Формула любви

Конечно же сразу уехать из Парижа им не удалось — накопилась огромная куча дел напоследок. Даже благополучное завершение эпопеи с подменой имени оказалось не совсем завершением: все требовалось подтвердить документально. Бюрократия вечна, знаете ли. Большинство бумаг заверил Шармолю, настолько довольный выигранным в Парламенте делом, что у него, кажется, даже нервная хворь прошла. Поскольку благодарить за это следовало Фролло, то на искусно подделанные им свидетельства, судья без колебаний поставил свою размашистую подпись и тиснул печать. Жеан, точнее, теперь Жером, так вошел во вкус, изображая поверенного, что взял на себя окончательное оформление наследства и целыми днями обивал пороги бюрократов. Под сурдинку он даже выпросил Двору чудес почти официальный статус, но работы там оказалось невпроворот. Впрочем, к невесте он, похоже, в ближайшее время не собирался, и Эсмеральда подозревала, что жених, только — только получивший от старшего брата карт — бланш, вовсе не спешит попасть под гнет тещи. Кроме того, Жеан завел дружбу с Антуаном Шармолю, тот убедил короля в том, что поменяв одного Фролло на другого, они только выиграют, поскольку младший при тех же способностях обещает быть более покладистым. Жаба по обоюдному согласию остался служить у судьи. Бывший разбойник в хозяине души не чаял, кроме того, воспылав чувствами к местной работнице питания, то есть кухарке, на этот раз добился успеха. Правда, после того, как Гренгуар объяснил ему парочку элементарных вещей об изящной обработке дам и заставил выучить несколько любовных стихотворений собственного сочинения. Новая Марион сдалась на первом же свидании, только чтобы пылкий воздыхатель заткнулся. Сам поэт, обиженный тем, что его не пригласили писать некролог любимому учителю, сумел добиться у прево разрешение на постановку «Последней мистерии», той самой, которую сорвало выступление Эсмеральды, причем себя он скромно указал лишь соавтором епископа. Церковные власти, быстро поняв, что ковать железо следует, пока имя мученика у всех на слуху, согласились помочь материально. И проявили известную щедрость. Забегая вперед скажем, что вложения окупились в несколько раз, а кое — что даже пошло на ремонт собора, как и предполагалось изначально. Помогать Гренгуару в постановке вызвалась Эсмеральда, тем более, что Фролло, наобещав с три короба и попросив ее не волноваться, прихватил с собой звонаря и исчез в неизвестном направлении на следующий день после попойки. Не волноваться Эсмеральда не могла, поэтому помощник вышел из нее так себе. Чтобы успокоиться, она взялась за разбор завалов и наведение порядка в лаборатории: нынешнее начальство в лице мэтра Этьена со дня на день ожидающего сана, решило превратить келью в место поклонения епископу — мученику. На этом они, понятное дело, останавливаться не собирались — в планах была еще постройка часовни на Святом источнике в лесу Бонне, нескольких гостиниц и постоялых дворов. Очевидно, церковники и местные торговцы уже видели во сне толпы паломников, протоптавших в Париж вторую дорогу Святого Йакова. Поэтому «ученика епископа», (Разумеется, Эсмеральда переоделась юношей) готового бесплатно привести будущую достопримечательность в приличный вид, приняли с распростертыми объятиями и не тревожили до окончания работы. А «он» без особых усилий унес из лаборатории все нужное и ценное, включая содержимое тайного шкафа. Пережившие обыск волшебные фонари для постановки, забрал себе поэт. В общем, все члены Штаба оказались заняты по горло. К концу второй недели «Последняя мистерия» была готова (слабое эхо первоначальной задумки, но Гренгуар остался доволен и этим), Эсмеральда закончила с уборкой, Жеан — с крючкотворством, а Фролло с Квазимодо вернулись оттуда, где они все это время были. Оба выглядели крайне довольными, но загадочно молчали. Лоб экс — епископа украшала внушительная ссадина, у Квазимодо были ободраны руки. Соштабники умирали от любопытства. Эсмеральда с удивлением заметила, что звонарь совсем перестал употреблять слово «господин», зато пару раз назвал Фролло отцом. Воспользовавшись благодушным настроением учителя, Гренгуар снова заикнулся о его участии в мистерии, поскольку с Богом ему все также катастрофически не везло. К