Бесконечно не те обстоятельства

      – Может, поужинаем?       – Зачем?       Сакуре в жизни не было так стыдно. Даже когда рыба на операционном столе разлетелась на части и прямо на Цунаде-саму. Даже когда Ино надела на ее день рождения «голое платье», а сама Сакура, именинница, пришла с миссии – уставшая и с запашком. Даже когда Какаши-сенсей глядел на нее сочувственно, словно успокаивая: «Ну он же ткнул тебя в лоб, значит, вернется». В общем, Сакуре никогда не было так стыдно, как в тот вечер, когда она отказала Казекаге.       А отказала ли?       Сакура даже не поняла, что произошло.       И погружаясь в мягкую пену, елозя ступнями по гладкой кафельной стене, Сакура попыталась восстановить цепочку событий. Она прибыла в Суну больше месяца назад по приглашению самого Казекаге и по приказу Цунаде-самы. Пятая решила оставить свой пост в местном исследовательском центре, а точнее свалить его на Сакуру, чтобы, как она говорила, взять на себя новые обязательства. Переодеться в гражданское.       Цунаде собиралась отрыть новый госпиталь на деньги дайме, который проникся к ней из-за того, что Цунаде – женщина (женщина-бывший Хокаге), и из-за того, как отчаянно она боролась, проигрывая ему в карты. Деньги от дайме приходят не каждый день, как и намерение возвести новый госпиталь в отдаленной части страны Огня. Неприбыльно, зато для людей. Кроме того, предстоящее путешествие через всю страну давало Пятой возможность заглянуть к старым друзьям: владельцам казино, гостиниц и пивных. Цунаде слишком долго была Хокаге, слишком долго жила среди бессмысленных и бесчисленных папок и отдельных бумаг.       Поэтому, когда месяц назад, за столиком в самом отдаленном углу «Ичираку», Казекаге-сама предложил Сакуре возглавить исследовательский центр вместо Цунаде, он, на самом деле, ничего не предлагал. Он поставил Сакуру перед фактом, причем вежливо и в форме вопроса, и так же вежливо передал ей письмо от Пятой. Где та не столь вежливо, зато гораздо более страстно расписала, как Сакуре повезло, насколько она умна и дальновидна, что готова взяться за столь ответственную задачу – развивать науку. И, конечно, Сакура не наивная, выжившая из ума девчонка, которая предпочтет мерить температуру да стучать молотком по коленкам, вместо того, чтобы реанимировать генную инженерию в глазах общественности, особенно после всего, что с первой натворил Орочимару. Наука может служит на благо людям, а не только орудием пыток.       Кроме того, настаивала и наставляла ее Цунаде, когда Сакура научится резать-сшивать геном, да прокачивать его так, что и шиноби, и гражданские будут доживать до старости, именно тогда очередная распоротая клетка покажется Сакуре миссией ранга D. Научные разработки помогут всем, и неважно, что дело развивается в Суне.       В Суне денег побольше да старейшины посговорчивее: не такие резкие и прыткие – это прошлое Гаары дает о себе знать.       И неважно, что дело идет в Суне, повторяла Цунаде, и Сакура готова была спорить на деньги, что Пятая писала текст нетрезвая, что она не смеялась в кулак, а била им по столу, подмигивая эфемерной Шизуне, что мысленно не оставляла ее и в онсэне. Сакура готова была спорить на деньги, что во фразе «Гаара заодно с нами и всегда будет заодно с нами, и следующие Казекаге тоже, они же его дети будут, дети Суны и Конохи»... в этой косноязыно выраженной мысли скрывалась мысль другая, страшная и глубокая, та, которую Сакура еще не осознала. Однако то, что формулировка была недвусмысленно двусмысленна, Сакуре было очевидно.       А возможно, Сакура тогда накрутила себя, и причина ее нервозности была вовсе не в неожиданном и, по идее, радостном назначении, а в том, что она сидела в «Ичираку» с самим Казекаге и читала это странное письмо, пока причина ее беспокойства, беспомощности и неприкрытого недоумения размеренным шагом шел к ней из туалета.       Гаара не просто сопроводил ее до Суны. Именно, что сопроводил. Темари поправилась, Канкуро отбыл в страну Ветра, а Казекаге страны Ветра все ждал, пока Сакура закончит дела в больнице. Передаст пациентов, оформит бумаги. Он так немногословно и странно объяснял необходимость обеспечить ей безопасность, что Сакура и спрашивать перестала, и так их разговоры превратились в коллективное молчание, в котором были и свои плюсы. С Гаарой было очень удобно молчать, будто совместное молчание было для него самым доступным и приятным способом коммуникации. Сакура догадывалась, что близка к правде.       Поэтому она была поражена, когда в Суне все изменилось.       Гаара бросил ее у входа в деревню, бросил на Мацури, которая числилась у него кем-то вроде секретарши.       