебя ненавижу! — она срывалась в истерике… Била меня кулаками в грудь, рыпалась, чтобы убежать, но я собрал всю свою силу в кулак… Через какое-то время (наверно прошло минут 5 или 6) Алиса успокоилась. И тихо заплакала уже на моих плечах. Знаю, ей было больно. И плохо… Но я ее не опустил… И никогда не отпущу!