тому же, как выяснилось, после ночного концерта из слухов успела родиться легенда, будто убиенный епископ теперь станет гласом Святой Женевьевы и будет оповещать народ обо всяких важных событиях в своей гм… неповторимой манере. — С помощью цыганских песен что ли? — проворчал Фролло, — нашли глашатая! Но в мистерии поучаствовать согласился, чему Эсмеральда совсем не обрадовалась — с ее точки зрения, каждый лишний день, проведенный в Париже грозил неприятностями. К счастью, все прошло гладко. Лабораторию использовали как площадку, окно как рупор. Из оставшихся ингредиентов Фролло умудрился намешать порошок для дыма. Ретортой управлял Гренгуар. Уже опытный «осветитель» Квазимодо заново повесил фонари на горгулий. Половина ламп треснула или покорежилась, зато остальные работали исправно и произвели на зрителей неизгладимое впечатление. Как и все остальное. Веревки, правда, тянуть уже не стали — особо усердные солдаты короля умудрились испортить грозовую машину, сломав часть планов поэта на эффектный финал и на «быстренько сделать еще пару рубинов». Впрочем, выступление Фролло по силе воздействия вполне компенсировало отсутствие бегающих по тросам молний: в тот вечер он просто превзошел самое себя, а собор еще и усилил эффект, начав резонировать и разнося его голос от Сорбонны до Сен — Дени. Поскольку Гренгуар перенес партию Бога в самый конец, то она и оказалась единственной, которую запомнили. Как последний аккорд, всегда звучащий дольше всех. Как прощание. Неудивительно, что те зрители, которые не впали в экстаз, облились слезами. Эсмеральда продержалась до конца и разревелась уже по пути на башню, когда толпа начала неохотно расходиться. В чистой полупустой лаборатории она обнаружила весь Штаб примерно в том же состоянии, что и она сама: поэт шмыгал носом, Квазимодо с Жеаном слишком сосредоточенно рассматривали пол, Фролло сидел в своем старом кресле, прикрыв глаза ладонью и так громко сглатывал, что это было слышно даже от двери. На ее появление никто из них не среагировал. В последний раз. Они все вместе в последний раз. Завтра Штаб распадется, и каждый пойдет своей дорогой. Накануне во время подготовки кто — то между делом шутливо спросил остальных о планах. Если о намерениях Клода и Эсмеральды отправиться в Испанию все и так знали, то желание младшего Фролло вернуться в альма — матер и доизучать Право вызвало у некоторых ступор. Но Жеан заверил этих некоторых, что жениться он все равно намерен, значит договоренность с мадам Шантфлери останется в силе. А поскольку теперь ничто не мешает поверенному мэтра Фролло перебраться в столицу, то «Жером», пожалуй, так и поступит. Что до Принца Парижских улиц, то он собирался им и остаться, а в случае успеха мистерии, который, как мы знаем, случился — начать писать речи для отцов города и панегирики для них же. Может скучновато, зато платят неплохо. Квазимодо хотел продолжить совмещать службу судье с обязанностями звонаря: и Шармолю, и колокола согласились. — Но вы же будете здесь? — спросила Эсмеральда, обводя друзей отчаянным взглядом, — когда мы вернемся? Будете? Все дружно закивали, Фролло отнял руку от лица и уставился в окно, однако она успела заметить какие красные у него глаза. Да что там говорить, Эсмеральда и сама едва сдерживалась, чтобы снова не расплакаться. — Все будет хорошо, — с фальшивым энтузиазмом произнес поэт, — ну подумай, куда мы денемся? Это вы, главное, не потеряйтесь по дороге, а то отбивать вас у цыган будет уже некому! *** На следующий день стало ясно, чем две недели занимался Фролло со своим приемным сыном: соштабники смотрели на высокую цыганскую кибитку, запряженную парой гнедых коней, разинув рты. И хотя Эсмеральда подозревала, что увидит нечто подобное, когда Фролло позвал их всех на луг сразу за городскими стенами, она не могла не восхититься сложной конструкцией с коваными дугами, пружинами и шестеренками, которая покачивалась над землей словно лодка на волнах. Как оказалось, профессию кузнеца пришлось в срочном порядке осваивать Квазимодо, потому что все, что выходило из — под молотов местных ковалей экс — епископа категорически не устраивало. Даже цыгане, по его словам, лучше поняли задумку, чем разгильдяи из предместья. Собственно, цыгане тоже поучаствовали