Мацури отдала Сакуре ключи от ее новой квартиры – трехкомнатной, с ванной, по размеру, как вторая гостиная. Мацури показала Сакуре исследовательский центр – наиболее современное здание, где каждый встречный сотрудник кланялся Сакуре так, словно она лично спасла его во время войны. Она спасла многих, но не настолько многих. Мацури провела ее в кабинет руководителя, похожий на кабинет главврача в больнице Конохи. И здесь нашлись три бутылки саке под столом. «Почему всегда три?» – в который раз удивилась Сакура.       Мацури что-то спрашивала про Казекаге и спрашивала настойчиво вплоть до момента, пока Сакура, оправдываясь работой, не вытолкала ее за дверь. До поздней ночи Харуно просматривала отчеты наставницы и читала ее личные записи и наблюдения касательно подчиненных. Напротив имени Иоши была нарисована злая рожица, напротив Таканори – дрогнувшей рукой выведено «не пьет, 3500 иен». Напротив каждого имени было остроумное замечание или карикатура. Сакуре стало любопытно, что же подумала Цунаде, впервые взглянув на нее. «Слабачка», – пришел ответ, и Сакура от ответа отмахнулась.       Поэтому когда она, сонная и немного пьяная, выползла в холл, чтобы поймать Мацури и найти обретенный дом, она была не готова увидеть Казекаге, прохаживающегося от одной стены к другой.       Он злится или нервничает?       Сакура подумала, что разгадывать настроение Казекаге не лучший способ провести вечер в незнакомом городе, а вот ее огромная ванная – способ, куда более привлекательный. Правда, ей придется выцепить кого-то из заработавшихся сотрудников, чтобы благополучно добраться до квартиры, раз Гаара тут, раз на Мацури рассчитывать не стоит.       Размышляя, она так открыто рассматривала Гаару, что не сразу сообразила, что он рассматривает ее с не меньшим интересом. Он слишком быстро подошел, так что Сакура от внезапной близости покраснела и заморгала часто-часто. Или виноват был алкоголь.       «Ты давно ела?» – спросил Гаара, и его свежее дыхание щекотало ей нос.       Сакура не вспомнила, когда обедала, и Казекаге это заметил.       «Иди за мной», – он легонько подтолкнул ее к выходу, и Сакура, не осознавая значимость или, наоборот, незначительность ситуации, последовала за ним.       В Суне у нее не было опоры, и она совершенно не представляла, с какой интонацией говорить, утверждать ли себя как равную или признавать свое подчиненное положение. А, может, включить капризную гостью?       За ужином они почти не говорили. Сакура оказалась очень голодна.       За вторым ужином он спросил, как ей лаборатория.       За третьим ужином он спросил, как ей Суна. После десерта показал город.       За четвертым ужином он спросил, как ей погода. Похвастался, что его песок взлетает до облаков.       За пятым ужином он извинился и ушел. Работа.       Они ужинали трижды в неделю.       И это он ждал ее на первом этаже научного центра. На нее косилась Мацури.       От растерянности Сакура сперва подумала, что, вероятно/допустимо/странно, но почему нет...она нравится Казекаге. Пусть Сакура и старалась об этом забыть, но в отражении она видела женщину, у которой не сразу, но все-таки выросла грудь.       Пусть она и не такая красавица, как Ино, но у Гаары – татуировка на лбу, так что розовыми волосами его не напугать.       Сакура точно не знала, сколько Казекаге лет, но, учитывая их совместное прошлое, сперва удушающе неприятное, затем альтруистическое, логично было считать его ровесником. И общаться, как с ровесником.       Однако именно с общением и возникли проблемы.       Сакура не могла понять, когда Гаара успел так быстро повзрослеть. Она помнила его ослепленным болью и жаждой причинить не меньшую боль другим, и она помнила его рассудительным и самоотверженным, готовым взять чужую боль на себя. Вобрать всю боль мира и запечатать ее в своей бесконечной любви. Она видела его монстром. Она видела его Казекаге. И не было между ними никого.       Казалось, Гааре отказали в праве на молодость. Внешне он походил на одну из марионеток своего соотечественника Сасори – совершенная кукла без права на эмоции. Вечно молодой. Однако в его поведении (о характере Сакура судить не бралась) не было ничего, подтверждающего эту молодость.       Гаара слишком рано повзрослел. Его заставили. На него скинули ответственность, разрушительную, как утяжелители Рока Ли. Его не спросили, и ему пришлось соответствовать.       