Я по правилам жить старался, Не мешая совсем никому, Только знаешь как это страшно, Быть всегда и везде одному? Я привык к одиночеству, к боли, Никому ни звонить, ни писать, Только понял как это сложно, Никого в своей жизни не ждать… © взято из известного в Интернете стихотворения «…я снаружи казался весёлым, а внутри был давно уже мёртв»
* * *
— Джонни, ради всего святого! Возьмите меня с собой! — Эдвард, нет. — Прошу… Уже который час длился безуспешный спор между профессором Крейном и его лучшим другом, Эдвардом Нигмой, который выглядел сейчас особо подавленным и расстроенным. Когда Риддлер узнал об отъезде Крейна в долгосрочное путешествие после одного пикантного инцидента, то сразу намылился ехать с ним, на что уже битый час получает бесповоротный отказ. И как бы ни клялся Нигма не объедать их, никакие мольбы и крики о помощи не могли поменять решения Джонатана. Крейн уже собрал основную часть вещей, которые они с Молли собрали в спешке — как-то не особо до себя было, когда они узнали, что их дочь попыталась покончить жизнь самоубийством. Поэтому прежде чем ехать в двухмесячный отпуск, предложенный Отто, сначала им придётся заехать в родной Гейдельберг. Лишний раз убедившись, что билет на самолёт и все прилагающиеся документы уже мирно покоились в кармане пальто, Джонатан сурово покосился через плечо на Нигму: — Я, вроде, не переходил на немецкий? Какая тогда часть моего нет тебе непонятна? — Да не будь ты настолько бессердечным! — обречённо взвыл Эдвард. — Неужели так сложно найти местечко для старого друга? — Угу. — Я готов хоть в чемодане ехать! — не унимался Риддлер, и на данное заявление Крейн устало закатил глаза, обречённо выдохнув, — уж что, а это уже не шло ни в какие рамки и звучало как детская угроза. — Во-первых… нет, даже во-вторых, тебя не пропустит немецкая таможня. А во-первых, я своё слово уже сказал: я еду со своей семьёй и, если мне не изменяет память, ты в неё не входишь, — видя, как понурился Эдвард, Джонатан неодобрительно покачал головой. — Я не понимаю одного, Эдвард: почему я не бегу от Молли и Кэстрел так, как ты рвёшься от Памелы и Элис? Нигма резко вскинул голову, в его глазах плескалось столько отчаяния, что сердце не дрогнет разве что у самого чёрствого и бесчувственного чудовища. — Потому что твои женщины, Джонатан, хотя бы отчасти, но разделяют твои интересы. Что касается Кэстрел, так она просто копия тебя и даже не пытайся отрицать очевидное, — Риддлер тихо хмыкнул, не дав другу выявить знаки протеста. Уж что, а схожесть характеров обоих Крейнов трудно было не проследить. — И не у тебя дома развели оранжерею вместе с зоопарком, при малейшей провинности не тебя отправляют играть с бабуином на баскетбольную площадку и не тебя добровольно-принудительно вынуждают становиться вегетарианцем. Помимо прочего, Эдди вспомнил, как недавно решил похвастаться перед Пэм и Элис некоторыми дополнениями в собственном образе частного детектива: шикарные чёрные ботинки и чарующий одеколон. Да вот только Памела взъелась на него, потому что, как оказалось, данный парфюм изготавливается из цветов, занесённых в Красную Книгу, а ботинки сделаны из натуральной крокодильей кожи, из-за чего Элис рассвирепела, как чёрная мамба. И он лишний раз убедился, что не так уж легко жить среди женщин, которые не разделяют твоих взглядов. По крайней мере, спасибо Денту, ему удалось переждать массовое бешенство Памелы и Элис в его титановом бункере. Протяжно вздохнув, Эдвард опустил взгляд. Джонатан медленно произнёс, не желая больше выносить тягостного молчания: — Элис, вроде, как и ты, любит разгадывать головоломки и читать, разве нет? — на это заявление Нигма махнул рукой: — В ней перебарывает материнская натура. Если выпадет случай, она обязательно проведёт выходные на природе. — Как бы там ни было, — после недолгого задумчивого молчания произнёс Крейн, видя, как поник от тоски Риддлер, и стараясь, чтобы его голос звучал уже не так категорично, — Из Готэма непосредственно я забираю только Кэстрел. После, — он невольно вздрогнул, внутри у него всё похолодело, когда профессор вспомнил свежие раны на руках дочери; ему до сих пор было больно и невыносимо осознавать, что мог так запросто и глупо потерять её. Глухо сглотнув, он подобрал другое слово, не найдя в себе остатки смелости и решимости произнести отныне столь страшные слова, как «суицид» или «самоубийство»: — Того случая, ей нужно отдохнуть от всего и всех и побыть вдали от Готэма. А слишком большая компания ей будет в тягость, более того, может сильно раздражать. Нигма уже было раскрыл рот, чтобы снова попытать счастья уговорить Джонатана взять его с собой, но так и остался с открытым ртом, когда завидел это нечто за спиной друга. У Риддлера челюсть упала до пола, а глаза расширились от ужаса, когда он услышал ещё издалека противный тяжёлый звон баскетбольного мяча и увидел позднее знакомую косматую гриву. — Что, папа? Сбежать от нас захотел? — ехидный голосок Элис, появившейся на пороге в компании бабуина, вернул его обратно в суровую реальность. В глазах Нигмы-младшей плескалось столько злорадства, что Бэтмену остаётся лишь спокойно выдохнуть и поблагодарить небеса, что