в постройке этого чуда техники, только свои, подданые Клопена с ним же во главе, и не взяли за это ни денье, как Фролло ни настаивал. Оказалось, что первым успел подсуетиться Жеан, устроив Королю и его помощникам настоящие удостоверения личности, что превращало бродяг из городских отбросов в полноценных граждан с правами. БОльшая часть повозки была целиком деревянной, тент прикрывал только «крыльцо». Внутри оказалась почти точная копия соборной лаборатории с той лишь разницей, что узкую койку теперь заменял мягкий тюфяк во всю ширину кибитки, а ее противоположный конец представлял из себя что — то вроде женского гнездышка. (Гренгуар шепотом прокомментировал, что учитель, мол, предусмотрел даже ссоры с возможностью расползтись по углам и оттуда дуться. А мириться собираться в центре.) Друзья спрятали улыбки. Конечно же весь Штаб в чудо — повозке прокатился, заодно поставив эксперимент: экс — епископ выдал каждому по полной до краев кружке из которой ко всеобщему восторгу даже на галопе пролилось всего несколько капель. Остатки содержимого, оказавшегося ягодным сидром, (тем самым сидром, с помощью которого Фролло морочил головы во время попойки) они потом выпили. Кстати, бывший епископ так и не раскололся. Отъезд назначили на раннее утро следующего дня. Фролло предложил брату довезти его до Лиона, но тот отказался, сказав, что собирается еще немного задержаться, чтобы решить кое — какие вопросы. Судя по лицу Жеана, он ждал возражений, но не дождался — епископ лишь кивнул и хлопнул его по плечу, снова вогнав в ступор. Вечером Фролло отправился попрощаться с судьей и этот визит едва было не стоил ему… Впрочем, по порядку: Они с Шармолю сидели и спокойно беседовали у того в кабинете, когда снизу раздался стук в дверь. Вскоре на пороге возник встревоженный Жаба и шепотом доложил, что явился мэтр Антуан, отказов не принимает и вообще уже поднимается. Все, что успел сделать Фролло, это встать… чтобы тут же столкнуться нос к носу с племянником судьи. — Что ж, — Шармолю — младший с невозмутимым видом прошел в кабинет и сел в кресло напротив, — теперь вы действительно походите на привидение, монсеньор! При этом обращении внутри у Фролло все оборвалось. Ему стоило невероятных усилий пожать плечами и медленно опуститься на свое место. — Клод? — старший из судей многозначительно поднял бровь. Жаба тут же исчез и вскоре вернулся, неся пыльную бутылку и три кубка. — Так — то лучше, — кивнул Антуан, — а то на мэтре Фролло лица нет. Успокойтесь, монсеньор, — добавил он, — я давно знаю, что вы живы и не собираюсь вам вредить. Как я догадался? Кто еще мог поставить дядю на ноги за пару часов после приступа? К тому же, у меня тоже есть шпионы, — он тонко улыбнулся, — хотя, признаюсь, ваши работают эффективней. Я бы предложил вам сотрудничество, но боюсь, вы откажетесь. Фролло сделал движение. — Не настаиваю! — сразу пошел на попятные мэтр Антуан. — а вот ваш брат согласился. — Вы не тронете Жеана, — процедил Фролло сквозь зубы. — И в мыслях не было, мне просто нужен помощник, на которого я смогу положиться, — он сделал глоток из кубка, — а у него есть потенциал и даже кое — какие знания. Тем более, что греха таить, теперь мы все здесь в сговоре и если правда откроется, я окажусь в положении не лучше вашего! Поэтому предпочел бы не связываться с людьми со стороны. — Значит, вот что за дела у Жоаннеса, — пробормотал экс — епископ. Судья кивнул. — Он может отказаться. Никто из вас ничего не теряет. Даю слово, что и я, и мой дядя (старик отсалютовал кубком) будем молчать о вас перед королем и всеми, кто вздумает задавать вопросы. Фролло задумался. Мэтр Антуан тоже основательно увяз, с этим было трудно поспорить. То, что Шармолю старший не выказал удивления при появлении племянника, прямо говорило о его осведомленности. Хитрец все знал и, вероятно, специально позвал друга прийти в то же самое время, чтобы свести их. Но чем это могло грозить? — Хорошо, — рискнул он, — я не буду вмешиваться в ваши дела и отговаривать Жеана. Когда вернусь, надеюсь найти всех моих друзей в добром здравии, иначе… Расстались они, ну, скажем так, союзниками. Есть такой тип союзников, которых удерживают на одной стороне примерно восемьдесят процентов выгоды и двадцать процентов страха. Не