Сакура предположила, что именно в этой необходимости быть взрослым, в этом отказе в праве ошибаться и пробовать разное, глупое и неожиданное, кроется причина той крепкой привязанности, которую Гаара питает к Наруто. Узумаки не просто друг или товарищ, он – отдушина, потребность бунтовать, попытка сбежать из кабинета на природу, пустив чакру в ноги, забраться на дерево и скинуть шляпу вниз. Смотреть, как ту подхватывает ветер, уносит к реке. Как шляпа Казекаге накрывает голову ребенка, а тот хохочет, но не бросает удить рыбу. Потому что лето, и он, гражданский, наконец, выбрался с отцом на природу.       Сакура не видела Гаару в его переходный период, если такой был, и потому она не представляла, как держать себя с ним. На войне не чувствуешь разницы, волнуешься за всех. Исключение составили разве что воскресшие Хокаге (это было неожиданно), Ооцоцуки (странно), Мадара (страшно). Война закончилась, и между людьми будто снова возвели стены или раскололи землю. Сакура уничтожала, так что вторая метафора была ей ближе.       Однако метафоры не могли прояснить, как же ей следовало держаться с Казекаге и что у них вообще за отношения такие.       Их ужины были скупые на слова. Гаара каждый раз провожал ее до отведенной квартиры. Провожал недолго: квартира, как и рестораны, пряталась внутри неприметного здания, затерянного среди центральных кварталов Суны. Гаара ориентировался в лабиринтах и шагал уверенно, какой бы темной ни казалась Сакуре ночь. Гаара всегда провожал ее до крыльца и на прощанье одаривал легким кивком головы. И все. Три недели ужинов не оканчивались ничем. И Сакура чувствовала себя непростительно глупой из-за того, что продолжала путаться в его именах и титулах. И пусть Гаара сразу попросил называть его по имени без всяких суффиксов, она то и дело выдавала: Гаара-сан, Казекаге-сама, Гаара-сама, Казеказе-сан. Правда, она ни разу не сказала: Гаара-кун.       Гаара-кун.       После такого он ее уволит. Или убьет.       Вспомнит юность?       Нет, для этого Гаара слишком учтив. Сакура находила, что чем-то Гаара напоминает ей Саске. Чем-то внешним: спокойный, непроницаемый. Однако природа оболочки различна: Саске лишь кажется спокойным. Стоит маске треснуть, и едкие замечания и колкости прорываются на общих местах и в быту, а уж его смеющиеся глаза да лицо в крови просто высечены у нее внутри, как лица Хокаге в скале. Тогда Саске был совсем припадочный, и убить сокомандницу, даже двух, ему было как съесть помидор.       Саске только внешне невозмутимый, да и не невозмутимый он внешне...видно же, сколько энергии уходит на поддержание образа, сколько чакры на все эти ухмылки, хмыканья и шутки на одного.       А вот Гаара...спокойный внешне, при ней безумный всего однажды, да и не в 15 лет, а раньше, когда остановиться немногим, но легче. И пусть он сейчас спокойнее Саске, она не бралась утверждать, что душа его успокоилась ровно так же. Она чувствовала, нет, она знала, она же видела, что душа у него такая же ранимая, невинная, а значит, не может он быть спокоен. А значит, когда он сидит напротив нее в ресторане и привычно, несколько лениво, спрашивает, как продвигается работа, как ей погода в Суне и не нужно ли чего, он не может быть спокоен. Но чего же он хочет?       Сакура не ответила на этот вопрос, и, может, потому, когда на четвертой неделе их ужины внезапно прекратились (инициатором всегда был Гаара), она не осмелилась спросить, почему. Возможно, она не заметила собственную бестактность и ограниченность, возможно, Гааре просто надоело разыгрывать эту партию гостеприимного хозяина-экскурсовода, возможно, он решил, что она достаточно освоилась, чтобы полностью сосредоточиться на том, ради чего ее вызвали.       Он не появлялся в лаборатории неделю, а затем еще три дня. И в среду своего второго месяца в стране Ветра Сакура была неожиданно рада снова наблюдать, как Казекаге, стоя у двери, помешивает сахар в кофе. Гаара пил очень сладкий кофе, который не давал ему заснуть головой на документах.       Сакура не смогла избежать улыбки, когда заметила на его ботинках светло-голубые бахилы. Гаара уважительно относился к их научному детищу. Совсем не как в Конохе.       Он подлетел к ней и на выдохе спросил про ужин.       Сакура вообще не понимала, почему он спрашивает, раньше же нет. Не понимала, почему он так внезапно исчез, и почему они все время топчутся на общих темах, и почему он провожает ее, но никогда не просится зайти, и не приглашает в резиденцию, и не зовет просто гулять, а только полумолча сидеть, и почему не рассказывает о себе, о планах, мечтах, о том, где живет, что ест на завтрак. Кажется, он совсем не ест, только по вечерам, с ней. Трижды в неделю.       Но вместо всего этого, она спросила одно: «Зачем?»       И Гаара ушел.       Сакура с головой погрузилась в воду.       Ей никогда не было так стыдно.       Она вспомнила, что за прошлый месяц ни разу не видела, чтобы Гаара курил.