она не выбрала тёмную злодейскую сторону. — А кто с Хуфу играть будет? Словно в подтверждение возмущениям хозяйки, бабуин, недовольно пробурчав «Агх!», снова стукнул об пол баскетбольным мячом, и от этого звука Риддлер ощутимо вздрогнул, как от удара Летучей Мыши. Он вскинул лицо к небу и жалобно простонал: — Не-е-ет! Только не баскетбол! Элис, — рыжеволосая бестия по имени Элис Нигма, продолжая самодовольно улыбаться, деловито оглядывала маникюр на ногтях, опершись о дверной косяк, в то время как Эдвард уже готов был рвать на себе седеющие рыжие волосы и падать перед ней на колени, лишь бы вымолить у неё прощение, — Неужели ты до сих пор злишься из-за тех ботинок?! — Ну, что ты, папочка, сразу о плохом? — ласково промурлыкала Элис, скосив на Загадочника полный злого торжества взгляд. Сразу становилось ясно: за этой наигранной нежностью скрывается не просто холодный, а просто ледяной расчёт. — Не такая я уж злопамятная мстительница, каковой ты меня считаешь. Я ведь забочусь о твоём здоровье, ведь, как говорится, — от столь хищного оскала Эдвард готов был потерять сознание, предчувствуя надвигающуюся беду, — Спорт — это жизнь. Невзирая на душераздирающие вопли Риддлера, бабуин с довольным улюлюканьем утащил его с собой на баскетбольную площадку. И как ни молил Эдвард Элис остановить это безумие, его дочка лишь сокрушённо качала головой, но победная ухмылка всё никак не сходила с её лица. Когда Нигмы удалились, Джонатан сумел-таки перевести дух, но чудесное ощущение одиночества улетучилось, когда он услышал за спиной равнодушный — нет, даже не так, скорее, усталый — и самый знакомый голос: — Я готова, отец. Обернувшись, он увидел стоявшую на пороге Кэстрел. Потрёпанный временем излюбленный серый тренчкот обтягивал её и без того тощую фигуру, — Джонатану показалось, что его дочь ещё сильнее исхудала после неизвестно сколько длившейся депрессии и перенесённой кровопотери и стала похожей на скелет. Дрожащие руки спрятаны в глубокие карманы, но даже так Крейн увидел надетые чёрные перчатки. Тёмно-бордовый шарф она обмотала несколько раз вокруг тонкой шеи. Внешне-то Кэстрел была готова к предстоящей поездке, но в потухшем взгляде дочери он по-прежнему не мог отыскать ни следа радости от грядущего отпуска; создавалось неприятное ощущение, что она просто делает всем одолжение, соглашаясь на подобную авантюру от фон Келиуса, но сама не чувствовала в душе никакого положительного отклика — лишь ледяное безразличие к происходящему вокруг. Осознание этого больно жгло душу. Сознание настойчиво твердило — это всё его вина и только. Ему было больно, потому что от былой, даже мизерной жизнерадостности Кэстрел не осталось и следа. И в том, что он в своё время оставлял всё без комментариев, что не проводил с дочерью разъяснительных бесед относительно некоторых моментов, был виноват только он один. Джонатан, не зная, какие подобрать слова, — да и как тут подберёшь, когда вина душит! — просто подошёл к Кэстрел и прижал её к себе, уткнувшись носом в светлые волосы, от которых, как всегда, пахло кофе. Но он с ужасом осознал, что не чувствует от неё былого тепла, того самого отклика на отцовы объятия, которые она так любила раньше — всё равно что обнимать труп; никакого ответа, только холод и безучастность. Может, врачам и удалось спасти её висевшую на волоске жизнь, но не душу — сердце Кэс продолжало биться, но что толку, если внутри всё мертво? — В самолёте сядешь у окна? — хрипло поинтересовался Джонатан, надеясь перевести разговор в другое, более благоприятное, казалось бы, русло. Он с горечью вспомнил, как в детстве Кэстрел всегда просила место у окна — она абсолютно не боялась высоты и любила наблюдать за облаками. Такая привычка сохранилась у неё и во взрослой жизни. Она отстранилась и подняла на него безучастный взор, — такого убитого взгляда Джонатану не доводилось видеть никогда и ни у кого за всю свою жизнь — равнодушно дёрнув плечом: — Мне без разницы. Три простых слова, но почему-то именно из-за них Джонатану хотелось выть и рыдать от отчаяния. Никогда, никогда раньше Кэстрел не говорила подобных вещей, тем более, в отношении того, что ей по-настоящему нравилось. Ей было всё равно. На всё. Затянувшееся молчание сводило Крейна с ума, а Кэстрел, казалось, даже и не обращала внимание на него — более того, не собиралась брать слово и не желала продолжать разговор. — Ты… — не сумев подавить разочарованный вздох, просипел Джонатан, уже зная, какой ответ получит, — Поедешь на такси? «С нами», — безумно хотелось ему дополнить, но этим бы выдал все свои переживания. Хотя Кэс и так поняла безмолвное продолжение фразы, на что отрицательно помотала головой: — Рэн отвезёт меня в аэропорт. Там и встретимся, — её глаза блеснули в свете ламп холодным огнём, от которого внутри у Крейна всё упало — она всячески пыталась отгородиться от них не только эмоционально, но и физически. Не проронив больше ни слова, Кэстрел удалилась из комнаты. Только сейчас Джонатан почувствовал острую боль в душе. И странное ощущение обречённости и потерянности. Да, они с Молли успели вовремя. Да, Кэстрел вовремя перелили кровь и она выжила. Но не опоздали ли они в другом смысле?..