так уж плохо, учитывая очевидный перевес выгоды. Жаль, страх при этом откладывается колючим осадком, отравляющим разум, и единственно, что примеряет с вечным раздражителем, это присутствие такого же яда в голове у союзника. Фролло приказал себе перестать об этом думать через минуту после того, как покинул дом судьи. Жеан так и не узнал об этом разговоре. Не будем создавать интригу на пустом месте: оба Шармолю свое слово сдержали. Утро следующего дня… Хотелось сказать «не задалось», но нет! Оно было теплым и солнечным, и внутри Эсмеральды все подпрыгивало от радости так, что хотелось орать и бегать кругами. Подпрыгивало ли что — то внутри Фролло — неизвестно, он выглядел спокойным и сосредоточенным, но она подозревала, что это просто его способ не начать орать и бегать кругами. Остатки вещей еще на рассвете загрузили в кибитку, Клопен притащил огромное цветастое покрывало, по его словам — приданное, которое вышила ее приемная мать. Эсмеральда прекрасно знала, что за этот пылесборник кто — то из Двора отдал мешок епископских моющих шариков, но промолчала и благодарно чмокнула названного старшего брата в щеку. Гренгуар предсказуемо вручил им сборник своих мудрых цитат, сказав, что у тех, у кого в карманах свистит ветер, голова набита золотом. Это изречение оценил даже Фролло. Он тоже не стал говорить поэту, что за те деньги, которые он выплатил ему за двадцать лет, можно было бы купить пять мельниц. Квазимодо подарил каждому из них по маленькому колокольчику на шнурке, чтобы «не потеряться в тумане». От язвительных замечаний о коровах Гренгуара остановило то, что колокольчики были из чистого золота, а на гравировку звонарь, вероятно, потратил недели. Жеан… Жеан подарил брату искренние объятия, такие же пожелания и просьбу приехать на его свадьбу.Фролло не отказался. Эсмеральда кивнула издалека. Жаба прислал со звонарем огромный пирог авторства своей подруги — кухарки, уверения в вечной преданности монсеньору и бумагу за королевской подписью от Шармолю, где говорилось о благосклонности монарха и о том, что чету Фролло ждут при дворе. Мы, пожалуй, опустим душераздирающую сцену прощания Эсмеральды с друзьями. Точнее, душераздирающей она вышла лишь в описании Гренгуара, на самом же деле, горечь разлуки была успешно задавлена радостью от того, что ее самые смелые мечты, наконец, сбываются и скоро она уедет в закат, то есть, мы хотели сказать, «в рассвет» с тем, кого любит больше всех на свете. Так и случилось: заржали едва не взвившиеся на дыбы кони, повозка тронулась с места, и вскоре из глаз исчезла даже ярко — рыжая, блестящая на солнце шевелюра Фролло. Пыль улеглась. Ушел насвистывая Жеан. — Ну, нашел? — спросил Квазимодо, поворачиваясь к поэту. — А то, — ухмыльнулся тот. — немного придется переделать, но а целом вполне. — Значит развалюха, — заключил звонарь, — думаешь, успеем? Я, конечно, поднаторел в кузнечном деле, но пару дней это может занять. — Эсмеральда сказала, спешить они не будут. Сначала заедут в Бюлли, посмотреть, что да как, потом по — настоящему обвенчаются в ближайшей церкви. Но каноника придется приглашать из Лиона, учителю так хочется, не знаю почему. Это займет еще время. — А разве для венчания не нужны свидетели? — поднял единственную бровь Квазимодо. — Нужныыы! — сказали они хором. — А чужие местные слуги для этого подойдут? — Нееет! — Ты уверен, что они нам обрадуются? — задумчиво спросил поэт, — вроде бы с собой не звали. — Потому что еще с неприятностями не столкнулись, которые го… отец к себе притягивает. Потом спасибо скажут! — Ладно, — сдался Гренгуар, — давай за работу. Там еще и колеса менять надо. — Что за мусор ты стащил? Испания. Октябрь 1502 года «Ведьма горела и кричала, прижимая тонкие руки к груди. Развевающиеся черные волосы занялись первыми, и теперь ее голова напоминала огромный факел…» — Боже, Пьер, почему так сложно просто замолчать и наслаждаться Севильей? Сколько можно придумывать про нас всякие ужасы? — Видишь ли, дорогая женушка, не я выбираю, что сочинять, идеи сами выбирают меня! — И почему бы тебе не перестать называть мою жену «дорогой женушкой», поэт? — А поможете придумать рифму к слову «Гвадалквивир», учитель? — Зефир, сапфир! — Ты что, Квазимодо, тоже решил в поэты податься? Конец!